Если бы Уэнсдей знала обо всём с самого начала — она действительно бы сделала Энид предложение ещё на балу.

Действительно бы стала пред ней на колени, умоляя быть до самой старости вместе.

Но. Как много чёртовых «но» теперь обитают в её жизни. И, что самое важное, девушка не так уж противится им.

— Вы абсолютно ничего о ней не знаете, — она ощущает, насколько крепче сжимает её ладонь Энид. Как трепетно оглаживает костяшки под столом, пытаясь снизить жар между своим женихом и матерью. Но Аддамс продолжает, Аддамс уже не остановить, поэтому она всё говорит и говорит, даже ни на тон не повышая голос: не вынуждая себя добавить каплю всей ненависти, что уже плескается в её душе к этой женщине. — Желаете выгодно продать? Ох, простите, — она усмехается, следя, как сужаются такие непохожие на её Энид глаза, и всё же не останавливается. — Выдать дочь замуж? Так назовите свою ничтожно большую сумму. Покажите, как цените дочь, и я заплачу в два раза больше, лишь бы её глаза больше не наполнялись слезами. Да и ваша цена ни за что не покажет её настоящую стоимость. Вам не лишить меня моей любви, миссис Синклер. Настоятельно не рекомендую проверять.

В столовой становится настолько тихо, что Уэнсдей не сразу понимает, что… Только что сказала о своих чувствах. Только что озвучила то, о чём не всегда могла даже подумать.

Но ей не страшно. Ей не боязно. Она лишь ощущает, как крепко её держит Энид, в то время как хмурной взор карих глаз смотрит в глаза Эстер Синклер.

— Да как ты… — начинает женщина, но…

— Хватит, — голос мисс Уимс заставляет Уэнсдей едва ли сдержаться, чтоб не расплыться в довольной ухмылке. Стоило следить за своими словами в чужом доме.

— Я думаю, взрослым есть о чём поговорить. А нам с мисс, пока ещё, Синклер, следует готовиться к университету, — она всё с той же ухмылкой одаривает эту женщину самым ледяным из своих взглядов, слишком акцентируя внимание на своей добавке, да встаёт, утягивая молчавшую Энид подальше от тяжёлого дыхания этой поехавшей, что смела попробовать оскорбить невесту в почти что её доме. Немыслимо. Ещё и готова была с мужчиной препираться!

— Уильям, — едва они отходят достаточно далеко, дабы не слышать начавшийся монолог Ларисы, Энид заставляет Аддамс замереть.

И Уэнсдей даже думает обернуться, пока неожиданно всё в её теле не замирает. Сердце больше не бьётся для пустого поддержания жизни. Оно бьётся лишь для Энид. Во имя её и только в её руках.

И всему виной ничтожно трепетное касание. Оттого как Энид упирается в её плечо своим лбом со спины. Как дышит, не распуская рук и позволяя ощущать ни то страх, ни то благодарность.

Как они, даже не видя глаз друг друга, оказываются настолько искренними, распахивающими душу.

— Мисс Синклер…

Всё же… Вечер протекает не так уж и плохо, не считая ноющей боли в животе, что уходит от столь близкого нахождения к Энид.

Всё плохое покидает её бушующий разум, вынуждая вспомнить, как этот день вообще начался.

***

После того февральского знакомства прошло две недели. С небольшим. И Уэнсдей наслаждалась каждым моментом.

Они вместе готовились к поступлению, вместе читали книги, делились каждой мыслей. И как же Уэнсдей нравилось попросту слушать Энид. Как ей, не терпящей пустой болтовни, было приятно тонуть в потоке мисс Синклер.

Которая принадлежала лишь ей. Которая уносила в новый, дивный, пусть и абсолютно незнакомый мир, где есть лишь она и этот Ангел, что спустился с Небес.

Она не верит в то, что где-то есть сила бо́льшая, нежели знание и смерть, но рядом с Энид даже её душа будто парила над землёй, над всеми смертными, что не познали истинного чувства. Рядом с Энид та впервые жила, пусть и не смела показывать так, как хотела.

Да, у них были краткие касания. Было и чересчур близкое нахождение друг к другу, но… Как же Уэнсдей мечтала прошептать имя этой девушки прямиком на её ушко. Как мечтала сорвать поцелуй в момент, покуда эти манящие губы будут шептать собственное имя. Неверное. Или настоящее.

Она мечтала ощущать дрожь её ресниц на своих губах. Всю Энид. Без остатка.

Но… Довольствовалась тем, что имела. Ловила её яркую, никем боле не осуждающую, улыбку. Слышала смех, что медленно, но верно становился громче.

