Девушки просыпаются с… каким-то лучом солнца.

Он бегает по их обнаженным телам, что были прикрыты узкой стороной тонкого одеяла, которое рука Уэнсдей нашла перед сном. Мягко пробегается по каждому слабому следу, что оставили руки и губы девушек на коже своей любимой. Удивительно, но сейчас, лёжа на тёмных простынях, именно Энид выделялась своей бледностью. Нездоровой, наверное, но… она была прекрасна.

Уэнсдей даже рада, что не закрыла штору, обеспечив себе тем самым шанс попросту любоваться этой девушкой. Без лжи, без утайки и… без одежды. Без этого платья, что, как она надеется, не начнёт неприятно пахнуть из-за того, что провело ночь на полу. Энид была восхитительной. И Аддамс уверена, ей не хватит всей жизни, дабы насмотреться. Поделиться тем, что ощущает, когда смотрит на свою невесту.

Но наглый луч, который Уэнсдей упустила, коснулся сомкнутых век, и голубые омуты оказались распахнутыми. Чарующими в этом свете, превращая глаза в настоящие драгоценные камни, что сияли, блестели, пусть и были сонными. И данную картину, что станет частой уже совсем скоро, Аддамс не планирует упускать ни в один из совместных дней.

— Доброе утро? — Энид слегка потягивается, всё же чуть подтягивает одеяло, прикрывая свои плечи, где слабые синячки от жадных губ да зубов Уэнсдей остались, но так ярко улыбается, что брюнетка не смогла бы сейчас и первый элемент таблицы Менделеева назвать.

— Уже ланч, мисс Синклер, — понимая, что сбежать уже не выйдет, Аддамс сама инициирует близкий контакт, подползая к своей возлюбленной и поправляя её прекрасные распущенные пряди, убирая те с лица, дабы коснуться бархатной кожи. — Выспалась?

— Удивительно, но да, — Энид и сама не лежит без дела, мягко проводя кончиками пальцев по предплечью возлюбленной, лаская эту отнюдь не бледную кожу, а слегка тёмную, что наконец-то можно было заметить, сравнивая их запястья. — А ты?

— Я… Впервые, кажется, спала настолько долго, Энид. Я не знаю, как… — как выдержать ещё месяц после данного открытия, как не выкрасть Синклер к себе под бок уже сейчас, как выпустить её из объятий, где обе чувствовали себя комфортно.

— Это взаимно. И у нас будут выходные, — Энид, понимающая всё без слов, сразила брюнетку лишь одной фразой. Неужели она могла читать мысли? Или просто замечала, что именно настолько откровенную правду Уэнсдей не всегда из себя выпустить может?

В любом случае, наплевав на гигиену, именно Уэнсдей резко приподнимается и прижимается к губам, сразу же ощущая ответ. Всё так же сладко, будто Энид уже успела съесть какое-нибудь пирожное, и так чертовски приятно. Важно. Нежно и трепетно.

Ладони касаются обнаженной кожи, мягко лаская. Им больше некуда спешить. Но утренний поцелуй следует растянуть на подольше, чтобы Уэнсдей девушки смогли дождаться выходных и вновь провести те в объятиях друг друга.

— Я твоя… — тихо прошептала блондинка в перерыве между поцелуем. — А сейчас… — оторвавшись, Энид мягко ведёт по ключице своей невесты, снова улыбаясь с этой хитринкой, что приятно сжимала сердце, вынуждая Уэнсдей метаться меж губ и глаз, — мне кажется, я очень хочу есть. И мы не поздоровались с Ларисой.

— Кто-то очень отвлёк меня, мисс Синклер, — Аддамс снова мягко убирает пряди волос с лица Энид. Вновь и вновь ласкает кожу её лица, во всю любуясь девушкой, которую заполучила. Свою любимую. Свою будущую жену. — Я бы тоже не отказалась от еды, но нужно встать с постели, а я впервые не желаю этого, Энид.

— Мы встанем вдвоём, — и Энид медленно встаёт, без стеснения и страха роняя тонкое одеяло, которым прикрывалась до этого, да присаживается на собственные икры, маня девушку встать за собой. Улыбается так, что у Уэнсдей вновь что-то трещит в груди, но она спокойно потягивается следом, будто ведомая какими-то нитями, что тянется прямиком от тёмного сердца к этому свету, создавая новейший цвет.

— Ты прекрасна, Энид. Ты… Lux in tenebrisсвет во мгле (лат.)… — Аддамс снова руки тянет, хочет коснуться этого бархата, что кожей называют. Провести по следу, что чуть ниже ключицы оставила ночью ненароком. Поцеловать его, чтоб Энид помнила до самых выходных.

— Jucundissimus est amari, sed non minus amareОчень приятно быть любимым, но не менее приятно любить самому (лат.), Уэнсдей… И я люблю тебя.

Они вновь целовались. Касались друг друга трепетно и нежно, а после, приводя себя в порядок, лишь через час смогли оказаться на лестнице, держась за руки и едва находя силы, чтоб смотреть куда-то помимо глаз напротив.

— О боже, вы наконец-то решили отпустить друг друга. Но мне кажется рановато, — разумеется, Бьянка, едва заметив голубков, никак не могла сдержаться, расплываясь в яркой ухмылке, тут же отмечая, как зарделись её любимые идиотки. — Я больше мимо вашей спальни проходить не буду. Ни-ког-да, — разделяя слова, наслаждаясь тем, что обе девушки покраснели, даже Уэнсдей, девушка не отводила от них взгляда.

— Наконец-то ты прекратишь оказываться возле моей спальни. Как вовремя, — Уэнсдей пытается огрызнуться, но после лучшей ночи за последние пятнадцать лет, у неё выходило слишком плохо. Она слишком эволюционировала — надо принять кофе. Крепкого. Тройного минимум.

— Да, вам давно уже следовало уединиться, ты права. Может, ещё месяца два назад, не знаю, — едва успевая поймать Энид, которая чуть не полетела с пары ступенек, Аддамс крайне недовольно глянула на Барклай, что улыбалась всё так же, подобно ангелу и самому невинному человеку на всём земном шаре. — Завтракать будете? — невозмутимо продолжила девушка, будто ненамеренно, да и не она вовсе поставила влюблённых в такое неловкое положение.

— Да, — наконец-то оказываясь на твёрдой поверхности, Уэнсдей сдерживало только то, что её руки касалась ладонь Энид. Что спасала от порыва глупого и резкого, а также фатального для Бьянки.

— Надеюсь, не как вчера? — даже не скрывая того, что ещё долго будет смущать девушек, Бьянка со смешком направилась в столовую, скрываясь поскорее от влюблённых.

— Я и раньше думала убить её, но теперь это кажется более заманчивым. Как ты? — смаргивая смущённую злость из глаз, Уэнсдей повернулась к Энид, мягко и нежно пробегаясь по её пылающим щекам, что стали ярко-алого, будто у какой-то птички, цвета.

— Я… шокирована, думаю. Наверное, я не ожидала такого… отношения?

— Потому что вы меня не удивите ничем! — несмотря на то, что Уэнсдей уже и сама ответить думала, из столовой донёсся крик Бьянки, из-за чего у брюнетки воистину дёрнулся глаз, — помните, где я работала, детки. И давайте скорее, пока не остыло! — утыкаясь со смущённым стоном в плечо своей возлюбленной, Энид чуть хихикнула.

— Всё же, думаю, мы не будем её убивать. Пока что, — со вздохом, лишь молча кивая своей невесте, пара направилась к столу, присаживаясь снова рядом с друг другом, пока, присевшая напротив, без каких-либо игр, Бьянка продолжала слегка улыбаться и явно думать над ещё какой-нибудь шуткой.

— Ну всё, прекращайте, — неожиданное появление Ларисы заставило двух влюблённых смущённо уставиться на ещё пустые тарелки.

— Доброе утро, Лариса, — замечая периферийным зрением, как та кивает, Уэнсдей не была удивлена, когда Энид снова переплела их пальцы. Это уже превратилось в традицию, на которую Аддамс согласна всей душой.

— Рада вас увидеть наконец-то. Но давайте за столом поговорим о несколько другом. Энид, — тут же заглядывая в голубые глаза, что наконец-то оторвались от созерцания посуды на столе, Лариса приподняла уголок губ, — Уэнсдей. Касательно вашего брака…

— Что-то не так? — тут же крепче сжимая пальцы мисс Синклер, Уэнсдей заметно напряглась и нахмурилась. Потому что Лариса продолжала им улыбаться, явно подготовив какой-то сюрприз. — Что ты придумала?

— Всё так, просто… Мероприятие будет проходить не здесь, — отмечая, как обе девушки потеряли дар речи, мисс Уимс неторопливо налила себе чая, тут же делая глоток горячего напитка. — Я купила дом для вас.

В столовой воцарилась тишина. Кажется, даже Бьянка была удивлена подобному повороту, глядя на «мать» широко распахнутыми глазами, что уж говорить про молодожёнов, которые могли лишь непонимающе хлопать глазами, всё так же держась за руки.

— Но… Как же ты? Почему?

— Потому что я хочу, чтоб вы жили своей жизнью. К слову, Бьянка, — афроамериканка вмиг подобралась, продолжая внимательно смотреть на женщину, которая и для неё сюрприз подготовила. — Ты переезжаешь с ними.

— Что? Лариса…

— Это не обсуждается, — вмиг прекращая спор, готовый вот-вот начаться, женщина лишь чуть вздыхает, вновь даря своим девочкам улыбки. — Вы не сможете быть со мною всегда. Живите свои жизни. Взрослые жизни. Тем более, не хочу, чтобы про новую ячейку общества шли какие-либо слухи.

— Мисс Уимс, — молчание прерывает Энид, что ловит взгляд Ларисы, смотрящую на неё с… неизвестной эмоцией. Неужели так должны смотреть родители? Неужели та и её любит, принимая в свою разнопёрую семью со всеми тараканами? — Спасибо.

— Не вижу пока что причин для благодарности, Энид. Тем более… твои родители ответили на письмо, милая, — улыбка всё же покидает её лицо, а в груди Энид печально оборвалась последняя нить. Она же… так верила? Так надеялась? Так почему же родная семья решила отречься от неё? Неужели выторговали недостаточную сумму?

— Что конкретно они ответили? Я должна знать, Вы же понимаете, — Энид пытается улыбнуться, и так вовремя ощущает возвратившееся сжатие от Уэнсдей, вмиг чуть поворачиваясь к своей любимой, что смотрела прямо и… слегка обеспокоенно. Боги. Как же она любит её…

— Сослались на дела и передавали свои поздравления, обещая направить какой-то подарок к самому торжеству. Извини, для тебя хороших новостей не получилось, — слегка виновато даря улыбку ещё одной абсолютно незапланированной дочери, Лариса действительно сожалела, что не вышло позвать семью Энид в их город снова. — Может, от твоей стороны будет ещё кто-нибудь?

— Это… относительно хорошая новость, мисс Уимс. Я бы не выдержала ещё одну перепалку Уэнсдей и маман, — разряжая обстановку своей шуткой, из-за чего все присутствующие одарили Энид улыбкой, та чуть поджала губы, думая, кого, помимо Йоко и Дивины (и Кента) ещё желала бы увидеть, и в голове нежданно возник образ мистера Портера. — Думаю, да. Извозчик из моего колледжа.

— Извозчик? — Лариса уточняет, дабы всё верно понять, потому что… это действительно неожиданный гость.

— Да, извозчик. Он… помогает нам с Уэнсдей, — вмиг снова краснея, что не могло пройти мимо внимательных глаз Бьянки, которая снова расплылась в ухмылке.

— И чем же он помогает вам? — складывая руки в замочек, учтиво укладывая голову на переплетение ладоней, Барклай безумно наслаждалась тем, что получала.

— Неважно.

— Он медленнее ехал… — отвечая одновременно с хмурой Аддамс, что уже явно мечтала о спарринге с «сестрой», Энид слегка сжалась, пока неожиданно Бьянка не начала смеяться, откидываясь на спинку стула.

