Меняется

Благодаря своему богатому опыту я знал, насколько меняется человек, когда перед лицом появляется дуло пистолета. Его охватывает животный страх, заменяющий абсолютно все остальные чувства. Никто на самом деле не хочет умирать, даже если смертельно устал от жизни. Я видел, как этой встроенной под корку черепа настройкой часто пользуются криминальные элементы, дела которых мне приходилось изучать. Сам же я не пользовался этим знанием, пока…

Пока меня не уничтожили. Не выпотрошили морально, пытаясь убить, сломить, заставить навсегда остаться во тьме психиатрической больницы, забрать у меня всё, что есть — рассудок и репортажи, которые не просто работа, а неотъемлемая часть моей личности.

У меня не было карабина или хотя бы пистолета, но внутри моего тела пряталось нечто более зловещее и необъяснимое, более смертоносное и не дающее ни единого шанса на спасение. Нечто, что я слабо мог бы описать самостоятельно, за меня это сделали твари-создатели. Облако нано-ботов — Вальридер. Призрак. Теперь это нечто можно было назвать Майлзом Апшером, то есть мной.

«Было не страшно впускать в себя то, что меня ненавидит», — голос появился в моём сознании вместе с ощущением наполненности мозга какими-то посторонними идеями, мыслями и целями. Нано-боты на то и были созданы, чтобы без препятствий пропитывать собой клетки, завладевая контролем. Теперь мне принадлежали эти чужеродные остатки сознаний прежних носителей Вальридера, приходилось с этим мириться точно так же, как и со зверской жаждой крови и насилия, принадлежащей самому облаку запрограммированных на агрессивные действия роботов. И укрощать это внутри себя приходилось учиться быстро.

Но не всё удаётся с первого раза.

Стены Маунт-Мэссив остались позади, когда ноги машинально несли меня вперёд, к главным воротам. Я ничего не видел, хотя окружение заливало яркое сентябрьское солнце, чьи лучи убийственно разъедали привыкшее к темноте зрение, а, может, это Вальридер недовольно заставлял меня закрывать веки, впервые увидев естественный свет. Отодвигая назад облепляющие сознание вопросы, я старался просто двигаться непрерывно, остановка сейчас означала бы окончательное врастание в бездну этого привычно жуткого места, хотя было глупо полагать, что я вышел из больницы хотя бы на половину тем же человеком, каким был.

Сверкнувшие фары внедорожника привлекли внимание сразу же. Взметнувшаяся внутри агрессия задушила в одно мгновение, и власть над Вальридером ускользнула. Чёрное облако метнулось за похитителем моего джипа. Странно, что это нано-существо исполняло волю носителя, которая вполне могла идти в разрез с его установками. Больно ударяясь затвердевшими от нагрузки стопами об асфальт, я побежал за проломившей железные ворота машиной. В лёгких не было ни капли мокрого, дышал и болезненно растягивал иссохшие пузырьки, чем изрядно наслаждался потому, что это давало надежду на то, что я всё ещё живое существо.

Вальридер вцепился в багажник обоими отростками, которым зачем-то придавал форму человеческих рук. Его сил было вполне достаточно, чтобы заставить тяжёлый внедорожник остановиться, пробуксовывать на месте и стирать шины на неистово крутящихся колёсах. Вор прибавлял газу в попытке оторваться, спасти свою дешёвую жизнь. Жизнь любого, кто вышел из Маунт-Мэссив, не стоила ничего. Пропащие люди, и я такой же. Поэтому мне было не жаль этого несчастного, что обрёл было слабую надежду на спасение.

Когда я оказался на переднем пассажирском сидении, вор с испуга бросил педали и замахнулся для удара. Вновь слившийся со мной Вальридер среагировал быстрее моего одурманенного сознания и перехватил руку, сминая четырьмя пальцами сильнее, чем я когда-либо мог пятью. Крик несчастного напомнил, что стоило сохранить себе живого личного водителя: я не был уверен, что в рассудке вести машину.

Человек меняется, когда на него наводят дуло пистолета, но сильнее всего он искажается, переставая быть человеком, когда наводишь на него руку, что дымится чёрным облаком смертоносных нано-ботов.

— Одно движение против — и мы разорвём тебя на куски.

Я никогда не видел, чтобы лица молодых людей так мгновенно каменели, а зрачки уходили из глаз вовсе. Только карие радужки остались ровными кругляшками на покрытых лопнувшими капиллярами белках. Вонзившись в них четырьмя глазами, мы были готовы в любой момент… я был готов отпустить волю, впрочем, не был уверен, что Вальридер не сорвётся сам, как уже было, когда он убил паскуду Вернике и того парня в чёрном костюме, который сидел у парадного входа. Погодите…

— Тот раненый в холле. Он напал на тебя?

Вор не реагировал, смотря нечитаемым и немигающим взглядом, напоминая мертвеца больше, чем я сам. Судя по одежде это был пациент, помятый и израненный — стойкий запах его крови успел пропитать воздух в салоне — но слишком хорошо сохранившийся, без швов на теле, со всеми конечностями, с кожей здорового смуглого цвета. Рассудок. Был ли он в нём? Или это иллюзия, что человек передо мной способен на что-то, кроме разделывания чьего-то трупа? В любом случае, точно не моего.

Я лишь подумал, что не хочу ничего проверять, как Вальридер метнулся тенью вперёд. Вряд ли вор мог его видеть, но он дрогнул, выставляя руки вперёд слишком быстро, научено и удивительно собрано. Даже я замешкался, ведь вновь не смог уловить сознанием тот миг, когда потерял контроль над роботами.

— Майлз! — вскричал человек. — Майлз Апшер! Пожалуйста!..

