Дин с силой надавил на карандаш, перечеркнул все, едва ли не разорвав бумагу.
— Никак?
Он не успел ответить, а теплые ладони уже легли ему на плечи и потерли согревающими движениями.
— Никак, — подтвердил Дин. — Полный ноль.
Шеймус выглянул из-за его плеча, чтобы лучше рассмотреть нарисованное, и Дин поспешил перевернуть лист другой стороной.
Показывать свои неудачные глупые каракули — это хуже, чем голым войти в толпу похотливых бестактных незнакомцев.
Шеймус шумно выдохнул. Ему не нравилось, когда от него что-то скрывали и прятали, но Дин ничего не мог с собой поделать.
— Не люблю, когда видят, как я лажаю, — пояснил он, надеясь сгладить углы.
На конфликт у него сейчас не было сил.
— Угум, а то вдруг тебя разубедят в том, что ты лажаешь, — фыркнул Шеймус.
Дин откинулся назад и задрал голову вверх, пересекся взглядом с Шеймусом.
— Ни одна сила в мире не способна убедить меня в том, что мой отстой — не отстой.
— Даже сила любви? — с театральным придыханием спросил Шеймус.
Он наклонился и быстро клюнул Дина в лоб.
— Поверь, ты не захочешь знать ответ…
Это просто принципиально другое поле. Дин не знал, как это объяснить кому-то, да даже и себе, но вот… вот так.
— Ладно, — вздохнул Шеймус. — Я могу чем-то помочь?
Дин поджал губы.
А что тут можно сделать?
— Не знаю, — честно ответил он. — Не думаю, что это решаемо.
Это не то же самое, что починить сломанную трубу, не то же самое, что вернуть кому-то долг. Подобные задачи пусть и сложно достижимы, но они понятны. Ты знаешь конечную цель, ты понимаешь, к чему нужно прийти — осталось только найти способ решения. Узнать, спросить, проконсультироваться, содрать у кого-то готовое решение — неважно. Есть маршрут, есть конечная точка, и даже если путь не самый простой, ты знаешь, куда ты приедешь.
Но с искусством так не работает. Да, это тоже путь, приключение, но карты нет, иди куда и как хочешь, только тут тебя мантикоры пожрут, а там фестралы потопчут, но и там, и тут — это нигде и здесь, может, оно за деревом, а может, фиолетовое в крапинку. Учи, изучай, пробуй. Иди на ощупь и не ной, если споткнулся.
— Может, тебе стоит отдохнуть? — спросил Шеймус. — Отойти в сторону, а оно как-то само придет?
Дин закрыл глаза и тяжело вздохнул.
Логической рациональной частью он понимал это. Проблема в том, что не рациональность рулит парадом, когда дело касается искусства. Здесь работают чувства, а они сейчас в ахуе и решительно не признают ни одной причины, почему у Дина ничего не получается.
— Я знаю, что это все усталость, — признался Дин, — но я не могу это отпустить. Если я сейчас прервусь и сделаю паузу, то только с ума сойду. А еще потеряю время.
Его тело, может, и отдохнет, но разум так и будет блуждать, возвращаться к работе и думать, думать, думать, думать, думать…
Шеймус скривился и поджал губы.
— Хреново, — сказал он.
— Да, — согласился Дин.
— А если?..
Дин недовольно зарычал, перебив предположение Шеймуса.
Нет, не если! Он в этом состоянии уже не в первый раз и знал, как все будет.
Исхода всего два.
Первый — ты продолжаешь сидеть и мучиться, пока в конце концов из-под твоего пера, карандаша или кисти не выйдет что-то хоть немного приемлемое, но это выжмет тебя настолько, что несколько дней или недель ты не сможешь нормально функционировать.
Второй — ты заставляешь себя прерваться, остановиться, отвлечься, но твой мозг включает тревогу и кричит: «Дело, дело, дело! Мы не доделали дело!».
И что в итоге? И там, и тут ты полудурок замученный. Только в первом случае у тебя хотя бы есть отвратные наброски, а в втором — одно большое ничего, приправленное тревогой.
— Можем пойти погулять, — предложил Шеймус, вновь начав массировать плечи Дину, — или ты можешь лечь подремать, а я тебя разбужу через часок и?..
Дин страдальчески застонал и упал лицом в изгиб своего локтя.
Бесполезно. Это не объяснить.
Шеймус оставил в покое его плечи. Дин услышал, как соседний стул проскрежетал ножками по полу.
Он чуть повернул голову, чтобы хоть одним глазом видеть Шеймуса.
— Я очень ценю, что ты хочешь мне помочь, — тихо произнес Дин, — просто тут реально ничего нельзя сделать…
Шеймус пожевал нижнюю губу и зачесал пальцами длинную челку.