И эти резкие движения.

Она вдохновляла. Она напитывала жизнью, будто сама ею была. Будто каждая клеточка Энид Синклер несла в себе таинственное знание, которым, подобно вирусу, заразилась Уэнсдей.

Однако сегодняшнее утро, несмотря на то, что Аддамс была готова ко многому, принесло слишком явную боль внизу живота.

— Дьявол, — разумеется, это решило настигнуть её именно в день знакомства с семьёй Синклер. С её матерью и отцом. С теми, кто едва ли не отобрал у этого яркого Солнца весь свет, заставляя скрыться за тучами.

Уэнсдей злилась с самого первого занятия.

Уэнсдей недовольно дёргала ногой, сжимая край стола, пока педагог чересчур медленно пояснял то, что Аддамс выучила ещё год назад, если не больше.

Медленно. Тянуще. И эта жгучая боль, которую ей нечем загасить, лишь подбрасывала брёвна в её ярость к родителям Энид, ибо её невеста говорила о каждом аспекте своей жизни без единой заминки. Делилась даже незначительным, вынуждая учиться улыбаться всё ярче и ярче, поощряя ту продолжать.

Но всё же девушка избегала тему семьи. Либо рассказывала кратко и сухо. И больше о младшем брате. Об отце.

Но не о матери. И это заставляло скрежетать зубами, пока, едва сдерживаясь, чтоб не порвать бумагу тонким пером, Аддамс всё же вела записи с занятия.

И взволнованные взгляды Тайлера ничуть не помогали. Как и вопросы, где конкретно Ксавье и жив ли тот вообще.

Поэтому, сидя за обеденным столом, едва ли не отсчитывая минуты до встречи с той, кто одним взглядом заберёт боль, лишит злобы и тревоги, та лишь постукивала кончиками пальцев по столу, отбивая одной себе известный, рваный ритм.

— У тебя сегодня крайне напряжённое состояние. Что-то с твоей невестой? — Тайлер, который редко лез к напряженному другу, всё же открывает свой рот, и Уэнсдей приходится пройтись по минимум половине латинского алфавита, лишь бы не убить его за отсутствие тишины.

— Сегодня я познакомлюсь с её семьёй. Ешь, — та лишь на мгновение косит взглядом в сторону друга, не смея пошевелиться слегка успокоившимся телом, да снова смотрит на свой нетронутый, безумно отвратительный кофе.

— Кто бы мог подумать, что ты женишься быстрее, чем станешь студентом. Уверен, полгода назад за подобную мысль ты бы начал дуэль, — он усмехается, не зная, что Уэнсдей и без того провела не одну битву в своей голове. Между сердцем и разумом.

Между Уильямом, её холодным рассудком, что должен был держать и сердце в этой тюрьме, клетке, и Уэнсдей, у которой оказался неподвластный морозам орган. Пылающий. Желающий любви, и нашедший, куда ту направить.

Кому подарить без шанса на возвращение.

— Я бы скорее себя убил, чем кого-либо. Но… Не сейчас. Мисс Синклер — это мой подарок свыше. Ещё бы осознать, за что, — и всё же губы приподнимаются в лёгкой улыбке, когда та произносит хотя бы временную фамилию своей будущей супруги. Той, с которой готова идти рука об руку до самой смерти. До погоста.

— Ты всегда её зовёшь по фамилии. Почему не имя? — Уэнсдей хмурится на подобный абсолютно нетактичный вопрос от Тайлера.

Для себя она знает ответ. Потому что имя — это святость. Святость, которую опасно произносить, ибо она выкажет всю любовь и без высокопарных слов. Ибо её голос точно дрогнет, показывая, как конкретно та относится к этой девушке, что появилась крайне неожиданно, просто выбрав не ту дверь балкона. Потому что она слишком много врёт, чтоб сметь произнести её имя. Чтоб позволить этим четырём буквам даже на бумаге оказаться.

— Потому что я уважаю её не просто, как девушку, а как свою невесту. Как человека, — и это тоже правда, несмотря на то, насколько сбивчиво и нелогично то звучит. Ведь многие люди в браке могут обращаться друг к другу по имени. Сама Энид зовёт её этим именем, пишет его, каждый раз лишая её ещё одного кирпича из своей Китайской стены. Замка с шипами и пушками, ледяными стрелами и котлами с лавой, который раньше сразу же стрелял, едва ли кто-то оказывался чересчур близко. Отпугивал. С ней не вышло.