Вытянутая перед собой рука сама конвульсивно сжала пальцы. Меня вытянуло из дыма неосознанности резко и без возможности безболезненно понять хоть что-то. Голову словно разрезали надвое, и тошнота кислым запахом ударила изнутри по ноздрям. Усилием втянул в себя Вальридера, не зная, как это сделал и зачем, ведь я хотел устранить помеху. Но моё имя. Этот человек знал моё имя.

Слышался его усердный кашель, пока я дергано открыл дверь салона и выкинул своё туловище наружу, опустошая себя от прозрачного желудочного сока. Мерзкая жижа одновременно текла через нос и рот, а когда иссякла, позывы не прекратились, и я был готов поклясться, что сейчас выплюну половину органов, которые чудом из меня не вынул какой-нибудь из пациентов психлечебницы.

Когда тело устало от судорог и хаотичных сокращений мышц, я мутным взглядом огляделся. Мы всё ещё были недалеко от пробитых ворот, при этом машина тихо катилась назад, вскоре собираясь наехать на острые железные пруты. Я всунулся обратно, громко хлопнув дверью, и лихорадочно схватил чужую руку. Говорить ничего не пришлось, пришедший в себя парень взялся за руль и продавил педали, рвано трогаясь, оставляя ещё один след жжёных шин на асфальте. Догадливый или научился в Маунт-Мэссив?

Как мог, я подавил Вальридера: нас везли подальше от Ада, а, значит, убить водителя — быть крайне нерациональным существом. Самопроизвольно зашипело радио, вылавливая волну из сотни обрывочных и слабых сигналов, что специально глушились на территории лечебницы. Оранжево-красные всполохи, пробивающиеся между ветвей голых деревьев, бегали по капоту, приборной панели и исцарапанным рукам незнакомца. Пятипалый, сука.

Я присмотрелся из какого-то непонятного гнева по отношению к тому, кто вроде бы сейчас помогал мне. Младше лет на пять. Сухое и измождённое лицо с опухшими глазами. Взгляд скользнул на шею одновременно с мыслью: «Придушил бы», в этот же миг чёрные ленты нано-роботов вылезли из груди и потянулись к парню. Дёрнувшись в сторону, машина завиляла по дороге, а водитель, хватаясь за воздух возле ворота больничной рубашки левой рукой, пытался не отпустить руль. Минуту. Целую минуту я наблюдал, как своей волей душу его, как имею власть над чужой жизнью. Моею только считанные минуты назад раскидывались как забавной китайской игрушкой, теперь это мог сделать я…

Вальридер недовольно резанул меня по лёгким, мешая дышать более-менее спокойно, когда я насильно запихнул его обратно внутрь груди. Вокруг шеи незнакомца уже был кровавый подкожный след, появившийся явно намного раньше, так как от него уже отходили синеватые пятна отёка. Парень прошипел что-то невнятное, пока промаргивался, видимо, восстанавливая пропавшее от недостатка кислорода зрение. Выровняв курс, он глянул в мою сторону. Знаю, что со стороны я выглядел, мягко говоря, пугающе. Вряд ли бы кто-то смог расслабиться, когда рядом с тобой сидит отстранённо откинувшийся назад и недружелюбно смотрящий в упор человек. Вот и этот не мог, но, в отличие от обывателя, он не боялся меня.

Вот он — истинный продукт проекта Меркофф. Опустошенная душа без настоящего страха умереть, только его имитация, сквозящая в чертах лица по привычке.

— Майлз, я…

— Почему на тебя напал тот в костюме?

— Вас не интересует, откуда я знаю ваше имя? — парень нахмурился, мельком стрельнув в меня взглядом через зеркало.

Ответом ему было красноречивое молчание, ведь мне всё равно, откуда мой способ сбежать знает что-то там. Важно лишь то, почему у него ещё сохранился рассудок. Ведь это в какой-то степени роднило нас, что очень беспокоило.

— Он возненавидел меня. Личная неприязнь плюс его рвение не позволить вскрыть правду о делах Меркофф. Вот и получается, что в моём боку оказался кусок стекла.

Машинально я глянул на живот и выцепил кровавое пятно на его одежде, а уже потом действительно прокрутил слова в голове. Тот в костюме явно принадлежал верхушке Меркофф, значит, мой вынужденный водитель — крыса, что собралась покинуть корабль. В душе шевельнулось неприятное и неуловимое сознанием нечто, но точно не Вальридер. Что-то моё.

— И где твои сведения? — насторожился я, подтягиваясь ближе к спинке сиденья и плотно прижимаясь к нему прямой спиной.

Когда парень протянул камеру с открытым окошком для просмотра, его руки, вообще-то достаточно мускулистые и способные постоять за себя, задрожали. Привычно просматривая кадры, я ловил чувство дежавю. Парень буквально пару раз проходил по местам, где довелось мне. Мы словно двигались в обратном порядке: где он начинал, я закончил, и наоборот. Если парень собирался это придать огласке, то мы и делом одним занимались. То есть…

— Это ты? Ты от-… — слепая и нерациональная ярость схватила меня за горло.

Не знающий заминок Вальридер сорвался в атаку, но хватая рой ботов восьмёркой пальцев, я запихнул его в себя. Он мой, ты, безмозглая херня!

— Ты отправил мне письмо?

Во-о-от. Теперь в его глаза вернулся истинный страх. Стоило только показать человеческое неподдельное чувство, как и с него слетел налёт отупляющего сознание равнодушия к смерти. Я бы вцепился в эти карие, сучьи глаза и выдавил их, но приходилось мерно втягивать воняющую кровью духоту салона, чтобы удерживать нано-ботов в узде.

— Да, это был я, — сдался он и, убедившись, что я не рванусь на него с кулаками, вновь посмотрел на пустую трассу.