— Энид, ты прелесть. Значит, познакомимся с этим медленным кучером, что помогает вам, — наконец-то, вдоволь смутив пару, под лёгкую ухмылку Ларисы все принялись за еду, восполняя силы пред будущим месяцем…

Возвращаться после столь занимательной ночи с любимым человеком в холодную одинокую постель в своём учебном заведении было тяжело. Но Энид договорилась о встрече и вдоволь наслаждалась поцелуями в карете самой Уэнсдей, явно не желая отпускать просто так. Её потребность любить своего «жениха» каждую минуту была чересчур сильной, чтоб сдерживаться в моменты, пока они наедине. И пусть ей хватило бы обычного касания рук, нежных взглядов и слов, передавать частички своих сердца и души через поцелуй было слишком заманчиво, дабы отказаться.

В любом случае, пара рассталась до выходных, обе нервно считая дни до жизни вдвоём. Они договорились на выходных уже посетить дом, что столь любезно выкупила для них мисс Уимс, а потому ожидание, состоявшее даже из пары дней, неприятно зудело под кожей. Благо, что уроки хоть немного отрезвляли разум, позволяя не думать о стонах, что рождали губы Уэнсдей. О том, как блестели её глаза, когда взгляды встречались в ту ночь. Как тяжелое дыхание двух любящих людей рассыпалось по коже напротив, вынуждая дышать лишь друг другом.

Или учёба не особо хорошо справлялась, да.

Поэтому их встреча, что началась слегка зажато и скованно, очень быстро переросла в более… тесное взаимодействие, благо, в этот раз не на весь вечер и частичку ночи, позволяя девушкам и поговорить друг с другом, прерываясь на поцелуи, и немного утолить извечный теперь голод, выпуская ту нежность и чувства, что рождало сердце.

В любом случае, уже перед отъездом, сидя вместе на диване и попивая чай и кофе, наслаждаясь слабыми объятиями, Энид решила затронуть весьма… важную для неё тему.

— Уэнсдей… Помнишь моих подруг? — тут же получая кивок, который позволял ей продолжить, Энид провела кончиком пальца по костяшкам своего любимого человека. — Я крайне трепетно отношусь к секретам, и они тоже. Некоторые шрамы были получены из-за них.

— Что? — Аддамс вмиг напрягается, явно думая о том, как убить этих девушек, что подвергли её любимого человека подобной боли.

— Стоп-стоп, — вмиг прикладывая свою ладонь к обеспокоенному лицу благоверной, лаская её напряженные брови, вынуждая хотя бы послушать, покуда думать дальше не начала, Энид жалеет, что начала с подобных слов. — Они любят друг друга. Очень сильно. И я… ну… они знали, что меня также притягивают женщины. До встречи с одним юношей, что украл моё сердце.

— Как это связано с твоими шрамами? — всё ещё явно не понимая, куда Энид ведёт диалог, Аддамс внимательно смотрела в её омуты, надеясь, что эти глаза вновь подарят её разуму спокойствие и штиль, как всегда, да несколько зажато, явно ещё привыкая к нежности в свой адрес, потёрлась о любимые ладони, ластясь подобно кошке.

— Я просто иногда прикрывала их, пока девочки… ну… находились наедине. И переходила черту в общении с педагогами. В любом случае, я… я бы доверилась им и насчёт нашего секрета, если бы это значило, что и ты доверяешь им.

— Энид… — имя снова срывается с губ слишком греховно и нежно, чтоб не прижаться в поцелуе, собирая лёгкую горчинку кофе на кончик языка, наслаждаясь их близостью и тем, что не надо ни от кого скрываться хотя бы в их доме.

— Я всё понимаю, клянусь. Просто… так не хочется, чтоб они думали, будто бы я… излечилась? Я люблю прекрасную девушку, тебя, и хочу кричать об этом на весь мир. Но мне хватит рассказать тем, кого я считаю своей семьёй, — Энид с волнением смотрит в карие глаза, что согревали хлеще, нежели тот же чай, да старается ровно дышать, покуда ждёт ответ. Любой ответ.

— Я пока не могу доверять тем, кого твоё сердце выбрало в роли сестёр. Но, Энид, я беспрекословно вверила свою жизнь в твои ладони, — Уэнсдей ловит ладони, что всё так же у её лица были, да нежно губами проводит, оставляя поцелуи и не прекращая смотреть в глаза, что порождало новый приступ желания оказаться вдали от мира и согреть тела друг друга.

— Это взаимно, — Энид, явно ощущая себя с каждым их поцелуем всё храбрее, резко убрала кружки подальше и оказалась на чужих бёдрах, прижимаясь лбом ко лбу. — Почему каждое твоё слово в мой адрес дарит мне ускоренный ритм сердца?

— Потому что моё никак не замедлится с нашей встречи на балконе, — Уэнсдей осторожно укладывает ладони на талию, а после, чуть потянувшись, крадёт ещё один поцелуй за сегодняшний день, нежа свою возлюбленную трепетно и со всеми чувствами, что та зародила в душе подобно греховному знанию.

Уэнсдей надеется, что однажды ей будут легче даваться взгляды на Энид, без желания прижаться и ощутить дрожь своими губами или кончиками пальцев, но пока… пока она лишь старается сдерживаться и не столь крепко сжимать талию, боясь, что причинит боль или… слишком крепко сожмёт мисс (всё ещё, боже) Синклер без возможности отстраниться.

Расставание происходит крайне тяжело. До последнего целуясь и крепко сжимая руки друг друга, Энид провела лишнюю минуту рядом с Уэнсдей, приводя себя и девушку в порядок, прежде чем покинуть карету со слегка малиновыми щёчками. Но она старалась не оборачиваться, хотя ощущала горячий взгляд «жениха» до самых дверей. Просто… девушке было известно, что едва она попадёт в плен этих омутов, то уже не сможет войти в учебное заведение, срываясь с места и подбегая, вновь оказываясь в крепких и таких нужных, будто воздух, объятиях.

Потому, стараясь ровно дышать, скрывая безумную, счастливую улыбку, девушка торопилась к подругам, которых нашла на их привычном месте, где уже зелёная листва скрывала явно не читающих леди от лишних глаз.

— Так и знала, что вы здесь, мои дорогие, — падая рядом, тут же с хитринкой, что столь часто теперь стала светиться в её глазах, заглядывая в омуты и Йоко, и Дивины, Синклер буквально летала от возможности доверить столь трепетный секрет.

— Привет-привет, пташка. Ты вся светишься, кажется, ваши занятия медициной идут полным ходом, — тут же краснея, неожиданно понимая, что Йоко могла бы побороться с Бьянкой за «доведите миссис почти Аддамс до сердечного приступа», Синклер пришлось глубоко вдохнуть, радуясь, что Дивина самостоятельно нанесла удар по плечу своей благоверной.

— Молчи лучше, и дай Эни сказать то, что она хочет, — благодарно кивая более серьёзной девушке, радуясь, отнюдь не в глубине души, что у Йоко есть голос разума с мозгами в черепушке, Энид, всё же слегка нервничая, потирала пальцы друг об друга. Самую малость.

— Мы с моим женихом хотим на следующие выходные пригласить вас на чаепитие в наш дом, — разумеется, сообщив ещё на той неделе о том, что мисс Уимс купила ей и Уильяму дом, девушки всё равно поняли, что… это будет не обычная встреча за чаем, потому и нахмурились, переглядываясь, будто имели какую-то мыслительную связь, Йоко даже подсела чуть поближе к Энид, осторожно накрывая её ладони своими.

— Он всё же тебя обидел, и ты хочешь отравить его, а нас использовать как свидетелей? — Энид вмиг теряет дар речи, распахивая от шока не только глаза, но и рот.

— Что? Нет! Господи Боже, Йоко! — тут же слегка ударяя подругу по внешней стороне ладони, мисс Синклер срочно принялась махать руками в перчатках пред лицом, силясь успокоиться. — Нам просто нужно вам кое-что рассказать. Почему ты и ты, — тыкая вначале в одну подругу кончиком пальца, а после в другую, предельно возмущаясь, Энид старалась хотя бы говорить тихо. — Вечно видите в нём плохое? И ты думаешь, я способна на убийство?

— Ты беременна? — явно решив довести Энид не просто до ручки, но и до могилы, Синклер пораженно спрятала лицо в своих ладонях, тихонько промычав.

— Просто мы беспокоимся за тебя, Эни… А от него у любого другого человека, кроме тебя, мурашки по коже. Он жуткий! — вставая с места рядом с Йоко, тут же подсаживаясь рядом с Энид, проводя ладонью по плечам той, девушки взволнованно переглядывались, не зная, что делать в подобной ситуации.

— Я думала, вам стало понятно, что это обманный образ, после нашей совместной прогулки. В любом случае, скажу я только рядом с ним, поэтому терпите теперь до выходных, — обиженно складывая руки на груди, не понимая, почему всех так пугает Уэнсдей, которая, вообще-то и саму Энид в первую встречу напугала, но… быстро открылась. Слишком, видимо, быстро. Любви с первого взгляда не существует, но тогда как объяснить те чувства, что столь легко возникли в их душах, позволяя спасти друг друга?

— Прости, милая. Но он же… мужчиначитать голосом Аида из Геркулеса ;)? — слегка морщась, явно зная, какие тараканы бегают в головах юношей, Дивина тяжело вздохнула. — Мы будем рады составить чете Аддамс компанию. Но ты точно не беременна?

— Дивина! — всё же не сдерживаясь и начиная смеяться, девочки переводят тему с, слава Богу, Уильяма Уэнсдей, начиная обсуждать… свадьбу Энид. Дайте девушке сил, потому что воскресенье выпило из неё все соки, позволяя хотя бы быстро уснуть, что без Уэнсдей в своих объятиях (удивительно, но именно та оказывается в горячих руках Энид) было сделать крайне сложно.

И снова уроки, снова попытки не думать о том, как утренний, обеденный и вечерний чай будет совсем скоро в компании любимой; как они смогут читать одну книгу вдвоём, находясь в чересчур близких, таких порочных для общества объятиях, и прерываться на поцелуи, которые, как надеется Энид, однажды дадут им передышку.

В любом случае, когда наступает суббота, Энид, представляющая шокированные лица своих «сестёр», что, судя по задумчивым взглядам и почти незаметным перешептываниям, во всю гадали целую неделю, чем же их собираются удивить почти Аддамсы, ходила с самой довольной и хитрющей улыбкой, явно не давая никаких подсказок. Пусть мучаются.

И всё же, когда подъезжает тёмная карета, мисс Синклер испытывает лёгкое недовольство, что сама решила пригласить девочек к ним в дом, потому что… это ей, получается, не удастся поцеловать Уэнсдей ещё какое-то время, пока они одни не окажутся? Какой ужас!

— Мисс Синклер, — и снова поцелуй, кажущийся всё таким же прекрасным и нужным, как и прежде, оказывается на её ладони, а глаза, которые, как оказалось, пугали всех, кроме Энид, снова сообщают о безграничных чувствах без слов. И Энид улыбается без страха и стеснения, даже на мгновение позабыв о том, что Йоко и Дивина стоят позади.

— Мистер Аддамс, — слишком уж давно мисс Синклер не называла так возлюбленную, и ухмылка, что появилась после слов, снимает всё волнение с её души. Уэнсдей доверяет Энид, а та верит подругам.

— Дамы, прошу, — как истинный джентельмен, «мистер» Аддамс помогает девушкам оказаться в карете и лишь позже сама залезает, прикрыв дверь и оказываясь рядом с Энид, которая, подобно магниту, вновь приковала взгляд к себе. И, учитывая внимательные взгляды её подруг, следовало бы отвернуться, перевести взгляд на окно, открыв ту и впустив в интимную обстановку побольше солнца, хотя… Энид же уже с ними.

— Рада Вас видеть, — также забыв о подругах, Энид снова переплетает их ладони и улыбается, пробегаясь по лицу и стараясь не слишком явно смотреть на губы, по которым искренне истосковалась.

