Энид сидела в карете крайне задумчиво. Её брови заметно опустились на глаза, создавая маленькую морщинку чуть выше переносицы. Нужно было понять, хотя бы попытаться осознать произошедшее
Она пыталась разгадать загадку, которую ей подкинул юноша. Неужели он действительно подумал, что мисс Синклер пришла на свидание? Неужели посчитал, что из-за такого его поведения возможная невеста (или вообще возлюбленная) будет чем-то недовольна?
Бред.
Девушка даже фыркает, видя в грубости нечто большее, нежели та показывала. Да, Уильям оттолкнул её. Показал себя не самым лучшим образом, но он был чересчур умён и казался не злым, а попросту скрытым, холодным во всех смыслах, человеком.
Поэтому злость — также что-то скрывает. Должна скрывать! Иначе какой вообще во всём этом образе смысл?
Например, девушка прокручивала его вид перед собой: бледный, напряжённый, идущий с чересчур ровной спиной, потрескавшиеся губы.
Стоп… А когда последнее-то Энид успела разглядеть?
Прикрывая лицо ладонями, ощущая, как заалели щёки, та всё ещё лелеяла мысль о том, чтобы стать доктором, а потом и вовсе вычеркнула свои личные чувства к невольному пациенту.
У Аддамса точно что-то болело. Возможно, была даже рана. Быть может, занятие на каком-либо виде оружия прошло не по плану, а Энид попала под горячую руку? Фехтование ведь так легко заставляет организм разогреться, впасть в небольшую эйфорию, побуждая гормоны шефствовать над головой. Или... Может он вовсе интересовался чахоткой именно из-за собственной болезни? Это бы объяснило ту болезненно—аристократичную бледность и прохладу рук.
Но он курил. И, учитывая как после поцелуя на том самом балу табаком пахла перчатка Энид, курил настолько часто, что аромат уже впитался кожу. Вряд ли будущий врач настолько бы торопился уйти в семейный склеп на веки вечные.
Девушка не знала, что думать. Её голова, казалось, вот-вот лопнет от того количества мыслей, что бегали внутри.
Но она понимала одно — писать самой будет мало того, что плохим тоном и какой-то легкомысленностью, так ещё и… Не хотелось.
Как бы мисс Синклер не старалась найти ответ на свой вопрос в виде причин, слова Уильяма всё же ранили её нежное, впервые тянущееся к человеку, сердце. И если тот считает её глупой — пусть считает. Энид переживёт. И не такое происходило за её короткую и наполненную муками жизнь.
Тем более сейчас, уже замечая крышу своей Школы, в голове вспомнились слова Йоко об Аддамсе. И, кажется, настал момент вытрясти с подруги, что же ей там известно.
Может, он не только девушку оскорбил? Или вообще вёл себя так постоянно? А на балу лишь казался обычным юношей, что стремился к науке, дабы... Что? Разбить очередное сердце? Разбить, а потом забрать себе, дабы изучить получше?
Энид недовольно вздохнула, покрепче обхватывая свой «улов» из библиотеки, держа фолиант с чёрными буквами ближе всего к груди. Если заметят, то точно будет плохо.
Только сейчас, сидя в замкнутой карете, до носика юной прелестницы дошёл аромат табака.
Это действительно писал Уильям. Тогда что происходит?
В своих раздумьях Энид даже не заметила, как они остановились, а кучер, так и не дождавшись, когда девушка выйдет, открыл дверь, привлекая внимание.
— Мы уже приехали, мисс Синклер, — отходя, пропуская заспешившую на выход девушку, мужчина выглядел несколько… заинтересованно?
Он знал, как любила читать эта девушка. И уже не первый раз возил её в библиотеку, после стараясь преодолеть маршрут быстрее, чтоб ей не досталось из-за задержки. Но что случилось сегодня? Почему лишь полчаса? Он даже не успел прочитать первую статью какой-то жёлтой газетёнки, попивая кофе напротив Центральной библиотеки.
Однако, лишь кивнув, прощаясь с девушкой, усатый мужчина решил не лезть, куда не следовало, да занялся своими делами, даже не обращая внимания на Энид.
А блондинка, поблагодарив служащего, прошла в здание, ибо холод декабря заметно холодил её ножки в достаточно лёгкой обуви, да и руки не спасали ни книги, ни тоненькие перчатки.
Энид поспешила отчитаться, что вернулась, из-за чего была встречена весьма… Неоднозначным взглядом от педагога. Ну ничего, она ведёт себя хорошо, прилежно и тихо, не торопливо скрываясь за поворотом от внимательного взора, чтоб вскоре разложить новые книги и рукописи в своей тумбе.
Однако, сегодня ещё было рано для чтения. Вначале мисс Синклер требовалось найти двух подруг, выясняя у тех интересные ей моменты.
Вспоминая, где те любят проводить моменты наедине независимо от времени года, оставив тёплую накидку в шкафчике, девушка засеменила к подругам.
И её память не подвела Энид, заметив брюнетку и шатенку ещё за большое расстояние.