Что за глупый пацан? Я всё ещё могу вцепиться и разорвать на атомы. Задушить просто за то, что он решил обратиться к журналисту, а не в полицию или к военным. Просто за то, что вырвался из тьмы, а не унёс её навсегда с собой. Просто за то…

С нечеловеческой силой я сжал его предплечье. Сломать было бы неплохо или вовсе отрубить и засунуть ему в рот, заставить разжевать и так скормить конечность за конечностью.

Не моё. Это всё не моё.

— Сворачивай, — не сдержав угрожающей вибрации в окрепшем от влияния ботов голосе, рявкнул я.

Повинуясь, парень скатился на грунтовую дорогу, ведущую в какую-то горную деревню с тремя калеками вместо жителей.

— Остановись.

Сдержанно стеная от боли, он прикрыл глаза и остановил авто на обочине в одном резком повороте от шоссе, так что нас не заметил бы никто из зевак, даже если бы я сейчас взорвал машину.

— Я не должен был этого делать. Это был действительно… глупый… — выжал из себя пацан. — Блять, мне так жаль, Майлз!

Напряженные до предела руки вцепились в руль, а сгорбленная спина упёрлась в кресло. Пучки морщин поползли по лбу, от внешних уголков зажмуренных глаз, вокруг рта. Между оскаленных зубов сочилось сопение, но не от того, что запястье и пальцы побелели от недостатка крови. По вспученным мышцам щёк прошлись две слезы, и я отпустил чужую руку.

— Мне не стоило втягивать вас. Стоило продумать всё намного лучше, выждать момент.

«Никто не задумывается о том, что может сделать что-то хорошее для другого. Только я забочусь о тебе, папа», — наивно звучал не мой голос в голове и был крайне не прав. Я же сделал: пришёл, чтобы докопаться до правды и ради заложников Маунт-Мэссив, и ради себя. Я даже пытался помочь Вернике, хотя он…

— Меня пытались разделать и выпотрошить несколько раз. Сделали посланником «Бога». Мной воспользовались, а потом… расстреляли, как бродячую шавку, — отстранённо выдал рот, точно говорил о ком-то другом. — Должен был продумать? Это бы тебя не спасло, идиот.

Он широко распахнул свои огромные глаза. Возможно, мне казалось, что они такие огромные, потому что ничего другого просто не получалось видеть. Остальную картинку намерено отсекал. Увидь я его шею — задушил бы. Увидь дыру в левом боку — засунул бы туда ладонь и разодрал рану. Увидь окровавленную штанину — с силой бы пнул по покалеченной ноге, ломая кость и лишая способности идти. Но его карие виноватые радужки держали меня от неменя внутри меня.

— Ты жив только потому, что тебе повезло. В том числе — со мной.

— С вами? — он моргнул, и это было рискованным, ведь пока я не видел его зрачков, пусть нездорово поблёскивающих в рассветных лучах, но без непроницаемой пелены безумия, Вальридер толкал грудь вперёд вырываясь наружу.

— Мы спасли тебя от новой порции стекла в животе, — я невольно оскалился, ощущая удовлетворение от того, что теперь могу сделать… Это опять не моё. — И лично я спас тебя от Вальридера. Без контроля он бы искал себе нового носителя…

Средний и безымянный пальцы провели по его грязной щеке, обрубок указательного дёрнулся, точно тоже хотел почувствовать кожу живого человека.

— А ты… вполне подходишь.

Его лицо выровнялось до идеально гладкого полотна с приоткрытыми в гипнозе губами, пока глаза, наоборот, всматривались пристально и остро. Я ещё раз ощупал пальцами мокрые дорожки скупых слёз, просто чтобы Вальридер, недовольный проявлением нежности, пусть и насильственной, вновь заскрёбся в груди. Это давало успокоение, что он ещё не вырвался.

Отвернувшись, я отстал от своего новоприобретённого, как оказалось, товарища по неуёмному чувству справедливости и желанию найти приключений на свою голову. Прерывисто опустошив лёгкие, парень понятливо тронулся и вернулся на трассу.

Что он там писал? Мой фанат? Наверное, погано, когда чувствуешь вину за то, что причинил вред кумиру, хоть и косвенно. Этот — совестливый, точно будет долго мучатся от одной мысли о данном факте. Хотя лично мне было всё равно, что я так и останусь непонятым нелюдем…

Не моё. Не так. Я имел в виду, что мне незачем винить парня, ведь приехать без поддержки силовиков — моё осознанное решение. Сам загнал себя в ловушку — расплачивайся.

Плечи передёрнуло от холода, что порывом ворвался из приоткрытого только что окна. Гнали мы, игнорируя скоростной режим, пока раннее утро не перешло в день, и новые отряды спецназа не выдвинулись на зачистку Маунт-Мэссив.

Только куда нам спешить вообще? Выкинутым из привычной жизни без возможности вернуть что-то назад. Хотя… он мог, наверное. Походит к психотерапевту, там ему отрежут пару пальчиков и будет как новенький. С обновлённой психикой.

— Заткнитесь!

На инстинктах парень наклонился в бок и двинул в мою сторону локтем, защищаясь от громкой угрозы. Когда по губам потекла кровь, я глянул на него. Удивительный какой-то.

— Боже, блять, прости! — он тут же открыл бардачок в поисках аптечки.

Только вот я знал, что она в багажнике, да и какая разница? Ещё чуть меньше крови в организме — не проблема, а вот два неуравновешенных в одной машине — опасность как друг для друга, так и для окружающих. Забавно, что Вальридер никак не среагировал лишь потому, что я не успел почувствовать ничего, кроме обыденной боли.

— Почему ты закричал? — пытался делать два дела одновременно парень. — И где здесь чёртова аптечка?

Я вынул платок из кармана и вытер две алые полоски, мягко проверил в порядке ли носовая перегородка.

