***
Черный бурелом лежал на замерзшей земле. Начинался небывало ранний снегопад, и первые снежинки падали на застывшую грязь трясины. Прямо по колдобинам, не разбирая дороги, шагал высокий человек, одетый в черное, с длинным черным мечом в руке. Вдруг он остановился, глядя на окружающее разорение, заломил свободную руку и закричал:
— Иврин, Фаэливрин! Гвиндор и Белег! Здесь однажды я был исцелен. Но теперь никогда не изопью я глоток покоя снова.
— Не спеши говорить «никогда», — послышалось сзади.
Турин стремительно обернулся. Прямо за спиной, нос к носу, так, что и не размахнуться мечом, стояла фигура в темном, как ночная туча, плаще и низко надвинутом капюшоне. Впрочем, и сумей Турин размахнуться, это бы не помогло — фигура источала ледяной цепенящий страх, так что даже Турин застыл на несколько мгновений.
— Откуда ты взялся?!
— Единый сотворил меня еще до начала времен, — донеслось из-под капюшона.
Турин слегка перевел дух.
— Значит, ты не Моргот?
— Его тоже сотворил Единый.
— На горе нам.
Капюшон едва заметно вздернулся:
— Уж не вздумал ли ты судить дела Единого?
— Сохрани меня! — ужаснулся Турин. — Никто из Дома Хадора не сделает такого!
— Это хорошо. Куда ты идешь?
— В Дор-Ломин.
Незнакомец покачал капюшоном:
— Тебе не нужно идти туда.
— Нет! — воскликнул Турин. — Там мои мать и сестра, и я…
— Ты перечишь мне не по своей воле, — сказал незнакомец. — Посмотри мне в глаза. Если посмеешь, конечно.
Этого было достаточно, чтобы подстегнуть Турина и заставить его выполнить то ли приказ, то ли просьбу странного чужака. Будущий Хозяин Судьбы гордо вскинул голову и вперился туда, где у всех бывают глаза. Но глаз не было. И вообще ничего не было — под капюшоном клубился плотный дымный туман.
— Скоро уже год, как твои мать и сестра покинули Дор-Ломин и с тех пор живут в безопасности в Дориате.
Турин вздрогнул.
— Ты лгал мне! — возопил он. — Будь проклят, мерзкий червь трусливого Моргота! Как я мог поверить тебе?! Напрасна была моя спешка, и напрасно взывала ко мне Финдуилас! Правдой были слова Гвиндора! Она одна только стояла между мной и моей судьбой!
Туманный незнакомец невозмутимо ждал, пока пройдет этот приступ самобичующей саможалости.
— Что ты знаешь о судьбе? — заметил он философически, когда Турин немного выдохся.
— Кому как не мне знать о ней! Она преследует меня везде, куда бы я не пошел.
— Пока что она преследует тех, кто оказывался рядом с тобой.
Турин взглянул хмуро:
— Ты пришел в это холодное запустение, чтобы еще больше растравлять мои раны?
Рука в перчатке откинула полу плаща. В руке был подернутый инеем кубок черненого металла, от содержимого истекал тяжелый белый дым.
— Выпей это.
Словно завороженный, Турин принял кубок — весомый, будто налитый ртутью — поднес его к губам…
— Почему я слушаюсь тебя? — пробормотал Турин недоуменно.
Кто в здравом рассудке стал бы безропотно принимать потусторонние напитки от зловещего незнакомца в разоренной глуши?
— Мало кто может противиться зову Мандоса, — сказал незнакомец, и Турин понял, кто перед ним.
— За твое здоровье, Владыка! — воскликнул он и опрокинул зелье в рот.
— Редко мне желают здоровья.
От горечи сводило скулы, зелье обжигало жаром и холодом и растекалось по внутренностям расплавленным свинцом. Однако странным образом от всего этого не хотелось немедленно умереть, и тяжелый миазм, сгустившийся в голове, начал растворяться.
— Ты единственный, кому я рад в этот час, — сказал Турин, переводя дух. Кубок был большим, осушить его за один присест не удалось.
— Допей и верни, — сказал Намо Неподкупный.
Пустой кубок исчез в складках плаща.
— Не горюй о Белеге и Гвиндоре. Хоть на всех эльдар Внешних Земель лежит Запрет, но те, кто был полезен замыслам Могуществ, быстро покидают Мандос.
— А о Финдуилас?
— О ней тоже. Она не твоя печаль и забота.
В голове окончательно прояснилось, и Турин смотрел на Владыку Душ на редкость осмысленным взглядом.
— Замыслам Могуществ, сказал ты?
— Ты понял меня верно. Так слушай же меня. Тебе незачем идти в Дор-Ломин. Ты пойдешь в Гондолин.
— Все места для меня теперь одинаковы, — пожал плечами Турин. — Почему бы и не туда? Но я не знаю, где он находится. Мой отец побывал там, это верно, но никому не раскрыл этой тайны.
— Прямо сейчас туда идет твой кузен Туор.
— А это что за птица? — перебил Турин. — Откуда он взялся?!
— Подробности его жизни ты сможешь узнать у него самого, — сказал Намо сухо.
— Прости, Владыка, — сказал Турин, и это было несомненным знаком его исцеления — никогда прежде не случалось, чтобы Турин извинялся хоть перед кем-нибудь.
— Итак, твой кузен. Ульмо дал ему в провожатые недотопленного уроженца города. Иди за ними, и они приведут тебя куда нужно. Вы разминулись только что, и ты без труда их догонишь. Однако сделай так, чтобы они не видели тебя, иначе ничего не выйдет.
— Это я сумею. Белег хорошо научил меня таким премудростям. А что я должен буду делать в Гондолине?
— Твой кузен несет королю Тургону послание Ульмо. Ты же отнесешь мое. Огласишь его после того, как Туор передаст свое. Послание мое просто: оставаться там, где Тургон есть сейчас, ибо, если понадобится, рок нолдор найдет его повсюду. В остальном же делай то, что подскажет тебе сердце. У короля Тургона есть дочь…
***
Дочь у короля Тургона действительно была. Высокая, царственная и босоногая, а главное, волосы ее сияли ослепительным золотом — именно этого в свое время недостало Финдуилас, чтобы покорить сердце Турина. Облик Идриль оказался точь-в-точь как облик идеальной сестры, который рисовало его воображение, при этом сестрой она уж точно не была. Турин влюбился на месте.