— Если ты каждый раз так страдаешь, то почему… в смысле, я не понимаю! — всплеснул он руками.
Дин долго держал паузу, прежде чем ответить. Ему требовалось время, чтобы сформулировать это ощущение.
— Когда ты завершаешь что-то, все твои страдания обретают смысл. Чувство, что ты закончил, добил, дожал, нашел выход из безвыходной ситуации, компенсирует эти мучительные блуждания, поиски, бесконечные попытки. Думаю, ради маленького и короткого прилива гордости я продолжаю этим заниматься.
Шеймус нахмурился, обрабатывая эту мысль, и наконец после долгих размышлений вынес свой вердикт:
— Ты ебанутый.
Дин фыркнул.
— Да-а-а, — протянул он и… перевернул листы.
Раз уж они зашли в поле таких тонких уязвимостей, то почему бы не раскрыть все карты?..
Шеймус подвинул лист к себе, повернул и так, и сяк. Взял в руку, посмотрел на свет.
— Ну норм, — сказал он. — Ничего не понятно, но смотрится хорошо.
— Это плохо, — отрезал Дин.
Ладно, может, технически это выглядит достойно и приемлемо, но… нет здесь ни глубины, ни задумки, чего-то такого, под чем хочется поставить свою подпись и гордо всем демонстрировать.
— Плохой рисунок лучше, чем пустой лист.
— Кто сказал? — спросил Дин, хотя уже знал ответ.
— Ты и сказал.
Дин хмыкнул.
— Это работает из точки спокойствия, — объяснил он. — Когда тебя никто и ничего не гонит, ты трезво оцениваешь ситуацию и свои силы, а еще…
— Ну, ты не можешь оценить, давай я оценю! — возмутился Шеймус. — Это качественная работа, а за твои дополнительные страдания тебе никто не доплатит! Ты сделал все ровно за те деньги, что тебе дают, так что пошли они нахер!
Губы сами собой растянулись в улыбку. Вот уж кто, а Шеймус всегда будет на стороне Дина, даже если он неправ и нарисовал самый отстойный отстой.
Вот только…
— Дело не в деньгах и не в чужой оценке, — сказал он. — Просто я сам собой недоволен.
— А ты вообще бываешь доволен собой?..
Черт. Справедливо.
— Ну-у-у… иногда?.. — неуверенно спросил Дин.
Шеймус цокнул языком и закатил глаза.
— Иногда мне хочется тебя проткнуть твоими же карандашами, — сказал он, взяв один из карандашей, заточенного до состояния кола, которым при желании можно было пробить вампира. — Ну нельзя же себе такие неподъемные планки ставить, ну!
Шеймус направил карандаш на Дина, как волшебную палочку или нож, мол, давай, умерь свои амбиции, пока я не умерил тебя, пес!
Дин сжал пальцами переносицу.
— Мне кажется, дело не столько в планке, — заговорил он после долгой паузы,— дело в этом чувстве. Фрустрации, разочаровании, бла-бла-бла. Ненавижу с этим соприкасаться.
Шеймус оставил покое карандаш и сложил руки на груди.
— А если надо будет? — спросил он. — Столкнуться с этим? Прям вот ради искусства?
Дин нахмурился. Под этим углом он проблему еще не рассматривал.
— Ну, даже не знаю…
— Так ты все равно страдаешь и мучаешься, какая разница! Пусть хоть будет ради дела!
Дин с шумом втянул в себя воздух.
На логическом уровне Шеймус как будто бы прав, но на эмоциональном…
Ай, черт с ним!
— Я боюсь, — признался он шепотом, — а вдруг я не вывезу это чувство?..
— Ты несколько месяцев шатался по лесам хер пойми с кем, а потом сидел в плену в подвале у Малфоев! — возмутился Шеймус. — Думаю, небольшую локальную тревогу ты как-нибудь перетерпишь!
Дин криво усмехнулся.
— К тому же вот я тут — рядом, — добавил Шеймус. — Готовый в любой момент вытереть тебе и сопли, и слезы, и что там еще из тебя польется…
— Мерлин, надеюсь, ничего…
— В любом случае, никуда я не денусь. Ты будешь с этим не один. По крайней мере, сегодня точно.
Дин не удержался и схватил Шеймуса за руку, переплел с ним пальцы. Они всегда холодные, но Дину нравилось — холод заземлял, успокаивал, тушил этот гребаный пожар внутри.
— Знаю, — прошептал он. — Спасибо тебе.
Шеймус ему улыбнулся, покрепче перехватил руку Дина и поднес к своим губам.
— Твои талантливые рученьки все сделают, — уверенно заявил он, чмокнув костяшки пальцев. — Просто не сегодня.