— Ты странный. Но ты меняешься рядом с ней. Не представляю, чтоб со мной нечто подобное провернула девушка, — он усмехается, а Аддамс, наконец-то ощутившая краткое спокойствие в своём животе, всё же берёт кофе, скрывая в глотке ответ, что Тайлер меняется с парнями.

Особенно с Ксавье. Но об этом та подумает когда-нибудь позже. Например, никогда. Её не волнует, кто и с кем. Лишь бы не лезли к ней в душу. В сердце. В разум и во взаимоотношения с Энид.

— Жди письмо, Галпин. От абсолютно незнакомого адресата, — и ухмылка трогает её губы, когда кудрявый парень непонимающе хмурится, слишком активно моргая.

Пусть гадает самостоятельно.

Аддамс кажется, тот с первых строчек поймет, от кого весточка. А она… Она просто понаблюдает.

А пока…

Время шло.

Уэнсдей с наслаждением покинула школу, прячась в карете, в которой уже совсем скоро окажется мисс Синклер. Пока что Синклер.

И, едва ли не закрепляя клятву кровью, Аддамс клянётся самой себе, что не позволит семье затмевать свет её Солнца. Больше никому не позволит Энид навязывать глупые правила. Пусть хотя бы между ними, пусть хотя бы рядом с Бьянкой и Ларисой. С ней. В их доме, где будет спокойно и комфортно.

Где есть защита. И где сама Уэнсдей готова вооружиться шпагой и настоящей пушкой, лишь бы защитить тех, кто ей дорог.

Поэтому, достаточно быстро, потонув в своих мыслях, оказываясь у школы своей невесты, недовольно выдыхая сквозь плотно сжатые губы от очередной вспышки боли, что возникла во время несколько резкой остановки, Уэнсдей, сделав всё же глубокий вдох, покинула карету, распахивая её полумрак заранее. Чтоб Энид сразу видела, как её ждут. Как хотят коснуться и послушать. Просто оказаться вместе, обещая в очередной раз, даже без слов, что всё будет хорошо.

На улице постепенно становилось тепло. Весна вот-вот вступит в свои законные права. И Аддамс впервые в жизни ждёт, когда станет теплее. Когда Энид сможет снять свои перчатки, позволяя солнцу прогревать её руки.

К слову, о Солнце.

Едва определённая блондинка появилась в дверях, Уэнсдей, подобно кошке, чуть прищурилась, позволяя себе слегка приподнятые уголки губ. Позволяя себе и Энид увидеть, что же та сотворила меньше, чем за полгода. Как смогла наполнить ледяной замок, которым себя считала Аддамс, теплом, светом и безграничной любовью.

И, боги, как же та была прекрасна. Как ей шла улыбка, что появлялась в моменты их пересечения глаз. И как ей шло кольцо, которое защищает пусть не настолько хорошо, как находившийся бы рядом муж, но… даёт покой. Ей хочется верить, что сама Энид это ощущает.

— Уильям, — лёгкий реверанс, который сделан лишь из-за наблюдения, а после короткий кивок от Аддамса, что вмиг принимает её руку и по появившейся привычке оставляет поцелуй на перчатке.

— Мисс Синклер. Вы прекрасны, — она делает шаг в сторону, позволяя зардевшейся девушке скорее оказаться в карете, а после прячется и сама, вмиг скрывая их от всего мира.

На несколько секунд их взгляды встретились, и Уэнсдей, подарив слабую улыбку, тут же прикрыла глаза от вновь настигшей боли, что вынудила напрячься всем телом. Не вовремя.

— Уильям? — Энид тут же садится на самый край своего сиденья, накрывая побелевшую от сжатия ладонь. И… от того тепла, что побежало по венам Аддамс, ей и правда становится легче. Она пробует спокойно выдохнуть, и медленно распахивает глаза, сразу же замечая взволнованный вид своей невесты. Своей… возлюбленной. Нежной, очаровательной, которая смотрит прямо в душу, вынуждая ту оказываться в пылающих цепях. Горячо. Согревает. Облегчает всю боль.

— Я в порядке. И не планирую сдаться в этот вечер, — губы трогает ухмылка, пока Уэнсдей не ощущает слабый удар по своей руке. Пока брови удивлённо не приподнимаются, позволяя заметить смешинки в глазах. — Мисс Синклер, прошу меня извинить, но… Вы только что ударили своего жениха?

