— Ляг.

— Что?

Он едва слышно простонал и приподнял голову, смотря с каким-то холодным негодованием. Вот и привычная агрессия. Теперь все, как надо.

— Ты можешь хоть раз не задавать вопросы и просто сделать, что я прошу? Ты задолжала мне после нашей последней встречи. И удвоила долг, когда не дала мне расслабиться и напиться в одиночестве. Так что просто заткнись и ляг.

Раф не шевелится, с трудом стараясь переварить все происходящее. Глядит с непониманием, раскрыв рот и гадая, чего он на самом деле добивается. Усыпляет бдительность, чтобы напасть? Может, рядом с ним где-то в листьях запрятан какой-то смертельный артефакт, что одним махом избавит его от всех проблем?

Или же он просто ищет себе сиделку?

Вариантов было много. Даже чересчур. И ни один из них явно ее не устраивал. Но деваться было некуда, ведь уйти сейчас — все равно, что проявить слабость. Показать свой страх. Гордость этого не простит.

На негнущихся, ватных ногах делает несколько шагов вперед. Каждый преодоленный метр ощущался, как удавка, что все сильнее стискивается вокруг шеи. Грузом оседает на плечах, не давая расправить крылья или сделать спасительный вздох.

Подходит совсем близко и, с секунду поколебавшись, осторожно ложится рядом. Отодвигается чуть подальше, стараясь действовать незаметно и увеличивая вожделенную дистанцию.

Чувствует, как кончики крыльев и позвоночник неприятно покалывает от соприкосновения с холодной землей и впервые, кажется, сожалеет о том, что перепады температуры никак не сказываются на бессмертных. Человек давно бы замерз и пришел в ужас от мысли лечь здесь, посреди леса, когда из одежды на нем лишь короткие шорты да топик.

Но она не человек. И не ангел. Кто-то между. Посередине. До сих пор сама не разобралась.

— Ночь сегодня красивая, — неожиданно произносит Сульфус, кивая на усыпанное мерцающими огоньками полотно.

— Да, — соглашается не раздумывая. Действительно завораживающее зрелище.

— Мы что, впервые в чем-то согласны? — усмехается, и в этот раз ухмылка его не выглядит злобной. — Видишь, как просто, оказывается, приходить к компромиссу. Будь со мной ласковее, мой ангел, и тогда сможешь изъять много полезного для себя. Задавать вопросы, ответы на которые так сильно тебя гложут.

Раф кривится от формулировки, но ничего не отвечает. Не хочет вступать в очередной долгий спор, понимая, что это бессмысленно. Прав ведь. Если все еще лелеет надежду обуздать его, подчинить и получить ответы, надо быть сдержаннее. Этот урок уже усвоен.

Запоздало осознает, что он сейчас едва ли не преподнес себя ей на блюдечке. Пьяный, спокойный, не окруженный тысячью глухих непробиваемых стен. Можно спрашивать, вытягивать ответы и получать то, что давно хотела. Сам разрешает.

Поворачивает голову, разглядывая его и подмечая, как великолепно смотрится его бледная кожа при лунном свете. Практически сияет. Вот почему смертные так падки, безоружны, когда темные силы начинают их соблазнять. Красота у них действительно дьявольская. Таинственная.

Она убирает руку со своего живота и медленно касается земли. Пальцами перебирает листья в попытке отвлечься, пока не натыкается на что-то мягкое. Прощупывает траву и полевые цветы, жизнь в которых с каждым днем гаснет все сильнее. Это вселяет легкую грусть, поэтому Раф посылает маленький импульс магии, возрождая их. С полуулыбкой наблюдает за тем, как они крепнут и поднимаются, радуя глаз обилием цветов.

Голубые, белые, розовые, желтые — все разнообразие оттенков под ее ладонью.

А потом одна страшная мысль прошибает сознание и сердце камнем падает вниз.

Так странно. Страшно. Неправильно. Дежавю накатывает.

Она. Сульфус. Поле с цветами. И ни единой души рядом.

Черт. Величайшая ирония.

— Нам нужно установить правила, — произносит на выдохе, стараясь контролировать панику, что болезненным импульсом колотила по вискам.

— Ты ведь знаешь, что дьяволы ненавидят это слово?

— Поэтому они нам и нужны. Сульфус, нам необходимо выстроить хоть какие-то границы и правила. Так больше не может продолжаться, — устало выдыхает и безжалостно сминает в кулаках лепестки, коим только с минуту назад подарила второй шанс. Почти забавно: им самим тоже никто не выдаст второй шанс, если поймают. — Мы висим на волоске от казни, но тратим все время на ссоры и разборки. Нам нужно научиться работать в команде и вместе искать решение этой проблемы.

Раф нервно кусает губы, а потом переводит взгляд на него, смотря с неподдельной грустью и опустошенностью. Сердце почему-то замирает в испуге, щемит, болезненно покалывает. Горечь оседает на языке до тошнотворных судорог.

Неужели и вправду делает шаг навстречу? Хочет попробовать доверять ему, сотрудничать? Предлагает все это дьяволу, которого одна половина школы боится, а другая — презирает? Чтобы на это сказала Мики?

Не делала ведь этого так давно. Не подпускала к себе никого по-настоящему с тех пор, как познакомилась с Ури.

Отвратительные мысли посещают против воли. Нет. Не время об этом думать.

— Нам нужно научиться говорить друг другу правду. Доверять хоть немного.

Повернув голову, он разглядывает ее с минуту. Думает о чем-то, взвешивает, анализирует. И молчит, приближая хрупкое ментальное здоровье все ближе к обрыву с каждой секундой.

Во взгляде мелькает нечто странное, неизвестное. Теплое.

Впервые его глаза кажутся такими теплыми и живыми.

— Как скажешь, мой ангел, — наконец произносит размеренно, спокойно; так, словно не подписывал договор о перемирии с врагом, а обсуждал погоду за чашечкой кофе. — С чего ты хочешь начать наше сотрудничество?