— И мы тоже рады вас видеть, да, — тут же разрывая свои слишком громкие взгляды, переводя глаза на смущённых Йоко и Дивину, Энид слегка хихикнула, отмечая, как губы Уэнсдей приподнялись в ухмылке. Она точно отправит подруг вечером обратно и отомстит своей невесте.

— Ехать недолго. Надеюсь, наш скромный дом не разочарует вас, дамы, — ни то действительно издеваясь, ни то попросту по привычке, Уэнсдей принимается слегка оглаживать руки Энид сквозь давно позабытые перчатки.

— Учитывая, для чего мы собрались, мы и правда надеемся побыстрее доехать, — всё же, несмотря на лёгкую грубость, было заметно, что и мисс Танака, и мисс Ватсон сконфужены и не знают, что делать. А может, тоже желают проявлять привязанность и чувства столь прямо, что ж…

— Я читал, что некоторым тяжело даются поездки, поэтому они предпочитают держаться с кем-либо руками. Можете не стесняться нас, если у вас возникнет подобное желание, — и девушки напротив вмиг слегка краснеют, шокировано глядя то на откровенно усмехающуюся Энид, то на Аддамса, что лишь слегка прищурился, приподнимая уголки губ. И, остановив взгляд на подруге, у обеих девушек в глазах читалось «ты правда сказала ему или ЧТО ЭТО БЫЛО?», что уже начинало крайне забавлять мисс Синклер. Что ж, она начала понимать всех, кто насмехался над ней, это и правда весело.

— Да, девочки. Не стесняйтесь, — всё же пытаясь скрыть смешок, который прятала в плече Уэнсдей, Энид точно оставалась слишком заметной и громкой. Что ж, по крайней мере, она надеется, девочки не слишком напуганы и обижены.

В любом случае, Йоко и Дивина, слишком удивлённые и смущённые, чтобы что-либо предпринять, выбрали смотреть в разные стороны, прикусив языки до самого дома. А точнее, до гостиной, куда их, на правах хозяйки, отвела Энид.

— Какого чёрта было в карете? — явно решив ещё немного поиграть, Уэнсдей ушла на кухню, дабы проконтролировать приготовление чая, давая Энид и подругам время наедине. — Вроде это вы должны были нам что-то рассказать, а не… Ты и правда рассказал ему? Мужчине?! — Йоко первая прерывает молчание, напирая на Энид, которая продолжала хранить на губах лёгкую улыбку.

— Потому что всё связано. Вам и правда нечего бояться. Доверьтесь мне, потому что я верю своему сердцу. И присаживайтесь, мой жених вот-вот вернётся, — всё так же сохраняя непоколебимость, Энид присела на один из диванов, наконец-то снимая перчатки, ибо в этом доме были люди, за которых ей не страшно получить ещё шрамы.

— Это воистину путает. Надеюсь, в чай твой любимый не мышьяк добавляет? — всё же присаживаясь вместе с Дивиной напротив, внимательно следя за чересчур спокойной Энид, девушки держались на расстоянии, которое мисс Синклер уже и забыла между ними.

— Как вы могли такое подумать? Разве мог я предложить девушкам мышьяк? — Уэнсдей возвращается с подносом, который ставит на чайный столик, а после, явно нервничая, хоть и старается не показывать этого, присаживается рядом с Энид, делает попытку пошутить. — Только чистый цианидотсылка на Булгакова ;) кто знает, тот знает)). Итак, — снова переплетая руки с Энид, проводя кончиками пальцев по её шрамам, Уэнсдей всё же переводит взгляд на таких же смущённых девушек. — Я знаю секрет о вас, но вы не знаете наш с Энид секрет.

— И какой же секрет скрываете вы? — принимая кружку с чаем, хмуро глядя на несколько нервничающего Аддамса, Йоко всё же принюхалась к чаю, надеясь, что там и правда нет яда. И очень зря решила сделать глоток.

— Я девушка.

Бум!

Йоко тут же давится, прикрывая рот ладонью, пока Дивина, только потянувшаяся за кружкой, так и зависла, даже забывая моргать.

— Осторожнее! — хоть и заботясь о подругах, Энид начала смеяться, прижимаясь к Уэнсдей ещё ближе и совершенно без стеснения, пусть и со слабой тревогой, ощущая, какой же это большой шаг от Уэнсдей ради неё.

— Что?! — вскрикивая одновременно, глядя на усмехающихся девушек во все глаза, Энид сполна ощущала всю силу сжатия от Уэнсдей. Наверное, она поторопилась; наверное, для Уэнсдей, что столь долго и трепетно хранила секрет, это действительно было стрессом и истинным доверием. Доверием, которое Энид хранила рядом с сердцем и не собиралась отпускать.

— Я девушка. И меня зовут Уэнсдей, — переводя взгляд с не-Уильяма на Энид, явно не понимая, не шутка ли это, Йоко откровенно, будто рыба, открывала и закрывала рот, моргая так часто, что вот-вот, казалось, сможет взлететь на одних ресницах.

— Это шут…

— Нет, мы не шутим. И… я просто доверяю вам. Мы доверяем, — поглядывая на Уэнсдей, что уже не усмехалась, а, не моргая, глядела на девушек напротив, Энид тоже стала серьёзнее, наконец сполна ощутив тревогу в груди. — Просто… Я не хотела лгать ни ей о вас, ни вам о… нас. Потому что я люблю самую лучшую девушку на всём мире и…

— Окей. Ладно. Эм… — прочищая горло, перебивая Энид, что вряд ли остановилась бы так легко, слегка покусывая губу, Йоко, глянув на Уэнсдей вновь, чуть осмотрев ту, пожала плечами, явно получая нужные ответы. — Так в чае есть цианид или нет?

Неудачная шутка полноценно разрушила напряженную атмосферу, позволяя Аддамсам спокойно выдохнуть, прижимаясь друг к другу без страха и осуждения. И обе девушки с улыбкой отметили, что сёстры Энид наконец-то подсели поближе, соединяя и свои руки. Наконец-то можно было проводить время без напряжение. Это… удивляло. Это давало поводы для ещё более яркой улыбки, ибо блондинка ни за что не хотела бы потерять ни одну из своих семей. А теперь, когда секреты раскрыты, о которых та же Бьянка уже давно знала (ауч, лучше не говорить об этом Уэнсдей, а то выходит, что обо всём девушка узнаёт намного позже остальных), Энид могла со спокойной душой быть самой собой.

И ближе к вечеру, показав с откровенной ухмылкой Йоко и Дивине комнату с одной большой кроватью, что находилась в другом крыле от их с Уэнсдей спальни, Синклер уже через пять минут с наслаждением оказалась у стены, прижатая крепким телом своей любимой, лишенная возможности говорить из-за жадных губ, которые целовала с теми же ощущениями. И всё же…

— Я и правда безумно люблю тебя… Уэнсдей… Спасибо, — нежно проводя по её волосам, распуская этот надоевший хвост, массируя кожу головы, что, как она отметила, была у девушки крайне чувствительной, Энид медленно принялась расстёгивать и рубашку.

— Сойти с ума вместе… Я согласна, Энид. Рядом с тобой я наконец могу быть собой. Везде, — и вновь соединяя губы, медленно, с лаской и наслаждением, лишая друг друга одежды, пара вновь оказалась в постели, продолжая трепетно касаться друг друга и изучать…

Что было не зря, учитывая, что свадьба становилась всё ближе и ближе, а время друг без друга тянулось всё медленнее, норовя и правда свести девушек с ума.

И не только время с расстоянием решили свести их с ума. Энид, заказав несколько видов платьев по напоминанию подруг, в один из вечеров устраивала им показ в ателье.

Она хотела выбрать цвет наряда, вновь опираясь на стихотворение, которое услышала ещё в юном возрасте:

Выйдешь замуж в белом — верным будет дело,

Выйдешь в зелёном; прослывешь гулёной,

Серое платье — в даль уезжать вам,

Выйдешь замуж в красном — измучишься напрасно,

Если выйдешь в голубом — будет счастье вам вдвоём,

В жёлтый нарядиться — жениха стыдиться,

В чёрном обвенчаться — назад возвращаться,

Выйдешь в розовом, тогда будешь с милым навсегда.

И, будучи до конца откровенной, Энид бы с радостью оказалась в чёрном или коричневом, чтобы Уэнсдей, увидевшая её в своих любимых цветах, точно осознала всю любовь, но… Девушка всё же останавливается на трёх вариантах: голубом, розовом и белом. Последнее крайне банально, хоть и сама королева Виктория венчалась в подобном цвете, что теперь становилось модой, но…

— Все три хорошо сидят, и ты выглядишь в них просто волшебно, милая, — благо, что хоть выбор Энид доверила девочкам, с которыми теперь не было секретов, что могли однажды надавить и разлучить, и всё же…

— Я знаю. И не знаю, на каком остановиться. Почему такая банальная вещь в подготовке требует сил больше, нежели составление меню и списка гостей? — устало присаживаясь рядом с девочками, по привычке расположив свою голову на плече Йоко да посмотрев на платья, Энид тяжело вздохнула.

— Потому что это твой день. Ваш день, — и после откровения, что было в субботу, и Йоко, и Дивина стали относиться к Уэнсдей намного лучше. Больше не было странных фраз с двойным смыслом. Теперь они понимали, почему Энид столь трепетно защищает свою любимую. И готовы были помочь во всём.

К слову, они ведь даже извинились в тот вечер за каждое подозрение. Неужели совсем скоро Энид сможет жить спокойно со своей семьёй и больше не испытывать боли от не оправдавшихся надежд? Она правда будет любима и девочками, и своим «мужем»?

Да, малышка Энид о таком могла лишь мечтать, но рядом со своими людьми даже самая сказочная мечта становилась реальностью, будто кто-то наконец нашёл все позабытые краски и драгоценности, щедро одаривая девушку.

К слову…

— Я придумала! — резко, будто её слегка ударило током, Энид встаёт с места и, активно жестикулируя, больше не боясь никого, поведала вначале девочкам, а после, подзывая швею, рассказала и ей, видя удивление и согласие исполнить такой странный заказ этой невесты.

А дальше… Дальше дни вновь тянулись, позволяя лишь на выходных паре оказаться вдвоём. И в этот раз, подарив друг другу несколько поцелуев в карете, те поняли, что помимо плотских утех, им следует вновь готовиться не только к поступлению, но и к своему важному дню.

И они справились. Да, всё также прерываясь на нежные касания губ, рук и взглядов; лёгких объятий, покуда книгу одну читали, соединяя в комнате аромат кофе и чая, смешиваясь в самый странный взрыв таких разных красок, которые выглядели превосходно, ведь являлись частичками их самих.

Ночь и день, радуга и сумерки. Такие разные, но такие идеально подходящие друг другу. Не потерянная половина, а достойная опора и спутница.

К слову, эти выходные, даже без обнажённого тела под своими губами, Энид ставит также на одни из лучших, ибо… Её человек был рядом, а что ещё нужно для счастья, верно? Поэтому, крепко обнимая Уэнсдей и без полноценного касания кожа к коже, зарываясь носом в её слегка волнистые пряди волос, от которых всегда приятно пахло, несмотря на маленький секрет, ради которого Уимс нашла дом с таким же двойным подвалом, девушки наслаждались и таким единением. И неважно, что по правилам спать вместе было не обязательно, что в доме была личная комната для Энид, она предпочитала находиться рядом с «мужем», пропитываясь запахом её парфюма и мыла.

Оказываясь на своём месте, покуда под рукой билось отнюдь не чужое сердце.

В любом случае, оставалось совсем мало времени не только до их свадьбы, но и до экзаменов. До вхождения мисс Синклер во взрослую жизнь, где больше не будет наказаний от учителей и можно будет вести себя не как чья-то дочь, а как взрослая леди. Тем более, не так давно снова пришло письмо, напоминающее, что уведомить об отсутствии желания постигать науку уже не выйдет. Что теперь (пока ещё) мисс Синклер официально их студентка, зачисленная на первый курс.

Радости не было предела, поэтому, больше вообще никого не боясь, Энид даже письмо пишет без их тайного языка.