Уверенно приближаясь с лёгкой хмуростью, из-за чего у заметившей её Йоко улыбка сползла с губ, складываясь в слова «что-то пошло не по плану», а Дивина тут же отсела, давая подруге место для эмоций, что следовало скрывать рядом с остальными ученицами и уж тем более учителями.
— Привет, Энид. Как всё прошло? — здороваясь первой, пока блондинка старалась отдышаться, сверля неловко улыбающуюся подругу блестящими голубыми глазами. Йоко пыталась перевести тему.
Не вышло.
— Прошло более трёх дней, а ты всё также увиливаешь об информации про мистера Аддамса. Пришло время говорить, Йоко, — складывая свои ручки на груди, стараясь нависать над более высокой подругой, Энид обычно легко переключалась на что-то хорошее. На любую другую тему, но испорченная встреча слишком растревожила её душу, чтоб успокоиться настолько легко.
И Йоко, покачивая головой, смотрит на свою возлюбленную, поджимая губы.
— Поговаривают, он зазнавшийся сноб, который всегда получает, что хочет. У него отдельная комната.
— А ещё от него частенько пахнет алкоголем. И некоторые поговаривают, что его дружба с некоторыми людьми чисто ради отмазки в полиции, ибо он не раз сбегал ночами куда-то через окно, — Дивина лишь продолжает, пока молчавшая Энид хмурила брови, что было не особо хорошо из-за возможных морщин.
— Откуда вы знаете? Почему не в курсе я? — это… Казалось обидным. Девушки делились всем, а тут такая информация, о которой Энид ни сном, ни духом не имела понятия.
— Мой брат-близнец учится в том же заведении, как оказалось, — вновь Дивина, мисс Ватсон, из-за которой у неё даже пару раз уточняли, не родственница она того самого напарника Холмса, говорит, вынуждая Энид устало присесть рядом с подругами, укладывая тяжёлую голову на плечо мисс Танаки.
— Мы просто не знали, как предупредить тебя о нём. Ты буквально летала эти дни, Энид, — мягко касаясь ладоней подруги с двух сторон, подруги выглядели пристыженно.
— Всё в порядке. Я вернулась с небес на землю, — грустно выдыхая, стараясь не думать о его словах, которые могли бы показаться кому-либо комплиментом, но не Энид, девушка приподняла уголок губ. Грустно…
— Что случилось? Ты как-то быстро вернулась?
— Встреча не принесла мне ничего хорошего, но вам, мои дорогие, не о чем волноваться. Я не буду рыдать в ваши плечи, — открываясь от твердой поддержки, она с улыбкой посмотрела в глаза своих почти что сестёр.
— Что он сделал? Я могу написать Кенту, — однако её порыв тут же был встречен мрачным взглядом от Энид, которая покачала головой.
— Нет необходимости. Я не встречу его до самого колледжа. К тому же, меня ждёт тернистый путь, состоящий из мольбы пред отцом и учением ради шанса показать себя. Всё в порядке, я Вам обещаю, — заключая девушек в объятия, Энид слегка вздрогнула, ощущая, как прохладный уже почти вечерний декабрьский ветер проникает под её платье, заставляя вздрогнуть от покатившихся по коже мурашкам.
Однако, посидев ещё немного с подругами, вскоре девушка повела их пить чай, готовясь к чтению.
Какие бы нотки обиды на молодого человека не хранились в душе мисс Синклер — его подарок та уже мечтала раскрыть, ещё не зная, как много нового узнает (и как будет переживать о бедных собаках Павлова).
***
Тем времен Уильям, то есть Уэнсдей, уже сидела в своей комнате, мрачно потягивая стакан с виски, надеясь, что алкоголь хоть немного снимет те болезненные прутья с низа её живота. Позволит вдохнуть и подумать о чем-либо ещё, кроме как о… Сегодняшнем дне.
О встрече с мисс Синклер.
Совесть, точнее её остатки, нестерпимо грызла что-то наравне с детородным органом, явно норовя заставить Аддамс истекать кровью ещё сильнее.
Хотелось написать ей. Умолять о новой встрече и наслаждаться чужими речами где-нибудь в общественном месте, заботясь о том, чтоб никакой порочащий слух не испортил чужую, обычно не заботящую Аддамс, репутацию.
Энид хотелось видеть рядом.
Вглядываться в идеальные черты её лица. Узнать, какая на ощупь её ладонь вне перчатки. И услышать как этот голос зовёт по этому вынужденному имени…
Или произносит настоящее…
Со стоном зарываясь тонкими, испачканными в чернилах, пальцами в собственные волосы, примерно того-же чёрного чернильного оттенка, сжимая те до неприятной зудящей боли, словно отгоняя ощущения из живота, Уэнсдей ждала письмо от мисс Уимс.
Она знала, насколько редко они встречаются. И уже представляет, как её встретят. Как удивятся, что она действительно обратилась за советом.
Но тот ей был жизненно необходим.
Точно ли эта грубость поможет забыть чужую улыбку и прогонит фантомные касания с рук после того бала?
Уильям или же Уэнсдей правильно поступает, отталкивая единственную, кто настолько взволновал?
Разумеется, это опасно, но быть может судьба как-нибудь смилуется?
