Энид несколько тревожится, когда Уильям ведёт её по дому.

Когда они из раза в раз где-то поворачивают, пока не оказываются на… Кухне?

— Вы решили показать, что умеете готовить? — она шутит, стараясь разбавить какую-то напряжённость между ними. И Уильям даже уголок губ приподнимает в усмешке, из-за чего становится капельку легче. Но лишь капельку.

— Можно и так сказать. Как вы к резким запахам относитесь? — однако, он проходит дальше и открывает дверь в подвал. Энид непонимающе хлопает глазами, переводя взгляд с тёмной лестницы на своего будущего мужа.

Он уже хочет убить её или… Что происходит? Всегда казалось, что для получения наследства со своей жены необходимо пройти хотя бы половине года с момента свадьбы, а тут едва ли прошла пара часов после обручения!

— Вы меня пугаете, Уильям. Но к запахам я отношусь неплохо. Не замечала за собой ничего, — девушка не подходит к лестнице, пока мистер Аддамс не зажигает там слабый свет. Что немного радует. Самую малость. Ей до ужаса неловко и совсем немного страшно. Прям совсем. Наверное...

— Поверьте, я никогда не причиню Вам вреда. Вы хотели правду — я готов Вам её предоставить, мисс Синклер. Готовы ли Вы к ней? — Уильям смотрит в самую душу. Пытается там явно что-то найти и даже протягивает свою руку, собираясь придерживать девушку. И даже в столь крохотном жесте видно насколько же он взволнован, — я никогда Вас не отпущу, мисс Синклер.

— Не нарушьте свои же обещания, Уильям, — и, наплевав на страхи, на непонимание, которым сквозила её душа, Энид всё же вкладывает свою ладонь в перчатке в руку Аддамса. И тут же сжимает, действительно не позволяя ему лишить её опоры.

— Никогда, мисс Синклер, — так хотелось произнести её имя. Прошептать на самое ушко, пока они спускаются в недра дома. Отвлечь от всего, что терзало душу той, которую он беречь будет до самой смерти. Если придётся — то даже ускоренной своей.

Секрет есть секрет. И некоторые Уэнсдей откроет не настолько легко и просто. Особенно тот, что носит уже столько лет очень сравнимо с лезвием плахи над своей шеей.

Они спускаются вниз. Осторожно оказываются на ровной поверхности среди еды и некоторых бочек с вином, что явно не отличались каким-либо изыском, ведь для хранения лучшего у мисс Уимс уже есть личный винный погреб, который сам мистер Аддамс желал бы прямо сейчас немного опустошить, настолько велико было клокочущее внутри волнение.

Однако, Уэнсдей не останавливается. Она проходит дальше. Стирает лёгкую пыль со шкафа, да нажимает на известный только ей механизм, вынуждая тот открыться. Показать очень плотную, сделанную из металла, дверь.

— Вы всё ещё можете отказаться. Это будет тяжелее, нежели секрет о роде нашего брака, — она не оборачивается. Не желает сейчас видеть напуганные глаза своей будущей жены.

И…

Она вздрагивает, когда ощущает ладонь на своей спине. Чуть ниже лопатки. Жар проникает сквозь одежду и плоть, заставляя сердце ударяться быстрее. И Уэнсдей надеется, что Энид не ощущает этого. Не чувствует, что сделала одним лишь касанием.

— Если Вы сами не готовы, не доверяете мне, мы можем уйти, Уильям. Вы не обязаны вытаскивать наружу настолько сложный секрет, — Энид не знает, зачем коснулась. Зачем продолжает держать, ощущая, насколько напряжённой стала спина у её избранника. Но она осторожно проводит и… Слышит шумный выдох. И губы трогает улыбка. Вместе со жгучим смущением.

Она с истинным наслаждением замечает, как он расслабляется. Как его плечи несколько опускаются под её едва ощутимой лаской. И девушка еле сдерживается, чтобы не сделать ещё один шаг. Не прижаться к нему со спины, прижимаясь не просто ладонью, а щекой. Чтоб оставить поцелуй хотя бы сквозь одежду.