Но Туор, на пятках которого он ворвался в Гондолин, тот самый Туор, который действительно оказался его младшим кузеном, — он тоже влюбился с места в карьер и уступать отнюдь не собирался.
Началось соперничество.
В Гондолине Туор открыл для себя зеркало и наконец-то узнал, как выглядит целиком. Теперь каждое утро он старательно подстригал свои золотистые усы и бородку, чтобы показать красоту смертных мужчин в самом выгодном свете. Турин яростно брился до синевы дважды в день и столь же яростно жалел, что потратил столько времени на болтовню с Мимом, но так и не удосужился узнать единственную стоящую вещь — эти волосатые карлики владели секретом средства, навсегда уничтожавшего волосы. К мытью этим зельем приговаривали особо отъявленных преступников, после чего они становились лысыми, как колено, и вечно несли на себе клеймо своего позора. Почему он, Турин, так и не спросил состав? Как бы тот ему сейчас пригодился!
Турин говорил о битвах и подвигах, и своей бранной славе, гремевшей порой на весь Западный Белерианд. Туор скромно, но твердо рассказывал о раннем сиротстве и плене, и полной опасностей жизни одинокого внезаконника.
Турин объезжал коней, состязался на турнирах с главами Домов всеми видами оружия и жалел, что тайная уединенность Гондолина не позволяет показать себя на поле брани. Он уже делал Тургону сообразные намеки. Тургон пока отказывался. Турина это не смущало — Ородрет тоже поначалу не соглашался. Туор изучал танцы и хорошие манеры, интересовался живописью и вышивкой, а в остальном был верен своей Тарамболайке.
Короче говоря, там, где Турин рассчитывал поразить своей храбростью и удалью, Туор надеялся добиться успеха неизменно верным и безоговорочным преклонением перед божеством. Для окончательного решения вопроса Турин охотнее всего вызвал бы этого тарамболаечника на поединок — но помнил, как выглядели и чем закончились противоречия с Саэросом. Здесь вряд ли оценили бы по достоинству, если бы он загнал Туора в фонтан. И вообще изничтожать кузена не стоило — все же родня, хоть и дурная. Туор тоже не отказался бы от доброй драки, но смерть буйного задиры не понравилась бы Идриль. Эльфы вроде бы не одобряли убийства родичей.
Все эти усилия, однако, не приносили пока плодов — Идриль не отдавала предпочтения никому и была равно благосклонна к обоим.
Идриль плела венок. Туор собирал для него цветы и говорил вдохновенно:
— Прежде я видел мало женщин. Гордые дикарки истерлингов да забитые их рабыни…
— Другими словами, — послышалось рядом. Сквозь кусты с треском продрался Турин. В руках его тоже был букетик, — ты жил подобно дождевому червяку, во тьме. Что тебе знать о солнце? Ты не отличил бы его от тусклой ущербной луны.
— Живущих во тьме и при свете дня, солнце слепит всех, — отвечал Туор.
— А я видел эльфиек Дориата и нарготрондских красавиц, — продолжал Турин, — и…
— И пренебрегал ими. Твое сердце жестоко.
— Я берег его для единственной, пока тобой пренебрегали даже истерлингские дикарки.
Уже связывая венок кольцом, Идриль словно нечаянно уронила его. Туор и Турин нагнулись за ним одновременно, чтобы одновременно схватить.
— Осторожнее, — сказала Идриль, глядя сверху на золотистую и черноволосую макушки. — Так вы его порвете.
Из башенного окна за этим наблюдал Маэглин.
— Эти смертные снова домогаются… — сказал он вглубь комнаты.
Тургон немедленно откликнулся:
— Руки Идриль?
— И этого тоже. Хотя рука, я думаю, им неинтересна. Что будем делать, дядя?
Он отвернулся от окна столь стремительно, что покрасневший от его замечания Тургон еще не успел вернуть себе прежний бледный вид.
— Даже не знаю… — протянул он. — Ульмо сделал нам много добра, но сыну Хурина покровительствует Намо, а ссориться с ним… Не знаю, — повторил он. — Если бы остался только один, я бы знал. — И Тургон посмотрел на племянника очень выразительно.
Маэглин только хмыкнул:
— Я тоже выбрать не могу. А за неправильный выбор того и гляди сам слетишь с Карагдура.
— Ну, что ты такое говоришь? — отечески укорил его Тургон и снова пустился в размышления, которые уже обдумывал не раз и не два. — Пророчествовал ведь Хуор, что от меня и от него воспрянет новая звезда. Да и вообще неудобно отказывать его сыну — Хуор все-таки прикрывал наш отход.
— Хурин тоже там был.
— А теперь он, говорят, у Моргота. Зачем мне зять, у которого отец в Ангбанде?
— А зачем тебе зять, у которого в Ангбанде дядя? И если ты откажешь сыну Хурина, он весь наш Гондолин разнесет.
— В одиночку? — усомнился Тургон.
— Нарготронду от него уже не поздоровилось. И там тоже была одна принцесса и два пришлеца, явившихся в Нарготронд одновременно. Одним из них был Турин.
Тургон нервно сплел пальцы.
— Даже не знаю, даже не знаю… Может, у Идриль спросить?
Маэглин снова взглянул в окно. По садовой дорожке шла увенчанная цветами Идриль между двух кузенов и оживленно разговаривала то с одним, то с другим.
— Она тоже не знает, — сказал Маэглин мрачно.
— Но делать что-нибудь нужно. Это не может продолжаться вечно. Ульмо понукает меня едва ли не каждый день. Плещет водой в фонтанах, в купальне журчит. Вчера суповая лапша в моей тарелке сложилась в его слова. А Намо через своего брата каждую ночь насылает сны. И какие! Меня просто рвут пополам. Нет, надо что-то решать.
— А почему, — неожиданно вкрадчиво сказал Маэглин, — им все должно доставаться так легко? Способ определить достойного уже известен.
***
Наутро Тургон призвал обоих смертных гостей. Идриль пришла тоже. Маэглин, как ближайший родич и главный советник, молчаливой тенью стоял за правым королевским плечом.
— Для меня не секрет, — начал Тургон, обращаясь к смертным, — что оба вы ищете благосклонности моей дочери.
— У меня честные намерения! — немедленно заявил Турин.
— А у меня еще честнее, — сказал Туор.
— А что говорит твое сердце, дочь?