«Дорогой почти муж, Уил.А

Рада сообщить, что мне пришло письмо о том, что я теперь точно являюсь студенткой Медицинского университета.

Мне осталось лишь закончить обучение в Школе и новая страница уже нашей жизни вот-вот придёт в движение.

Жду встречи на выходных.

Ваша почти миссис Аддамс»

Энид немного волнуется, когда направляет настолько… откровенное письмо, в котором ещё и почти имя Уэнсдей написала, но… всё в порядке! Учителя лишь поздравляют её со скорой свадьбой на зачётах, лишь радуются, что их ученица уже стала студенткой такого престижного университета и вовсю дают напутствия. Даже мисс Браун лишь слегка щурит глаза, кивая девушке, что для Энид кажется крайне важным.

Однако…

— Мисс Синклер, — однажды, решив пройтись до ближайшего магазина с канцелярией, её уже у дороги нагнал мистер Портер, держа в руках письмо из белоснежной бумаги. Ох, точно… Он, наверное, получил приглашение. — Добрый день. Кажется, тут возникла какая-то ошибка.

— Мистер Портер, — кивая ему, позволяя кучеру собраться с мыслями и отдышаться, Энид несколько тревожно провела руками в перчатках по своему обычному платью, глядя в его глаза. — Что-то не так?

— Я… Я получил приглашение на Вашу свадьбу с мистером Аддамсом. Наверное, это какая-то ошибка. Мне нужно это кому-то доставить? — часто моргая, глядя на девушку, что, кажется, едва-едва выросла за всё время обучения в его глазах, мужчина слегка напряженно дёргал усами.

— Никакой ошибки нет. Я приглашаю Вас на нашу свадьбу. Мой супруг не против, как и его матушка. Всё же, Вы с нами сильно намучались, учитывая проблемы с колесом, — Энид тепло улыбается мужчине, ощущая, как напряжение, сковавшее их тела, постепенно растворяется в уже тёплом майском воздухе.

— Я… Я лишь кучер. Разве…

— Мне всё равно, — перебивая сконфуженного мужчину, тут же делая слабый шаг к нему и заглядывая в глаза, Энид улыбнулась ещё ярче. — Мне будет приятно, если Вы придёте. Там не будет много людей, лишь… близкие. Заодно, мисс Танаке и мисс Уотсон может понадобиться Ваша помощь с тем, чтоб доехать до места.

— Я… Благодарю, мисс Синклер, — тут же улыбаясь, из-за чего, кажется, даже его усы повторили рисунок улыбки, Энид слегка хихикнула. — И я постараюсь привыкнуть к тому, что совсем скоро придётся называть Вас миссис Аддамс. Школа без тебя потеряет краски, — кивнув, оставляя Энид с румянцем на щеках, мистер Портер отправился обратно в школу, а сама девушка, всё с той же яркой улыбкой, шла в магазин. Ей нужно пополнить запас перьев.

Впрочем, не одну Энид мучали люди, получившие приглашения.

— Уильям! — уже думая скрыться в зале для фехтования, что поможет спустить пар перед оставшимися экзаменами и зачётами, Уэнсдей мрачно глянула на Тайлера, что заставил девушку сменить курс. Надеемся, что временно.

— Тайлер, — мельком осмотрев парня, тут же замечая у него в руках раскрытый конверт, который сама же и передавала курьеру, девушка чуть вдохнула. — У тебя минута.

— Ты и правда приглашаешь меня? — парень, казалось, был удивлён, глядя на друга во все свои, и без того кажущиеся слишком широкими, глаза.

— Если ты получатель письма, значит никакой ошибки нет. Это всё? — её воистину раздражало, как люди могли быть настолько… глупыми? Неужели не ясно, раз получателем указан именно Тайлер Галпин, то и приглашение направленно конкретно ему?

— Я просто… очень рад, Уильям. Я думал, типа… не позовёшь. Мол, подружили и хватит, — и он ей так улыбается, что, кажется, он мог бы стать для Энид воистину хорошим другом с этим мгновенным ощущением сахара на глазах, когда слишком долго смотришь. Что ж, у них хотя бы появится возможность познакомиться.

— Тайлер. Несмотря на то, насколько что ты, что Ксавье раздражаете меня, вы оба… заслужили места на церемонии. Минута кончилась, — не давая парню, как и своей коже, отреагировать, девушка направилась на тренировку, стараясь не думать, что… Тайлер и правда был её другом.

И ей даже жаль, что Ксавье не сможет увидеть Энид. Не сможет полюбоваться её красивой невестой. Быть может, она действительно бы позволила ему нарисовать их семейный портрет. Но ему опасно возвращаться, а самим ехать в Америку сейчас не предоставляется возможным. Быть может, лет через пять, когда учёба закончится… если тот решит поделиться адресом, разумеется.

В любом случае, время снова приближает выходные, и Аддамс забывается в руках своей невесты. И лишь слегка ругает ту за столь наглое письмо, которое и правда могли понять неверно, но… всё в порядке. Они вдвоём, крепко держатся за руки, покуда Бьянка, уже начинающая работу в этом доме, лишь молча закатывает глаза на их телячьи нежности. Однако девушкам, несмотря на заметный румянец, что поселился на щеках Энид, всё равно. Они находятся в своём личном мире, и никому не под силу разделить их.

И всё же… день свадьбы наступает неожиданно.

Энид, проснувшаяся в своей кровати действительно в последний раз, вчера, что удивительно, уснула вполне спокойно, а сейчас, несмотря на ранний час, чувствовала себя прекрасно.

Почти все её вещи уже были подготовлены к маленькому медовому месяцу, о котором она ничего не знала, ибо Уэнсдей решила сделать сюрприз, прося довериться ей. Что ж, без проблем. Энид слишком любила, чтобы даже попробовать, предположить нечто плохое. Хватит с них неудач, теперь их ждёт только счастье.

А сейчас, уже видя рядом с собой подруг, что готовы помочь с платьем и причёской, ещё мисс Синклер ярко улыбалась им и крепко обняла, наслаждаясь тем, что стала достаточно взрослой для подобного шага. И что нашла любимого человека, который и правда спас её от тех, кто являлся семьёй лишь на бумаге.

Что же до Уэнсдей… Для этого придётся вернуться во вчерашний день, ведь девушка решила съехать с комнаты в школе заранее, дабы спокойно собраться на свадьбу. Она не могла позволить никому испортить действительно значимый для неё день. И всё же, к каким подаркам судьбы бы та не готовилась, её удивил парень, что оказался на пороге комнаты.

— Здравствуй…те? — поправляя свои очки, которые делали его глаза больше раз в десять, он неловко улыбался и слегка махнул ей одной рукой, пока в другой держал явно тяжёлую сумку с вещами.

— День добрый, — одного взгляда на этого парнишку хватило, чтоб ощутить в душе нечто странное, какую-то доселе неизвестную радость вперемешку с тоской, из-за чего Аддамс даже моргнула. — Ты кто?

— Я Юджин Оттингер! А ты Уильям Аддамс, да, я знаю, мне сказали, — его слова не принесли Уэнсдей слишком уж много новых знаний, заставляя всё также глупо пялиться на парнишку, что, казалось, был младше неё лет на пять, если не больше.

— Что ты здесь делаешь? — она, наконец-то взяв себя в руки, положила последнюю книгу в оставшуюся сумку, продолжая изучать этого… Юджина.

— А… Мне сказали, что я пока что, пока не освободятся комнаты, буду жить здесь. Это явно ненадолго, ведь у моей семьи нет денег, чтоб позволить мне отдельную комнату. Я могу войти? — тут же получая краткий кивок, из-за чего парень с кудрявыми волосами ещё сильнее улыбнулся, входя внутрь и оставляя свою действительно тяжелую, судя по звуку приземления на пол, сумку рядом с уже пустым столом. Уэнсдей снова моргнула, ощущая… всё те же странные эмоции.

— Ненадолго? — ей не понравилось это слово и почему-то возникло не привычное желание попросту отвернуться и заняться своими делами, а… разобраться. Понять.

— Я надеюсь, что проведу здесь хотя бы семестр. В школе, не в комнате. Она такая большая, вау. Хочешь мёду? Я сам собрал! — тут же присаживаясь перед своей сумкой, слишком легко переключаясь между тем, чем вводил Уэнсдей во всё бо́льший запутанный клубок мыслей и чувств.

— Мёд… Ты не боишься пчёл? — решив зацепиться за то, что хоть немного было ей знакомо, Уэнсдей продолжала наблюдать за этим… ребёнком. Ребёнком, что вполне мог бы стать ей… братом. Оу. Лариса говорила, у неё был таковой. Видимо, что-то в этом Юджине напоминало о том Пагсли, про которого Аддамс не помнила ровным счётом ничего.

— Боюсь ли я пчёл? Эм… нет? А почему должен? У меня хорошие пчёлы. Я и учиться хочу ради того, чтобы знать про них больше. И про остальных насекомых, — и вот уже парень, что был ниже неё, протягивал маленькую баночку мёда с яркой улыбкой.

— У тебя странный стимул, — но мёд Уэнсдей принимает, всё также наблюдая за парнишкой, что аж засветился, когда она приняла угощение.

— Я знаю. Мне за это часто доставалось. Ну… я за полгода постараюсь запомнить всё, что только смогу, — этот парень, Юджин (Уэнсдей повторила его имя и фамилию в мыслях, чтоб точно не забыть), действительно удивлял, и Аддамс, ещё не конца осознав, что именно говорит, открыла рот.

— Ты закончишь эту школу, Юджин. И поверь, комната будет твоей, — кивая и захлопывая свою окончательно собранную сумку, тут же направляясь к выходу, оставив паренька в ярком непонимании, Аддамс времени зря не теряет, успев получить у теперь уже бывшего педагога домашний адрес Оттингера, куда тем же вечером направила письмо.

Она, даже не обсудив это с Ларисой, Энид или Бьянкой, решила взять Юджина под своё покровительство. И, честно говоря, девушка не особо сильно хочет думать, от того ли, что он правда напомнил ей о брате, или же ей попросту захотелось помочь такому улыбчивому парнишке, что собрал действительно хороший мёд.

И всё же, день свадьбы наступил. И Уэнсдей, поправляя идеально чёрный костюм с редкими, но такими важными и нужными васильками в её нагрудном кармане, даже не ощущала волнения. Да и смысл волноваться, когда всё было спланировано теми, кому она доверяла. Да и сама Уэнсдей с Энид приложили немало усилий.

Поэтому, начав даже такой день с кружкой кофе, удивляя Бьянку тем, что съела дополнительно ещё и ложку мёда неизвестного ей происхождения, Уэнсдей уже вскоре оказалась в часовне, с удивлением сразу же отметив, что в зале, несмотря на малое количество приглашённых, всё равно было многолюдно. Ну и пусть.

И когда зазвучала музыка, которую раньше Аддамс на дух не переносила из-за частого использования после женитьбы Королевы Виктории(1), её губы всё же приподнялись в подобии улыбки, а глаза тут же направились к дверям, ожидая, когда же она увидит Энид.

Однако… блондинка чуть подарила тревогу, вынуждая Аддамс нервно сжать ладони в кулаки, пока наконец-то двери не распахнулись впуская любимую под… руку с отцом. Они улыбались, хотя Уэнсдей вмиг заметила, что глаза Энид всё же были слегка влажными. Девушка же, держа голову прямо, вмиг замечает Уэнсдей и дарит той более яркую улыбку.

И с этого момента Уэнсдей понимает, что… мира больше не существует. Нет мелодии, которая разливалась по всему помещению, позволяя ей видеть только свою жену и лишь её. А ещё этот восхитительный образ с голубым платьем, что хранило на себе белые отголоски в виде явно вручную кем-то вышитых цветов, да с розовой лентой в волосах. Аддамс помнит стишок, который ей рассказывала Энид, поэтому, понимая, что возлюбленная придумала, как показать одними лишь цветами собственные желания касательно их брака, вызывала благоговение и воистину счастливый взгляд.