— Я хочу, чтобы Вы доказали всем в университете, насколько Вы хороша, мисс Синклер. И это может помочь.

— Тогда идёмте, Уильям, — очень жаль, что он не произносит её имя, но… Может это из-за фиктивности. Из-за каких-либо мыслей насчёт их… Любви.

Но наконец-то дверь открывается. И Энид сразу ощущает какой-то… Сладкий аромат. Странный сладкий аромат.

Уильям оборачивается и вновь протягивает ей ладонь, что из-за мыслей опустилась вниз, прекращая ласку.

Что ж… Это действительно хорошая загадка. И ответ, видимо, не менее хорош.

— Помните, я не отпущу Вашу руку, — они вновь сплетаются пальцами, и Уэнсдей, щёлкнув свободной рукой, зажгла ещё слабые лампы, что вели к… Отнюдь не слабо освещённому месту.

Её маленькому алтарю знаний.

Они медленно пробираются вглубь. Аддамс глубоко вдыхает трупно-формалиновый аромат и даже приподнимает уголок губ, вспоминая, как долго возилась здесь с некоторыми экспонатами. Как долго привыкала к едкому и опасному запаху формалина, что по первости кружил голову не хуже дорогого алкоголя.

— О боже, — и вот… Ноги Энид перешагнули порог и пред глазами предстал мини-амфитеатр. Склянки с некоторыми органами, частями тела, столь хорошо сохранившиеся, что можно было разглядеть даже сейчас сквозь призму кристального раствора.

— Это мой главный секрет. И, помимо мисс Уимс, вы первая, кто видит его, мисс Синклер. Что думаете? — но Энид отпускает его руку и тут же пару раз взмахивает у лица, что ничуть не помогает.

Энид бледнеет. Тут… Тяжело дышать. Чистого, такого любимого ею, спящей всегда у окна, воздуха не было. Зато была теперь ясная по природе сладость.

И то, что заставляло ощущать головокружение с тошнотой.

Уэнсдей тут же серьёзнее становится и, отойдя к идеально чистому столу с несколькими стопками бумаг, подходит к девушке с платком.

— Прижмите. Всё в порядке?

— Вы… — пока Энид прикладывает к лицу салфетку, явно чем-то смоченную, восстанавливая своё состояние, Уэнсдей виновато отводит глаза. О да… Ей наверняка следовало бы как-то намекнуть. Сказать, а не сразу приводить. Да хотя бы выдать Энид что-нибудь… Более удобное, нежели её платье.

Может быть, брюки из своего гардероба? Было бы интересно посмотреть.

Но Аддамс вновь возвращается к самочувствию Энид. Вновь смотрит в её глаза, пока те изучают склянки. Наборы. Замечают некоторые слабые зарисовки и огромные записи.

Сейчас она скажет, что больше не хочет об этом слышать. Что всё это ужасно и сама она ужасная, раз занимается всем этим, однако…

— Вы сами собрали это всё? Незаконно, ведь так? — слабый кивок и вновь их глаза встречаются. Уэнсдей не стыдно за то, чем она занимается и как. Это способ познать тело. Занимательный. Иногда грязный и требующий несколько повязок на глаза и нос, лишь бы трупный аромат не проникал в её тело, но… Он даёт знания, — и Ваша матушка знает об этом?

— Я нашёл это отделение в подвале случайно. Здесь многое отличалось. Сам немного переделал и — вот.

— Вы… Действительно любите учиться, верно? — однако, Уэнсдей не ощущает в этих словах укора. Да и в глазах нет ничего оскорбительного, тем более… Те щурятся от… Улыбки? Боги, божественное провидение, судьба или чёртова удача — спасибо за эту девушку.

— Мне не нравится ощущать себя отстающим. Думаю, Вы понимаете, — она тоже уголок губ приподнимает и уже не выглядит настолько отстранённой и холодной. В её глазах снова появляется жизнь, в отличие от тех, что Энид в одной из банок заметила.

