Не сразу понимаю, что он ушёл. 

— Я могу укусить тебя.

— Что? — Рассеянно поднимаю взгляд. 

Остался только Савельев. Стоит, привалившись спиной к стене и скрестив на груди руки. 

— Ты хочешь, чтобы именно я укусил тебя? — терпеливо повторяет он.

Он довольно смуглый для здешних мест. Чёрные, аккуратно уложенные волосы и карие глаза. Наверное, кто-то в роду — из “малых народов”, хотя ни имя, ни фамилия не выдают корней. Значит, омега — как всегда, не указанная в летописях.

Гляжу на него, как на умалишённого. Я знала, что этот день настанет. Придёт первая течка, и с этого момента все альфы будут смотреть на меня, как голодные псины на стейк прожарки raw. В сущности, я и была просто мясом. Мясом, изображающим из себя человека.

— По-твоему, я похожа на больную?

— Нет, ты похожа на дуру. Если бы ты была умной, давно бы ответила, — он делает паузу, чтобы подобрать слова, — на его знаки внимания.

— Рвать одежду и швырять меня на пол — это теперь у нас знаки внимания? 

Достаю зажигалку из куртки. Похлопав по карманам, с досадой признаю, что сигарет нет. А они бы сейчас очень пригодились.

— Есть сигареты?

— Не курю. А тебе советую бросить, ему это всё равно не нравится.

— Сегодня же куплю целый блок, — заключаю я.

Савельев отталкивается от стены и приближается. Выставив передо мной руку ладонью вверх, манит мою зажигалку. Ещё чего. Дешёвая, но моя. Спешу спрятать её в уютный карман, но Савельев перехватывает предплечье и, отогнув пальцы, завладевает моим сокровищем.

— Что за детский сад? — упрекает он меня. — Слушай внимательно. Завтра сиди дома. Запрись и никому не открывай. Ни курьеру, ни почтальону, ни дяде Васе, который пришёл за дрелью. — Неужели он думает, что я настолько тупая? — Если начнётся течка, сиди ещё дня два. Чем дольше, тем лучше. Поняла? 

— Да, папочка, — писклявлю я. — Сколько раз штанишки менять? 

— Как намокнут, — отрезает он. — Когда отойдёшь, он тебя пометит.

— Всего-то. Я думала, придётся терпеть его феромоны всю течку. Фух!

— Для этого у вас вся жизнь впереди.

Не подаю виду, что его слова на самом деле отражают лежащий в глубине страх.  

— Предлагаю в последний раз. Кстати, я не против курения.

Он раздражает всё сильнее. Не могу воспринимать всерьёз его суперакцию и мне ужасно хочется поставить его на место.

— И ты бы сцепился за меня со своим другом? — Делаю шажок к Савельеву. Моя куртка с шелестом трётся об его шерстяной джемпер. Он пожимает плечами, но не отстраняется. — Зачем мне выбирать тебя? 

— Я бы не называл тебя обидными словами. — Его голос становится тише.

— А как бы ты меня называл? — подыгрываю я.

— Твоим именем. Маша.

Я звучу в его устах одновременно трепетно и уверенно, словно моё имя — фамильная драгоценность, которую хранят подальше от посторонних. Его ладонь ложится на мой рукав и замирает.

— Ты бы не была моей. Ты бы была со мной.

Его рука скользит по моему плечу вверх, затем по шее, пока большой палец не дотрагивается до щеки. Ладонь горячее, чем у всех, кто ко мне прикасался. В чёрных глазах пляшет пламя, покорно ожидающее команды, чтобы разлиться по всему телу. Настоящий альфа не берёт — он просит и либо получает, либо отступает. Опускаю веки, запутавшись в том, кто кого пытается одурачить. 

Чувствую мертвенное спокойствие. Сухая чёрная роза, чьи листья скукожились и поникли, а некогда сочные лепестки завяли, выгорев на солнце, ждёт лишь разрушения и забвения. Я устала, как она.

Савельев касается скулы губами, шершавыми и тёплыми, как газеты, пролежавшие на дачной веранде целое лето. Невольно делаю громкий рваный вдох. Вцепляюсь в одежду альфы, словно это единственное, что поможет мне спастись и познать абсолют.

Его рот приоткрывается. Тонкие клыки колют кожу. 

Кочетков прижимает меня к мокрой от дождя траве, навалившись и захватив в замок руки. Трудно дышать под весом альфы. Пытается поймать мои губы, но я мотаю головой, как ненормальная. Пощёчина, голова гудит. Его мокрый скользкий язык. Тошнота. “Я только посмотрю, сучка! Неужели так трудно лежать на месте?!” Ещё пощёчина. Вкус крови во рту. Осенний воздух холодит голый живот. Кочетков, как оголодавший зверь, втягивает запах кожи. “Ты точно моё. Ты сводишь меня с ума,” — рычит он. Не могу ни слышать, ни ощущать. Вокруг меня ноги, но в нескольких шагах — Савельев. Стоит, сунув руки в карманы и прислонившись к прутьям забора. Ему скучно. Он смотрит мне точно в глаза, словно пытаясь понять, ему это нравится или противно. 

Распахиваю глаза, попутно замечая досаду на лице альфы. Отталкиваю его.

Чтобы спастись, мне не нужен ни первый, ни второй. Не собираюсь участвовать в карнавале власти и подчинения. Я жажду свободы.