Идриль кокетливо потупилась:
— Они оба достойные люди, и у каждого есть свои преимущества.
— Однако так не может тянуться вечно. Вы уже взрослые, — снова обратился он к смертным, — и, хотя могущественные валар покровительствуют вам, довольно скоро придет время вам состариться, а потом и умереть. Поэтому пусть сама судьба сделает выбор. Вот вам моя воля: кто принесет сильмарилл, тот и станет моим зятем. Я доверяю вам не меньше, чем вашим отцам, и не сомневаюсь, что местоположение моего города вы сохраните в тайне.
Наступила тишина.
— Отец, это обязательно?!
— Да, — вздохнул Тургон. — Только достойнейший из смертных может жениться на дочери эльфийского короля.
Идриль сверкнула глазами на Маэглина:
— Ты придумал?
Лицо его на миг искривила коварная усмешка.
— Ну, что ты. Не я, а Тингол.
— Но я не король Дориата, — сказал ей Тургон с доброй улыбкой, — и не стану тебя запирать. Ведь убежать на помощь сразу двоим ты не сможешь, а если станешь помогать одному, значит, это и будет выбором твоего сердца.
Оба претендента стояли в русле Сухой реки. Провожающие эльфы повернули обратно, и шаги их затихли. Позади было ущелье, впереди воды Сириона, блестя под солнцем, переливались через отмели брода Бритиах. Турин подобрал два камешка, потемнее и посветлее, потряс оба в сложенных ладонях и выставил перед Туором два сжатых кулака.
— Выбирай! — велел он.
— Что? — так же коротко и свирепо ответил Туор.
— Дорогу! Мне не нужно, чтобы ты тащился за мной по пятам. Поэтому белый камень — направо, черный — налево.
— Это хорошо, — сказал Туор. — Дорогу выбираю я, тебе остаются остатки.
От ткнул в правый кулак. Камешек оказался светлым. Не удостоив соперника ни словом, ни взглядом, Турин повернулся и зашагал к старой гномьей дороге, уводившей на восток. Туор посмотрел ему вслед, поудобнее забросил за спину походный мешок и направился к броду — по правому берегу Сириона пролегала дорога на север.
***
Туор бережливо снял сапоги и закатал штаны повыше. Вода на броде доходила до колена, но течение было быстрым, поэтому Туор шел осторожно, тщательно пробуя дно, прежде чем ступить. Он уже преодолел три четверти пути, когда заметил нечто необычное— поперек реки, от берега до берега, против течения катилась волна в пядь высотой. Ее гребень даже чуть заламывался от ветра и слегка пенился. Это было странно, и на всякий случай Туор заторопился. Но не успел еще он выскочить на сушу, как все вокруг внезапно окутал плотный туман. Волна заплеснула прибрежные камни и откатилась, оставив темную фигуру. Она была седа и, подобно гномам, бородата, только втрое меньше ростом. Серый плащ струился с плеч и постепенно перетекал в речную рябь.
Туор вымолвил с опаской:
— Раньше ты был больше, владыка.
— Слабеет моя власть в Сирионе, — кряхтя, булькнул Ульмо. — И река тут мелкая. Только таким и получилось протиснуться. Однако, пока Намо не пронюхал, перейдем к делу. Ты идешь за сильмариллом?
— Конечно, владыка. Разве мог я поступить иначе?
— Это хорошо. Ведь надежде людей и эльфов суждено прийти в мир через тебя. Но идешь ты не туда.
— Разве эта дорога не ведет в Ангбанд? — удивился Туор.
— Тебе не нужно в Ангбанд. Пусть буйный дурень твой кузен идет туда себе на погибель.
— Куда же идти мне, владыка?
— Тебе нужен один сильмарилл, а не все три. Разве не знаешь ты, что он лежит у короля Тингола в Дориате? Туда ты и пойдешь. Дориат окружен Завесой Мелиан, но своей властью я проведу тебя. — Ульмо поерзал и вытянул из-под плаща кусок туманной материи. — Против Мелиан будет достаточно. Держи! А когда окажешься перед Тинголом, я научу тебя, что говорить. Ступай теперь.
И Ульмо оплыл и растекся меж валунов серебристыми струйками. Окружающая мгла рассеялась, и Туор снова был среди яркого весеннего дня. Клок материи оказался не больше платка. Туор кое-как обвязал им голову, перешел брод обратно и направился вдоль Сириона на юг, где в синеватой дымке лежали перелески Димбара, первые предвестники дориатских лесов.
***
— Да что же это такое?! — вскричал Тингол.
Очередной невесть как просочившийся в Дориат смертный представился Туором, сыном Хуора. Не успел Тингол мысленно выругаться на нового родственничка, как глаза Туора остекленели, и он зарокотал утробным замогильным басом. От имени Ульмо бас потребовал отдать Туору сильмарилл для взращивания некоей будущей надежды. Пока Тингол приходил в себя, глаза Туора утратили стеклянный блеск и обрели прежнюю осмысленность. Казалось, это внезапное преображение нисколько не удивило его, словно такие штуки были ему привычны. Тингол потребовал подробностей. Туор охотно пересказал свой жизненный путь. Знакомая любовная коллизия повторялась теперь в Гондолине, и, с одной стороны, Тинголу было приятно, что не только с ним судьба сыграла эту злую шутку, но с другой… Он отправил дорогого гостя отдыхать с дороги и наконец дал волю чувствам.
— Да что же это такое?! — Руки так и чесались что-нибудь разбить. Но скамьи и стол были слишком тяжелые, резной стул занимала Мелиан, а подсвечники было жалко. Кстати подвернулись дрова, сложенные у камина. — Повадились! — треснул Тингол поленом об пол. — Лезут и лезут! — второе полено полетело в стену. — Будто медом им тут намазано! — третье громко стукнулось в дверь. В покой сунулись доблестные стражи, но тут же скрылись обратно. — Убирайтесь! — проорал Тингол им вслед. — Стоило приветить одного, — продолжал он уже поспокойнее, тяжело переводя дух, — и они сюда гуськом потянулись. Сначала Берен единственную дочь свел, потом сопливого пащенка прислали на воспитание, даже разрешения не спросив. Потом мамаша его, — Тингол в сердцах пнул очередное полено, — заявилась с дочерью, тоже без спросу, и мне на шею уселась. А дочь уже на выданье. Того и гляди их тут целый выводок будет. Теперь этого Тьма принесла. Скоро таборами будут приходить. И все чего-то требуют. Только и слышу, что «Дай! Дай! Дай!» — Многострадальное полено получило три пинка в такт. — Хоть бы один пришел и сказал: «На́ тебе, государь Элу, за доброту, которую ты выказал нашему роду»! Сильмарилл ему подавай! Он думает, что я Моргот?!