— Вы умеете удивлять, Уильям. И, наверное, мне следует сказать «спасибо» дважды. За то, что открылись и за то, что подготовили меня к обучению. Некоторые Ваши экспонаты немного…

— Пугают? — он ловит её мысль и Энид, ощущающая, что хотя-бы немного привыкла к запаху, медленно ткань убирает от лица, позволяя заметить улыбку. Аромат формалина ещё дурманит, возможно развязывая язык и пьяня неподготовленный разум также крепко, как и жажда знаний, но ей лучше. Рядом с Уильямом она может ко многому привыкнуть.

— Самую малость. И что же, Вы крадёте тела с кладбища? И… Изучаете их?

— Да. Но это не самое моё частое занятие, пока я нахожусь в этом доме. Иногда теперь по ночам я почти влезаю в комнату своей невесты, — и Энид, полностью расслабившись, даже хихикает, что согревает в этом прохладном месте без окон и дверей похлеще, чем в июле в полдень где-нибудь на солнцепёке.

— Проведёте мне экскурсию, пока я не пойму, что теряю сознание? — и Уэнсдей подставляет предплечье, будто они находятся на какой-то выставке.

Её тайное место не особо большое. Но они обходят то медленно, изредка задерживаясь где-то, пока делятся друг с другом тем, что знают о том, болтающемся в банке.

— Ходить вдвоём слишком опасно? На кладбище? — Энид спрашивает смущённо, с некоторым… Всё же, отвращением отводя взгляд от глаз, которые смотрят на неё пустым выражением.

— Опасно. Но… Второй человек всегда может быть предупреждением для первого. Вы желаете как-нибудь отправиться вдвоём? — втроём, учитывая, что Бьянка их точно одних не отправит. Слишком уж те могут увлечься каким-либо диалогом и попасться. Её влюбленная идиотка и… Вторая неясная лошадка.

— Можно, наверное. Хотя… Не думаю, что хотела бы, чтобы моё или Ваше тело также кто-то выкрал.

— Я выбираю одиноких людей. Которые не смогли добиться чего-либо в жизни. Которые смогли помочь хотя бы по её окончанию. Я бы не был против, если бы Вы стали моей напарницей.

Они заканчивают под смешок и слабый кивок Энид.

Она была всё ещё бледной, поэтому подъем занял куда большее время, нежели спуск. И даже после, оказавшись на кухне и подойдя к приоткрытому окну, ей всё ещё было тошно.

Не от Уильяма. И не от частей тела, что наконец-то смогла увидеть не слабой зарисовкой в учебнике или же описанием, а вот так… Перед собой.

— Вам дурно. Мм… Я могу помочь отвлечься. Если желаете, мисс Синклер.

— Всё пройдёт, — Энид оборачивается с будто бы уставшим взглядом, пока Уэнсдей смотрит ровно и хмуро. Пока играет желваками, а после отводит взгляд.

— И всё же… Позвольте показать Вам ещё один секрет. Менее тошнотворный для Вас.

— Уильям… Я буду рада узнавать Ваши секреты и без желания помочь. Но если Вы правда желаете, — слишком резкий, пусть и короткий, кивок, стоявшего, будто оловянный солдатик, Аддамса несколько удивил, но… Она сделала пару шагов, вновь цепляясь за его предплечье, — тогда ведите.

И Уэнсдей медленно, абсолютно неторопливо, уводит в отдалённую от спален сторону. Открывает несколько скрипучую дверь, позволяя мисс Синклер увидеть музыкальный зал, едва из-под руки Аддамс зажглись пару свечей, убирая мрачность и добавляя лёгкой таинственности.

Фортепиано, скрипка и что-то большое в футляре, лежачее у стены и стула с пюпитром неподалёку.