— С правды. Выложим все карты и найдем компромисс. А еще выскажем свои пожелания. Это будет эффективно, — делает небольшую паузу и глубокий вздох прежде, чем продолжить: — Мой первый пункт — это Теренс. Я устала тебе врать и изворачиваться, придумывать отговорки. А я делаю это, потому что знаю, что ты потом разозлишься и будешь мстить. В итоге мы снова ссоримся и бегаем по замкнутому кругу. Это нужно решить сейчас. Я хочу, чтобы ты больше не препятствовал нашим встречам, а я, взамен, обещаю не лгать об этом.

— Исключено, — заявляет безапелляционно, морщась при этом так, словно ему предложили сменить расу или поприсутствовать на мессе. — Похотливый ублюдок может катиться в бездну.

— Но почему? Что такого сделал Теренс, что ты так сильно его презираешь? — взрывается в приступе негодования, качая головой. — Дай мне хоть одну причину, чтобы понять!

— А почему он тебе так важен? — отвечает вопросом на вопрос, выразительно выгибая бровь. — И не нужно заливать про турнир. От дружка твоего никакого толку. Я видел ваши тренировки.

— Он — мой друг! — отчаянно выпаливает, но, осознав, что это мало повлияет на ситуацию, замирает в страхе. Обнимает себя руками и тихо продолжает: — А еще он что-то знает про моих родителей. Настоящих. Ты… ты ведь наверняка слышал слухи обо мне. Я не была рождена ангелом, меня удочерили. Поэтому Теренс — мой единственный шанс докопаться до истины.

Раф медленно сглатывает ком в горле и закрывает глаза. Конечно, ее ненавистный соулмейт прекрасно осведомлен об этом постыдном факте. Постоянно ведь кичился тем, что изучает своих соперников досконально, потому и не мог упустить сей занятный феномен. К тому же, он мог увидеть родинку на шее, когда они… едва не переступили черту.

Дважды.

И хоть особенность ее происхождения была достоянием общественности, говорить об этом все равно было больно. Кололо каждый раз, как в первый. Стыд и ненависть к себе пересиливали все на свете; до безумия хотелось спрятаться, закрыться, вытравить и стереть любое упоминание об этом.

Ей ведь слишком часто об этом напоминали, не давая забыть и почувствовать себя нормальной. И потому знала, что последует за этим: сейчас он посмеется, пошутит, скажет что-нибудь гадкое. Она привыкла. Бессмертные слишком любили восхвалять и хвастать своим прирожденным статусом.

— Я не привык доверять слухам, поэтому ждал, пока ты сама это скажешь. Благодарю за честность, — задумчиво произносит, гипнотизируя взглядом созвездие Ориона.

Раф хмурится в некоем замешательстве и удивлении, до последнего ожидая, что он скажет что-нибудь мерзкое. Подготавливала себя, думала, как лучше ответить, прокручивала разные варианты. И оказалась совершенно не готова к подобному односложному ответу. Где напыщенная сволочь, к которой давно привыкла?

Неужели задабривает, усыпляет бдительность? Поджидает момент, чтобы ударить побольнее?

— И это все? Никак не поиздеваешься надо мной?

— Я слишком занят, думая о том, что, кажется, сорвал джек-пот. Из всех возможных вариантов на моей руке выбито имя полусмертной с нимбом над головой. Я однозначно везунчик, — саркастически тянет, растягивая губы в каком-то подобии улыбки. — У тебя ведь больше нет никаких секретов, верно? Потому что если в прошлом ты, например, была парнем, об этом лучше сказать сейчас.

Раф фыркает и тихо стонет в приступе отчаяния. Лучше бы унизил и высмеял на тему смертности, как все остальные. Классический формат ей нравится больше. Так хотя бы привычнее.

— Ты видел меня практически голой, — шипит с нотками неодобрения. Вспоминать позорный факт собственного прошлого неприятно, но смолчать не позволила задетая гордость.

— Я плохо тогда рассмотрел, — буднично отзывается, пожимая плечами. — Может повторим? Для чистоты эксперимента, конечно же. И только в научных целях.

Она несильно пихает его в бок под аккомпанемент отвратительного смеха и думает о том, что хочет провалиться сквозь землю. Давно уяснила, что ему просто нравится это — доводить ее пошлыми намеками и наслаждаться реакцией. Энергетический вампир. А еще самодур. Да, совершенно точное определение. Эти диагнозы надо лечить.

— Хватит. Вернемся к теме. Ты не ответил на мой вопрос.

Сульфус снова долго молчит, раздумывая о чем-то. И ни по выражению лица, ни по каким-то другим невербальным признакам нельзя была догадаться, о чем именно. Это заставляет непроизвольно занервничать.

— Он тебе нравится? — неожиданно произносит, отправляя в нокаут одним вроде бы простым вопросом.

Раф теряется в недоумении, ощущая, как ладони становятся мокрыми от напряжения. Не понимает сути и необходимости спрашивать это, и не знает, как правильнее поступить. Вдруг это какая-то проверка или ловушка, чтобы не дать ей получить желаемое?

— Конечно. Теренс ведь мой друг. Я не буду общаться с теми, кто мне не нравится.

— Дьявол, я не об этом спрашиваю, — раздраженно огрызнулся, и интонация голоса заставила почувствовать себя идиоткой. — Он нравится тебе, как мужчина? Насколько этот патлатый пес тебя привлекает?

— О.

Резкость и внезапность вопроса выбивают почву из-под ног. Желудок сжимается в болезненный узел, а по крыльям проходит незначительная дрожь. Раф ерзает, пытаясь устроиться поудобнее и понятия не имея, как правильно ответить.

Никогда ведь не думала об этом по-настоящему. Голова в последние месяцы была в значительной степени занята другим. Поэтому теперь ощущала себя так, словно на нее вылили ушат ледяной воды или подставили нож к горлу.