Мелиан сочла, что супруг побушевал уже достаточно, и ему пора успокаиваться.
— Это действительно был голос Ульмо, — сказала она.
— Да? — Негодование Тингола слегка споткнулось, но остановиться сразу не могло. — Тогда следующего смертного пришлеца я выставлю вон, даже если он будет гудеть, что его послал сам Манвэ.
В дверь что-то стукнуло — совсем как недавнее полено, только с другой стороны. Вошла Морвен, имея привычный вид гордой королевы-страдалицы, милостиво позволяющей плебеям залечивать ее синяки от ударов судьбы. Сейчас королева изволила быть недовольной.
— Не из твоих рук, господин, получила я наконец вести о своем сыне, твоем приемном.
Это означало, что отдых с дороги у Туора не задался.
— Но радость моя была недолгой, — продолжила она. — Ибо сын мой отправился в Ангбанд.
— Таков был его выбор, — сказал Тингол осмотрительно, надеясь избежать упреков и оправданий.
— Я пойду за ним. Я буду искать его.
Робкие ростки надежды проклюнулись у Тингола в душе. Неужели и вправду уйдет?!
— Это неблагоразумно, — сказала Мелиан. — Ангбанд далеко, и путь туда труден и полон опасностей.
— Значит, я буду неблагоразумной! — Королева-страдалица на глазах превращалась в королеву-великомученицу. — Я не боюсь трудных путей и не ищу легких. Если суждено мне умереть, ища сына или найдя его, так тому и быть.
— Что ж, — сказал Тингол, пока Морвен не передумала, — ты пришла сюда свободно и вольна уйти, когда пожелаешь.
— Но отпустишь ли ты меня, свою родственницу, в этот путь одну?!
Это было совсем не ко времени, но степень родства с неотвязчивой смертной вдруг заинтересовала Тингола. Если ее родной сын — его приемный, то кем доводится ему она сама? Приемной женой? Тингол ужаснулся.
— Дай мне нескольких воинов, чтобы они сопровождали и охраняли меня.
— Ну уж нет! — Впервые Тингол нашел в себе силы возразить этой ведьме. — Довольно уже потерял я эльдар из-за твоей семьи. Ты вольна идти куда хочешь и умирать где тебе вздумается, но посылать кого-то из моего народа на верную смерть я не буду. Я охотно дал бы тебе сопровождение, пожелай ты вернуться домой. Но не в Ангбанд.
Морвен только плотнее сжала губы и выше подняла голову, хотя выше вроде бы и так было уже некуда.
— Что ж, храни свой народ, пока не станет слишком поздно!
С этими словами она повернулась и вышла вон. Тингол плюхнулся на скамью и устало уперся локтями в колени.
— Нет, — выдохнул он. — Хватит с меня. Следующего смертного пришельца я сразу отправлю в подземелье.
Мелиан подождала еще немного, а потом сказала:
— Я всегда говорила, что сильмарилл слишком опасная вещь, и чем скорее ты от него избавишься, тем лучше.
— Да, но…
— Ты не захотел отдавать его сыновьям Феанора — понимаю. Теперь у тебя есть повеление Ульмо. Оно все оправдает. Отдай сильмарилл этому смертному, и ты убьешь трех птиц одним выстрелом — исполнишь волю могучего валы, отделаешься от опасного камня и еще сильнее огорчишь сыновей Феанора, не ссорясь с ними.
Тингол помолчал, прикидывая выгоды и невыгоды.
— Что ж, волю Ульмо я, конечно, выполню, — признал он наконец. — Но не просто так. Я получил сильмарилл за дочь, а теперь у меня не будет ни дочери, ни сильмарилла. Должен же я получить что-то взамен. Пусть этот Туор принесет мне… — Тингол задумался. — Что-то такое, очень ценное, но чтобы возможно было достать… А! Пусть принесет мне тот знаменитый Наугламир из Нарготронда.
— Там дракон, — напомнила Мелиан.
— Ну и что? В Ангбанде был целый Моргот. И сейчас есть. Я вовсе не хочу, чтобы этот смертный сложил голову, но если он не в силах добыть всего лишь золотое ожерелье из брошенного города, то где ему владеть сильмариллом? Он недостоин даже подержать его в руках.
— Это ваше окончательное решение, супруг мой? — выражая неудовольствие, Мелиан всегда переходила на официальный тон.
— Да! Если я начну раздавать сокровища по первому требованию, следующий пришелец потребует у меня королевство. Или тебя, дорогая. К тому же у Туора есть покровительство Ульмо. Оно должно сильно облегчить его задачу.
— Может быть… — протянула Мелиан, и ободренный Тингол добавил:
— Конечно, я окажу ему посильную помощь. Советом, припасами, указанием дороги. Даже сопровождением до границ. Но не дальше.
***
Южный, правый берег Нарога был высоким, а левый, северный, низким. Чуть выше по течению на левом берегу Туор сидел в засаде.
В русле лежали обломки каменного моста, когда-то ведшего к воротам Нарготронда. Ворот уже не было, и вход зиял чернотой в крутом северном склоне холма. Внутри жил дракон. Порой он выходил наружу. Его появлению предшествовала вспышка пламени, вырывавшаяся из проема ворот, а затем показывался и сам дракон, неторопливо переставляя исполинские ноги под длинным туловом. Он спускался к реке, переваливал на другой берег и уходил в лес. Туор провожал взглядом его волочащийся хвост. В лесу дракон, должно быть, охотился, но Туор предпочитал не выяснять, как и на кого. Потом дракон возвращался, долго пил из реки и так же не спеша втягивался назад в пещеры. Случалось это не каждый день и, наверное, зависело от того, насколько удачной была предыдущая охота. Иногда же дракон высовывался только чтобы попить водички и лениво полежать под летним солнцем.
Обустроив себе тайное убежище среди валунов, Туор изучал драконьи привычки и все больше понимал, что убить его не получится. Дракон был слишком огромным. Даже любимая Тарамболайка — с ней можно было ходить и на балрога, но против такого исполина она бы не помогла. Надо было найти другой способ.