— Какой чудесный музыкальный зал. Но… Я думаю, сейчас не самое время вызывать музыкантов, — однако, Уильям лишь молча, опять же напряжённо, подводит Энид к мягкой скамейке, оставляя её без своих касаний.

Что для мисс Синклер было даже грустно, что она не успела поймать, показывая на лице.

— Я не назову себя музыкантом, но… Попробую Вас отвлечь, — проходя мимо скрипки. Мимо рояля, что стоял так гордо и одиноко со всё ещё открытой крышкой, юноша коснулся того большого тёмного чехла, доставая… Виолончель.

— О Господи, Уильям… Вы действительно умеете удивлять! — губы Энид трогает слабая улыбка, пока Уэнсдей устраивается с инструментом. Преданная ему слушательница была бы счастлива сесть поближе, но устраивается на скамеечке, с замиранием сердца смотря за Уильямом

За тем, как тонкие пальцы пробегаются по давно не звучавшим струнам.

Однако, едва она проводит смычком, все годы практики тут же напоминают о себе. Ведут её по заученным движениям.

Можно было бы сыграть Бетховена с его резкими звуками, громкими, что напугали бы в ночи своими скрытыми думами, но… Её душа пела. Пусть, всегда немая к чувствам, та предпочитала молчать, сейчас Уэнсдей решилась сыграть то, что заучила лишь по собственному желанию коснуться нового.

И, как занятно, что её, несколько странную, учитывая цвет, пусть и бледной, кожи, англичанку понял какой-то русский композитор.

Она играет неторопливо. Не хватает дуэта с фортепиано, но девушка передаёт все чувства хотя бы с помощью этих четырёх струн, от которых уже не болят пальцы, несмотря на долгое отсутствие практики.

Она, сидя в лёгком полумраке, наконец-то встречается с глазами Энид. И сердце замирает. Но не руки.

Энид боится вдохнуть. Это чувственно. Это нежно. Это звучит абсолютно не тяжело и уносит её мысли действительно подальше от подвала с секретами.

Она наблюдает за его движениями во все глаза. Ловит эмоции в этих едва заметных, черных, омутах.

И ей хочется признаться. Хочется высказаться не только тому самому блокноту, в котором она пишет лишь мысли об этом юноше, но и сказать ему самому.

Рассказать, как не хочет его смерти. Как желает коснуться губ. Как желает иметь настоящий брак и с гордостью нести его фамилию.

Да она бы с радостью подарила ему наследника. Попыталась сделать всё возможное. Лишь бы он улыбался. Лишь бы жажда жизни не позволила ни мигреням, ни чему-либо ещё отобрать те крохи времени, отданные под его контроль.

Однако… Музыка резко и слишком быстро заканчивается, оставляя их в тишине. Лишь два чуть сбитых дыхания. Лишь два влюбленных, более ярких, нежели свет лампы, сердца, озаряющие друг для друга путь и дорогу по жизни.

— Это было… Прекрасно. Благодарю Вас, Уильям, — Энид неловко улыбается, пока не ощущает, как щеке резко стало более прохладно и… Влажно, — извините меня…

Она тут же уже испорченный платок достаёт и старается убрать следы своей эмоциональности.

Однако, тихие шаги и мягкое касание к запястью вынуждают убрать платок с лица.

— Почему Вы плачете и извиняетесь, мисс Синклер? — Уэнсдей несколько мягко отводит руку девушки, оглаживая её кисть, позволяя себе смотреть в её более яркие глаза. Понимая, что те светятся куда ярче этих свеч и всего мира. И что прямо сейчас эти глаза светят лишь для неё одной.

— Я… Я просто тронута Вашей игрой и… и... Я такая чувствительная. Простите, — Энид разрывает их взгляд, отворачивая своё заплаканное лицо. Сейчас он что-нибудь скажет, чтоб её отрезвить. Чтоб девушка себя в руки взяла, да перестала проливать лишний раз слёзы, пока не довела себя до истерии.