— Вальридер хранит в себе отпечатки сильных сознаний предыдущих хозяев, — отлично, хотя бы нос в порядке. — Так что порой ты говоришь не со мной, а с нами.

От него буквально запахло напряжением, когда костяшки сжимаемых на руле пальцев побелели. Несмотря на это, он всё равно выпытал, где находились медикаменты. Недовольно шикнув на мой ответ, съехал на следующей дороге — просто выкатанная в две колеи земля без остатков жухлой растительности, по которой мы вышли на берег бушующего Арканзаса.

Одновременно выпали из авто и бесцельно побрели к берегу, шурша галькой под ногами. Кроме того, что парень беспощадно хромал на обе ноги, я мельком заметил, что он всё это время был босым, и от стоп на светлых камушках оставались розоватые отпечатки. Битым стеклом полы лечебницы засыпали прекрасно, видимо, приятная прогулочка по ним вышла.

Я отвлёкся, усевшись у самой воды, пока волны бессмысленно бились о пороги, острыми скальными осколками возвышающиеся под вспененной поверхностью. Река не была широкой, но с левого берега, где мы и остановились, оставалось приличные несколько метров с умеренной скоростью течения и относительно небольшой глубиной. Я понял это по расходящимся плоским блинчикам более медленной воды, зациклено крутящейся в водовороте между каменистым дном и бликующей на солнце поверхностью.

Не помню, когда последний раз настолько чётко осознавал своё существование в мире. Горные вершины щетинились острыми изумрудными пихтами и проплешинами пожелтевших лиственниц. Смиренно и умиротворяюще нависая над бойким Арканзасом, по которому по рассказам знакомых одно удовольствие заниматься рафтингом, эти нерушимые скалы притормаживали меня, и это было явной ошибкой, потому что адреналин постепенно снизился в крови, и раны по всему телу заныли. Но я позволил влиять на себя этому великолепию, пусть и банально простому, но неизменно трогающему что-то древнее, буквально впаянное в ДНК человека.

Послышалось сдавленное оханье, и плеск воды совсем рядом. Я повернул голову в сторону парня, и перед глазами вытянулось голое тело, стоящее спиной, красуясь всем, чем могло. Меня перекосило до самой души от запрыгавших в голове воспоминаний пациентов лечебницы, отвергающих такое понятие как «одежда». И через секунду веер брызг взметнулся в воздух от упавшего в воду под напором чёрного облака человеком.

Блять! Сколько можно питаться любым моим негативом? Зажмурившись, я уже не надеялся, что смогу вновь засунуть ботов в тело. Выматывал бесконтрольный Вальридер, выматывали картинки увиденных зверств, что заставляли одну часть нутра содрогаться, а другую холодили равнодушием. Выматывала тупая боль, не проходящая даже от присутствия нано-ботов, которые немного залатали раны, чтобы организм не переставал функционировать.

Журчащий звук достиг ушей, и я на пробу поднял веки. Мой горе-попутчик, устало и меланхолично двигая руками, сидел в холодной воде и омывал грудь, лицо, шею, пока от него отходило облако грязно-кровавого цвета и тут же уносилось в потоке.

— Тебе тоже стоит смыть кровь. Мы поедем до Ледвилла, — сказал он бесцветно, словно его только что не пытался убить призрак.

— В следующий раз предупреждай, когда решишь посветить достоинствами, — отозвался я недовольно, идя на сопротивление. — Мне хватило подобного и там.

— Мне тоже хватило. Поэтому мне плевать, кто и когда увидит меня голым.

Никакого смущения и совести в пацане!.. Мог предугадать, что меня перещёлкнет от вида его зада.

Но он был прав, поэтому через долгие минуты мучительного стягивания одежды я заполз в воду, с облегчением принимая её невыносимый холод, который притуплял остальные ощущения. Не пытаясь как-то натираться, я просто погрузился с головой. К подернутому помехами небу, виднеющемуся через тонкую прослойку воды, поднимались спускаемые пузырьки воздуха, пока моё тело, отяжелевшее из-за пустоты в лёгких, медленно опускалось. Обнаженную спину коснулись неровные гальки, и я вытянул руку перед собой, ладонь поднялась над поверхностью, и розоватые капли посыпались с неё, создавая идеально ровные круги. Я долго смотрел, как лучи, проникая сквозь воду, дрожат, чувствовал контраст между прогретой кожей на внутренней стороне ладони и холодеющим запястьем. А ведь неплохим выходом было бы не всплывать.

Закончить всё здесь, пока ещё кажется, что отрезанный палец ощущает фантомное тепло, а заснувший внутри Вальридер не тревожит душу чужими мыслями. Что мне стоило оставить всё? Ничего.

Человек меняется, когда на него направляют ствол пистолета, а ещё больше — когда вооруженные карабинами военные одновременно стреляют на поражение в упор. Точно ты монстр, который не достоин жизни.

Рука опустилась вновь под воду, хватаясь за грудь, пока я содрогался от кашля и давления на внутренности. Хотелось вдохнуть, но животный страх смерти ещё сопротивлялся моему намерению заглотнуть следующим вдохом жидкую связку кислорода с углеродом. Ещё немного потерпеть, и я смогу вырваться из этого кошмара.

«Единственное, что я теперь хочу — это смерть», — говорил лжец, но я таким не был.

— Чёрт, Майлз… — приглушенно донеслось откуда-то сбоку, и меня резко подхватили под спину.

Размякшее от расслабления и податливое тело животом встретилось с чужим коленом, меня будто бы вновь рвало, вновь из носа и рта лилась бесцветная жидкость. Мутный взгляд улавливал только водную рябь под головой, что моталась у самой её поверхности.

Нельзя злиться на этого человека, я мог только принять его полоумную страсть кому-то помочь, когда никто не просил — и судорожно запустить в себя воздух.