Самым простым представлялось похищение. Предусмотрительно запасшись связкой факелов, Туор дождался очередной отлучки змея и отправился на разведку. Поначалу все было легко. Он выбирал ходы, через которые мог бы протиснуться столь огромный змей, и очень скоро они привели его в большой зал с неровным поблескивающим полом. Как Туор ни водил факелом, свет не мог достигнуть дальних стен. Туор пошел вперед наудачу, внимательно глядя под ноги, и вдруг понял, что ступает вовсе не по мокрым камням. Он остановился. То, что он поначалу принял за камни и гальку, отсыревшие в подземелье, было золотыми слитками. Ошеломленный, Туор наклонился и поднял один — и по ужасающему весу понял, что не ошибся. Это было самое настоящее золото. Раньше Туор видел его на женщинах истерлингов и потом еще больше в Гондолине, но никогда ему не доводилось видеть столько золота сразу. Он не мог даже вообразить, даже представить себе такого. Он прошел чуть дальше, в середину зала, и стоял там, окруженный золотым морем. От тяжелого, тягучего блеска кружилась голова. Немного погодя Туор начал различать искры самоцветов и тусклое свечение серебра. Он понимал, что цена этим сокровищам безмерна, но не испытывал ни капли корысти. Ничуть не хотелось прибирать к рукам даже малую часть, но только неотрывно любоваться зрелищем, которое он видел впервые и никогда не увидит впредь.
Факел догорел и погас, и наваждение исчезло. Туор высек торопливо огонь, чтобы зажечь новый, и тут гулкое эхо оповестило о возвращении дракона. Это окончательно вернуло Туора в действительность. Он поспешно юркнул в какой-то боковой проход и наблюдал оттуда, как приближается огромный змей, подсвечивая себе дорогу слабым пламенем ноздрей. Когда голова проплыла мимо, Туор осмелился высунуться поближе и скорее слышал и чувствовал, чем видел, как тяжело ступают массивные лапы, несущие неподъемное туловище, и как ползет, скрежеща костяными пластинами, могучий хвост. Туор мог бы коснуться его, если бы захотел. Потом дракон миновал, и было слышно, как он ворочается, укладываясь на своем бесценном ложе. Туора охватила нестерпимая досада от того, что золото столь прекрасное сейчас оскверняет собой мерзкий вонючий червь. Затем пришлось задуматься о более насущном. Дракон мог пролежать внутри дней пять, а у Туора не было с собой ни еды, ни воды. И факелов хватило бы лишь на несколько часов. Туор сидел в темноте и размышлял, как выбраться. Не стоило возвращаться прежним путем к главным воротам — кто знает, как чутко спят драконы. Но, кроме ворот, где-то тут были и выходы поменьше.
Выросший в пещерах, Туор не боялся их. Тем более, что Нарготронд был жилым городом, и даже если где-то в глубине холма располагались нетронутые, первобытные подземелья, достаточно было выбирать путь вверх, чтобы не попасть туда. Туор осторожно ступал в непроглядной тьме, ведя по стене рукой, пока рука не встретила пустоту. Тогда он зажег факел, поморгал, привыкая к свету, и свернул в открывшийся проход, не боясь уже, что дракон почует запах дыма.
Блуждал он не так уж и долго и не так уж и часто сбивался с дороги, и даже нашел другой путь к главному входу — но все это было не то, что нужно. Глядя из-за угла на огромный стрельчатый проем, Туор вдруг сообразил, что на дверях свет клином не сошелся и окна годятся для выхода ничуть не хуже. Окна здесь были — он видел освещенные покои не раз и не два.
Еще несколько времени спустя подходящее окно отыскалось. Оно удобно выходило на восточный склон холма, и из него можно было спуститься, не рискуя что-нибудь себе сломать. Дело шло к вечеру, и восточный склон лежал в глубокой тени, но на всякий случай Туор решил дождаться сумерек. Пока, коротая время, он осматривался, чтобы понять, куда он, собственно, попал.
Разорение не коснулось этой комнаты. В прежние, мирные времена она служила, вероятно, какой-то поварней — об этом свидетельствовала странная круглая кирпичная печь. Посуда и утварь тоже были странными — стеклянные и металлические сосуды причудливых форм, необычные щипцы, весы и ступки с пестами, и никакого следа кухонных горшков, сковородок и блюд. Впрочем, две сковороды все же нашлись, и обе они почти до краев были полны мелким песком. В ларях и на полках — ни муки, ни крупы, а только разные камешки, куски смолы, порошки и слитки, и даже — Туор вздрогнул — кости, целый ящик белых хорошо вываренных костей. Впрочем, соль и какие-то травы, кажется, тоже попадались, но Туор уже не знал, что и думать. Неужели эльфы едят камни и жарят песок?! Нет, в Гондолине и в Дориате была обычная еда, разве что по-эльфийски вкусная. Но зачем тогда все это?
За дверью была каморка, похожая на кладовую. На полках теснились кувшины, пузатые бутыли и другие сосуды, которым Туор не знал и названия. Его внимание привлекли три большие корчаги. Они стояли на полу, выглядели очень весомыми, и на каждой был нарисован череп со скрещенными костями. Готовый ко всему, Туор осторожно снял с одной крышку и с опаской заглянул внутрь. Корчага была доверху наполнена серым порошком, две другие тоже. Трогать его Туор не осмелился, а вместо этого попытался разобрать надпись — вообще подписано здесь было все, но по большей части мелкими буквами, а Туор читал плохо. Эти буквы были крупными.
— «Ты» и «ры» — «тры», — бормотал он сосредоточенно. — «Тры» и «а» — «тра». «Вы» и «а» — «ва». Трава… Какая же это трава? А! — воскликнул он, заметив еще одну закорючку. — Отрава!
Туор с облегчением выдохнул, страшно гордый собой. Потом он вспомнил рассказы о ядовитых стрелах нарготрондцев, посмотрел еще раз на корчаги, и в голове его забрезжил план…
…Все было готово. Возле берега играл на солнце маленький водоем, выкопанный под покровом нескольких ночей. Только низенькая стенка из сырой глины отделяла его от основного русла. Корчаги стояли рядком, дожидаясь своего часа. Стоило дракону скрыться в лесу, как Туор опрокинул все три корчаги в водоем и перемешивал его большой палкой. Серый порошок растворялся прекрасно.