— Мисс Синклер. Вам не за что извиняться. У Вас крайне чувственная душа. Не стоит её скрывать от меня. Я никогда не позволю ни себе, ни кому-либо ещё осудить Вас, — Уэнсдей говорит уверенно. Она не видит в Энид ни единого изъяна. И, уж поверьте, она пыталась его найти. Как сумасшедшая. Умалишённая. Старалась найти хоть одну причину быть менее влюбчивой в этого ангела. Старалась уличить Энид хотя бы в едином минусе. Но их не было. И это заставляет мягко ладонь протянуть к её лицу. Повернуть за подбородок, вынуждая снова в свои глаза посмотреть, — будьте со своим мужем собой, мисс Синклер.

— Уильям… — Энид тяжело вдох делает. Сжимает платок в своей руке крайне крепко, пока изо всех сил старается смотреть лишь в его глаза. Не опустить голубой взгляд ниже. Не провести также кончиками пальцев по его скуле. Не коснуться хотя бы пары веснушек. Не прижаться к ним губами.

И Энид проигрывает, но за мгновение, как её слабость будет уличена самим Уильямом, неожиданно дверь открывается, показывая Бьянку с канделябром в руке.

— Так и знала, что Вы здесь. Мисс Уимс просила меня показать мисс Синклер её комнату, — Бьянка хмурится, пока видит, в каком положении их застала. Пока замечает, насколько резко Уэнсдей встаёт, а Энид снова отводит взгляд, прикрывая не только свои слёзы, но и заалевшие щёки.

— Я и сам могу показать мисс Синклер её комнату, Бьянка, — Уэнсдей недовольна и… благодарна. Она из последних сил сдерживалась, пока Энид была настолько близко. Пока её кончики пальцев касались её кожи. Нежной, бархатной. Ни с чем несравнимой. Безупречной и… такой манящей. Но всё равно холодом Бьянку обдаёт, пока блондинка рядом. Чтоб не надумала себе там чего-нибудь.

— Всё в порядке, Уильям. Я действительно уже пойду, — Энид, стирая последние слёзы, встаёт с места и, вновь пряча платок в карман, несколько замирает, удерживая руку на месте, — дашь нам ещё минутку, Бьянка? Прошу? — и Барклай не нравится, насколько невинно эта девушка смотрит на неё. Насколько хочется ей поверить. Насколько же… невозможно до той докопаться!

Она лишь закатывает глаза и кивает, покидая этих странных якобы влюблённых, прикрыв за собой дверь.

— Мисс Синклер? — у Уэнсдей сердце в пятки падает, когда она замечает смущенную улыбку Энид. Когда та, стоя настолько близко, что можно было даже аромат её тела ощутить, выглядела всё такой же невинной. Это лишало её здравых мыслей и воздуха.

— Я… хотела вручить Вам подарок. Без причины. Закроете глаза, Уильям? Пожалуйста? — и Уэнсдей аж желваками играет, пока вслушивается в эти слова. В это чертово «пожалуйста», которое весь воздух из лёгких выбивает. Она, в этот раз, без защиты высокого воротника пальто, заметно сглатывает, но кивает, пока в голове сотни, миллионы идей бегают, что же такое хочет подарить ей Энид. Боги, пусть это будет мимолётный поцелуй.

— Для Вас, всё что угодно, — и Уэнсдей глаза прикрывает, стараясь не сильно дыхание сбивать. Стараясь не концентрироваться на том, как изменится воздух даже от малейшего движения Энид. Не концентрироваться на ней настолько ярко.

Но дыхание всё равно срывается и вместе с сердцем явно норовит убить Аддамс без дополнительных средств. И как же унизительно это будет!

— Я просто хотела показать, насколько Вы мне дороги, Уильям. Вы спасли меня, — и Энид мягко руку Уильяма берёт, мягко поворачивает внутренней стороной к себе. Старается сдержаться. Не провести по линиям, таким выразительным, не осыпать поцелуями, да осторожно чуть прохладную коробочку кладёт, — открывайте глаза.