— Мой жених слишком много болтает. И, видимо, наивно полагает, что я ему позволю подарить мне судьбу мисс Уимс, — разумеется, они о многом говорили. Обсудили всё, что Аддамс могла уже рассказать. Что не давило правдой. Она не рассказывала чужие секреты. Не касалась прошлого Бьянки, да и… Энид не задавала вопросов. Они уважали чужие границы столь же явно, как и свои. И поэтому Аддамс вздыхает, вмиг меняя их ладони местами, мягко пробегаясь по костяшкам кончиками своих пальцев. Такая незамысловатая для кого-либо ласка, но она успокаивает и её, и мисс Синклер.

Две девушки просто встречаются взглядами и больше не существует абсолютно никого в этом мире. Они вдвоём. И Уэнсдей найдёт способ «не умереть». Она не хочет, чтобы Энид когда-либо познала участь вдовы.

— Мисс Синклер, я лишь сужу по анамнезу(1). Но не думайте, что я не борюсь. Каждый мой день будет направлен на то, чтоб Вы достигли всего, что уготовано Вам, — и Энид лишь шумно выдыхает, не выдерживая взгляда, отводя свои омуты, настоящий океан, в окно. Чуть поджимает губы, явно собираясь ещё что-либо добавить, но… боится? стесняется? Разве остались у неё ещё какие-либо тайны, что могут заставить молчать?

— Уильям, я… Моя мама, она… Она может показаться очень твёрдым человеком. Не спорьте с ней, молю Вас, — и снова их глаза встречаются. Снова должен бы наступить блаженный миг тишины, покоя и единения, но Уэнсдей не может отпустить те слова, что повисли в карете.

Энид просит её не спорить. Неужели она сомневается в её выдержке? Или… настолько убеждена в том, как поведёт себя миссис Синклер?

— Моей невесте не придётся волноваться. У них не получится сорвать наш план по Вашему поступлению, мисс Синклер. Ни я, ни Лариса не позволим этому произойти. А уж поверьте, у моей матушки после жизни со мной определённо есть способность найти выход из любой ситуации, — она пытается ей улыбнуться. Пытается приободрить свою Энид, осветить, как ценит. Показать, что ни в коем разе не поставит ту в неловкое положение. — Сегодня просто выбор даты нашей свадьбы. И моя возможность посмотреть в глаза тем, кто подарил миру Вас.

— Я верю Вам, Уильям, — и Энид улыбается. Смущается, но ладонь не отнимает, наслаждаясь их кратким касанием, что будто бы и правда расслабляло и забирало всю боль, что плескалась в карих омутах напротив. И всё же, умей Уэнсдей читать мысли, она бы поняла просьбу. Она бы поняла, что Энид давно знает о природе её тёплого отношения к этой девушке, и что блондинка догадывается, как поведёт себя влюблённый юноша, едва хотя бы одно привычное для её матери слово коснётся самой мисс (пока) Синклер.

— Верьте в нас, — и между ними снова появляется тепло, что ощутить можно было кончиками пальцев. От этого тепла не потеют окна, не загораются листы под линзой, оно идёт прямиком из души и сердца, согревая внутренности. Заставляя глаза щурить сильнее, а уголки губ поднимать выше.

Уэнсдей не знает, откуда в Энид столько силы, чтоб напитать её бездонную яму, но… выходит. И Аддамс старается отдавать столько же, сколько принимает. Старается делиться тем, что только даёт свои ростки под этим солнцем. Пусть осторожно, думая, что никто не замечает, но она воистину старается не попасться. Пусть и не выходит. Пусть Энид уже всё поняла. Пока не поняла только сама Уэнсдей, что всё взаимно, но… всё раскрывается постепенно.

Они приезжают несколько раньше, чем прибывает чета Синклеров.

И Энид кажется более воодушевлена данным открытием, сразу же улыбаясь Бьянке и Ларисе, оставляя не особо понимающую Уэнсдей у входа.

Но Аддамс лишь двигается дальше, уже спокойнее ведёт себя, зная, что невеста справится с вопросами самостоятельно, пока брюнетка направляется в столовую, сразу же занимая излюбленное кресло. Стараясь согреться у камина, расслабляя себя и отогревая то, что настолько стремительно остывало без касаний Энид. Занятно.

— Не знаю, что она сотворила с тобой и Бьянкой, но девушки направились секретничать, — Лариса тихо присаживается рядом, сразу же замечая, насколько крепко пальцы её дочери впились в подлокотники. Она сразу же хмурится, внимательнее осматривая Уэнсдей. — Что с тобой?

— То же, что происходит почти каждый месяц, — она отвечает тихо. Пред Ларисой не надо казаться настолько сильной, потому что женщина видела разные состояния, да и подобным её уже в принципе достаточно сложно было удивить.