Спустя время дракон вернулся, спустился к реке, чтобы утолить жажду. И едва только морда его коснулась воды, Туор все той же палкой проломил глиняную стенку. Ядовитый состав потек в Нарог.
Поначалу ничего не происходило. Дракон продолжал глотать воду. Туор уже подумывал, что обычная отрава здесь не поможет, но дракон вдруг прервал свое занятие. Он замер, будто почуяв неладное, издал низкий глухой рокот — и скорчился, взревев от боли. Из пасти хлынула пена, глаза вылезали из орбит. Змей бился в судорогах, свиваясь кольцами. Чудовищный хвост молотил по берегу, превращая его в месиво из обломков и грязи, когти скребли, вырывая камни, швыряли их в поток, мутный от слизи. Утробный рев не смолкал. Жизнь неохотно покидала Великого Змея.
Наконец все затихло, но прошло еще некоторое время, прежде чем Туор осмелился высунуться из своего убежища. Вода выгнала его оттуда — уровень ее почему-то начал вдруг подниматься, она подтапливала берег, подступила к самому подножию валунов. Туор выглянул наружу и понял, в чем причина. Должно быть, стремясь во что бы то ни стало вернуться в сокровищницу, змей дотянулся до противоположного берега и застыл, перекрученный последней судорогой. Его тулово запрудило Нарог, почти перегородив реку, и выше она разливалась озером, еще не находя себе выхода. Ниже по течению Нарог почти иссяк, превратившись в ручеек. В обмелевшем русле лежало что-то большое, серебристое и тусклое — может быть, крупная рыба, не сумев уплыть, застряла меж камней. Но если бы кто-то подошел ближе, то вместо плавников и чешуи увидел бы раскинувшийся по грязи серый плащ и длинную кольчугу. Зеленая туника больше не переливалась дивными огнями, корона сползла с головы и воткнулась зубцами в песок. Приглядывая за своим подопечным, Ульмо не подозревал об отравленной ловушке, и яд оказался слишком силен и для него.
По счастью, Туор этого не видел — он спешно собирал пожитки, спасаясь от наводнения. Нарготронд теперь был свободен, и Туор стремился туда. Но остатки каменного моста исчезли, и перебраться на другой берег можно было только по чудовищной туше. Содрогаясь от страха и отвращения, Туор ступил на эту дорогу из мертвой плоти. Вода уже поднялась высоко по правому боку змея, но еще не переливалась через костяные пластины спины. Сколько же он будет лежать здесь, отравляя разложением прекрасную реку? Но с этим ничего нельзя было поделать. Туор спрыгнул на землю совсем рядом с разверстой пастью. Частокол кривых зубов и длинный черный язык вблизи были еще более мерзостными, чем издали, и Туор побежал вверх по склону к Вратам Нарготронда. Стоя на пороге, он словно почувствовал на себе чей-то взгляд и обернулся — снизу, от реки, голова Великого Змея Ангбанда смотрела на него полуприкрытыми мертвыми глазами.
***
В черном лесу, где корни черных деревьев вцеплялись в землю, как когти, шел одетый в черное человек с черным мечом. Черная тень выступила из-за корявых стволов и встала на его пути. Человек схватился было за меч, но тут же выпустил рукоять.
— Я узнал тебя, — сказал он.
— И не ошибся, — сказал Намо из-под капюшона. — Итак, ты идешь в Ангбанд?
— А что еще остается? Сильмарилл там.
— И как ты собираешься его добывать?
— Вызову Моргота на поединок.
— Это все, что ты сумел придумать?
— Воровать не обучен! — отрезал Турин.
— Да, грабить у тебя получалось лучше.
— Это другое. Грабеж — дело благородное. Но ограбить Моргота я не знаю, как. Остается поединок.
— И Моргот тебя убьет.
— Это мы еще посмотрим.
— Я уже посмотрел, — сказал Намо, и Турин вспомнил, что Глашатаю Судьбы иногда известно будущее. По крайней мере, так считалось.
— Назад не поверну, — сказал Турин.
— Значит, смерти ты не боишься?
— Нет! Пусть она боится меня. А я боюсь только одного — что Моргот на поединок не выйдет. Он же трус.
— Думаю, что драться с тобой он все-таки выйдет. Но чтобы наверняка, возьми вот это. — Откуда-то из глубин мантии Намо вытащил большой и явно тяжелый мешок. Турин немедленно заглянул внутрь. Из темноты на него блеснули драконьи глаза и зубы, и высокий гребень.
— Да это же мой шлем! — обрадовался Турин. — Я думал, он пропал давно и больше не найдется.
— Такие вещи не пропадают, пока не исполнят своего предназначения.
— А какое у него предназначение?
— Не все открыто мне ясно, — сказал Намо, и добавил, будто про себя: — Конечно, было суждено, что именно ты нанесешь последний, окончательный удар Морготу. Но против него должно выйти троим.
Турин обдумал услышанное и нахмурился:
— Никогда не опущусь я до такого, чтобы выходить втроем на одного.
— Не спеши говорить «никогда», — напомнил Владыка Душ.
— Никогда! — повторил Турин упрямо.
— В одиночку Моргота не победить.
— Пойду и проверю.
Турин закинул мешок со шлемом за спину и пошел было своей дорогой. Намо остановил его.
— Подожди! — Все оттуда же, из недр своего одеяния Намо извлек складную скамеечку, перо, чернильницу и бумагу и напоследок длинную ленту, пестрящую отметками. — Положи свои мешки и стой прямо.
Турин сделал как сказано. Намо измерил его рост от макушки до пяток и, склонившись над скамеечкой, начертал результат.
— Ты уже готовишь мне гроб?
Намо придавил бумажный лист чернильницей и распрямился.
— Теперь руки в стороны.
— Нет, наверное, саван, — предположил Турин, когда лента обвила его вокруг груди.
— И помолчи, — сказал Намо.
Он сделал еще множество измерений, всякий раз записывая их.
— Что ж, посмотрим, насколько тебе хватит силы, — напутствовал Владыка Душ напоследок. — Иди!