Мистер Синклер передаёт руки дочери осторожно, позволяя паре соприкоснуться на глазах многих уже без перчаток, показывая их связь и отсутствие дурных помыслов. Показывая все чувства, что только слепые могли не заметить в глазах искренне влюблённых.

— Сегодня последний день, когда я принимаю Ваши слёзы, мисс Синклер, — Уэнсдей шепчет это буквально перед речью священника, заставляя Энид слегка хихикнуть. И она бы ответила, что и не собирается плакать, но…

Уэнсдей её знала лучше, чем сама Энид. Потому что блондинка была очень эмоциональной. Потому что она едва смогла вымолвить заветное «клянусь», стараясь скрыть дрожь губ и голоса. Потому что она едва ли не размазала собственную подпись в их брачном листе. Потому что она подарила новый, слишком приличный, солёный поцелуй, наконец-то смыв неприятные воспоминания, тянувшиеся ещё с момента панической атаки в кладовке. С момента, когда секрет был раскрыт.

Оказываясь в карете, пройдя весь путь, глядя лишь в глаза друг друга, из-за чего Энид едва ли не упала, благо Уэнсдей крепко держала свою невесту, уже наедине та сжала возлюбленную в объятиях, оставляя слишком много слёз на её костюме.

— Васильки… очень красивые, Уэнсдей. Ты очень красивая. Я… я так счастлива, — Уэнсдей остаётся лишь мягко оглаживать жену по плечам, давая ей время успокоиться. Позволяя ей выпустить все накопившиеся слёзы в этой карете. Ведь она не просто пошутила пред алтарём, а оставила одну из многочисленных клятв, которую планировала выполнять даже пред возможностью оказаться на висельнице или плахе.

Уже спустя время, когда они проехали бо́льшую часть пути, Уэнсдей, отметив, как выровнялось дыхание Энид, решила поговорить с той.

— Приехал мистер Синклер. Без твоей матери, — она не спрашивала, лишь делилась тем, что заметила, зная, что дальше девушка поделится всем, что происходило за дверьми. И в её мыслях. Душе.

— Да, папенька приехал без мамы. Он буквально на днях узнал точную дату и сразу сорвался. Мама не сказала ему о приглашении, — Энид наконец отстраняется и принимается приводить своё лицо в порядок. И платок, который Уэнсдей спрятала во внутренний карман пиджака (как знала), был очень кстати.

— Больше тебе не придётся терпеть эту женщину. Извини, но к твоей семье я окончательно потеряла всё уважение, — стараясь не показывать весь гнев, который испытывала к матери своей теперь уже жены, мягко накрыла всё так же не скрытые перчатками ладони, оставляя на пальчиках нежные поцелуи. На костяшках.

— Дай отцу шанс. Я так тебя люблю… — снова шмыгая носом, мягко забирая одну руку, чтоб заботливо провести по лицу Уэнсдей. Приласкать, осторожно проводя по волосам, стараясь не испортить причёску.

— Попробую. Тем более, он хотя бы попытался исправиться. Признаться, я бы уже сейчас увезла тебя в наше путешествие, но билеты только на завтра, — Уэнсдей недовольно губы поджимает, а после, шумно выдохнув, прикрывает глаза, прижимаясь к горячей ладони своей возлюбленной, позволяя той унести все думы и горести.

— Я возьму все диалоги максимально на себя, Уэнсдей… Помни, это наш день, и ты должна наслаждаться им, — Энид говорит так нежно, что Аддамс, несмотря на то, что выспалась на постели, которая хранила слабый аромат Энид, могла бы уснуть сейчас в её тёплых и таких важных касаниях, однако… она лишь хмурит брови, распахивая глаза.

— Я наслаждаюсь тем, что ты моя жена. Что ты теперь моя семья в документах, где мы оставили свои подписи. Ты моя официально, и никому этого не отнять. А люди, что пришли вкусно поесть, пусть делают это молча.

— Уэнсдей, — несмотря на бурчание любимой, Энид посмеивается, замечая, что они почти приехали. — Не будь такой угрюмой. У нас и так достаточно скромная церемония, учитывая связи Ларисы. И постарайся никому не грубить. Ради меня.

— Ты слишком хорошо мной манипулируешь. Смотри, не начни делать это слишком часто, а то привыкну, — скрывая своё смущение (и смирение) за очередным слабым «укусом», всё же дарит Энид улыбку, сплетая их пальцы в крепкий замок, с нескрываемым наслаждением проводя по кольцу. Она теперь принадлежит ей. Личное солнце, согревающая так, как никогда бы не смогло небесное светило.

В любом случае, их поздний завтрак начинается ближе к обеду, когда все гости наконец-то добираются с часовни в их дом. Стол (пока что) ломится от угощений, а Уэнсдей и правда старается вести со всеми приличные диалоги.

Пока, отойдя в сторону, выбирая напитки себе и Энид, она не ощутила, как кто-то оказался слишком близко. И одного косого взгляда было достаточно, чтоб заметить мистера Синклера.

— Моя малышка очень счастлива с Вами, Уильям. Не помню, чтоб на моей свадьбе были подобные эмоции от её матушки, — Уэнсдей делает глубокий вдох, считает снова до десяти на латыни, вспоминая улыбку Энид, а после наконец-то выпрямляется, глядя на мужчину со своего не самого высокого роста.

— То, что вы приехали, не умаляет того факта, что именно вы причина многих слёз и ран Энид, скрытых от чужих взглядов, — мужчина вмиг тушуется под мечущим настоящие молнии взглядом Уэнсдей, а та лишь в очередной раз вздыхает. — Я удивлён, что в такой семье вырос человек, вызывающий у меня уйму чувств, мистер Синклер.

— Она всегда выделялась. И как бы её мать не старалась это убрать, это не уходило. Я рад, что моя девочка всё так же горит и… видимо, в её глазах Вы, юноша, открываетесь иначе. Она не полюбила бы злого человека, каким Вы пытаетесь казаться.

— Вы едва своими руками её не потушили. И не стоит оскорблять меня на моей же свадьбе, Мюррей, — отмечая, что мужчина виновато вздохнул, отводя взгляд, ещё сильнее сдуваясь рядом с относительно спокойной Уэнсдей, та чуть поиграла желваками, поворачивая голову и отмечая, как Энид мило щебечет с подругами. — Она всё равно любит вас. И этого не в силах изменить ни одна боль, которую вы ей принесли. Проведите время с дочерью, пока я занят, — уже думая уйти, Уэнсдей была остановлена тем, как мистер Синклер прочищал горло, чем едва ли не заставил девушку закатить глаза. Вот же прилипчивый.

— Мне никогда не искупить свою вину пред Эни, и всё же… Я не с пустыми руками. Со мной утром прибыла гувернантка, которую я представил мисс Уимс. Думал, она останется с Энид, чтоб помогать в будущем с детьми, но… там уж вам решать. Спасибо, что вовремя оказались в жизни моей малышки и спасли от её же семьи, Уильям, — кивая одной лишь головой, вынуждая Уэнсдей вернуть ему этот кивок с несколько мрачным видом, та, недолго думая, решила направиться к Ларисе, что слишком уж довольной выглядела, общаясь с кем-то, кого пригласила чисто для галочки.

— Матушка? Можем ли мы поговорить? — стараясь украсть Ларису как можно скорее, они уже вскоре отошли достаточно далеко, чтоб Уэнсдей могла нахмуриться, недовольно поджимая губы. — Я так понимаю, ты нас поэтому с Бьянкой выгнала?

— Что? — так и не потеряв улыбку, Лариса лишь чуть хитрее прищурила глаза. — О чём ты?

— Гувернантка Синклеров. Что с ней, раз ты решила от нас избавиться? — зато сама Уэнсдей, ощущая яркую обиду, что её столь ловко обвели вокруг пальца, не могла поддаться на эту улыбку, даже если была в глубине души и рада за Ларису. Не так быстро.

— Ах, ты об Мэрилин. Мм… А что с ней? То, что я знала, какой конкретно подарок должен был прийти, не делает меня преступницей, милая.

— Ты знаешь её дольше, чем играешь со мной в игры, Лариса. Просто… почему не сказала сразу?

— О том, что возможно, есть вероятность, будто бы я наслышана о некой Лорел Гейтс, что покончила с собой, едва слухи о её связи с женщинами поползли в одном далёком городке? И о том, что я… была с ней знакома?

— При чём здесь… Стоп.

— Да. Она подстроила свою смерть и взяла другое имя, начав жизнь с чистого листа. И явно не знала, что едет не просто к Аддамсам, но и ко мне. К Ларисе некогда Миллер, с которая виделась пару раз, — и мисс Уимс становится серьёзнее, осматриваясь. — Она вначале испугалась, едва увидела меня. Думала, я выдам секрет. А после мы… Поговорили, — и улыбка, которая появляется на губах Ларисы, заставляет Уэнсдей чуть сморщиться, отводя взгляд, дабы увидеть ту, что вызывала точно такую же блаженную улыбку на её лице.

— Главное будьте обе осторожнее. И… я рада за тебя, Лариса, — обменявшись краткими улыбками, девушки направились обратно к гостям, где на Уэнсдей, что едва успела отреагировать, налетела Энид, хватаясь за предплечье.

— Почему Вы мне не сказали? — и утягивая за собой, даже не позволяя понять, что там именно не сказала Уэнсдей, совсем скоро Аддамс видит перед глазами… себя. С холста.

— Что… — она даже теряет дар речи, замечая, что пред ней объёмная картина, где изображена она и Энид. Картина, которую Уэнсдей точно не заказывала. Которую могла принять лишь от одного человека, который просто физически не мог… Хотя… Вмиг отводя взгляд в сторону, замечая слишком ярко улыбающегося Тайлера, что приподнял бокал, делая очередной глоток шампанского, она всё поняла.

Как и то, что в углу картины были инициалы. Т.К. И не ясно, то ли Торп решил своё имя наоборот написать, то ли имел в виду, что авторами являются Тайлер и Ксавье. В любом случае, она всё же усмехается, переводя взгляд на Энид, чьи глаза снова заслезились.

— Надеюсь, мой подарок не покажется чересчур ярким, — касаясь предплечья Энид, с улыбкой, которую многие здесь ни разу не видели, мягко протянула очередной платок, который обновила в грудном кармане, избавившись, к сожалению, от достаточно подсохших васильков, оставляя свежий букет в их спальне.

— Он прекрасен. Благодарю, мой супруг, — Энид явно наслаждалась тем, что происходило на глазах у людей, потому что уши Уэнсдей неосознанно всё же загорелись цветом, но… она не отвела взгляд, понимая, что любовь к Энид и от неё стоит того, чтоб показаться для кого-то слабой. Что, разумеется, было ошибочным суждением, ибо девушка стала ещё сильнее. Поэтому, наплевав на правила, слегка подалась вперёд, оставляя нежный, даже несколько робкий и слишком короткий поцелуй на её устах.

И пусть старое поколение чуть недовольно вздохнуло, множество из тех, кто был рядом, лишь улыбались, зная, что для Уэнсдей подобное слишком интимно. И в то же время, брюнетка наконец-то поняла, почему же Энид хотела рассказать подругам. Потому что именно в этот момент Аддамс едва ли сдерживалась, чтоб не крикнуть о том, как любит.

— Вы прекрасны. И я рад, что у нас останется картина, — Уэнсдей поднимает ладонь безумно смущённой Энид и оставляет поцелуй ещё и там. Без перчаток. Всё так же на глазах у всех. И лукаво улыбается, явно надеясь, что жена не заметит, как краснеет и её лицо. — Дайте мне пару минут, и я украду Вас в первый танец с мужем.

Энид лишь кивает, а после, переключаясь на картину, позволяет Аддамс с лёгкой ухмылкой подойти к Тайлеру. Что ж, его спасало то, что поцелуи с Энид действовали слишком хорошо, не давая ни повода злиться.

— Пока ты не начал ругаться, держи конверт. Ксавье прислал к свадьбе и просил передать вместе с маленьким подарком.