— Я могу принести тебе что-нибудь.

— Опиум или морфий? Может сразу кокаин? — Уэнсдей вмиг недовольно на Ларису смотрит, которая лишь вздыхает. Они уже давно поняли, что это не особо хорошая вещь для того, чтобы снизить боль, да и зависимость вызывала покрепче, чем алкоголь. Интересно, когда же правительство начнёт бить тревогу, учитывая, что опиум купить может чуть ли не ребёнок, вспоминая стоимость и лёгкий доступ?

— Ты можешь поздороваться и уйти, сославшись на напряжённую подготовку к университету. Синклеры очень странная семья.

— Я не оставлю Её наедине с ними, — вновь переводя взгляд с пламени на свою мать, Уэнсдей лишь вздохнула. — Я не позволю им омрачить Энид, Лариса.

— Я знаю. Поэтому… мы можем добавить виски в твой кофе. Если хочешь. Лично я тоже планирую провернуть нечто подобное, — даря лёгкую ухмылку своей дочери и получая слабый смешок от неё в ответ, две такие разные, но соединённые судьбой, девушка и женщина просто наслаждались кратким мигом наедине, что принес умиротворённую тишину.

Пока в коридоре не послышались шаги и голос, что заставили Уэнсдей улыбнуться ярче. Энид возвращалась. Интересно, о чём конкретно девушки шептались?

— Мы увидели в окно, как к порогу завернула карета, мисс Уимс, — передавая полученную информацию, Бьянка кивнула женщине и ушла встречать гостей, пока Лариса и Уэнсдей встали с мест, готовясь к явно чему-то интересному, учитывая, насколько тревожно выглядела Энид.

Аддамс это не нравится. И она едва ли сдерживается уже сейчас, чтоб банально не пускать ту женщину на порог. Что же она сотворила?

— Не отставайте, — замечая состояние невестки и «сына», Лариса поспешила оставить их наедине, чем тут же воспользовалась Уэнсдей, подходя и мягко касаясь ладони. Вновь сжимая кончики её пальцев, стараясь забрать тревогу, как та забирала её боль.

— Мисс Синклер. Мы можем спрятаться, — предлагая самый логичный и простой, слишком простой, вариант, учитывая, что всё давно уже было оговорено, та старается заглянуть в глаза своей нежной, такой яркой, даже в тревоге, возлюбленной.

— Нет. Я должна увидеть их после того раза. Просто… я не хочу, чтобы что-то пошло не по нашему плану. Я не хочу терять Вас, Уильям, — она сжимает его руку как раз в момент, когда из прихожей донеслись голоса. Смотрит в проход, а после кивает. — Мы должны идти.

— Мисс Синклер, Вы никогда не потеряете меня. Идёмте же, — подавая ей своё предплечье, позволяя касаться и быть рядом на достаточном уровне, учитывая их формальный статус, две девушки наконец-то вышли.

И картина, которую увидела Уэнсдей, ей сразу не особо понравилась.

Едва оба родителя Энид заметили её, их реакции заставили Аддамс несколько… запутаться? Отец виновато, но улыбался, явно радостный встрече, да не отводил таких же голубых глаз, пока мать… Лишь придирчиво глянула на свою прекрасную дочь, сразу же с натянутой улыбкой поворачиваясь к Ларисе.

— Что ж, мисс Уимс, надеюсь, моя дочь не доставляет вам таких же неприятностей, как своей семье, — и этот тон, из-за которого пальцы Энид чуть крепче сжали её предплечье, заставил многих замереть. Даже у Бьянки расширились глаза, хотя, казалось, уж её-то точно сложно чем-то удивить.

— Дорогая, — мужчина с ощутимой неловкостью подарил всем виноватую улыбку, тут же положив ладонь на её плечо. Которую Эстер скинула.

У Аддамс, казалось, вот-вот от напряжения и шока начнёт дёргаться глаз.

— Нет, миссис Синклер. Ваша дочь прекрасна. И, вы, наверное, устали с дороги? Могу попросить подготовить вам комнату, дабы вы привели себя в порядок, — казалось, Лариса тоже стала более напряжённой. Разумеется, женщина уже давненько изучила, благодаря связям, всю их семью, но, учитывая полученную информацию, ожидала она всё же… немного другого.

— Нет. Мы планируем ночевать в собственном доме, — учитывая, что жили они, как минимум, в шести часах от Лондона, это выглядело… как живая версия сумасшествия.