***
Моргот убивал этого смертного уже в семнадцатый раз. Или в двадцать девятый. Или в тридцать седьмой. Он сбился со счета. Во всяком случае, он занимался этим последние четыре месяца, но не каждый день. Однако убиенный Турин, сын Хурина, загадочным образом появлялся у Врат Ангбанда вновь и вновь. Похороны не помогали избавиться от него — Моргот убедился в этом, когда после очередного погребения распорядился поставить у могилы караул. Орки честно простояли всю ночь, стуча зубами от страха, ибо до смерти боялись мертвецов, а наутро Турин опять ломился в ворота. То же было и после сожжения, и после того, как Моргот велел бросить тело на съедение волкам. Он уже подумывал подняться на Тангородрим и осведомиться, точно ли у Хурина только один сын. Хотя и без того было ясно, что породить такое количество одинаковых детей Хурин не смог бы никак.
Турины с вызовами меж тем продолжались. Моргот отвечал на них — это было нетрудно и даже интересно: ему хотелось знать, что за этим кроется и когда иссякнет этот поток воплощений. Ведь когда-то он должен был закончиться. Очередного поверженного врага Моргот оставлял теперь на пустоши перед Вратами, чтобы не возиться с закапыванием — к утру тело исчезало само. Волки были недовольны — одни из немногих они оценили Турина по достоинству.
Когда на пустошь опускалась ночь, всегда беззвездная и безлунная, из-за скалистого отрога Тангородрима выползал клок темноты. Он окутывал останки, словно саваном, и снова скрывался с ними в скалах. Эта темнота не рассеивалась на заре. Внутри нее происходило главное волшебство. Тело Турина медленно растворялось в воздухе, чтобы потом так же медленно возникнуть из него, но только новым и невредимым. Потом Намо — а клок темноты скрывал именно его — произносил:
— Турин, сын Хурина, вернись!
Немного погодя веки Турина вздрагивали. Руки двигались, ощупывая тело. Он открывал глаза, садился, поводил плечами, осваиваясь в новой оболочке.
— Ты пойдешь снова? — спрашивал Намо.
— Да, — отвечал Турин. — Я еще не убил его.
Этот раз не должен был ничем отличаться от остальных. Намо сделал то, что делал всегда, призвал душу Турина и дожидался ее возвращения. Она вернулась — Турин пошевелился, вздохнул. Намо все больше удивлялся, сколько в этом смертном упрямства. Или глупости. Рука Турина, еще бесцельно ощупывая все вокруг себя, наткнулась на рукоять меча. Нехорошо, подумал Намо. Обычно он убирал оружие подальше, чтобы незрячее еще тело не причинило себе повреждений. Намо потянулся отодвинуть меч. Рука Турина вцепилась в ускользающую рукоять, дернулась. Ладонь Намо прочертил длинный глубокий порез. Дымящие капли тумана потекли из раны. Несколько их попало на руку Турина, обжигая ее, и, чуя только боль и не понимая еще, что происходит, Турин ткнул мечом, отбиваясь от воображаемого врага. Клинок прободал Намо ниже грудины. Турин рванул меч на себя, и Намо упал как подкошенный.
Медленно Турин приходил в себя, как это всегда бывало, когда его душа поселялась в новом теле. Теперь, отказываясь верить своим глазам, он смятенно смотрел на меч в собственной руке. Ржавые пятна грязнили лезвие. В плаще Намо зияла прореха, сочившаяся мглой, которая уже запекалась по краям.
— Владыка Намо, — позвал он осторожно.
Ответа не было.
— Владыка Намо, если ты жив, прошу, подай мне знак!
Знака не было тоже. Не было ничего. Не дерзая прикоснуться к телу валы, Турин снова смерил взглядом пятна на клинке.
— Кто же выживет после такого? — пробормотал он. И закричал: — Разве так должно было случиться?! Ведь это Моргота должен был я убить! Снова судьба настигла меня! Все повторяется. Смерть, а не сильмарилл, принес бы я в Гондолин!
Он стенал еще долго, проклиная предательский меч и руку, что сковала его, оплакивая Намо и собственную злую участь. Наконец и гнев, и слезы его иссякли. Он накрыл тело своим плащом и сидел над ним молча и неподвижно, как изваяние. Время шло.
— Вот оно что.
Турин вынырнул из бездн своего отчаяния. Перед ним высился Моргот и смотрел на покойный сгусток тумана.
— Теперь понятно, откуда ты брался. Намо всякий раз подсовывал тебе новое тело. — Моргот наклонился и приподнял угол плаща. — Ай-яй-яй, непорочный судия, ты нарушал закон. Но ты не из тех, кто может себе это позволить. — Закончив эпитафию, он снова обратил внимание на Турина: — Значит, если теперь я убью тебя еще раз, ты больше не воскреснешь.
Турин поднялся.
— Что ж, попробуй.
— Зачем? Без всяких проб я делал это уже раз тридцать. Что изменится в тридцать первый? Нет, не буду. Живи и смотри, как приносишь смерть всем, кто оказывается рядом с тобой.
Сказав это, Моргот пошел прочь. Турин схватил меч и кинулся за ним.
— Сражайся со мной, трус!
Моргот развернулся и одним ударом сбил его с ног.
— Я же сказал, нет.
Турин кое-как поднялся, едва не плача от злости.
— Все равно не будет по-твоему! — закричал он в спину уходящему врагу.
Даже не замедлив шаг, Моргот лишь пожал плечами. Турин лихорадочно огляделся. Глаза его заметили трещину в большом камне.
— Не будет по-твоему! Все равно не будет! — повторял Турин, трясущимися руками втыкая рукоять меча поглубже в трещину. — Увидишь, не будет!
Он проверил — меч держался надежно. Теперь, в последнюю минуту, как ни велика была его решимость, Турин чуть помедлил.
— Чем и смывать кровь Белега, как не кровью его убийцы, — пробормотал он. — Это будет быстро.
Меч холодно блеснул. Турин слегка наклонил острие, направив его прямо в сердце:
— День придет снова! — выкрикнул он и бросился ничком на меч.
Предательское острие легко пробило кольчугу. И вдруг уперлось во что-то и застряло. Меч согнулся крутой дугой и со звоном лопнул. Турин свалился — неуклюже, как мешок с репой. Уже близкий к безумию, он вскочил, чтобы разбить голову о камень… и застыл. Моргот лежал на земле неподвижно — в тот самый миг, когда он обернулся, чтобы полюбоваться очередной неудачей Турина, отлетевший обломок меча воткнулся ему в глазницу.
Это было слишком даже для Турина. Несколько мгновений он стоял, как оглушенный, не зная, на каком свете находится, и не сон ли это. Действительность пробивалась в его спутанный разум. Потом взгляд его упал на распростертого Моргота.