— Вы бы хоть предупреждали, — закатывая глаза и срывая восковую печать (Тайлер даже не читал, что там друг написал), Уэнсдей принялась внимательно читать письмо от этого… гения. И идиота.

«Здравствуй, мой друг.

Надеюсь, мой маленький презент пришёлся тебе по нраву. И твоей жене. Боже. Мне безумно горько от мысли, что я не увидел ни её, ни тебя у алтаря.

Но, что сделано, того не воротить.

Насчёт картины… Не ругайся на Тайлера. Он лишь слегка обновил имеющиеся у меня воспоминания о внешности твоей возлюбленной. Надеюсь, вышло и правда схоже.

Я ведь обещал, что нарисую тебя и твою жену. Я выполнил данное обещание. И надеюсь, однажды я увижу твою улыбку не только в своих набросках, но и за соседней кружкой.

Приезжайте когда-нибудь, Уильям. Вдвоём.

Ты спас мне жизнь. Надеюсь, Энид знает о том, насколько велико́ твоё сердце.

Твой друг К.

P.S. Напиши мне как-нибудь. Адрес может дать Тайлер.»

— Идиот, — но она не злится. Нисколько. В её душе наступил тот самый штиль, когда даже воспоминания яркой злости не могут заменить весь покой и… счастье.

— Вышло очень хорошо, признайся. И Энид счастлива, — Тайлер протянул бокал с шампанским, подмигивая другу в очередной раз, пока Уэнсдей прятала конверт во внутренний карман. И усмехалась, принимая бокал, понимая, что картина всё же от двоих друзей. От глаз Тайлера и кисти Ксавье.

— Вышло… хорошо. Он талантлив. Оставь мне адрес для писем, как будешь уходить. А теперь, — сделав пару глотков, отставляя бокал на столик, Уэнсдей глянула на свою любимую, что уже без намёка на слёзы разговаривала с отцом. Что ж, время Синклеров вышло, на сцену вступает Аддамс. — Мне пора выполнить данное Энид обещание. К слову, потанцуй тоже. Мисс Ватсон будет рада составить тебе компанию. — Уэнсдей не была параноиком, но… раз уж Энид называла подруг сёстрами, следовало бы позаботиться об алиби. Тем более, как она поняла, Дивина точно не во вкусе Тайлера. Как и Йоко никогда не станет любовным интересом Кента, что частенько танцевал с любимой сестры. Интересно, а знал ли об их секрете парень?

Это уже не важно. Просто… лёгкое предостережение.

И Уэнсдей крайне быстро оказывается рядом с Энид, успев до этого кивнуть музыкантам, что наконец-то добрались до них из часовни, да протягивает ей руку.

— Вы составите танец своему мужу, миссис? — Уэнсдей мягко улыбается, вспоминая, как полгода назад они уже танцевали вдвоём. Какие диалоги вели в месте, где все отдыхали.

Палочка Коха… Как занятно, что туберкулёз, что является болезнью, которая передаётся воздушно-капельным путём, заразил их друг другом.

И, что удивительно, Уэнсдей не хочет лечиться от любви. Ни за что. Энид — её подарок. Она не отдаст ту без боя.

— Мистер Аддамс, — выдыхая слишком наигранно для остальных, кто не умеет слушать, Энид вкладывает свою ладонь и пара прижимается друг к другу.

Звучит какой-то вальс, но девушки даже не вслушиваются в его ритм, позволяя вести сердцам. Они смотрят друг другу в глаза и улыбаются: Энид так, что затмевает солнце; Уэнсдей же лишь вторя ей, отражая свет, подобно луне…

Пара даже не замечает, как вокруг них совсем скоро закружились другие пары. Как Тайлер действительно пригласил Дивину, а Кент — Йоко. Даже Лариса танцует с мистером Синклером. Ничего не важно, пока карие омуты смотрят в голубые. Пока они вдвоём, теряясь в мирах друг друга и находя нечто личное. Интимное.

— Я не любил танцы из-за слишком близких касаний. Но вы, дражайшая супруга, заставляете меня желать танцевать до самой ночи, — Уэнсдей может сколько угодно скрываться за укусами, насмешками и ложью, но Энид видит суть. И знает, что девушка ей сказала правду. Видит в её глазах, насколько спокойно ей держать Энид столь близко. Насколько комфортно обмениваться теплом тел на глазах у всех.

— Вы мой первый партнёр, любимый супруг. Первый и единственный, — Энид заканчивает шёпотом, а после прислоняется к плечу своего «мужа». Сжимает ладонь чуть крепче, нарушая правила и законы, касаясь так близко, но… Это её день. Её праздник. Пусть каждый говорит и думает всё, что захочет. Тем более, разве должны её тревожить слухи за спиной?

— Я тоже люблю Вас, Энид, — Уэнсдей делится этим на ушко, старается прошептать так тихо, чтоб услышала только она. Чтоб это было их личным признанием.

Ведь Уэнсдей говорит так редко. Ведь Уэнсдей показывает лишь наедине, лишь тогда, когда знает, что на неё обращены только два голубых омута с этой маленькой капелькой коричневого. Жаль, что Уэнсдей не может похвастаться такой зеркальностью.

Они танцуют ещё пару вальсов, даже одну мазурку, тут же понимая, что после такого нужен перерыв.

К ним всё так же подходят люди. Они всё так же осторожно и будто тайно переплетают пальцы рук под столом, не обращая внимание, как многие лишь позволяют им играть в незаметность. Уэнсдей даже ест, понимая, что этот день забирает слишком много сил. Да и… Сложно не есть, когда Энид сидит рядом и крайне незаметно подкладывает ещё. И ещё.

Спустя время они снова начинают танцевать.

Постепенно людей становится всё меньше и меньше. Пока лишь самые близкие не кружатся вместе с ними. Пока Дивина и Йоко не позволяют себе будто бы шутливый вальс вдвоём.

Пока небо не краснеет, недвусмысленно намекая на то, что вечер наступил так стремительно, а впереди лишь долгая ночь, что укутает всех своим майским теплом.

Несмотря на то, что Энид и Уэнсдей озаботились дополнительными комнатами, подготовив те для ночёвки гостей, все решают уехать. Даже мистер Синклер, давая молодым время наедине.

И девушки провожают всех. Закатывают глаза на пожелание доброй ночи от Йоко, принимают напутствие об осторожности во время медового месяца, а после, абсолютно уставшие, входят в их дом.

Но… Видимо устали они лишь от людей, да и то морально, потому что едва супруги поднялись на второй этаж, уже возле их спальни, Уэнсдей мягко обняла жену за талию со спины, проводя носом по её ушку.

— Ты моя… — её голос пусть и потерял наигранные мужские нотки, звучал хрипло, вынуждая Энид покрыться мурашками и откинуться без страха на чужое плечо. — Как ты себя чувствуешь, Энид?

В такие моменты становилось радостно, что Бьянка жила в другом крыле, потому что снова краснеть от её ухмылки сил точно не было.

— Уже намного лучше… А ты? Как ты себя чувствуешь? Не устала? — Энид тает в таких крепких руках, мягко проводит по ладоням, желая явно коснуться большего. Она специально приберегла силы для ночи. Но сможет и уснуть, если Уэнсдей всё же устала.

Они никому ничего не должны доказывать. Теперь только они сами вольны решать, что делать и когда.

— В какой-то момент я едва ли сдержалась, чтоб не достать мушкет, дабы распугать оставшихся гостей и скорее оказаться рядом… Теперь же… — Уэнсдей чуть отстраняется, чтоб распахнуть дверь и впустить в комнату (что пропахла васильками) Энид да снова прижаться сзади. Ещё желаннее, ещё отчаяннее, склоняясь к её ушку с обжигающим шёпотом. — Миссис Аддамс, как Вы смотрите на то, чтоб я, как Ваш муж, избавил столь уставшее тело от этого платья и показал, как тосковал?

И Энид роняет тихое мычание, сполна понимая некую резкость, тоску и жадность, с которой Уэнсдей водила руками по талии, скрытой тугим корсетом. Кажется, только сейчас Энид осознала, насколько крепко тот затянут, лишая её дыхания. Или это от возникшего жара, что подарили такие слова её возлюбленной?

— Мне нравится… Как это звучит из твоих уст… Специально сдерживалась, чтоб только в спальне так назвать? — и несмотря на взаимное желание, на то, что платье не просто снять хотелось, а разорвать, Энид чуть шутит, ноготками царапая руки Уэнсдей. Задирая её рукава, дабы ещё больше кожи ощутить. Пустить мурашки.

— Да. Не хотелось вызывать стон прилюдно, — и она заботливо одной рукой, совсем осторожно, развязывает эти розовые ленточки, укладывая на рядом стоящий стол. Убирает тут же волосы в сторону, чтоб губами пробежаться по сладко пахнущей коже, которую тут же лизнула, не в силах сдерживаться от ничуть неутолимого голода. — Так миссис Аддамс позволит мне позаботиться о ней? — снова шёпотом, снова на ушко, заставляя Энид ощущать, как ноги подгибаются, не в силах совладать с дрожью, что возникала от одного лишь голоса и незатейливых поцелуев. Касаний.

— Пожалуйста… Я позволяю тебе всё, — и одно Энид поняла точно — им нельзя было брать такой большой перерыв после того раза. Потому что её нутро уже свело желанием. Потому что платье хотелось попросту задрать, дабы тонкие и длинные пальцы Уэнсдей приласкали в запретном месте. Чтоб выбили из неё весь дух, заставляя вновь и вновь мять оставшуюся одежду и простыни. Чтоб нижнее белье окончательно испортить.

— Дыши, Энид… — Уэнсдей, которая, судя по шуму, слишком легко избавилась от своего пиджака, кидая на стул, слегка отстранилась, проводя кончиками пальцев по скрытому сейчас позвоночнику. Явно игралась, столь мучительно медленно водя по нитям в корсете. — Я не позволю нашему голоду испортить первую брачную ночь.

— Откуда в тебе столько выдержки? — Энид руку в сторону отставляет, решив держаться за стол, вмиг чуть царапая поверхность ноготками, жалея, что впиться сильнее не может. У самой Энид, как мы можем наблюдать, выдержки хватает сейчас только на то, чтоб стоять, позволяя Уэнсдей колдовать над телом.

— Теперь я точно знаю, что не отдам тебя никому без битвы. И тебе от меня не скрыться, — Уэнсдей тут же дёргает за узелок, давая Энид возможность дышать намного свободнее. Корсет мягко складывается на стол, а после Аддамс ведёт кончиками пальцев, будто играя на рояле, от запястья напряженной руки возлюбленной к её плечу. Слегка царапает шею, с лёгкой улыбкой отмечая громкий выдох. Она скучала по своей действительно музыкальной паре.

— Раньше были сомнения? — Энид млеет от ласки, настолько незатейливой, что должно бы и стыдно от реакции стать, но… К чёрту. Она наедине со своей возлюбленной. С Уэнсдей, которой доверяла слишком сильно.

— В тебе? Нисколько, — девушка проводит уже двумя ладонями по спине своей благоверной, цепляет оставшиеся нити, что платье удерживают, пускает жар от талии и… оставляет на ягодицах, приближаясь к алому ушку Энид, что могла бы озарять эту комнату даже в начавшихся сумерках. — Ты прекрасна, Энид Аддамс.

Некогда Синклер вздрагивает всем телом и рождает более шумное мычание, ощущая касания намного ближе к месту, что горело в ожидании более храбрых касаний. Они достаточно изучили тела друг друга, чтоб сейчас не краснеть от знания, что тебя желают. И краснота ушей лишь от ранее выпитого алкоголя и от того, насколько же сама Уэнсдей пьянила этой игрой.

— Я не устану слушать тебя, Энид, — и блондинка вновь по столу проводит, создавая дополнительный звук в спальне, на что Уэнсдей лишь усмехается, сжимая мягкую плоть в своих руках сильнее. — Нетерпеливая… Как хорошо, что ты уже в одном помещении с почти доктором, — брюнетка всё же отпускает филейную часть, наконец-то цепляя нити, что из последних сил сдерживают её любимую в этом прекрасном платье, которое нельзя было ни в коем случае испортить.