Парень посадил меня перед собственным носом и, стирая с моего лица бегущие с волос струйки воды, пытался выловить осознанный ответный взгляд.

— В порядке? Соображаешь?

Мотнул головой, только чтобы успокоить его.

— Не помирай, Майлз. Сам говорил, что тогда Вальридер будет искать нового носителя.

И, правда. Я только что чуть не уработал одним суицидом нас обоих? Половина сознания неистово развеселилась от этой мысли, левый край губ поднялся в полуулыбке, другая половина — скрутила душу в неприятный комок, и лицо тут же исказилось в маске омерзения к себе. Причинять вред этому пацану не хотелось, отчего отвратительное чувство неудовлетворения закрепилось.

Компаньон, всё ещё сидящий передо мной на корточках, переминал мои ладони в своих, отрывая корочки запёкшейся крови с наиболее глубоких царапин и промывая те чистой водой. Сам он, видимо, закончил с мытьём, и я заметил, что кожа его была очень светлой, а не пыльно-смуглой. Волосы, до этого казавшиеся тёмными, на деле выявили свой совсем солнечно-соломенный цвет. Теперь человек выглядел ещё моложе.

Взгляд скользнул от синяка на шее к разорванной коже на боку. Рваная, но неглубокая рана почти не кровоточила, и её стоило скорее обработать и перебинтовать. У меня вроде всё было для этого… Глянул ниже, на раздвинутые ноги. Сквозь водную прослойку виднелось только кровавое пятно на внешней стороне правой голени. Я усилием старался не смотреть на пах, но тревожное беспокойство толкнуло кинуть быстрый мазок взгляда. Веки захлопнулись, осталось только слушать покалывание и щипание в ладони, которую то опускали в воду, то поднимали.

Вновь приоткрыв глаза, я всё же присмотрелся и сквозь беспокойные волны и помехи выловил чужой член, выглядящий вполне здоровым. Странное облегчение от того, что мой попутчик не попал на стол к одному из десятка прекрасных хирургов Маунт-Мэссив, облило душу.

— Тебе тоже приглянулся? — внезапно хохотнул парень, но особого веселья в этом не было, скорее, опасливое напряжение.

— Тебе повезло остаться при своём, — я поднял глаза на его лицо.

Всего секунду он тупо пялился на меня, а потом диковато оскалился и загоготал, закидывая голову назад. Истерично шатающиеся плечи и некрасивый, срывающийся то до писка, то до утробного задыхания смех прекрасно говорили, что где-то я промахнулся. Точно… мы же всё-таки вылезли из Ада, или я стал уже забывать? Привыкать?

— Сказанул, так сказанул, — парень воззрился на меня широко распахнутыми от непрошедшего идиотского припадка глазными яблоками. — Да меня буквально пытались разрезать циркуляркой от паха до пупка!

Тут уже я, кажется, выпучился, потому что тот вновь засмеялся, но уже менее агрессивно.

— Сделать женщину там… зачать малыша… Ну, всё как у людей.

Я сглотнул, не желая даже пробовать представлять, каково это. Своих ужасов хватит вполне, чтобы забыть про спокойный сон на следующие пару десятков лет.

— Давай, пойдём, — он с улыбкой хлопнул меня по плечу. — А-то отморозим яйца, и будет слишком обидно.

Как просто ему удалось затереть щекочущее и мерзкое чувство грязи на внутренней стороне кожи… Всего лишь открыто выразил переживания, а уже не хочется сопротивляться его рукам, что помогали подняться, хоть их никто ни о чём не просил.

— Расскажи имя своё, — язык заплёлся, выдавая несуразицу.

Он замешкался, с лёгким недоумением глянув на меня.

— Программист, Вейлон Парк. Тридцать один год. Временно проживаю…

Резко для самого себя я рассмеялся. Допросов нам ещё не хватало! Не думал, что внушаю какое-то серьёзное чувство, вроде нежелания облажаться в моём присутствии. Я одобрительно кивнул ему несколько раз, показывая, что он может не продолжать, а сам закашлялся от того, что взбудораженные лёгкие погнали наверх оставшуюся в них воду.

Впрочем, несмотря на это, состояние моё было куда лучше, чем до принятия своеобразной ванной, за что можно было от души благодарить Вейлона. Пока потоки не особо тёплого ветра заставляли сжимать плечи, я залез в багажник джипа. Парень оказался рядом уже одетым в грязный больничный комбинезон и поднёс стопку моих вещей. Он не говорил, что я странно себя веду, щеголяя с голым задом по берегу, хотя сам недавно бычился на него за это, но сто процентов думал.

Дорога в Колорадо из Вашингтона заняла два дня, поэтому я прихватил с собой дорожный чемодан. Один комплект сменной одежды, пижама и чистое бельё, полотенце, зубная щётка и сланцы на случай, если придётся остановиться в мотеле с одним душем на этаж.

— Переоденься, — я взял у него одну стопку и протянул другую.

— А ты? — спросил с неподдельным беспокойством Вейлон и осмотрел сложенные вчетверо синие джинсы и чёрную рубашку с мятым воротником.

— У меня обычная одежда, в отличие от твоего тюремного костюмчика.

Парк не спрятал улыбки, и было странно вновь видеть что-то подобное без звериного и садистского подтекста. Снова нырнув в недра багажника, я вытащил чемоданчик из прозрачного пластика, в котором имелось буквально всё, что нужно, чтобы не сдохнуть по пути в больницу. Нагруженный подарками Вейлон хотел было как-то поблагодарить, но я лишь махнул рукой, отправляя его в салон, где было бы явно удобнее перебинтоваться и обработать раны. Пока он копошился внутри, порой шикая и подвывая от боли — скорее всего, когда нещадно заливал открытые участки плоти перекисью — я насухо вытерся, надел бельё и прежние джинсы. Дырявую и пропитанную кровью рубашку оставил в багажнике, натянув спальную майку, растянутую в рукавах.