— Вы не нарушите наш покой, миссис Синклер. Да и… познакомитесь с моим сыном и вашим будущим женихом, — Уэнсдей, что не отрывала внимательного взгляда от Эстер, вмиг ощутила, как пренебрежительно мать Энид осмотрела её. Как едва ли не закатила глаза, фыркая что-нибудь действительно неприятное.

И почему-то Уэнсдей вмиг прочла в её глазах «это мы ещё посмотрим». И ей это точно не нравилось. Ни в коем случае.

— Не мне с ним жить. Давайте скорее обсудим нужные моменты. К чему тянуть, раз мы тут для формальности, — всё же окатывая всех своим ядом, из-за чего сразу же появлялся вопрос, а точно ли эта светлая девочка, с которой познакомилась Уэнсдей, Бьянка и Лариса — её дочь, все направились в столовую.

Лариса, как глава семьи, оказалась по центру, в то время как почти что Аддамсы сидели справа, а Синклеры — слева. И Уэнсдей специально села напротив Эстер, сразу же одаривая её своим нечитаемым взглядом, едва ли сдерживаясь, чтоб уже сейчас не заставить ту извиниться за своё поведение.

Но она молчала. Она пообещала Энид сдерживаться. А учитывая редкие касания под столом, что служили отличным успокоением, Аддамс старалась. Она медленно ела, видя, что Энид следит, дабы её тарелка не оказалась пустой. Что ж, один вечер ничего не изменит для Уэнсдей, лишь бы её возлюбленная хоть по одному аспекту сегодняшнего дня не переживала.

Однако, едва наступило молчание, пока Лариса предложила всем попросту насладиться ужином, Эстер, видимо, есть совсем не хотела, учитывая, как её взгляд продолжал изучать Уэнсдей и Энид, что сидели то ли непозволительно близко для неё, то ли из-за слабых улыбок, что дарили друг другу.

— Итак, раз уж всё решено, я искренне надеюсь, что ваш сын выбьет из моей дочери всю дурь касательно образования, — Уэнсдей, которая в этот момент делала кофе со слабым привкусом алкоголя (спасибо, Бьянка), едва ли не вернула тот на стол. Но, годы тренировок и жизни с Ларисой, помогли ей достойно опустить напиток внутрь, тут же ощущая на своём запястье уверенные пальцы Энид. Она просто мягко ответит, не более.

— Я не планирую выбивать из вашей дочери то, что соединило нас, миссис Синклер, — подавая наконец-то голос, стараясь держать плещущую ярость, ибо, насколько даже ей было известно, люди не так себя ведут, когда единственная, так ещё и младшая дочь выходит замуж.

— Это ты с ней ещё не жил, мой милый. Поверь, я знаю, о чём говорю, — Аддамс крепче сжимает вилку, ощущая, как рука Энид старается расслабить её напряженное тело. Как та старается всё свести на нет. Будто бы просит, но разве Аддамс может оставить оскорбление той, кого считала ангелом?

— Может быть, когда замуж выходили вы, ум ценился в другом проявлении, миссис Синклер. А вашу дочь приняли без испытаний в значимый медицинский университет, куда стремятся попасть люди со всей Англии. Думаю, это причина для гордости, — она делает очередной глоток кофе с алкоголем, ощущая, как после каждого слова этой женщины изнутри поднимается горечь выпитого за всю жизнь кофе, готовясь оказаться прямо на её губах, направляясь прямиком, как стрела, в Эстер Синклер.

— Эти ваши нововведения никому не пригодятся спустя годы. Вечно так. Что-то новое приходит, потом все видят, до чего новшества довели, и всё вернётся на круги своя. Роль женщины — продолжать род. А никак не спасать. Да и кого Энид спасёт, — женщина грубо отмахивается, будто этого и быть не могло, пусть её дочь уже спасла саму Уэнсдей. Не услышав ничего в ответ, ведь рука Энид всё ещё продолжала сдерживать Уэнсдей своими касаниями, Эстер наконец-то приступила к еде, явно ощущая себя умнее и опытнее. Бред. — Её взяли из жалости. И в первую же очередь исключат. И будут насмехаться. Как же вы справитесь с этим, Уильям? — учитывая, что диалог шёл между ними, даже Лариса не смела пока прервать, но внимательно наблюдала. А вот Уэнсдей откровенно ощущала, что если бы не ощущение ладони Энид на запястье — она бы сорвалась. Она бы вывалила на неё абсолютно всё, что думает. Показала, насколько та консервативна и противна. И как же Аддамс жалеет, что её вообще позвали.