Каждое ослабление дарило Энид ощущение губ Уэнсдей на своей шее. Открывающихся плечах, позвоночнике и самом крае лопаток. И в момент, когда платье упасть должно было, Аддамс ещё и укус оставляет, тут же осыпая место несколькими нежными поцелуями. Она могла бы объяснить своё действие, вновь открыть рот и сказать, насколько же ещё утром мисс Синклер схожа со сладким. С чистейшим мёдом, который с непривычки мог бы и скулы свести. Но Уэнсдей лишь молчит, нежа возлюбленную и помогая ей избавиться от тяжёлого платья, тут же вешая его на заранее подготовленный манекен.

На Энид остаётся один лишь нижний, действительно мягкий корсет и короткие шорты. Всё то, что Уэнсдей лично подарила, заказав заранее специально для возлюбленной. Её сердца. Её души. И губы снова прижимаются к сладко пахнущей коже, пока руки притягивают вновь поближе за талию. Пока Аддамс водит большим пальцем, достаточно приподнимая ткань, дабы в последствии пылающей кожи коснуться.

Диалоги не важны. Уэнсдей и без слов, даже без взгляда этих голубых глаз, прекрасно уже читала тело Энид. Видела каждую дрожь и реакцию, а потому медленно ладонь по остаткам одежды вверх подняла, накрывая грудь пока так. Неспеша. Распаляя настолько, чтоб Энид забыла обо всём, что было в её жизни до этой спальни. И, продолжая удерживать второй рукой, мягко полураскрытыми губами по ушку возлюбленной провела, оставила поцелуи за ракушкой, по линии челюсти, вынуждая миссис Аддамс слегка повернуть голову, дабы их губы наконец-то соединить.

Неторопливо. Глубоко. Влажно настолько, что ранее лишь от одной мысли о подобном можно было тепловой удар поймать, но не сейчас… Сейчас это не смущает нисколько, позволяя девочкам быть искренними друг с другом. Уэнсдей медленно поворачивает девушку к себе, тут же снова цепляется за ягодицы, а после усаживает на стол, вынуждая проронить первый, пусть и тихий стон, смешанный с удивлённым взглядом.

— Надо снять твои чулки… Ты не против? — отмечая, что Энид всё же смущена, а её плечи двигаются слишком быстро, явно стараясь восполнить кислород в крови, что медленно оказывался отнюдь не в голове, становилось ещё жарче.

— Ты удивляешь меня… Но я не могу отказать в таком… трепетном порыве, — в момент голос становится более хриплым от дыхания, что уже давно не через нос осуществлялось, поэтому Энид старается сглотнуть, вмиг пробегаясь влажным языком по уже высохшим губам.

— Как любезно с Вашей стороны, — и Уэнсдей лично склоняется к этим губам. Увлажняет те, прикусывает даже, стараясь хотя бы через поцелуй спустить безумную жажду этой девушки, которая переполняла её тело. Не помогает. Две девушки возбуждаются ещё сильнее, норовя коснуться кожа к коже. Прижаться так сильно, чтоб молекулы соединились, действительно не позволяя никому их разделить.

Руки Энид с лёгкой дрожью, вызванной точно не стрессом, оказываются на рубашке, принимаясь осторожно освобождать пуговицы и тело благоверной, дабы вмиг прикоснуться к ключицам, впиться ноготками в плечи, прижимая ещё ближе. Ещё требовательнее.

Уэнсдей и сама едва сдерживается, чтоб руки по бёдрам, которые ласкала, не поднять выше, прижимаясь к явно испорченным шортам со всем желанием. Разрывая прямо по шву, чтоб скорее в желанной влаге оказаться, лаская до настоящих криков. Но она лишь ласкает бёдра. Лишь ткань выше приподнимает, чтоб сжать ощутимо, впиться пальцами до будущих следов. Хотя, несмотря на светлую кожу Энид, следы на ней крайне редко оставались надолго и так ярко, как, совсем не собственник Уэнсдей, желала.

Пусть их никто не увидит, она бы… Желала дарить Энид побольше воспоминаний.

Вот и отрывается, обхватывая её за подбородок и несколько резко чуть в сторону отводя, дабы губами и зубами по любимой коже пробежаться, с наслаждением отмечая, как её нетерпеливая девочка сильнее в плечи впивается, делится всеми эмоциями доступным способом наряду со стонами, что становились смелее и громче. Приятно били по ушам, подобно нотам скрипки.

И, дабы саму себя более не выводить, Аддамс всё же чуть отстраняется, понимая, что сделать желанный шаг назад не предоставляется возможным, ибо Энид обхватила её тело ногами, явно желая подольше сохранить контакт.

— Будь моей послушной девочкой и позволь позаботиться о возлюбленной, — Уэнсдей трепетно ласкает по её щеке, убирает уже заметно растрепавшиеся светлые волосы с лица, позволяя заметить не привычный голубой взгляд, а настоящую глубину океана, куда саму столь усиленно затягивает. Но Энид, резко убирая руки обратно на стол, впиваясь в него до слабого треска кромки (кто знал, что девушка настолько сильна), лишь разводит ножки, позволяя Уэнсдей сделать бодрый шаг назад и снять с себя надоедливую, слишком плотную, рубашку, оставаясь в одних крепко затянутых бинтах, да брюках. Но всё постепенно.

Так же постепенно, как оказавшаяся на коленях Аддамс, что вмиг нежно провела по икре Энид, вынуждая ту голову назад запрокинуть и тяжело выдохнуть в потолок, явно смыкая глаза, не в силах смотреть на Уэнсдей в подобной позе.

Сама же девушка лишь массировала явно уставшие ножки. Медленно поднималась выше, чтоб с довольной усмешкой провести по самой кромке чулок, тут же ощущая и дрожь, и явно полюбившиеся мурашки, возникшие от контраста температур. Она, склоняясь ближе, медленно один снимает, по пути осыпая кожу поцелуями, лаской и любовью, которую не в силах передать даже миллиарды поцелуев на каждом миллиметре тела Энид.

Уэнсдей терпелива. Расчетлива и уверена, несмотря на то, что желание уже настолько ярко пылает в груди, будто вот-вот прожжет её бинты и кожу с костьми, показывая пылающий орган, поэтому первую туфлю снимает также медленно, ставя рядом со столом. Повторяя со второй ногой те же действия, её нос ловит слишком заметный аромат возбуждения, а после, сдавшись лишь на один взгляд, отмечает влажную ткань нижнего белья Энид. И это срабатывает как спусковой крючок, снимая абсолютно все запреты, поэтому одна из ладоней оказывается под свободной тканью, через пять секунд оказываясь рядом с пылающим центром.

— Ты вот-вот испортишь мой план, милая. Останови меня, — Аддамс второй рукой чуть надавливает на поясницу Энид, вынуждая ту оказаться на самом крае стола, а после сквозь одежду прижимается ко второму бедру, пробегаясь зеркально поцелуями по месту, где только что прошлась пальцами.

— У тебя есть… план? — Энид ноготками вновь по столу ведёт, да слегка опускает голову, чтоб с новым стоном вернуть ту снова к потолку. — Ты хотела помочь… Помоги мне, Уэнсдей… Пож… Пожалуйста.

И у Аддамс от этого тона, оттого, что аромат этой девушки действовал не хуже афродизиаков, про которые как-то уже бывшие однокурсники рассказывали, посетившие не один дом терпимости, срывает все планы, вмиг стягивая предпоследний элемент одежды на своей возлюбленной.

Она двумя руками раздвигает её бёдра, действует так распутно и нагло, резко, тут же прижимаясь к манящему блеском центру губами.

И раздавшийся довольный стон Энид лишь поощряет действовать. Лишь подливает масла в и без того пылающую душу Уэнсдей, вынуждая крепче сжать пальцами мягкую плоть бёдер, прижимаясь так близко, что даже воздух не всегда удавалось взять.

Она ласкает известный уже клитор самым кончиком языка. Тут же переключается, слизывая многочисленные соки от самого входа, стараясь и туда проникнуть как можно глубже. Приласкать изнутри, с наслаждением вкушая всё то, чем столь активно делилась её любимая, без единой возможности это контролировать. Даже если бы могла — не стала.

Уэнсдей отстраняется лишь на мгновение, делает глубокий вдох, чуть прикусывает язык, а после возвращается к клитору, позволяя Энид не просто сидеть на краю стола, а лечь на него, впиваясь двумя руками в её волосы.

Энид возбудилась слишком легко от настолько точных действий Уэнсдей. И блондинка сполна понимала, что даже это отклонение от плана вряд ли заставит Уэнсдей полностью его забросить. Это лишь маленькая передышка, чтоб было легче дождаться момента, когда обе девушки окажутся на постели, где и начнётся основное действие.

Миссис Аддамс же, выстанывая в потолок то имя Уэнсдей, то попросту звуки, старается хотя бы не нарушить своими движениями весь тот порядок, что был на столе возлюбленной. А главное — не сбить так невовремя оказавшиеся поблизости чернила, пачкая не только пол, но и брачный костюм возлюбленной.

Уэнсдей же, откровенно говоря, уже было всё равно на свои брюки. Поэтому она и стала в них на пол. Поэтому и чуть ёрзала, надеясь, что слабая боль сможет позволить ей снова думать головой, действуя по остаткам плана, который разрушился самым прекрасным образом.

Она вновь и вновь пробегается одним лишь языком по клитору. Ласкает половые губы, достаточно быстро, ощущая давление в волосах, возвращаясь к самой требовательной нервной точке в данный момент.

Поэтому, когда Энид заканчивает, выгибаясь и едва ли не снимая с неё скальп, Аддамс встаёт не скоро, возвращая собственное дыхание в норму, слыша, как хрипло дышит её любовь.

— Надеюсь, моя маленькая оплошность позволит тебе дождаться настоящего начала? — Уэнсдей кончиком пальца стирает остатки сока со своих щёк, да запускает в рот, приподнимая уголки губ. — Иди ко мне, mon amour.

Аддамс помогает Энид вновь сесть на столе, нежно проводит по её лицу, убирая уже влажные пряди, открывая глаза, в которые смотрела со всем теплом и нежностью, которые всё ещё училась проявлять рядом с этой девушкой.

— Я слишком соскучилась по тебе… Даже не поцелуешь? — дыхание Энид постепенно возвращалось в норму, позволяя вновь показать ту хитринку, что раз за разом переворачивала все внутренности Уэнсдей, вынуждая ловить каждую секунду данной эмоции, этих волшебных изменений.

— Раз моя жена желает, — и, мягко приподняв её подбородок, Уэнсдей и правда прижимается к губам. Старается действовать осторожно и терпеливо, нежно, однако… Энид точно была другого мнения, ибо она, осторожно сняв резинку с волос любимой, зарывается всеми пальцами в её волосы и прижимает к себе поближе, и целует жарко. Слизывает остатки собственных соков, углубляет поцелуй, начиная битву, в которой с наслаждением бы проиграла, если это означало, что Аддамс будет рядом. Что продолжит так же касаться, удивлять и любить.

Уэнсдей отвечает на поцелуй, но, понимая, что Энид лишь ещё больше разгорается, несколько болезненно прикусывает её губу, вынуждая отстраниться. Что Энид приняла крайне негативно, попытавшись вернуть губы Аддамс силой и недовольным стоном, потягиваясь вперёд.

— Тш, не торопись, — но Уэнсдей непреклонна. Потому мягко отнимает ладони Энид и, оставив на пальчиках трепетные поцелуи, убирает те на стол, позволяя своим рукам вновь оказаться на теперь уже обнажённых бёдрах, мягко ведя к всё ещё скрытой талии.

Она улыбается, отмечая недовольство в безумно тёмно-синих омутах, но лишь медленно снимает нижнюю петельку, сразу кончиками пальцев по бархатной коже проходясь.