Когда я захлопнул за собой дверь, Вейлон уже закончил с ногой и животом и, скрючившись в три погибели, пинцетом вытаскивал из стопы мелкие куски стекла, которые не смог вымыть. Вся приборная панель и полочка между сиденьями были завалены содержимым аптечки. Отбросив на заднее сидение кожанку, я наклонился к водительскому месту, мешаясь Парку, и просунул в пространство для ног сланцы, кинув их куда-то возле педалей.

Вейлон удивленно глянул на них, отвлекаясь от своего увлекательного и приятного занятия.

— Другой обуви нет, так что придётся тебе так побегать.

Машинально его голова качнулась. Парень повозился ещё недолго, крепко забинтовал обе стопы и аккуратно сложил оставшиеся мотки, баночки с перекисью и спиртом, таблетки обезболивающего в аптечку и по-хозяйски сунул её под одно из кресел. К тому времени я тоже перетянул обрубки пальцев марлей, и вытащил из бардачка запас фруктовых батончиков — единственное съестное, что имелось.

До Ледвилла оставалось около часа езды по извилистому шоссе, и глаза нещадно захлопывались, но стоило только чуть задремать, как кошмарные воспоминания цеплялись за любые мысли и вылезали наружу, вместе с ними вылезал и Вальридер. Мой сон оказался жизненно опасен для Парка, и это осознание добавляло в мою копилку живущего отшельником репортёра очков к одиночеству.

Путь в общество теперь закрывала толстая стена, которая бы отгородила натурального монстра от обычных людей. Вейлон не осуждал меня за это, ни с кем другим я ещё не контактировал, но чувство непринятости и отторжения, что придёт неизбежно в будущем, уже поселилось за грудиной. Спасибо, дорогие Меркофф, что показали мне насколько глубоким и непроглядным может стать моё одиночество. Впрочем… опять же во всём виноват я сам.

— О чём задумался? — подал голос Парк, заталкивая шуршащий фантик в пустой подстаканник.

Он жевал третий батончик подряд — от них действительно не было никакого толку, только сладость оставалась на языке, и усиленное желание пить вязко тянулось вниз по горлу. Я перестал нервно теребить конец марли и, порывшись в ворохе цветных упаковок, вынул одну и протянул парню.

— Съешь этот, и голод притупится, — Вейлон скептически скривился, и мне пришлось пояснить. — Он с фундуком. Более калорийный.

— Ты мне не ответил, — разорвав упаковку зубами, проворчал он.

Отвернувшись, я долго наблюдал за тем, как дёргано из-за большого количества кочек на дороге плыли мимо хвойные стены естественной лесопосадки, даже не догадываясь, как выразить то, что чувствую. Поедающая изнутри тревога моделировала сотни вариантов моего пребывания с облаком ботов один на один. Я не психиатр, но точно знаю, что рассудок неизбежно повернётся под неправильным углом от такого. Страх сковывал любое движение в сторону оптимистичных мыслей.

Я был в ужасе от того, что останусь один с Вальридером и голосами его мёртвых владельцев.

— Тебе есть к кому вернуться, Вейлон? — сейчас у меня получалось только перевести стрелки.

— Конечно, — он пожал плечами, будто это само собой разумеющееся. — Только из-за мысли, что я хочу вернуться к жене и сыновьям, я смог перенести это всё.

Шустрый малый. Я ожидал того, что он один из тех безответственных выросших, но не повзрослевших мальчишек, которые идут туда, где опасно, и делают то, что не положено. Видимо, его внешней молодости и открытому нраву получилось обыграть моё восприятие.

— А у тебя не так?.. — неуверенно прервал тишину Вейлон.

Нет, у меня не так.

— Они в Ледвилле? — отвечать вопросами, похоже, станет моей фишкой для обхода неудобных тем в ближайшие пару лет.

Парк кивнул.

— Мы переехали из Боулдера, когда я заключил контракт с Меркофф.

— Зачем? — я надеялся, что не выгляжу, как тот, кто решился задавить собеседника, но меня захватывал нерациональный гнев. Какого чёрта этот идиот вообще попёрся в Меркофф?!

— Отец Элизабет нуждался в продолжительной и дорогостоящей химиотерапии. Срочно нужны были большие деньги. А в Меркофф за две недели я получил столько, сколько не смог бы за два месяца на старой работе.

Чёрт, он…

— Уже потом я узнал обо всём бреде, что там творится, и написал то странное письмо. Не думал, что кто-то реально откликнется.

Значит, Парк написал не только мне. У них явно инстинкт самосохранения меньше заглушён.

Зря я считал Вейлона пацаном. В моих глазах он теперь казался вполне ответственным и знающим цену действиям человеком, при этом всё равно ярко горящим какими-то личными принципами. Я даже не сомневался, что Парк доведёт это дело до конца.

— Осуждаешь? — не дождавшись ответа, спросил он наконец прямо.

Непрошенная улыбка поползла от губ к глазам.

— Нисколько.

Паршиво понимать, что от тебя буквально несёт смешанной аурой страха, скорби по самому себе и тихой радостью за совершенно незнакомого человека. Ещё паршивее — ловить боковым зрением всё понимающие взгляды. В левое плечо уткнулся чужой кулак: мол, ты не один.

Я ответно глянул на него, стараясь не выражать слишком отрицательных эмоций, но…

Нет, я один.

Вейлон начал говорить и запнулся, запутавшись в моём взгляде, точно не смог выловить в нём что-то важное. В растерянности его руки обмякли, а из приоткрытого рта вытекло нерешительное э-э-э, плавно перешедшее в тихий полустон затухающего голоса. Авто завиляло по дороге.