Слишком сложно, странно, непривычно. Ей в принципе все эти любовные тяжбы были в новинку. Она не знала, что значит любить кого-то или испытывать непреодолимое влечение, о котором говорили другие девочки. Видела, конечно, как любят другие — например, как родители друг друга. Или ее бывшая соседка в родном городе, что очень удачно вышла замуж пару звезд назад.

Но по отношению к себе нежных чувств ни от кого не ощущала. И не питала ничего подобного к остальным. Не умела, наверное. Или просто не способна на это в принципе.

К тому же, привязанности вообще опасны. Особенно, если у тебя большие амбиции и планы.

Поэтому все и всегда решала чистая логика.

Рядом с Теренсом ей, безусловно, было хорошо. Забота, ласка, его манеры — все это умиляло. С ним было уютно и спокойно. Надежно. Он мог дать будущее, о котором мечтает. Это важно.

Как там выглядела ее соседка, что жила в доме напротив, в день своей свадьбы? Раф ведь была там. Правда в самом дальнем углу, в тени, чтобы никого не тревожить своим присутствием. Не стала даже подходить к родителям, коим обязана, что ее вообще пригласили.

И все же смогла все разглядеть. Досконально. Жадно впитывала, пыталась прочувствовать. Выцарапала себе на подкорке чужое счастье.

Поэтому и знала, как выглядят влюбленные. У соседки, Анны, горели глаза и голос немного дрожал. Щеки покрывались румянцем, когда жених касался ее ладони.

У нее самой ведь такая же реакция на Теренса? Тогда все верно.

Сердце пропускает глухой удар, больно ударяясь о ребра. В горле отчего-то пересыхает.

— Да… Да, думаю, что он мне нравится.

Сульфус хмыкает и смотрит на нее с долей лукавства.

— И ты признаешь это так просто, смотря своему соулмейту прямо в глаза? Разве вас не учат верности партнеру, что избрала вселенная?

Его голос звучит так насмешливо, колко, ядовито, что горечь подступает к горлу. Решил поиздеваться, напомнить о морали? Этот трюк не пройдет. Не с ней.

— А разве мы не договорились говорить друг другу правду? — парирует незамедлительно в той же манере, — тем более, что меня с моим соулмейтом не связывают никакие обязательства, так что ангельский кодекс я не нарушаю. К тому же, я ведь ничего тебе не сказала насчет той блондинки в столовой.

Вспоминает тот инцидент с приступом какой-то злости и кривит губы в отвращении. Мерзкое зрелище, которое не вытравить из памяти, как бы ни старалась. Сотню раз уже прокляла себя за то, что решила в тот день пойти на поводу у своего милосердия и проверить его. Думала, что страдает, может погибнуть! А по итогу… по итогу стала невольным свидетелем разврата.

До сих пор, как наяву, видит его руки, что скользят по тонкой талии и опускаются на бедра, призывно сжимая; губы, изучающие чужую шею поцелуями. Слышит развязные девичьи стоны и ощущает на себе полный презрения взгляд алых, налитых кровью глаз.

От всех этих воспоминаний в груди жжет от злости, и она не понимает, почему именно. Наверное оттого, что зря потратила время, пожертвовала здоровой психикой? Или потому что именно в ту ночь он как-то смог обезоружить треклятую метку, оставив ее сгорать в неизвестности и отчаянии столько недель?

— Так ты нас видела, — с нотками удивления протянул.

Раф фыркнула и сделала глубокий вздох. Еще хватает наглости спрашивать!

— Да, видела. К сожалению. На это невозможно было смотреть, — отрезает ядовито, вновь вонзаясь пальцами в некогда прекрасные бутоны цветков.

— Так сильно хотела оказаться на ее месте? — игриво тянет, самодовольно улыбаясь.

— Скорее выколоть себе глаза.

Сульфус, слыша это, вновь смеется. И ей очень сильно хочется треснуть, ударить, причинить немного боли, но желание получить свое перевешивает.

— Ну так что, я могу видеться с Теренсом? — нетерпеливо, въедливо интересуется.

Он молчит, словно что-то взвешивая и обдумывая. В очередной раз. Неужели алкоголь настолько притупляет умственные способности?

Немного хмурится и поджимает губы, чем вводит взволнованную девушку в состояние, близкое к панике. Вдруг опять откажет и все начнется по новой? Ссоры, крики, ультиматумы? Второго раунда она явно не переживет.

Почему для него это так важно и принципиально? Что может быть такого в обычных внеурочных занятиях с учителем? Это так сильно задевает его раздутое самомнение и уверенность в своей неповторимости? Или он просто знает о чем-то и молчит?

Сферы, до чего же хотелось залезть к нему в голову!

— Кто ж я такой, чтобы разлучать несчастных влюбленных? — хмыкает со злым, плохо скрытым сарказмом. — Только постарайся больше не творить хуйни и не оказываться в центре школьных сплетен. Мне не нужны новые проблемы.

— Хорошо, — быстро кивает, игнорируя скрытый подтекст. Главное результат. Положительный результат.

Раф не сдерживает победоносную улыбку и с чувством полного удовлетворения расслабляется. Укладывается поудобнее, позволяя затекшим мышцам, наконец, передохнуть. Это, оказывается, приятно — просто лежать и не думать о боли или опасностях. Не изводить себя мыслями о неизбежном падении, проблемах, окровавленных простынях, которые могут увидеть.

Лежать и смотреть на звезды. Никуда не бежать и не сражаться. Не гнаться за ответами, силой или результатами. Не соперничать с остальными. Просто… отдыхать и разговаривать.

Интересный опыт. Опыт, полученный с врагом.

Звучит, как самая паршивая предыстория.

— Спасибо, — скомкано, задумчиво произносит, ощущая себя обязанной это сказать. — За это и за то, что не ведешь себя, как мудак. Спасибо.