— Мисс Синклер, — у Уэнсдей в очередной раз рядом с этой девушкой нет абсолютно никаких слов. Она бы спасла её при любом раскладе. Нашла вариант. Послала бы Ксавье, но вытащила Энид, направляя в более свободную Америку. Она бы сделала ради неё всё. И от этого становится даже… страшно.

Боги, да она бы сожгла мир ради этой девушки. Или позволила тому дальше жить, стоило бы только мисс Синклер посмотреть на неё. Прошептать это приятное слуху «пожалуйста».

Но сейчас она должна думать не о своих чувствах, а о подарке. Точно. Поэтому взгляд вниз направляет и… замечает прекрасный расписной портсигар. Он тёмный, так хорошо подходящий ей, но с серебряными, будто паутина, вкраплениями.

— Это прекрасный подарок, мисс Синклер. Но… — чёрт. И как же невовремя Аддамс завязала с курением! И как теперь сказать? Как не обидеть? Она заглядывает во взволнованные глаза Энид и с лёгкой улыбкой покачивается головой, — но я не буду использовать его по прямому назначению. Однако, быть может, моя невеста будет не против оставлять мне маленькие записки, чтобы я, осторожно сложив их, носил всегда рядом? — рядом с сердцем, что вечно бы грели эти пусть не идеально-ровные строчки, но такие восхитительные. Такие прекрасные, изображающие её невесту, слова. Аромат её духов, что будет звучать даже ярче, чем из несессера(1).

— Но… Почему же Вы не будете использовать его по прямому назначению? — Энид ощущает себя глупой, пусть слова Уильяма и заставляют щёки снова ярче стать. Смутиться. Снова, опустив взгляд, отвести его в темноту окна.

— Я бросил курить, дабы не отравлять Вас. А теперь… Доброй ночи, мисс Синклер, — и пусть Уэнсдей с радостью отвела Энид самостоятельно, она лишь прячет портсигар к груди. Рядом с сердцем. И мягко улыбается. Ей нужно привести мысли в порядок от такого количества настолько разной и многогранной Энид. Ей нужно банально подышать воздухом и, возможно, ещё немного помучить виолончель, выпуская все чувства и эмоции, которые, будучи во сне все семнадцать лет, сейчас бурлили подобно какому-либо источнику. Безостановочно.

— Уильям… — Энид может лишь произнести его имя. Он давно мог бросить ради самого себя, ради здоровья, учитывая, что явно понимает, как сигареты влияют на организм, но бросил лишь сейчас. Ради неё. Ради Энид. Он точно её убьёт своими дружескими поступками, — и Вам спокойной ночи. Это был волшебный вечер. Благодарю, что позволяете узнать о Вас больше, — она улыбается и наконец-то уходит.

И даже не сразу замечает Бьянку, что стояла достаточно далеко. Ого, прислуга и даже не подслушивает. Какой же у мисс Уимс удивительный всё же дом.

— Вы долго. Идёмте, — Бьянка даже не дожидается, направляясь в нужную сторону, пока Энид, приподняв полы платья, старается её нагнать.

— Бьянка… Почему мне кажется, будто бы ты злишься на меня? — едва оказавшись рядом с темнокожей девушкой, выглядевшую явно постарше, нежели она и Уильям, Энид несколько нервничала, задавая подобный вопрос.

— Вы мне не нравитесь, — и у Энид аж брови вверх приподнимаются от такого откровения. Но она не сбавляет шаг, даже не разбирая, куда конкретно её ведут.

— И почему же, позволь узнать? Я будущая невеста мистера Аддамса, — стараясь хоть немного показать статус (и зубки), Энид нервно потирала пальцы друг о друга. Зато Бьянка очень искренне усмехнулась, смерив эту девчонку недоверчивым взглядом.

— Неплохо, мисс Синклер, — Энид точно не нравится, как её фамилия звучит из уст этой девушки, но она выдерживает её взгляд, — не у всего есть причины. Этого вам пока хватит.