— Эстер, — Мюррей (ах, вот в кого более мягким характером Энид) старается успокоить жену, но та в очередной раз отмахивается. И даже не стыдится демонстрировать подобное при Ларисе. При Уэнсдей.

— Что? Я просто задаю вопросы о незримом будущем.

— Мисс Синклер не исключат. И никто не посмеет насмехаться над моей женой. Я не позволю. И уж поверьте, те, кто со мной хорошо знаком, не стал бы проверять, насколько хорошо я управляюсь со шпагой, — и скальпелем, но это уже мелочи. Это уже просто маленькое дополнение, которое лежит маленьким секретом между ней и Энид. Её Энид. — Её хвалила сама мисс Блэквелл. Это знатная леди в научном сообществе не только Англии или Америки, но и всего мира. Так что Вам стоит подумать о другом развитии событий. Более реалистичном, — сердце медленно, но верно ускоряется, заставляя уже самостоятельно переплести пальцы рук с Энид. Провести по её скрытым костяшкам, показывая, что всё в порядке.

— Америка, конечно. Я всё же рекомендую тебе подумать, юноша. Я знаю свою дочь. И знаю, что тебя ждёт, едва клятвы произнесутся вслух. Так что — откажись, пока есть время. И я просто заберу Энид с собой. Город её слишком испортил.

Уэнсдей вовремя делает вдох. Вновь пытается вспомнить латинский алфавит. Расслабиться и выдохнуть. Но она сбивается на третьей букве. Не может выдержать той мысли, которую столь нещадно только что посадила Эстер.

Забрать Энид. Украсть. Отобрать и лишить Аддамс всего тёплого, чем наполняет её эта девушка. Она не позволит. Ни за что.

Простите, Энид, это единственный раз, когда твоя просьба была нарушена.

— Вы абсолютно ничего о ней не знаете, — она ощущает, насколько крепче сжимает её ладонь Энид. Как трепетно оглаживает костяшки под столом, пытаясь снизить жар между своим женихом и матерью. Но Аддамс продолжает, Аддамс уже не остановить, поэтому она всё говорит и говорит, даже ни на тон не повышая голос: не вынуждая себя добавить каплю всей ненависти, что уже плескается в её душе к этой женщине. — Желаете выгодно продать? Ох, простите, — она усмехается, следя, как сужаются такие непохожие на её Энид глаза, и всё же не останавливается. — Выдать дочь замуж? Так назовите свою ничтожно большую сумму. Покажите, как цените дочь, и я заплачу в два раза больше, лишь бы её глаза больше не наполнялись слезами. Да и ваша цена ни за что не покажет её настоящую стоимость. Вам не лишить меня моей любви, миссис Синклер. Настоятельно не рекомендую проверять.

В столовой становится настолько тихо, что Уэнсдей не сразу понимает, что… Только что сказала о своих чувствах. Только что озвучила то, о чём не всегда могла даже подумать.

Но ей не страшно. Ей не боязно. Она лишь ощущает, как крепко её держит Энид, в то время как хмурной взор карих глаз смотрит в глаза Эстер Синклер.

— Да как ты… — начинает женщина, но…

— Хватит, — голос мисс Уимс заставляет Уэнсдей едва ли сдержаться, чтоб не расплыться в довольной ухмылке. Стоило следить за своими словами в чужом доме.

— Я думаю, взрослым есть, о чём поговорить. А нам с мисс, пока ещё, Синклер, следует готовиться к университету, — она всё с той же ухмылкой одаривает эту женщину самым ледяным из своих взглядов, слишком акцентируя внимание на добавке, да встаёт, утягивая молчавшую Энид подальше от тяжёлого дыхания этой поехавшей, что смела попробовать оскорбить невесту в почти что её доме. Немыслимо. Ещё и готова была с мужчиной препираться!

— Уильям, — едва они отходят достаточно далеко, дабы не слышать начавшийся монолог Ларисы, Энид заставляет Аддамс замереть.

И Уэнсдей даже думает обернуться, пока неожиданно всё в её теле не замирает. Сердце больше не бьётся для пустого поддержания жизни. Оно бьётся лишь для Энид. Во имя её и только в её руках.

И всему виной ничтожно трепетное касание. Оттого как Энид упирается в её плечо своим лбом со спины. Как дышит, не распуская руки и позволяя ощущать ни то страх, ни то благодарность.

Как они, даже не видя глаз друг друга, оказываются настолько искренними, распахивающими душу.

— Мисс Синклер…

Всё же… Вечер протекает не так уж и плохо, не считая ноющей боли в животе, что уходит от столь близкого нахождения к Энид. Как и алкоголь, которого та выпила ничтожно мало, покидает её с выдохом, позволяя абсолютно трезво оценивать то, что произошло меньше минуты назад.