Хотела дополнить многим. Например: «спасибо, что не дал умереть от болевого шока и делился своими силами», но вовремя себя заткнула. От переизбытка добрых слов корона на его голове может раздуться и начать давить на мозги. Опасно.

— Это был комплимент? — сухо интересуется, приподнимая одну бровь. — Кто бы знал, что чтобы получить расположение ангела, достаточно лишь позволить ему бегать на свидания с любовничком. Надо взять на заметку.

— Нет, я ошиблась. Ты все-таки мудак, — ворчит, но впервые без злости или агрессии. Скорее в приступе какого-то бессилия. Едва сдерживая смех.

— Верно, — самодовольно тянет, — никогда не забывай этого, если не хочешь разочароваться.

Раф кусает губы и отворачивается. Важное напоминание, о коем в порыве благодарности почти что умудрилась забыть на пару минут. Нельзя с ним сближаться. Нельзя доверять. Нельзя думать, что Сульфус делает хоть что-то не ради себя самого.

— Зачем ты со мной возишься? — напряжение в голосе трещит подобно весеннему льду. — Зачем тратишь свое время на наши тренировки?

— Делаю вложение в наше общее будущее, — уклончиво отшучивается, — ты — довольно многообещающая инвестиция.

Она молчит, ожидая, пока Сульфус скажет еще что-то. Даст хотя бы малейший намек или нормальное объяснение. Алкоголь ведь развязывает язык, не так ли?

Но все надежды тлеют со стремительной, удушающей скоростью, заставляя вспомнить, за что ненавидела его с самой первой встречи.

Он играет всеми, кто попадается под руку. Расставляет фигуры по своему шахматному полю и дергает за ниточки, проводит эксперименты. Наблюдает и придумывает новые изощренные тактики. Так было всегда.

Зубы сводит от напряжения, но Раф прикладывает все усилия, чтобы сохранить самообладание и не закричать, потребовав вразумительных ответов. Ничего. Стерпит. «Вода камень точит» — так, кажется, сказал ей однажды?

— Ты не расскажешь мне, в чем суть моего долга и насколько это опасно, не так ли?

— До чего догадлива, мой ангел. Растешь на глазах, — отзывается незамедлительно, нагло смакуя каждое слово. — Не переживай, однажды ты все обязательно поймешь.

Раф раздраженно выдыхает и закатывает глаза. Поражается тому, насколько идеально выверены и возведены его внутренние стены и личные границы. Слегка завидует этому холодному разуму, выдержке и самоуверенности. Убийственному спокойствию даже тогда, когда весь их мир почти выгорел дотла.

Интерес подстегивает ее. Хочется, как в детстве, ухватиться и с первородным азартом собрать сложную мозаику по частям, чтобы увидеть целостную картину. Понять узор и первоначальную задумку. Покрутить, рассмотреть со всех ракурсов и удовлетворить корыстное любопытство.

Дотянуться до глубин и выявить уязвимое место, чтобы иметь козырь. Найти его слабость и манипулировать этим так же, как он манипулирует ею постоянно. Это было бы, наверное, честно?

Осталось понять, как именно это сделать. Даже у монстров есть болевая точка. Нужно лишь догадаться, куда давить.

Ей понадобится много терпения. Необходимо подобраться как можно ближе, не спугнуть раньше времени и не вызвать ни единого подозрения. Но единственное, что может сделать прямо сейчас — поддерживать видимость беседы и не позволять больше отдаляться.

Как хорошо, что список вопросов у нее огромный.

— Расскажи мне, что ты сделал с Ури.

— Слишком много вопросов для одного вечера, мой ангел, — негодующе цокнул, качая головой.

— Ты сказал, что если я буду ласковее, то смогу задавать их, — невинно пожала плечами, предавая своему голосу кокетливые нотки. — Я сделала это, но все еще не получила ни одного вразумительного ответа. За тобой должок.

— Мысленные крылья. Я стер ей память о твоих охуительных фантазиях, чтобы никому не растрепала, — поймав удивленный взгляд голубых глаз, не смог сдержать едкий смешок. — Что, неужто ты думала, что только тебе положены подарки от нашей связи? Честный обмен.

Раф на мгновение даже забыла, как дышать, оказавшись совершенно не готовой к подобному ответу. Но теперь хотя бы сошелся еще один кусочек пазла, что не давал покоя. Вот, значит, как именно он смог проникнуть в ее собственную голову, когда была без сознания. Просто присвоил себе ее способности.

Но шокировало, безусловно, не это. Стирать воспоминания — невероятно сложный, ювелирный процесс. Навык, требующий искусного мастерства, который она сама даже за шестнадцать звезд отточить не смогла! Любая оплошность грозит непредвиденными, ужасными последствиями. Пробовала ведь пару раз в прошлом. Ничего хорошего не вышло.

— И за это она теперь меня ненавидит, — подытожила безжизненным голосом. — Думает, что это сделала я.

— Простит, если ты ей дорога. А если нет, то нахуй такие друзья?

— Сомнительно получать советы от дьявола, которого все ненавидят, — шипит, гневно сверкнув глазами.

— И все же друзей у меня больше, чем у тебя, — издевательски парирует.

— Именно поэтому ты сейчас со мной, а не с ними?

Она не остается в долгу, а после ловит его предостерегающий взгляд, который недвусмысленно дает понять, что лучше заткнуться. Но, несмотря на это, опасности никакой не ощущает. Поразительно. Эта ночь определенно войдет в копилку самых необычных.

От него трезвого угроз и уничижительных намеков получает больше, чем от пьяного.

Быть может, в этом и вся разгадка? Стоит просто его спаивать?

Раф едва сдержала смешок от глупого представления, как, будучи ангелом, начнет обчищать алкогольные магазины смертных ради того, чтобы приручить дьявола. Воистину великое зрелище. Профессор Аркан едва это переживет.

