Холодный воздух полоснул по щеке, словно лезвие, и Сумико резко открыла глаза.

Темнота.

"Почему вокруг темно?" — пронеслось в голове.

— Это просто сон, — тихо прошептала девушка.

Да, точно. Сон. Она уснула в своей комнате, а проснулась в непроглядной мгле, такое может быть только во сне. И этот жуткий, пробирающий до костей холод… Обхватив себя руками, Сумико начала двигаться вперёд. Медленно, делая маленькие шаги и слегка подрагивая от колючего воздуха, она шла сквозь густую темноту. Девушка надеялась, что со временем глаза привыкнут к отсутствию света, она начнёт различать очертания предметов и поймёт, в каком помещении находится, но её продолжали окутывать тьма и пустота.

"Ну, да, это же сон. Так и должно быть"— борясь с паникой пыталась успокоить себя Бэцумия.

Внезапно тишину разрезал звук, доносящийся издалека: кто-то тихо пел. Смутно знакомый мотив отдавался эхом, словно в пустой комнате. Сумико поняла – она знает эту песню. Знает голос.

Девушка резко остановилась:

— Мама?

Прозвучал щелчок и где-то вдалеке появился свет. Холодный белый свет маленькой лампочки осветил женщину, сидящую на стуле. Она аккуратно покачивала колыбель. При каждом движении, её рук касался тонкий чёрный балдахин, скрывающий того, кто лежал в кроватке. Ткань была лёгкой и полупрозрачной, но всё же не давала возможности рассмотреть кому пела женщина, и был ли там кто-то вообще.

Окружающая темнота словно давила на Сумико, подталкивала подойти к женщине – девушка медленно и осторожно двинулась вперёд.

Она смотрела прямо перед собой, хоть и боялась оступиться, но не могла оторвать глаз от завораживающей и, в то же время, пугающей картины. Ласковое пение хрупкой русоволосой женщины словно манило и заставляло идти к ней.

—Мам… Мама, это ты? – тихо прошептала Сумико.

Она слегка прищурила глаза, чтобы лучше рассмотреть женщину, но это действие только вызвало нестерпимую боль. Словно тысячи острых спиц, долго покоившихся в глубине её головы, захотели вырваться наружу, безжалостно пронзая глаза, виски и затылок.

Сумико на секунду остановилась, обхватила голову дрожащими руками и зажмурилась. Боль быстро отступила, дыхание выровнялось и девушка снова двинулась вперед, снедаемая желанием поскорее приблизиться к женщине, что пела таким родным и знакомым голосом. Сумико больше не пыталась всмотреться в лицо незнакомки или разглядеть, кто скрывается за чёрным балдахином. Она поняла: чем ближе она подходит, тем лучше слышится голос. Обрывки фраз, уносимые эхом в темноту, стали складываться в, когда-то хорошо знакомые, слова.

— Так странно слышать твой голос спустя столько лет… — тихо, почти неразборчиво сказала девушка.

До заветной цели оставались считанные метры – уже скоро Сумико могла бы протянуть руку и дотронуться этих мягких и шелковистых волос.

Ведь она точно была уверена в том, что женщина, тихо мурлыкающая мрачную мелодию – её мать.

Ей нестерпимо захотелось ещё хоть раз увидеть, как русые кудри пружиной подпрыгнут и снова опадут на угловатые плечи матери, пока та быстро и легко перебегает из одной комнаты в другую, в поисках очередной потерянной серёжки. Как её стройная рука грациозно взмахнет, блеснув маленьким камешком кольца на тонком пальце, а глаза игриво прищурятся, пока она в очередной раз будет тихо напевать знакомый мотив колыбельной. Она расскажет Сумико сказку и заключит в нежные тёплые объятия – спасёт от холодного и жестокого мира, что окружает девушку всю её жизнь.

"Ну же, мам, обернись, обними свою такую взрослую дочку" — тихо прозвучал собственный голос в голове.

У неё не осталось сил говорить – горло разрывали подступающие всхлипы, а горячие слезы уже стояли в глазах, готовые в любой момент скатиться по щекам мокрыми дорожками.

Нервно сглотнув, Сумико сделала несмелый шаг и протянула дрожащую руку вперёд. Ладонь ложиться на плечо, сжимает его, и…женщина медленно оборачивается.

К носу резко подступает мерзкий запах подгоревшего мяса. Некогда красивые серые глаза теперь подернулись отвратительной серой плёнкой и смотрели слепым мёртвым взглядом прямо на Сумико. В груди зияла дыра с месивом из осколков костей вперемешку с кусками частично раздавленных органов и коркой уже запёкшейся крови. Женщина продолжала петь, медленно шевеля губами, которые время от времени слипались в уголках от липкого гноя, вытекающего из лопнувших волдырей над ними, а на местах, где должны были быть высокие острые скулы, виделись белые , местами серо-коричневые, обгоревшие кости, выступающие из обрамления чёрной обугленной корки кожи.