— Я ничего не сделала.

— Будто я позволю. Ваша комната, — Бьянка дверь распахивает, да ставит свечу на стол, позволяя Энид увидеть… Действительно светлое помещение. Тут много цветов и она не понимает, как человек, которому она не нравится, может подобрать настолько идеальную комнату?

— Доброй ночи, Бьянка. Спасибо, — Энид всё же улыбается, вынуждая Барклай недовольно бровью дёрнуть, да поскорее уйти.

А Энид обходит свои сегодняшние владения. Она ласково и трепетно проводит по каждому предмету. Знакомится с ними, позволив себе наедине наконец-то перчатки снять. Ощущая, насколько же здесь чисто. И свежо. Ей даже открыли окно. Будто знали. Будто понимали.

И, оказавшись в постели, та достаточно быстро засыпает под тяжелым и действительно тёплым одеялом. А ещё надеется, что Уильям тоже уже спит. Что его ничего не тревожит. Что она не обидела его. Не смутила также, как он…

Но думам не суждено сбыться, ибо Аддамс, стараясь всё же тише, но продолжала мучить виолончель. Играла на той, перескакивая с мелодии на мелодию и, кажется, даже импровизируя, создавая нечто своё.

Она так хотела коснуться губ Энид сегодня. Она так хотела прижать свою невесту вопреки всему. Сжать в руках, показывая ей весь мир. Заполняя её сердце той любовью, что плескалась в самой Уэнсдей.

И она, издав фальш, отбрасывает смычок, едва ли не толкая инструмент. Но вовремя себя останавливает, слыша тихие хлопки.

Она моргает и видит в темноте, у самой двери, Бьянку, чьи глаза, пусть и тоже голубые, но иначе светились в отличие от Энид.

— Это лишь один вечер, а ты уже нервная. Как ты собираешься с ней жить?

— Справлюсь. Что за чертовщина с тобой происходит? — Уэнсдей, всё же возвращая инструмент на место, подбирает смычок, возвращая и его на место, прежде чем снова взглянуть на недовольную Бьянку, — ну?

— Она мне не нравится. И нравится одновременно. Не понимаю я её. Почему ты не спишь и мучаешь инструмент?

— Чем тебе не нравится Энид? — хотя бы наедине Уэнсдей может себе позволить произнести имя этой девушки. Хотя бы с Бьянкой, что не осудит. И поймёт. Осталось только её саму понять.

— Тем, как она кружит тебе голову. Почему она не согласилась на брак?

— Это наш плюс, что она не согласилась, Бьянка, — Уэнсдей отрезает крайне холодно. Делает пару шагов к девушке и хмуро, с привычным выражением пустоты, смотрит в её глаза, — я даже рада такому исходу. Так безопаснее и для тебя, и для Ларисы.

— И это у меня в голове чертовщина? Ты сама в себе запуталась, Уэнс. Не дай ей причинить тебе боль. Иначе я её убью, — и только сейчас до Аддамс доходит, что… о ней заботятся? Вот так? Она даже моргает, отводя взгляд от несколько смутившейся Бьянки. Они одновременно вздыхают.

— Она расплакалась от романса русского композитора. Она не сможет причинить мне вред. А вот я — вполне. И ты тоже. Она прошла какое-то интервью наедине с Ларисой. И если бы там было что-то, что столь тебя цепляет, никакого брака не было бы.

— Лариса тоже может ошибиться, — тут же замечая приподнятую бровь Уэнсдей, Бьянка несколько сдаётся, но недовольство всё ещё открыто читается в её глазах, — я всё равно за ней пригляжу. И не напрягайся, не буду я ей вредить.

— По-крайней мере, мы схожи в мыслях, — и Бьянка недоумевающе смотрит на девушку рядом с собой, которая явно с неохотой, но продолжает, — мы убьём за семью.