— Твоя очередь.

— Что?

— Задавать вопросы. Я получила свой ответ касательно Ури, так что теперь снова твоя очередь. Это честно, — поясняет спокойным тоном, давно усвоив главный урок: не оставаться в должниках.

Сульфус хмыкает, и в этом незначительном жесте явно читается скрытое «я и так слишком хорошо тебя знаю, чтобы о чем-то спрашивать». Это почти больно бьет по ее женской гордости, вынуждая напрячься. Не нравится одна мысль, что может являться для кого-то слишком предсказуемой, банальной, практически прочитанной от корки до корки книгой, пока сама одновременно с тем бьется о непроходимые стены его барьеров.

Но, прежде чем успевает себя окончательно накрутить, он все же пользуется своим шансом и тихо интересуется:

— Почему тебе так важно, что о тебе подумают другие? — это, кажется, действительно его интригует, ибо в следующее мгновение переворачивается набок и подпирает голову рукой, что помогает ему разглядеть малейшие изменения в эмоциях и реакции бывшей соперницы.

Раф теряется от неожиданности вопроса, что разом выбивает из хрупкого равновесия. Тянется к браслетикам на запястье и начинает перекручивать их, раздумывая над ответом. Открывает и закрывает рот, не зная, что ответить.

Хочется опровергнуть, защититься, сострить, но все контраргументы разом покидают голову.

Еще никто и никогда не спрашивал о чем-то таком личном, глубоко уходящим корнями в прошлое, сотканное из травм. Обычно все вопросы сводятся к факту удочерения, слабости крыльев и «действительно ли она бессмертна». И сейчас, впервые, кто-то спросил о том, что тревожит ее саму.

Вопрос чрезмерно личный. Практически интимный. Обнажающий душу. Сама ведь не до конца понимает, почему так происходит. И явно не собирается говорить об этом с ним.

Но Сульфус, видя ее смятение, отступать не планирует и философским тоном продолжает:

— Ты слишком зациклена на мнении других. Это губительно, мой ангел. Научись принимать себя. Научись верить в себя, и жизнь станет намного проще.

Он вновь меняет положение и одним быстрым, мимолетным движением оказывается уже над ней, вынуждая вжаться от испуга в землю. Нависает, закрывая от внешнего мира и с каким-то наглым удовольствием смакуя испуг, что отчетливо читается в голубых глазах.

Одной рукой медленно, изучающе проводит от ее щиколотки до колена и выше, минуя преграду в виде высоких сапог и касаясь оголенной плоти, что тут же покрывается мурашками. Гладит, подразнивает, выводит какие-то одному ему известные символы.

— Ты пререкаешься и выпускаешь когти только со мной, но остальным позволяешь вытирать о себя ноги. Терпишь, когда унижают. Терпишь, когда нападают. Почему ты считаешь, что хоть один из этих облакоголовых придурков лучше тебя? — голос переходит на низкий, соблазнительный шепот, что незамедлительно дурманит рассудок. Она хочет что-то сказать, дабы опровергнуть, но Сульфус, словно предугадывая, не позволяет вставить ни слова и качает головой. — Не смей отрицать. Я помню рыжую суку в коридоре. Ты даже не попыталась защититься или атаковать первой. Ты терпела.

— Они… — язык заплетается, не оставляя возможности правильно сформулировать свои мысли, — они чистокровны. Они лучше. Сильнее.

Ей почему-то вдруг показалось глупым пытаться его переубедить. Это не имело никакого смысла, ведь, по сути, каждое его слово — истина. Да и способности думать, анализировать и защищаться в одночасье пропали. Тело полностью сфокусировалось на ощущениях, ведя заранее проигрышную войну с разумом.

— Бред. Тебе внушили это, и ты поверила. Убеди себя, что ты идеальна, и остальные тоже в это поверят. Начнут считаться.

Его ладонь скользит выше, очерчивая бедро и сжимая. Из ее рта доносится лишь один-единственный приглушенный стон, когда он касается талии, а его губы нависают в нескольких сантиметрах от обнаженной кожи живота. Опаляют разгорячённым дыханием.

«Это неправильно, неправильно, неправильно!» — повторяет себе, мотая головой из стороны в сторону и пытаясь сконцентрироваться.

Но почему так хорошо?..

Ноги инстинктивно сжимаются вместе, когда где-то внизу завязывается тугой узел желания. Конечности немеют, а по венам разливается знакомое тепло.

Его прикосновения до боли, до одури приятны. Не ведала доселе, что может хотеть подобного — по крайней мере, в здравом рассудке, — а теперь не может вспомнить ни одной причины, почему должна прекратить. Смущается пуще прежнего, когда ловит его взгляд.

Никто и никогда не смотрел на нее так. С голодом. Желанием. Поклонением.

Сферы, что она творит?..

Начинает почти жалеть о выборе наряда, в котором, оказывается, все-таки слишком много открытых участков. Неприлично много. Никогда не задумывалась об этом ранее, проживая всю сознательную жизнь в городе, где никто не посмеет даже посмотреть дольше положенного, не то, что трогать. А сейчас ощущает себя почти обнаженной.

В следующий раз придет на встречу с ним в монашеском одеянии.

Хотя Сульфусу, наверное, от этого будет только веселее.

— Что… что ты делаешь?

— Работаю над твоей самооценкой. Нет никакого смысла в поединках, пока ты действительно не поверишь, что достойна победы. Тебе не хватает здоровой доли эгоцентризма и уверенности.

— Зато у тебя их с избытком, — язвит незамедлительно.

— Да, поэтому я и побеждаю.

Он прокладывает дорожку коротких, смазанных, почти незаметных поцелуев от пупка до линии ребер, не смея двигаться выше; туда, где тело еще скрыто под тканью топика. Из уважения, кажется. Или просто боится спугнуть.

Губы его кажутся сухими и горячими — это все, о чем способна думать в данный момент. Выгибается дугой вслед за каждым движением и закрывает глаза.