— Не отвлекайся, — я усмехнулся и вновь затеребил узелок бинтов на обрубке безымянного пальца.

Не знаю, что увидел в моих глазах Вейлон, но он ещё полчаса ничего не говорил, напряжённо глядя вперёд, хмурым взглядом провожая все встречные и попутные машины.

Мы въехали в Ледвилл, когда солнце подкрадывалось к зениту, отчего на улочки высыпали люди, желающие успеть по делам во время обеденного перерыва. Находящийся в уютной горной долине город всегда чувствовал себя защищённо, поэтому и жители здесь, простые и добродушные, не были придавлены какими-то тяжёлыми мыслями. Приметный красный джип скользил между двухэтажных и частных домов, выполненных в викторианском стиле, благо на нас обращали беглое внимание лишь некоторые прохожие. Уже хорошо зная улицы, Парк проехал по самой окраине города, свернув через какое-то время на второстепенную дорогу, ведущую к одному из цинковых карьеров.

Заросшая кустарником грунтовая дорога спрятала их от любопытных глаз вновь, Вейлон припарковался на обочине, но так и оставил руки на руле.

— За нами устроят погоню, — я начал первым, не желая затягивать прощание. — Поэтому тут наши пути должны разойтись, чтобы хотя бы затруднить Меркофф задачу.

— Да, — достаточно чётко согласился Парк. — Но перед тем, как исчезнуть, я опубликую файлы в Сеть. Я знаю человека, который может помочь…

Не было похоже, что парень полностью доверяет ему, но, кажется, другого плана нет. Мне ничего не оставалось, как молча вытащить из бардачка обе камеры и блокнот с записями. Впервые я отдавал своё детище, перекладывая ответственность за возможные последствия на другого человека. Опубликовать материалы мог я, ведь терять больше нечего, но встреча с любыми посторонними людьми — повод словить на себе ненормальный интерес, который потенциально может погубить слишком много живых существ.

— Скройся сразу же после этого, — я вытащил из кармана кресла сложенный вдвое пустой портфель и протянул Вейлону.

Без возражений он кивнул и с беспокойством впился в моё лицо взглядом. Я игнорировал.

— Майлз, ты ничего не сказал о своих планах, — парень не реагировал на протянутые вещи.

— Майлза Апшера больше нет, — я запихнул камеры и блокнот в портфель, добавив оставшиеся два батончика. — А Майлз Вальридер ещё слишком опасен, чтобы что-то планировать, кроме пряток в тайге или…

Чёрт, почему я раньше не подумал о том, что мог бы…

— Ты сойдёшь с ума в одиночестве.

Боже, это было бы так просто! Мне ведь буквально дали разрешение забрать всё в подчинение. Там меня точно не будут осуждать или бояться, ведь там все слишком пропитаны страхом, что ощущают его естественным состоянием. Я не останусь один на один с Вальридером. Блять! Зачем же я тогда бежал-…

— Майлз! — меня трясли за плечи, развернув боком. — Ты поедешь со мной.

— Что? — восторг опал с ресниц пеплом, и я глянул в покрытые тенью глаза.

— Я опубликую материалы и свяжусь с тобой. Я прощаюсь только на время. Понимаешь?

Почему он решил это за меня? Отвернув голову в сторону лобового стекла, я сжал зубы, сдерживая нарастающую ярость. Я хочу домой, в Маунт-Мэссив, в его уют и покой, которого меня лишил этот любитель угонять чужие машины. Теперь он ещё и мешает вернуться.

Крик боли оглушил… и в плечи впились чужие ногти. Вальридер действовал мгновенно, и мы позволяли ему это делать. Последний раз. Потом мы не будем убивать людей, потом мы будем дома, в безопасном гнёздышке, свитом бесконечными коридорами.

Удар в щёку принёс только больше ярости, следующий заставил отвлечься от мыслей о доме, последний отпечатался желанием собственными руками убить лишний элемент идеального уравнения счастья.

Перед глазами полились странные блики жидкого света, они роились и роились, пока мы душили человека напротив, придерживая Вальридера внутри себя. Это наше!

— Майлз… — нас вновь попытались ударить по лицу или…

Через дурманящие пятна морфогенетического кондиционирования взглядом выловились два чёрных зрачка. Их выражение не читалось, только глаза ещё живого человека могли собрать в себе палитру чувств настолько огромную, что говорили больше, чем открытый в немом крике рот. Мы-

Я зацепился за человечность в этих ореховых глазах — и отдернул руки, падая вперёд, на грудь Парка и животом больно упираясь в рычаг переключения передач. Сил держаться не осталось. Вейлон ходил ходуном, кашляя и пытаясь нормально вздохнуть, но его правая рука поддерживала меня за спину, не давая упасть вниз. Пахло кровью и насилием, и это неслось от меня.

— Поэтому я не оставлю тебя одного, — прохрипел Парк, когда стенки дыхательных путей нормально расправились. — Пока я буду решать вопрос с бегством, ты скроешься и будешь учиться контролировать Вальридера. Дай мне свой адрес, номер, почту. Всё, что у тебя есть.

— Я опять потеряю контроль, Вейлон, — я чуть приподнялся, чтобы прекратилось это давление на живот.

— Сейчас ты смог опомниться…

— Только потому что ты был рядом. Твои глаза.

— Тогда дай мне обещание.

Он звучал и смотрел слишком серьёзно, и я совершенно терялся от этого. Меня впервые хотели удержать от опасного шага. Никто из знакомых не попытался переубедить, когда я сообщил, что еду на неделю в Колорадо, чтобы разобраться в каком-то жутком деле. Впрочем, они даже не спросили о малейших подробностях…

— При каждом приступе ты будешь вспоминать меня. Пообещай, что сохранишь разум, пока я не свяжусь с тобой.