— О боги. Эта Синклер действительно странная, раз научила тебя говорить, — она улыбается, мягко накрывая плечо своей сестры, сжимая понимающе и поддерживающе, — пойдём отдыхать, Уэнс. Мне нужно переварить то, что я увидела, когда вошла в этот зал, пока Вы тут вдвоём были. У меня ощущения, что я прервала что-то, — Бьянка аж вздрагивает, не в силах представить себе, что было бы с ней, прерви она действительно какой-нибудь поцелуй.

— Иди к черту, — но Уэнсдей действительно расслабляется. Один разговор с Бьянкой схож на их занятия по фехтованию. Несколько точных ударов и напряжение исчезает.

— Не, место рядом с тобой теперь занято, — они с лёгкими ухмылками наконец-то покидают музыкальный зал и, разойдясь спустя ещё парочку подколов, направляются по своим комнатам.

Однако, Уэнсдей не до сна. Она садится за стол и, включив слабую лампу, заставляя ту противно шипеть газом, достала чернила и бумагу. Её давно не посещало вдохновение, и вот сегодня, оказавшись в своём тайном месте вместе с Энид, то нагрянуло среди ночи…

Но ночь не может длиться вечно. И вот Энид, мягко потягиваясь в постели, не успевает даже встать, когда её дверь тихонько открывается и в спальню входить Бьянка со свежей одеждой. Её голубой взгляд быстро пробегается по девушке, отмечая руки, и Синклер вмиг прячет те под одеяло.

— Я думала, вы ещё спите, — та, стараясь не подавать интереса и лёгкого волнения, прошла вглубь комнаты, развешивая платье на нужном ему месте, приметила и тот самый блокнот. Открытый. И чёрт бы побрал Уэнсдей, которая развила у неё возможность читать быстро и с любого ракурса.

— Бьянка! — хватая перчатки с тумбы и быстро натягивая те, вмиг вскакивая в одном ночном платье, Энид резко оказалась у стола, прикрывая блокнот, который вчера по глупости забыла закрыть перед сном. Она краснеет, пока Бьянка несколько сконфуженно смотрит на эту блондинку. Занятно.

— Ничего не понимаю, — эти слова явно не к Энид обращены были, но Синклер тут же заморгала, прижимая блокнот к своей груди и внимательно глядя на девушку, ожидая явного продолжения, — ещё рано. Можете поспать.

— Я уже не усну, спасибо за… платье. Что ты не понимаешь?

— Тебя… То есть, вас, — Бьянка вмиг исправляется и посматривает в сторону выхода, явно мечтая побыстрее убраться от сюда. Но Энид стоит прямо на её пути и сонно хмурится.

— Можешь называть меня просто Энид. Я не вижу в этом ничего странного. Или противозаконного, — она несколько усмехается, вновь нервно потирая свои пальцы друг о друга, — расскажешь?

— Я прочла пару строчек. И заметила шрамы, Энид. Если всё так, почему ты отказала при изначальном предложении? — и видя вначале лёгкую хмурость и неловкость, Бьянка удивилась, заметив, как напряглась Энид. Как изменился цвет её глаз, что она перевела на закрытые шторы, придающие комнате лёгкую таинственность. Ощущение ночи, где многое оставить можно без утайки.

— Потому что он болен. И я не могу позволить ему умереть, зная, что… что я люблю… Не говори ему, умоляю, — Энид свободной рукой сжимает запястье Барклай, что ненароком подошла ближе, касается тёмной девушки без страха, и наконец-то у Бьянки в голове всё становится на свои места.

Она не зря считала их идиотками. Даже усмехается, покачивая головой. Вот вляпались.

— Не расскажу, мис… Энид. Просто Энид. Расскажешь о шрамах? — и кивая в сторону постели, где босоногая девушка могла бы согреться после холодного пола, даже чуть улыбнулась.

Что ж… Теперь она хочет узнать побольше и наблюдать, что из этого выйдет. Как бы Уэнсдей только дров не наломала…

— Да, — они присаживаются на постель и Энид начинает историю…