— Ты красива и умна. Обладаешь способностями, о которых многие мечтают. Но боишься даже использовать их в полной мере. В чем смысл амбиций, если не подкреплять их действиями? Если ты не хочешь видеть, насколько уникальна, это покажу я. Высвободи настоящую себя и продемонстрируй остальным. Ту самую суку, что изводит меня.

Голос его набатом отдается в ушах, и Раф понимает, что тонет. Не может найти в себе силы, чтобы остановить и оттолкнуть. Должна, обязана, но не может.

Земля под пальцами едва заметно вибрирует, а воздух сгущается с каждой секундой. Она почти рада этому, иррационально замирая в ожидании кощунственной волны. Или гнева Небес — хоть чего-то, что способно остановить этот спектакль порока. Но видит лишь, как ярко светится метка на запястье. Его имя.

Его чертово имя.

Перед глазами мелькают картинки недавнего прошлого, где точно также лежала под ним, изнывая от ласк и выгибаясь навстречу. Не помня ни себя саму, ни своих принципов. Сжигая все, чем дорожила, чтобы потом возненавидеть.

Это действует немного отрезвляюще.

— Второе правило, — сбивчиво шепчет, когда его губы оказываются на сгибе между шеей и ключицей. Он замирает и чуть отстраняется, выжидающе смотря в глаза. — Второе мое правило: никаких прикосновений. Ничего из того, что ты делал со мной в том проклятом сне. Никогда больше. Мы все еще враги.

Раф пытается отдышаться, положив обе руки ему на грудь и тем самым увеличивая дистанцию. Боится, что не послушает, продолжит вопреки ее воле и окончательно сотрет все границы. Едва ли она сможет пережить этот позор, когда все кончится; когда страсть уступит рассудку и осознание нахлынет.

Сульфус долго смотрит на нее, словно пытаясь понять причину перемен в настроении. Ведет внутреннюю борьбу, и она замечает огонек недовольства и разочарования, который он тотчас искусно спрятал, вернув себе прежнее хладнокровие. С тихим, возмущенным стоном отступил и перекатился на другую сторону.

— Умеешь же ты испортить все веселье.

Услышав это, она быстро отворачивается, не в силах смотреть на него. Приподнимается и закрывает глаза, надеясь привести мысли в порядок. Задерживает дыхание. Каждой клеточкой тела все еще чувствует, помнит те прикосновения, и оттого краснеет сильнее, пряча лицо за волосами.

Сердце замирает в испуге. Конечности отказываются шевелиться, и только едва заметная судорога дает понять, что все еще жива. Хотя сейчас скорее предпочла бы обратное.

Не знает, что ответить, как себя вести и что вообще дальше делать.

Этому нет никаких объяснений. Кошмар в одночасье стал явью, хотя и божилась, что это никогда не произойдет. Сделала все это, находясь в трезвом уме и светлой памяти. Никакой комы, дурмана или чего-то еще, за чем можно трусливо спрятаться.

Сферы, что на нее вообще нашло?

Ненавидит ведь, презирает всеми фибрами души и никогда не сможет простить за весь тот кошмар, что пришлось пережить с момента самой первой встречи. Как так вышло, что на мгновенье совершенно забыла обо всех издевках, интригах и угрозах?

Еще полчаса назад признавалась в чувствах к другому парню, а потом… потом позволила себя касаться и бесстыдно, добровольно утопала в чужих ласках.

Идиотка — самое мягкое высказывание, коим можно себя окрестить.

Если его поступки, хоть и с натяжкой, можно оправдать состоянием алкогольного опьянения, то что насчет себя самой? Какой аргумент привести в сторону своей защиты? Что она всего лишь жалкая, гнусная маленькая девочка, которая слишком устала от одиночества и растаяла тотчас, как услышала парочку приятных фраз? До чего унизительно.

Никогда не училась на своих ошибках. Стоило ведь бежать с самого начала. Сразу же, как поняла, что никаких тренировок сегодня не будет.

Что бы сказал Теренс, увидев эту картину? О чем подумала бы Ури? Или Мики? Как вообще дальше жить со всем этим и смотреть близким в глаза?

— Ну же, мой ангел, беги. Беги, пока я не передумал и не забрал тебя себе. Беги, ты ведь так этого хочешь.

Голос его, полный ледяного презрения, набатом отдается в голове. Нет никакой необходимости оборачиваться, чтобы увидеть, как губы его искажаются в недовольном, хищном оскале. По интонации и так понятно: Сульфус знает, о чем она сейчас думает. Сожаление и стыд уже пропитали собой всю окрестность.

И этот факт, кажется, его сильно задевает и злит.

Плевать. Не время думать о его чувствах. Необходимо позаботиться о себе.

Раф прислушивается к совету и, не говоря ни слова, резко взмывает ввысь, стремительно набирая скорость и прячась за облаками. Улетая подальше от злополучного места, что стал невольным свидетелем ее пороков.

Убегает изо всех сил, забывая главное правило, которому он ее однажды научил: от монстров не скрыться. Они всегда тебя найдут. Будут преследовать днями и ночами. Вызывая зависимость. Пока ты не сдашься.

***

— Я сказал вправо уклоняться, а не влево! Мой ангел, у тебя какие-то проблемы со слухом?

Она морщится, игнорируя нелицеприятные высказывания. Без всяких слов и упреков прекрасно понимает, что слишком рассеяна. Не собрана. Катастрофически небрежна. Незачем это озвучивать.

Дурные мысли, подобно яду, тормозят тело и дурманят рассудок. Лишают концентрации и способности достойно вести бой. Все, на что ее сегодня хватает — это отлетать в сторону в самый последний момент и лишь изредка наносить смазанные удары. Над ней бы посмеялись даже детсадовцы.