Остаётся надеяться, что Лариса справится.

— Ваши слова…

— Иногда маленькая ложь позволяет сохранить большее, нежели правда, — Уэнсдей всё же прекращает касание. Делает слабый шаг в сторону и разворачивается, встречаясь с печальными глазами Энид. — Между нами всё, как раньше. Я не отступлю. Хоть и признаю вину в том, что не смог сдержаться и нарушил одно из данных Вам обещаний, мисс Синклер. Такого боле не повторится.

— Да. Конечно, — Энид поджимает губы. Энид отводит взгляд, явно задумываясь. И Уэнсдей надеется, что ничего не испортила. Что её слова о чувствах, о любви, действительно будут приняты девушкой как… игра. Как обещание довести дело до конца. — Всё в порядке. Так… для чего именно мы сбежали из этого Ада? — она наконец-то снова усмехается и, несмотря на ком в груди, Уэнсдей немного становится легче. Самую малость. Потому что она высказалась.

И неважно, что Энид давно знала. Та едва ли сдерживается, чтоб не признаться в ответ. Чтоб не прижать этого юношу к себе, касаясь его губ в благодарность за то, как всё же мягко тот её защищал. Как пытался. Довёл маман быстрее, чем сама Энид.

Новый рекорд.

— Я… не придумал, честно признаться. Чего желает моя невеста? — вновь подставляя ей предплечье, направляясь подальше от столовой по этому дому, Уэнсдей старалась ровно дышать. Не думать, как могла бы всё испортить. Как всё держится на волоске.

— Сыграете мне, Уильям? — и этот вопрос заставляет Аддамс ещё ярче приподнять уголки губ. Усмехнуться, потому что… Она сделает всё, чего захочет Энид. И пусть в голове одни баллады о любви, один романтизм, да какие-то собственные идеи, возникающие при одном лишь взгляде на эту прелестницу, она кивает.

— Безусловно, мисс Синклер, — и они направляются в музыкальный зал.

Сегодня она зажигает больше свеч, чтобы Энид было комфортнее. Чтоб видеть её, покуда пальцы будут зажимать грубые струны.

И она, согласившись, действительно играет всё то, о чём думала. Произведение сменяет другое, а после она уходит в импровизацию. Прикрывает глаза, вспоминая, как же красива Энид. Как сильна. Как умна и уверенна. Насколько душевно тёплая, сводящая с ума, позволяющая ощущать что-то будто бы неизведанное.

— Я так и знала, что вы будете здесь, — Бьянка разрывает тишину между игрой в один из моментов, усмехаясь этим глупым влюблённым, что едва ли не подпрыгнули на месте, услышав её голос.

— Бьянка, — кивая ей, Аддамс остаётся на месте, несколько хмуро глядя на подругу. Слишком уж радостной та выглядела, пока присаживалась рядом с Энид. — Ты принесла новости?

— Родители Энид уехали. И отец дал добро, пусть мать всё ещё продолжала что-то бухтеть. Поздравляю, мисс Синклер. Совсем скоро вы будете миссис Аддамс.

И на губах Уэнсдей возникла довольная улыбка, что стала ещё ярче, когда её взгляд встретился с глазами Энид.

Миссис Аддамс. Её жена. Та, за которую она готова сражаться даже с семьёй, что принесла слишком много боли.

— Бьянка… — однако, разорвав взгляд с Уэнсдей, та переводит голубые омуты на Барклай, несколько неловко начиная потирать свои пальцы, которые тут же накрыла сама служанка, чем вызвала у Аддамс лёгкий зуд ревности. — А… они действительно продали меня? За сколько? Я должна знать.

— Продали. Но сумму я не скажу. И никто не скажет, Энид. Уильям прав, ты дороже всего, что они попробовали бы назвать.

— Мне неловко… Мне… Я… — она смотрит вновь на Уэнсдей, и та, не выдерживая расстояния между ними, достаточно резво убирает виолончель, приближаясь и присаживаясь на колено пред своей полностью официально невестой.

И к черту, что рядом Бьянка. К черту всех, кто мог бы увидеть саму Аддамс в данном положении.

— К черту деньги, мисс Синклер. Просто… продолжайте любить эту жизнь, — также, как я люблю Вас, хотелось бы дополнить, но Уэнсдей неплохо контролировала себя. — И идите к своей цели. Я Ваша опора. Положитесь на меня без страха. Вы дороже каждого пенни.