Уэнсдей снова замедляется. Соединяет в себе нежность, слишком яркое желание, что невозможно было не заметить, да незатейливую ласку, что одинаково работала на девушек, портя и брюки. Надо бы снять, но Уэнсдей слишком сконцентрирована на своей возлюбленной, чтоб заняться собственными проблемами.

Последняя петля оказывается освобождена и, откладывая этот корсет в сторону, вмиг проводя по рёбрам Энид вверх и вниз, лаская чуть грубыми подушечками и щекоча короткими ногтями, Аддамс ловит эмоции на чужом лице. Наслаждается тем, как брови ниже опускаются, а белоснежные зубы впиваются в нижнюю губу, тут же, едва всё ещё слегка прохладные ладони оказываются на груди, выпуская её из захвата, роняя очередной стон и странную попытку сжать бёдра, встречаясь с проблемой в виде слишком близко стоящей Уэнсдей.

— Отпусти этот несчастный стол и возьмись за мои плечи. Моя жена явно устала, так позволь донести до постели? — и, понимая, что таким образом окажется крайне близко к почти обнаженному торсу Уэнсдей, Энид быстро выполняет просьбу-приказ, тут же ощущая, как в бёдра крепкой хваткой вцепились руки благоверной, что без усилий подняла её со стола, спокойно направляясь к постели, укладывая туда миссис Аддамс.

Сама же Уэнсдей успела только присесть, когда Энид, явно уставшая от игр, нагло седлает одно бедро, бесстыдно прижимаясь влажным центром к грубой ткани, позволяя той впитать в себя соки и показать Аддамс, до чего же довела.

Видимо, даже трёх кульминаций за сегодня будет мало. Как бы им не проспать свой рейс.

— Ох, Энид… Ты испортила мои брюки… И что мне с тобой делать? — стараясь не терять ту нотку, которая, как она отметила, слишком легко доводила Энид до грани, Аддамс, всё же тяжело сглотнув действительно вязкую слюну, убрала собственные руки назад, выгибаясь.

— Коснись меня. Ты обещала помочь, — Энид требовательно касается руки Уэнсдей, явно пытаясь прижать ту к настолько желающему касаний центру, но встретила лишь сопротивление, которое вызвало у неё лёгкое движение бёдер и скулёж.

— Я бы с радостью помогла, но… — Аддамс всё же чуть меняет вес, держась на одной руке, пока второй вела ладонь Энид к её же центру, смотря с воистину дьявольской усмешкой. — Можешь научить меня?

— Аддамс, — откровенно рыча, чуть вздрагивая, когда ощущает ладонь Уэнсдей, что направила пальцы возлюбленной к её же центру, Энид закатила глаза, выгибаясь.

— Доведи себя для меня, Энид. Хочу вдоволь посмотреть, насколько сильно ты можешь ещё испортить мой костюм, — казалось, это не должно было заводить, но… Уэнсдей видела, как сбивается дыхание Энид, замечала, как та сводит от переполняющего желания бёдра, крепче обхватывая её ногу, явно неосознанно создавая себе дополнительную стимуляцию, в то время как у Аддамс вообще крышу сносило от этого вида.

Энид, сидящая будто богиня, вполне могла бы стать идеальной моделью для какого-нибудь художника, вмиг обретя славу, но… Аддамс не собиралась делиться, поэтому, желая чуть подтолкнуть свою возлюбленную к ещё большему грехопадению, направляет её пальцы своими, кружа над клитором.

— Уэнсдей, — Энид выгибается ещё больше, даже чуть приподнимается от ощущений, но точно не планирует сбегать, уже лично лаская себя так, как хотела. Быстро, нетерпеливо, явно желая получить разрядку ещё сильнее, нежели на столе.

И Уэнсдей остаётся лишь тяжело сглотнуть, медленно приподнять свою руку, проводя по белоснежному телу любимой жены. Приласкать, отправляя ещё больше импульсов желания между ними, отмечая, что… Энид распахнула глаза. Что Энид смотрит прямо в её душу, показывая всё жаркое желание, что отчаянно плескало, едва ли они поднялись к комнате. И что становилось всё опаснее, явно в силах спалить кого-то лишнего, но только не девушек, что с наслаждением согревались в этом Адовом пламени.

Аддамс запоздало осознаёт, что слышит не только своё сбитое к чертям дыхание, не только стоны Энид, но и эти влажные звуки, что так безбожно и нагло рождает возлюбленная, лаская себя в такой позе. Уэнсдей немного жалеет, что не успела зажечь свечи, дабы рассмотреть каждую каплю, что оказывает на её брюках. Чтоб заметить, насколько пальцы Энид блестят, подводя себя к ещё одной кульминации. Она тяжело сглатывает, когда слышит гортанный стон. Когда видит, как Энид выгибается подобно струне, впиваясь второй рукой в её бедро, вынуждая смотреть без моргания, будто загипнотизированная.

— Энид… — хочется прервать этот греховный акт самоудовлетворения, уложить Синклер на лопатки и сменить её активно работающие пальчики своими. Проникнуть в самое нутро, касаясь явно пылающих мышц, что каждый раз сводили с ума своей силой и реакциями. Но Аддамс лишь загнанно дышит, лишь ощущает, как дрожит собственное нутро, кажется, грозясь довести и её саму до кульминации одним лишь видом. И боится моргнуть, боится упустить хотя бы один момент, одну дрожь мышц и лишить себя столь откровенной картины. Прекрасной. Сводящей с ума.

— Уэнсдей… Уэнс… — Энид хнычет, всё же прикрывает свои глаза, двигает пальцами более активно, чуть поддаётся бёдрами, да дышит сквозь рот, привлекая внимание тёмных глаз ещё и к этим соблазнительным губам, явно маня сорваться и поцеловать. Но Аддамс лишь вздрагивает, ощущая, какой же узел возник внизу живота. И насколько же влажными стали брюки не только в районе бедра. Абсолютно испорчены, но ей всё равно. Она ждала подобного, поэтому… Лишь наслаждается, крепче обхватывая дрожащую грудь Энид и впиваясь в ту, вмиг отмечая, как зависла любимая.

А спустя мгновение явно расслабленное тело оказывается поверх её, утыкаясь носом, пуская загнанное дыхание по чувствительной шее и ушку.

И Уэнсдей крепко обнимает. Впивается руками в плечи, осыпая поцелуями, оглаживая и нежа.

— Ты такая красивая… Я была на грани, чтоб не сойти с ума, желая коснуться тебя…

— Это взаимно, Уэнсдей… Наверное, завтра мне будет немного стыдно, но не сейчас…

— К чёрту стыд. Ты… — но Уэнсдей запинается, едва ощущает усмешку Энид и то, как её рука начинает расстёгивать брюки. — Что ты делаешь?

— Я хочу услышать твои стоны. Аддамс всегда же получает то, что хочет, верно? — чуть приподнимаясь, позволяя увидеть несколько уставшую, но эту чертовски хитрую улыбку, Уэнсдей аж рот от удивления распахивает, когда всё ещё влажные пальцы Энид скользят по её низу живота и лобку, вмиг накрывая слишком влажный клитор.

— Энид… — Уэнсдей ощущает, как от долгого ожидания и перенапряжения у неё дрожат губы, да выгибается чуть, толкаясь навстречу уверенным касаниям возлюбленной. Дарит ей первый стон, что было слишком легко получить после просмотренной сцены.

— Громче. Порадуй свою миссис Аддамс, — Энид, явно слишком разогревшись, водит по нервному бугорку сразу двумя пальчиками, а после, немного спустившись, осыпая поцелуями плечи Уэнсдей, проникает внутрь.

Уэнсдей вновь стонет, прикрывает на мгновение глаза, но тут же распахивает те, следя за яркой ухмылкой Энид, которая, даже не давая привыкнуть должным образом, слишком легко и быстро набирает темп. Слишком резко двигается, цепляя ребром ладони чувствительный клитор, который посылал ещё больше удовольствия по венам Уэнсдей.

И она бесстыдно выгибается, подставляется под влажные поцелуи Энид. Под её укусы, попытки засосы подарить, чуть ноги расставляет, приподнимая, как могла, таз, лишь бы ещё глубже ощутить. Лишь бы позволить Энид довести себя так, как ей хочется.

— Знаешь… — она языком ушко обводит, заставляя Уэнсдей согреться настолько сильно, что кажется температура Энид теперь ниже, посылая ещё больше импульсов, снимая всё напряжение, которое Аддамс планировала игнорировать так долго, как только выйдет. — Я ведь могу отомстить тебе за все сегодняшние игры и прекратить…

— Энид… Нет… — Уэнсдей даже глаза распахивает, цепляется за плечи, зарывается в волосы, вынуждая рядом с собой быть и дрожит всем телом, ощущая, насколько же она быстро сдастся, если Энид не выполнит свою угрозу.

— Ты такая желающая меня… Неужели в твоём плане не было варианта, что я перехвачу игру? — Уэнсдей может лишь постанывать, выгибаясь сильнее, чтоб Энид ещё глубже оказалась, касалась и дальше, ласкала её внутри, даря испарину по всему телу и сбивая дыхание сильнее, чем бег в эту зиму, пока ещё курила. И Аддамс, понимая, что среди этих стонов не может найти в себе силы ответить, даже умолять не останавливаться, лишь головой отрицательно машет.

А Энид усмехается. Проводит по её губам кончиком языка, тут же накрывая в жадном поцелуе, лишая последних остатков воздуха. Лишая Уэнсдей знаний и сдержанности. И даря то, ради чего конкретно они решили проводить брачную ночь. Удовольствие.

Оно пронзает Уэнсдей нейролептиком, чем-то явно смертельным, вынуждая сердце остановиться на полминуты, вынуждая замедлиться весь мир, выгибаясь и взрываясь от быстрых толчков Энид.

Брюки точно испорчены. Плевать.

Энид, видя, что Уэнсдей находится слишком глубоко в удовольствие, лишь нежно и заботливо ласкает её, стаскивает брюки с расслабленного тела, да, слизав соки с пальцев, обвивает её тело, обнимая даже ногами.

Поэтому, когда брюнетка наконец-то распахивает глаза, не сразу осознаёт, почему не видит макушку прямо перед собой, но благо быстро находится Энид, в одно мгновение обхватывая её своими руками в крепких объятиях и утаскивая в нежных и любящий поцелуй.

— Никогда не устану доводить тебя. Ты становишься такой расслабленной, Уэнс, — нежно проводя по щеке Аддамс, которая тут же прижалась к ладони губами, осыпая каждый миллиметр, не боясь показаться какой-то странной, Уэнсдей лишь усмехнулась.

— Миссис Аддамс, а Вы ещё более жадная, нежели Ваш «супруг», — она беззлобно усмехается и оставляет ещё один поцелуй на её губах, пока не выскальзывает из объятий, нависая над Энид с ухмылкой. — Но мой план ещё даже не на половине…

***

На следующий день девушки едва ли не опаздывают на поезд, слишком много времени проводя в постели. Если бы не Бьянка, знающая о планах Уэнсдей на медовый месяц, они бы проснулись слишком поздно, но всё в порядке.

Всё в порядке, несмотря на то, что Уэнсдей приходится достать рубашку с самым высоким воротником, ибо Энид ночью оставила слишком яркие следы. Всё так же в порядке, пусть Бьянка и ярко усмехается, отмечая эту изменившуюся деталь гардероба, что точно не подходила по погоде.

Они проводят в поезде половину дня, а после, прикрыв глаза Энид той самой розовой лентой, Аддамс позволяет снять ту тогда, когда резкий ветер слишком сильно бил в лицо.

— Твои глаза напоминают мне об океане, Энид. Дарить тебе зеркало, чтоб ты смогла увидеть себя моими глазами, слишком банально, поэтому… — тут же ощущая крепкие объятия, что едва ли не сбили Уэнсдей с ног, что было весьма опасно, так как для обширного вида та отвела их на одну из скал рядом с бескрайним океаном, она обняла столь же крепко в ответ, абсолютно не думая о том, что и кто подумает про них.

— Я люблю тебя, мистер Аддамс.

— А я люблю Вас, миссис Аддамс.