Кровь сочится из раны непрерывным потоком, стекая вниз по ноге и окрашивая сапожки в тошнотворный розовый цвет. Разодранное колено ноет, пульсирует, молит о минутной передышке и дозе обезболивающего, но Раф старается не обращать внимания. Не хочет тратить и толику сил на подобную мелочь и прибегать к дару исцеления. Переживет. Перетерпит. Возможности крыльев не бесконечны.

Сульфус приземляется в паре метров от нее и щурится, склонив голову. Рассматривает пренебрежительно, лениво, всем своим видом давая понять, что недоволен. Руку помощи, как и заведено, не предлагает, да и сопереживать не торопится. Лишь кривится в отвращении и ждет, пока сама поднимется.

Бессердечный индюк. Сам бы попробовал встать после падения с высоты пятнадцати метров.

Раф сдержанно шипит, но расправляет плечи и мысленно считает до десяти прежде, чем осторожно подняться и наступить на травмированную конечность. Уже немного легче. Чудеса регенерации.

Быстро вытирает окровавленные ладошки о ткань шортиков и ждет дальнейших указаний. Не имеет ни малейшего желания оправдываться или начинать разговор первой.

Между ними все вернулось к исходной точке, и за это даже ощущала призрачную благодарность. Ведь, возвратясь в спальню той ночью, долго себя проклинала. До безумия боялась потом попадаться ему на глаза, раздумывая над тем, чтобы немедленно прекратить все встречи и исключить вероятность оказаться наедине.

Разрывалась между страхом и нежеланием прослыть трусихой. А еще перспективами, что открывались с каждой тренировкой. Поэтому, переборов себя, явилась на следующий день в условленное время, сгорая от стыда и с ужасом ожидая того, что услышит. Ждала гадких шуточек, неуместных намеков, мести или чего-то еще в том же духе, но… была приятно удивлена.

Сульфус вел себя, как ни в чем не бывало. Словно события той ночи ей пригрезились, померещились и растаяли в тумане с первыми лучами солнца. Можно конечно, подумать, что он был слишком пьян и потому обо всем забыл, но она старалась не тешить себя напрасными надеждами. Такие, как он, все продумывают наперед и ни о чем не забывают.

— Есть какие-то оправдания, почему ты сражаешься хуже полудохлого беса или мне самому гадать? — сухо интересуется, разминая шею. — Если тебе нужен еще один сеанс поднятия мотивации и самооценки, то можешь попросить прямо.

Все-таки не забыл. Ну естественно.

— Нет! — испуганно вскрикивает и делает полшага назад. Сдавленно стонет от простреливающей боли в левом боку. Приземление однозначно было не самым удачным.

— Тогда я жду объяснений.

Раф до боли прикусывает нижнюю губу и отводит взгляд. Не знает, как признаться в том, что сводило ее с ума последние несколько дней. Это трудно. Неловко. Странно. О таком не пишут в книгах и не рассказывают на лекциях. Даже не перешептываются украдкой, когда хотят посплетничать.

Она даже не уверенна, что такое вообще возможно. Вполне вероятно, что давно уже просто сбрендила и потеряла связь с реальностью. Ее место в лечебницах на окраинах Энджи-Тауна, а не в Золотой Школе.

Ведь, пытаясь использовать силы крыльев, явственно ощущала нечто чужеродное. Первые звоночки прозвенели еще в те моменты, когда перестала воспринимать его тьму, как нечто отвратное, противоестественное. Когда научилась не только мириться, но и подчинять себе.

Открыть в себе новые способности в виде дьявольского огня — одно дело. Не иметь возможности использовать собственные как прежде — совершенно другое.

Все постепенно выходило из-под контроля. Не могла больше контролировать свою магию. Не видела различий между светлой и темной. Все вдруг перемешалось. Стало одним оттенком. Полутоном. Грязным, тошнотворным.

Нельзя ведь просто так накачивать кого-то другого своей магией и ждать, что все останется, как было? Сколько раз он проделывал этот трюк, желая помочь, исцелить, а она, как дура, покорно принимала? Да еще и с жадностью цеплялась, впитывала до последней капли.

— Все дело в тебе, — неуверенно промямлила, и, словив неоднозначный, непонимающий взгляд, набрала в легкие побольше воздуха. — Твоя магия… Она слишком темная для меня. Я больше не вижу различий, не могу это контролировать, и боюсь… Боюсь ее использовать.

Сульфус выразительно изогнул бровь, смотря на нее, как на полоумную. А после усмехнулся. Не очень-то по-доброму.

— Так ты боишься сделать какому-нибудь дьяволу больно? Не замечал за тобой доселе такой мягкотелости, — ее признание, кажется, ничуть его не удивило. Словно знал наперед, что так будет.

Раф закатила глаза и громко фыркнула, скрещивая руки на груди.

— Мне плевать на них. Просто не хочу дискредитации. Что, если я кого-нибудь сильно покалечу или убью?

Он раздумывал над ее словами несколько секунд прежде, чем прыснуть от смеха. Раскатисто, ядовито. Невообразимый талант — унижать кого-то, не произнося ни слова. И справлялся ведь с этим на отлично.

— Чтобы убить вечного, нужно чуть больше силенок и фантазии, мой ангел. Не беспокойся. Тебе это не грозит.

Облегчение накатило волной, смыв прежнюю нервозность. Словно с плеч свалился необъемный груз, что носила на себе невольно. Теперь использовать собственные крылья не казалось равнозначно тому, чтобы прослыть жестокой маньячкой. Жить стало чуточку легче.

Но мозг, прокручивая полученную информацию, стопорился на одной-единственной мысли. Нехорошее предчувствие сжимало горло в тиски.

То, с какой уверенностью он это сказал…

— Ты убивал когда-нибудь? — спрашивает на выдохе, не задумываясь. Не знает, чего хочет больше в данный момент: правды, даже если та жестока, или сладкой лжи.