Сумико не могла не двинуться от сковавшего её ужаса. Она хотела закричать, оттолкнуть от себя этот живой труп, что поёт голосом матери и убежать. Из кошмарного оцепенения девушку вырвала, схватившая её рука – красно-оранжевый кусок мяса, покрытый прозрачной плёнкой гноя.

Резко дёрнувшись, Сумико вырвала руку из некрепкой хватки. Чувствуя горький привкус подступающей рвоты, она зажимает рот ладонью и делает несколько шагов назад. Продолжает пятиться, пока мутные зрачки мёртвых глаз наблюдают за ней. Бэцумия уже не сдерживает слез, что горячим потоком стекают по бледным щекам, застилая взгляд и размывая отвратительную фигуру перед собой.

Очередной шаг назад и девушка упирается во что-то мягкое. Медленно обернувшись, она встречается с такими знакомыми карими глазами.

—Отец? – сипло выдыхает она.

Такой же как и всегда, такой же, каким она его запомнила – с лёгкой усмешкой тонких губ и глазами, светящимися добротой и любовью к своей маленькой Софико. За одним исключением – всегда идеально белая рубашка была насквозь пропитана кровью, а из отвратительной рваной раны на животе тянулись кишки . Часть из них выпала наружу: небольшие куски окровавленной плоти, словно порубленные тупым топором, другие же свисали прямо из раскрытой дыры живота и мерно покачивались.

Сумико сделала шаг назад, но тут же вспомнила, что за спиной её поджидают слепые глаза под вздувшимися веками и липкие от гноя губы, поющие унылую детскую колыбельную.

Путаясь в собственных мыслях , девушка пыталась понять, что делать дальше и куда бежать, но из мешанины логично выстроенных цепочек действий и внутренних выкриков о неизбежности происходящего, её выдернуло холодное прикосновение. Бэцумия медленно скосила глаза вниз, и тот час же они расширились от ужаса. Бледная, худая, в сине-фиолетовых трупных пятнах рука крепко держала её за запястье. Громко вскрикнув, девушка выдернула руку и метнулась в сторону, но сразу же споткнулась обо что-то мягкое и тёплое. Внизу лежали десятки, сотни, тысячи обгорелых тел, и все смотрели на неё своими блеклыми глазами из-под уродливых, когда-то деформированных огнём, век. Воздух становился тяжёлым, плотным и горячим. Становилось сложнее дышать.

Сумико бросила прочь, не разбирая дороги, спотыкаясь о сухие обгорелые тела, а холодные руки мертвецов продолжали тянуться к ней, словно пытались обнять и забрать с собой в небытие этого горячего мрака. Мелкие частички пепла, летающие в воздухе попадали в рот и нос, вызывая хриплый кашель, раздирающий горло и лёгкие. Мёртвым телам не было конца и края, они все появлялись на её пути, лежали друг на друге и непрерывно шептали что-то неразборчивое, только им – мертвецам, понятное. Среди этого гомона голосов выделялся только один – колыбельная. Бэцумии уже казалось, что эта проклятая песня звучит у неё в голове, что она сходит с ума – так чётко она слышалась на фоне шелеста, исходящего из мёртвых ртов. В какой-то момент, девушка в очередной раз споткнулась, но уже не смогла встать – липкие костлявые руки схватили её за лодыжки и потащили назад, в темноту. Она пыталась кричать, но из горла вырвался только сиплый свист, а холодные руки уже полностью овладели ею и ласково поглаживали мокрые от слез щеки…

Сумико проснулась от собственного крика. Жадно хватая воздух открытым ртом, она огляделась – ничего необычного. Полумрак собственной комнаты и очертания мебели в ней, как и должно быть ночью, за исключением того, что кровать была прожжена насквозь и девушка лежала на полу.

Оперившись на трясущиеся и испачканные сажей от сгоревшего постельного белья руки, она слегка приподнялась и прищурилась, пытаясь адаптироваться к ночному сумраку:

— Это был всего лишь сон… Всë хорошо… Просто кошмар… Это не по – настоящему…

Шепот девушки хрипло разносился в ночной тишине.

Она посмотрела в сторону окна – тонкий полупрозрачный тюль, слегка мерцающий в свете полной луны, медленно приподнимался и опускался, от играющего с ним, прохладного ветерка. Холодным лезвием, что полоснул по щеке во мгле, был обычный сквозняк