— Вейлон, воспоминания притупляются. Это не сработает надолго… — шёпот сорвался.

Какого чёрта я так разбит? Да я в ужасе, блять! Он скоро меня покинет, нужно будет вести машину до самого Вашингтона… А потом? Затеряться в многомиллионном городе не составит труда, но там буквально каждый угол заткнут живыми, дышащими и не собирающимися становиться грудой мяса людьми. Я убью пару десятков, просто уснув в своей квартире за запертыми дверями.

— Тогда возьми у меня что-нибудь, чтобы это вытягивало тебя, — не унимался Парк. — Материальные вещи всегда помогают…

— У тебя нечего взять, — раздражаясь, я перебил его бредни.

Вейлон досадливо шикнул, вспоминая, что даже одежда на нём была моей. Это были размышления в пустоту, кажется, я был обречён помутиться умом. В бегающем по моему лицу взгляде отчётливо видел, как усердно Парк ищет правильный код от этой загадки. Пытливый ум не позволял смириться с поражением, и мне становилось жаль, что вообще втянул в свою проблему кого-то ещё. Пусть и неосознанно.

Не давая что-либо сообразить, Вейлон надавил правой рукой, которая так и покоилась на моей спине, и притянул ближе. Я дрогнул, когда губ коснулись чужие, сухие и шершавые, но нестерпимо горячие. Извернувшись внутри, Вальридер испуганно и агрессивно толкнул спину назад. Черт, подожди, надо разобраться… Что за херня, Парк? Кто из нас женат: я или ты, в конце концов!

Кажется, я машинально чуть отодвинулся, потому что чужая рука оказалась на затылке и сжала волосы до щадящей боли. Нашёл что отдать, блять!

Ну, куда это годиться?..

Блять. Нельзя отвечать этому придурку-…

От него всё ещё ощутимо пахло кровью, но тонкие нотки свежей лёгкой воды из горной реки пробивались и манили втянуть поглубже воздух. Странно, что аромат ни стерильных бинтов, ни медицинского спирта не смог осесть на его коже. Оставляя на мне отпечатки запахов и требовательных касаний, он будто разговаривал одновременно со мной и со всеми внутри меня, заявляя права на сознание, спрятанное в конкретно этой голове, запрещая другим личностям подавлять личность Майлза Апшера.

— Когда я вернусь за тобой, — Вейлон отпрянул, а я-…

— … ты должен будешь отдать мне этот поцелуй. Обещай, что выполнишь эти два условия.

Слишком глупо.

— Не молчи, Майлз, обещай.

Я не буду соглашаться на эту херню! Такая затея закончится гарантированно плохо, и в первую очередь для тебя, идиот.

— Обещаю, — как можно твёрже сказал я, помимо своей воли, пытаясь не думать о том, что зачем-то потянулся за ним, когда чужие губы разорвали поцелуй.

До его дома мы ехали в молчании, Вейлон лишь указывал, куда свернуть, взволнованно обнимая рюкзак. Должно быть, мыслями уже уплыл в тревогу о том, как воспримет его возвращение с того света Элизабет. По крайней мере, я надеюсь, что он думает именно об этом и ни о чём больше.

Во дворе одноэтажного частного коттеджа, окруженного ровно подстриженным кустарником, бегали два пацанёнка лет пяти на вид. В руках у каждого по мокрой тряпке, которыми они яростно пытались запятнать другого. Через миг на крыльце появилась и женщина с тазом постиранного белья. Она со строгой улыбкой что-то затараторила сыновьям, а потом её взгляд зацепился за мой джип. Лицо омрачилось, словно никаких хороших вестей эта молодая вдова не ждала, сощурив глаза, она попыталась рассмотреть людей за стеклами, но, видимо, яркое полуденное солнце слепило её.

Впившийся в эту картину взглядом и, кажется, всей душой Вейлон застыл в нерешительности.

— Иди, Парк, — я положил ладонь на его лопатки и несильно надавил, подталкивая.

Тот лишь поддался движению, но дверь не открыл. Всё смотрел, как Лиза быстро-быстро погнала детей со двора, забрав вещи, что те стащили у неё, а сама поставила таз на землю возле растянутой между домом и стоящим поодаль сараем нити и демонстративно спокойно начала развешивать детские цветастые майки. Я видел, как женщина усердно не выпускала нас из виду, но не боялась потенциального пистолета, что высунется из окна и направит на неё дуло.

У меня не было этого пистолета, не было и карабина, но было нечто более смертоносное и леденящее душу от одного упоминания, но я бы никогда не спустил Вальридера, чтобы причинить вред близким людям Вейлона.

— Спасибо за всё, Майлз, — тихо и чётко произнёс, наконец, Парк.

— Ещё успеешь рассчитаться со мной, — я оборвал его мрачный настрой, не хотелось прощаться так, не сейчас. — В следующий раз ты меня одевать будешь.

— Или раз? — его плечи дрогнули от сдерживаемых смешков.

— Что? — он, видимо, меня не понял, опять пояснять ему надо. — Раз — следующий.

Теперь Вейлон уже открыто рассмеялся и не жутко, как, когда речь шла о хирургах Маунт-Мэссив, а чисто и тепло. Я, чёрт возьми, не понимал причины его веселья, но, кажется, мог поклясться, что этот смех точно не являлся признаком растущего сумасшествия.

— До встречи, — он глянул через плечо, расслабленно сгорбив спину, и вышел вон.

Перед глазами у меня остался яркий отпечаток реальности, где Вейлон сверкает в мою сторону добрым и лукавым взглядом светло-ореховых глаз.

И человек действительно меняется, когда на него направляют настолько принимающий и удивительный взгляд, который точно говорит не ушам, но душе: «Ты часть моей семьи».