Да, была прекрасно осведомлена, что Сульфус — неуравновешенный, циничный психопат, но не могла же вселенная быть настолько беспощадна, что связала ее с настоящей убийцей? Они ведь первокурсники. Еще только недавно были детьми.

Сферы, ей нужен ответ. Нужен еще один повод, чтобы возненавидеть.

Потому что нет ни одной причины, чтобы оправдать убийство.

Но в ответ так ничего и не прозвучало. Он лишь сжал челюсти и одарил ее очередным ледяным взглядом, полным недвусмысленного предупреждения. На секунду там даже промелькнуло что-то еще. Что-то, отдаленно напоминающее боль и сожаление. Но лишь на секунду, а потом вновь возвелись непробиваемые стены абсолютного безразличия.

И это послужило более, чем красноречивым ответом.

Раф закрыла глаза и качнула головой, не веря в то, что только что обнаружила. Это казалось немыслимым. Безумным. Невозможным. Парень, чье имя отпечаталось на ее запястье проклятым клеймом, окропил свои руки в чужой крови. Теперь не осталось ни единой надежды или фантазии, что все те угрозы в ее адрес — простой блеф.

— Как можно убить бессмертного? — безжизненным голосом выдавливает. Не уверена, что на самом деле желает знать, но должна. Обязана.

— Готовишь на меня покушение, мой ангел?

— Скажи, — с нажимом вторит и, совсем потеряв страх, подходит максимально близко. Запрокидывает голову и ищет зрительного контакта. Хочет видеть его лицо, эмоции, чувства, когда начнет говорить. Хочет знать какого это — смотреть в глаза смерти до того, как придется испытать на собственной шкуре.

Сульфус прищуривается, разглядывая ее в ответ. Долго, мучительно долго смакует беспокойство, спрятанное в небесно-голубом омуте. Тянет с ответом, словно потешаясь, наигрываясь вдоволь. Получая удовольствие.

Раздумывает, достойна ли этих знаний. Тщательно взвешивает все «за» и «против», но все же отчего-то сдается.

Ей становится не по себе, когда замечает привычный огонек азарта. Так обычно происходит, когда он придумывает какую-то новую извращенную игру.

— Самый простой способ — вырвать крылья. Но это довольно кровожадно. Не думаю, что ты захочешь испачкать свои нежные белые ручки.

Раф передернуло от представления. Призрачная боль прокатилась по позвоночнику, скрючивая каждую косточку. Страшно было даже подумать о том, что испытывал несчастный перед такой смертью. И какая должна быть сила и тяга к садизму у палача.

— А еще? — нетерпеливо, въедливо произносит.

— Еще, — хмыкнул, передразнивая. А после притянул к себе за талию и склонился над самым ухом. — Еще есть особая сталь, что способна лишить жизни бессмертного. Ты ведь хорошо училась, не так ли? Помнишь тысячелетию войну? Именно так убивали.

Его рука касается щеки, очерчивает контур губ и тянется ниже, поглаживая основание шеи. Двигается практически нежно, любовно, заставляя забыть об инстинкте самосохранения. Останавливается на несколько секунд у родинки, вырывая сдавленный вздох, а после скользит к грудной клетке. К самому сердцу.

Она замирает, как и в прошлый раз. Забывая обо всех принципах, морали, приличиях и даже собственной ненависти. Проклинает за чертову реакцию тела, которой не в силах противостоять.

— Если найдешь такую, то бей сюда. Чтобы наверняка. Хотя сомневаюсь, что силенок хватит.

Слова, полные неприкрытой издевки, помогают прийти в себя.

— С тобой я поступлю именно так. Не задумываясь, — злобно шипит, не желая оставаться в долгах. — Если мне придется выбирать, то я убью тебя. Придет день, и я сделаю это. Избавлю мир от зла.

Сама не верила в правдивость тех слов, что слетали с языка, но была полна решимости не показывать этого. Призывала, убеждала себя, что способна на это. Ради будущего. Ради всего, о чем мечтала.

— Какая кровожадная. Обожаю видеть тебя такой. Только рогов не хватает. Может, примеришь как-нибудь ради своего нареченного?

— Мечтай.

— Только это мне и остается, а пока… Пока я буду с нетерпением ждать этот знаменательный день, о мой жестокий ангел, — расплывается в маниакальной улыбке. — Только сделай одолжение и надень то платье, когда пустишь мне кровь. То самое из наших снов, — поясняет, делая мучительную паузу, чтобы смысл услышанного в полной мере до нее дошел. — Красное на белом смотрится невероятно возбуждающе. Ради такого зрелища и умереть можно.

Псих.

Раф цокает и качает головой, а после бьет его по рукам, пытаясь высвободиться. Но ее силы против него ничтожны, как бы не было прискорбно признавать. Сульфус лишь хмыкает, практически умиляется ее потугам и прижимает ближе. Кладет голову на подбородок и шумно вдыхает запах волос.

— Правило номер два, — цедит сквозь сжатые челюсти, напоминая об установленных границах.

На этот раз получает желаемое и отстраняется без всяких преград.

— От тебя снова пахнет этим патлатым ангельским псом. Сделай одолжение: мой ему лапы перед вашими обжимашками.

Она закатывает глаза, со святым терпением игнорируя издевательства в сторону Теренса. Не понимала эту ненависть между ними, но уже начинала мириться. Привыкать. Как и ко всему, что связано с треклятым соулмейтом.

— Хватит уже. Это даже не смешно.

— Я серьезно, — невинно пожимает плечами. — От него воняет нафталином и пылью вековой истории.

Раф не видит никакого смысла что-либо отвечать, зная, что потратит время впустую. Отходит подальше, возвращаясь к выжженной от их постоянных поединков земле, и опускается перед ручьем, споласкивая окровавленные ладошки.

— Святой водой бы его окатить, — цедит себе под нос.

— Не надо, — слышит возмущенный голос за спиной тотчас. — Мне будет щекотно.