— Смерть всем, кто оказывается рядом со мной, сказал ты? — и Турин расхохотался.
Он смеялся долго и никак не мог остановиться. Только лязг открывающихся Врат заставил его умолкнуть. Наружу выходил большой отряд орков, и балрог вел их. Бежать быть невозможно, да и не хотелось. Турин сорвал железную корону с головы мертвеца.
— Пусть я не принесу вас Тургону, — сказал он сильмариллам. — Но по крайней мере, я умру, держа вас в руке.
Вдруг орки бросились врассыпную. Тень закрыла солнце. Три могучие птицы кружили в небе, быстро снижаясь над пустошью.
***
Весть о прибытии Туора немного опередила его самого, так что все были уже в сборе, когда он вступил в тронный зал. Заливаясь румянцем от волнения, Идриль расправляла складки своего лучшего платья.
Туор поклонился королю и его дочери, приветствовал все честное собрание и сказал:
— Я выполнил твое условие.
— Я тоже! — донеслось вдруг от дверей. В зал вбежал Турин, запыхавшийся от спешки и беготни по лестницам. — И я сделал то, что ты просил, о король!
Все ахнули. Наступило ошеломленное молчание, только Турин продолжал тяжело переводить дух. Идриль смотрела на обоих соискателей с замиранием сердца, Тургон в замешательстве разглядывал их, Маэглин, прикрыв глаза, напряженно искал лазейку в новых обстоятельствах.
— Но я пришел первым! — опомнился наконец Туор.
— Вестники, посланные возвестить о победе, всегда приходят раньше победителя, — ответил Турин. — Такова их служба.
Туор развернул плечи и вскинул голову:
— Я принес сильмарилл.
— Я принес два!
Общество снова ахнуло, на этот раз гораздо громче. Все растерянно переглядывались, словно лишний раз убеждаясь, что они не спят и не грезят, и остальные слышат то же, что и они.
— Я убил Глаурунга, Великого Змея Ангбанда!
В зале воцарился немолчный гул изумления. Однако Турин нисколько не смешался, а наоборот, выглядел таким ликующим, что все притихли опять, не смея даже представить, что сейчас произойдет.
— Ты только вестник победы, — начал Турин. — А вот сама победа, — и Турин выкрикнул торжествующе: — От моего меча пал Моргот, Черный Враг Мира!
— Как?! — воскликнул Тургон, вскочив с трона, пока гвалт перекатывался по залу. — Верно ли я слышу?!
— Ты слышишь наглую ложь, дядя!— столь же громко отозвался Маэглин, тоже вскочив. — Они оба выхваляются друг перед другом и перешли все мыслимые пределы. Кто эти смертные, чтобы превзойти твоего брата и твоего отца?!
Туор ринулся на защиту своего честного имени:
— Туша Глаурунга лежит сейчас в Нароге и не воскреснет от твоих сомнений! А что скажешь ты? — повернулся он к Турину.
— Вот что! — Турин сдернул мешок со своей ноши и швырнул на пол перед троном железную корону. — Могла ли она быть снята с живого?!
— Если бы сильмариллы добывали только с мертвых, — пробормотал Маэглин, ослепленный светом камней, — Моргот был бы мертв еще тридцать лет назад.
Туор тоже посмотрел на корону, на камни, и, спохватившись, вытащил свой сильмарилл на всеобщее обозрение.
— И все же я пришел первым! — сказал он.
Тургон слегка очнулся и собрался с мыслями.
— Постойте, — сказал он, поднимая руку, пока кандидаты в зятья не затеяли спор по второму кругу. — Несомненно, вы оба совершили нечто небывалое, и я хочу услышать об этом. Принесите седалища, еды и питья, — распорядился он, — чтобы Турин и Туор могли отдохнуть с дороги и подкрепиться.
Когда приказ его был исполнен, Турин и Туор сели перед троном короля и рассказали свои истории, а все присутствующие слушали их, раскрыв рот и порой тихонько ахая.
— Даже не знаю, как быть, — промолвил Тургон, когда они закончили. — С вами произошли удивительные дела, и вы оба выполнили мое условие.
— Но я… — начал Туор.
— Не спорьте! — сказал Тургон поспешно. — Я ничего не оговаривал касаемо первенства.
— Пусть сделают что-нибудь еще, — сказал Маэглин. — Если испытание не выявило лучшего, назначь им другое.
Идриль возмутилась немедленно:
— Чего же большего ты хочешь потребовать от них теперь?! Чтобы они принесли скипетр самого Манвэ?
— А почему бы и нет? В этот раз им помогали валар. Против Манвэ они помогать не станут, и мы увидим, чего эти двое стоят сами по себе.
— Нет, это слишком, — сказал Тургон. — Еще два-три таких похода, и валар не останется совсем.
— А ты, отец, не нарушай своего слова! Ты сказал, тот, кто принесет сильмарилл, станет твоим зятем. Станет зятем, а не отправится за новым испытанием.
— Да, ты права, дочь.
— Но их двое! — воскликнул Маэглин.
— И ты прав, — волей-неволей пришлось согласиться Тургону. — А ты что скажешь, дочь моя?
Его встретил взгляд чистых серых глаз:
— Они оба равно мне по сердцу, и я не могу отдать предпочтения никому. Кого бы одного я ни выбрала, это обрадует и опечалит меня одновременно. Я подчинюсь твоему решению, отец.
Услышав это, Тургон погрузился в раздумья. Он думал очень долго. Так долго, что солнце успело закатиться, в зале зажгли свечи, на кухне перестаивал торжественный ужин, а кое-кто даже успел украдкой вздремнуть.
Наконец голос короля нарушил тишину.
— Это был трудный выбор и трудное решение, — сказал Тургон, вставая. — Но теперь я готов огласить его.
***
Весь холм Амон-Гварет сиял. Огни удваивались, отражаясь от поверхностей Карагдура, который побелили по случаю празднества. Добрые горожане пели и веселились на улицах. В королевском дворце гремел пышный свадебный пир. И только в уединенном покое башни в стельку пьяный Маэглин, поставив перед собой краденый черный меч Ангуирель, тыкал в него пальцем и заплетающимся языком вопрошал:
— Будешь ли ты верным мне, предательский клинок?
Кромки меча потусторонне светились.
— Иди проспись, пропойца, — устало отвечал холодный голос. — С железяками уже разговариваешь!