Только сейчас Дин ощутил, насколько на самом деле устала его ведущая рука: запястье болело из-за долгой штриховки, все суставы ослабли от того, с какой силой он сжимал карандаш, они дрожали и болели, а шишечка на среднем пальце снова отчетливо выделилась из-за давления на нее.
Нет, в таком состоянии он точно ничего путного не нарисует. Уже не только мысли, а тело пошло в отказ.
— Я буду ныть и психовать, — предупредил он.
Шеймус встал со стула и потянул Дина за собой.
— А я буду соглашаться и напоминать, что все вокруг идиоты, а ты молодец.
Неплохая сделка. Дина почти устраивало.
— Ебучая фрустрация, — заявил Дин, когда они упали на кровать, поверх покрывала. — Ебучая тревога. Ебучая планка.
Шеймус все это время чесал ему затылок.
— Ненавижу стоять в планке, — сказал он.
Дин тихо засмеялся и уткнулся ему в шею.
Но шутки не могли убрать это гнетущее чувство. Не могли заткнуть этот дурацкий голос.
Ты должен работать.
Ты не заслужил отдых.
Зачем ты лег.
Встань и займись делом.
Утешительные обнимашки для победителей.
Дин зажмурился и застонал. Хотелось закрыть уши, но это бы не помогло. Голос звучал у него в голове.
— Что? — спросил Шеймус.
Дин сполз ниже, уткнувшись ему куда-то в подмышку и… озвучил весь этот бред, зацикленный у него в мыслях.
— И кто это все говорит?
— Не знаю, — пробормотал Дин, потеревшись носом о черную футболку Шеймуса. — Голос.
— Пошел нахуй, голос! — разозлился Шеймус. — Если такой умный, давай помогай и предлагай, псина сутулая!
Дин фыркнул, а Шеймус продолжил ругаться.
— Да я тебя на карандаши насажу! Закатаю в клячку! Утоплю в чернилах, голос ебучий, вали к черту!
— А что, если это мой голос? — спросил Дин, задрав голову вверх, чтобы увидеть выражение лица Шеймуса.
— Это не может быть твоим голосом, — уверенно заявил он.
— Откуда тебе знать?..
Шеймус быстро заморгал, озадаченный этим вопросом, а потом уставился в потолок.
— Потому что ты видишь красоту во всем. Замечаешь столько всего доброго и светлого в других людях, даже если они сами этого не признают, — объяснил Шеймус. — А голос видит только отвратительное. Он точно не твой.
От слов Шеймуса в горле встал ком, а в уголках глаз зачесалось.
Дин кивнул, не в силах что-то из себя выдавить. Он отвернулся, просто не мог сейчас выдерживать зрительный контакт, но крепче сжал Шеймуса в объятьях, надеясь выразить свою признательность хотя бы так.
— Нахуй голос, — повторил Шеймус, почесав затылок Дина.
— Да, — согласился он.
В этот раз почти искренне.
Шеймус чмокнул Дина в макушку, а его пальцы спустились вниз по шее, залезли под воротник, погладили.
— Жаль, я рисовать не умею, — сказал он. — Не могу изобразить то, каким я тебя вижу.
— Каким? — хриплым голосом спросил Дин.
— Удивительным. Невероятным. Вдохновляющим, — после каждого слова Шеймус чмокал его в макушку. — Хотя вряд ли эти качества можно изобразить…
Дин шмыгнул носом и проглотил ком в горле.
— Можно, — сказал он, сжав пальцами уголки глаз. — Экспрессионизм тебе в помощь…
Черт, а ведь точно!
Дин приподнялся на локте и ошалело уставился в стену.
Шеймус, слава богу, замер и затих, дав Дину пространство для размышлений, а потом, когда пауза неприлично затянулась, осторожно спросил:
— Придумал?..
Дин нервно дернул плечом.
— Наверное. Не знаю. Надо проверить.
Шеймус шумно выдохнул и расцепил объятья:
— Иди уж, — проворчал он, — все равно ворочаться и ерзать будешь…
Дин навалился на него, не в силах удержать словесный поток благодарностей.
— А-ай, ну все! Иди! — протянул Шеймус, недовольно ерзая и отворачиваясь.
Он больше любил проявлять нежность, а не получать ее. Но сейчас Дин не мог сдержать своих чувств.
— Я тебя люблю.
— Себя, блин, полюби!
Дин фыркнул.
Да, с этим ему еще предстоит поработать — самому, без вмешательства со стороны. Найти эту гребаную опору в себе, а не ком-то.
Но сейчас…
Мерлин, хорошо, что у него есть Шеймус. С ним Дин хотя бы может позволить себе немного потянуть время и приблизиться к этому дурацкому катарсису в своем темпе.
Однажды. Когда-нибудь.
К черту голос.