Тем более, сама мисс Синклер, Энид, (Господь, даже её имя кажется запретным плодом после сегодняшнего поведения) говорила как ей не нужно мужское внимание.
Быть может, Аддамс смогла бы довольствоваться дружбой? Редкими встречами, а после и диалогом, становясь обычным… Напарником в проектах?
Однако реальность давила непосильным грузом на плечи, вынуждая сильно оттолкнуть уже пустой стакан на самый край стола. Ещё немного — и был бы лишний шум. Разбитые осколки, в которые та сама себя превратила.
Как эта умная девушка смеет вообще существовать в этом убогом обществе? Как её ещё не сломали? Она ведь как никто другой знает, как же сильно чужие языки заставляют почву из-под ног исчезать, рушиться в чужом, таком незыблемом мире.
Уэнсдей восхищалась её силой. Тем, с каким беспристрастным выражением лица девушка покинула библиотеку достаточно быстро после их диалога.
Ни капли грусти.
И она забрала статью Павлова.
Он ещё не дошёл в полной силе до Англии, но Аддамс хотел поделиться. Хотел дать ей что-то новое.
Показать, какая она особенная.
А что теперь?
Теперь она убивалась в своей комнате, думая о том, что было бы, имейся в её брюках совсем другое, нежели сейчас.
Она бы сделала ей предложение ещё в конце вечера, возможно. Даже без знакомств с семьёй Энид, без каких-либо затруднений упала бы перед ней на колени, умоляя такую действительно умную девушку сопровождать её, пока смерть не возьмёт всё в свои руки.
Прекрасная мечта.
Но Уэнсдей встряхивает головой и подходит к окну, распахивая одну створку, чтоб через минуту открыть портсигар, закуривая сигарету, что помогла бы снизить боль и эти лживые мысли о какой-то девушке из её головы.
Любовь придумана, чтоб продолжать род. Чтоб девушки торопились выйти замуж и не надеялись на ещё какие-либо привилегии.
Невозможно же, чтоб после одной лишь встречи, нескольких танцев, разум самого холодного живого человека пылал хлеще, чем Адова Преисподняя?
Ответ приходит с серединой сигареты.
Это из-за красных дней.
Что-то в ней изменилось и совсем скоро разум вновь возьмёт всё дело под контроль, выкидывая мысли об этой девушке, которая уже явно спит.
Точно.
И тогда диалог с Ларисой кажется ошибкой.
Но письмо нельзя призвать обратно, тем более, вероятно, то уже было доставлено и прочитано этими яркими от природы губами.
Значит, просто внеплановая встреча без какого-либо обсуждения Энид.
Верно?
***
Однако, в одном Аддамс ошиблась.
Энид ещё не спала, пусть и знала, насколько опасным делом она занимается, читая эти рукописи с идеальным почерком под слабо тлеющей керосиновой лампой, которую приходилось держать чересчур близко к лицу и бумаге, надеясь, что её не заметят.
Страх того, что завтра она будет сонной абсолютно не пугал, однако возможный пожар или отравление этим огнём, что Энид держала как Прометей в руках — намного сильнее вводил в ужас и сжимал сердце.
И, будь она честной хотя бы с собой, сказала бы, что сжечь рукописи было бы ещё страшнее, но нет.
После волшебного вечера с подругами, которые отвлекли её от этого таинственного мужчины, юноши, Уильяма (чьё имя казалось блаженной молитвой, которое та бы возносила Богу в воскресенье в ближайшем храме) — ночью её снова захлестнули эмоции.
И, что удивительно, те были не отрицательными.
Отнюдь, она уже простила его.
Уже заботливо провела по собственным костяшкам, будто собираясь если не забрать, так разделить с ним любую боль.
И проводя вместо чужой кожи кончиками пальцев по точным буквам, Энид не могла сдержать улыбки, понимая, что из омута под названием Уильям Аддамс ей не удастся выбраться более никогда, как бы та не зарывалась в литературу. Как бы не готовилась.
Но теперь в ней взыграла опасная, грешная, гордость, которая не позволит превращаться рядом с ним в безвольную овечку.
Возможно, он, имея огромные средства своей покровительницы, использовал уже не только алкоголь, но и морфий, применение которого столь не нравилось девушке.
Это бы также объяснило бледность неизвестного происхождения.
Однако, когда последняя строчка была прочитана, а Энид, бесшумно затушила лампу, которую раньше считала волшебной, думая, что там живёт какая-то неведомая фея, да убирая ту подальше, выглянула в окошко и наконец заметила, как сереет небо.
Ей осталось поспать лишь пару часов, прежде чем голос учителя прикажет вставать и следовать на скудный завтрак, но она уже не впервые засиживается настолько поздно.
Энид знает, как следует вести себя и как не свалиться без сил.
Спасибо тренировкам в более молодом возрасте.
Однако, засыпая и тепля неясную надежду, Энид ещё не предполагала, какое письмо ожидает её перед Рождеством.
Чудо, не иначе.
«Добрых снов, Уильям. Пусть Святая Дева заберёт всю твою боль»
«Надеюсь, Вы спите, мисс Синклер, и Ваш сон хранят высшие силы».