Во тьме и холоде ещё полыхают факелы, а потому Яртаир видит, едва находя в себе силы из раза в раз снова поднимать веки, что происходит вокруг. Впрочем, за эти долгие минуты, что он провёл здесь, ничего особенного не произошло, только лужа быстро леденеющей крови стала больше. Его пальцы, липкие и скользкие, дрожат всё сильнее, но он не может пошевелить рукой и даже голову повернуть не может. Грудь наполнена отравляющим дымом босмерского яда, которого он сполна здесь наглотался, и дышать от этого непреодолимо трудно. Яртаир делает почти незаметные вдохи и выдохи через рот, судорожно вздрагивает, захлёбывается, хрипит. В гортани скребёт и давит. Здесь безумно холодно.
В каменном коридоре древней горной крепости ещё коптят факелы, которые он лично зажёг и воткнул в металлические держатели, а потому Яртаир видит, как мимо проходят двое. Эльф, которому он проиграл бой. И эльфийка, которую не смог защитить. Оба не обращают на него, израненного и уже почти неживого, никакого внимания. Девушка бессильно плачет, пока босмер тащит её под локоть к выходу, и не сопротивляется. Она больше не видит смысла бежать, прятаться или сражаться, ведь все, кто мог её защитить, мертвы.
Но ведь Яртаир жив! Он пытается приподняться, кажется, ему даже удаётся проползти полдюйма по скользким от крови каменным плитам, но двое уже скрываются за поворотом, и сразу же по коридору разносится глубокий гул закрывшейся двери. Яртаир протягивает слабую дрожащую руку им вослед, издаёт тихий болезненный хрип, но и сам не видит в этом никакого смысла. Сильнее боли, терзающей тело, оказывается отчаяние, застилающее разум. Он сражался со стольким злом — с приспешниками даэдра, с вампирами, с их чудовищными гончими, — но умирает от руки обычного эльфа, которого недооценил. И ладно бы эта непростительная самоуверенность стоила жизни лишь ему. Но…
Мама. Она оставалась с Наэрвен в убежище, когда Яртаир покинул их, чтобы встретить незваного, но ожидаемого гостя. А если этот парень увёл эльфийку…
Ещё была девушка, с которой он пришёл. Где она?
Яртаир подтягивается на полу, цепляется за выступающий из кладки стены камень. Не с первого раза, потому что пальцы, покрытые кровью, скользкие и не гнутся. Преодолевая боль, от которой темнеет перед глазами, он хватается за трещину в стене, поднимает себя на ослабших руках и, едва чувствует, как ноги скользят по полу и снова тянут вниз, делает последний бросок, чтобы сжать рукой металлическое кольцо, предназначенное для лампы или факела. Замирает, убеждаясь в сохранении ненадёжного равновесия и в том, что у него в самом деле получилось подняться.
Привыкнув к новой вспышке боли, Яртаир переводит взгляд вниз, на собственное тело. Из ран в животе течёт и течёт кровь. Он точно не помнит, сколько раз тот босмер пырнул его кинжалом. Помнил только — много. Нет, он не выживет. Никаких шансов.
Хотя если добраться до комнат, где у него оставались запасы лечебных микстур, бинтов…
Впрочем, вряд ли.
Мама.
Отбросив ненужное, он сосредоточился только на том, чтобы идти вперёд. И вовсе не к выходу, напротив, вглубь мрачной крепости. Когда-то, когда он ещё числил себя в рядах Стражи Рассвета, это место было пристанищем для них и казалось ему самым безопасным и надёжным во всём Скайриме. Потому он и привёл сюда эту босмерскую девочку, которую мама привела к нему и попросила защитить от натравленного на неё монстра. Он ни секунды не сомневался в том, что сможет постоять за Наэрвен, что с ним она будет чувствовать себя в безопасности. По какой-то причине она ему нравилась, и ему хотелось оберегать её. Но он не справился. Он проиграл бой, и чудовище всё-таки схватило жертву. Яртаир никого не сберёг: ни Наэрвен, ни маму, ни себя.
Мама…
Он кричит от боли и злости, словно раненый медведь, но сам не слышит своего крика. Ярость и отчаяние придают ему сил, проясняют разум, и, опираясь на стену, хватаясь за уступы и трещины, за железные кольца для факелов, он идёт дальше, видя только ослепляющие пятна света впереди.
Тяжёлая дверь во внутреннее помещение приоткрыта. Внутри горит зажжённый им огонь в очаге, а потому становится отчётливо видно, что там тоже весь пол залит кровью. И в крови лежат два женских тела: молодая бретонка с растрёпанными тёмными волосами и северянка с золотыми косами.
— Мама!
Яртаир падает и последние несколько шагов преодолевает на коленях. Он подползает к ней, приподнимает голову на безвольной шее, оставляя красные следы на льняных косах, и склоняется над безжизненным телом, отказываясь верить, что это на самом деле. Как случилось, что он допустил такое? За что Боги так наказали его, но в особенности — её? Она всегда была сильной, смелой и доброй, она не заслуживала такого. Не заслуживала…
Он отводит взгляд от бледного мёртвого лица и видит в груди матери древко самострельного болта. Яртаир вытачивает их сам.
Не находя в себе сил держаться, Яртаир ложится рядом на спину, смотрит в тёмный высокий потолок, и слёзы текут вниз по вискам, смывая кровь. Он и правда вспоминает, что босмер отобрал у него арбалет и срезал с пояса сумку с болтами. Его мать убили его же оружием.
Шор всё ещё не хочет забирать его, и долго лежать так Яртаир не может, потому что начинает захлёбываться. Он переворачивается на бок, кашляя, и вдруг видит, что из раны бретонской девушки, в которую, судя по оперению сломанной стрелы, выстрелила его мать, сочится кровь.
Он снова ползёт по полу на локтях, сдирая ногти о трещины в разбитых каменных плитах. Оказываясь рядом, прислоняется лицом к её лицу, чувствует на щеке тёплое дыхание, на всякий случай кладёт ухо ей на грудь и в самом деле слышит слабое «тук-тук».
Мгновение Яртаир мешкает, не зная, что ему делать, но почти сразу холодная рассудительность целителя одерживает победу над паническим страхом умирающего в темноте и холоде. Время, проведённое в Храме Кинарет, не проходит даром.
Яртаир быстро замечает, что длинная стрела, выпущенная из тяжёлого лука опытной охотницы, прошла насквозь, но кто-то уже сломал её и вытащил. Он также видит, что остриё вонзилось под углом в нижние рёбра, но не задело лёгкие. Промахнулась? Едва ли. А если бы специально хотела только ранить, выбрала бы ногу. Что же получается, девчонка сама бросилась под стрелу?
Выметая ненужные мысли из головы, Яртаир берёт девушку на руки и с огромным трудом поднимается. Это ему такое ранение было бы нипочём, она же, маленькая и худая, потеряла сознание от боли, кровопотери или от страха. Ему до этого тоже недалеко, но вдруг появившаяся ответственность не только за свою жизнь, заставляет его бороться.
Он относит девушку в комнату, кладёт на кровать и выдвигает ящик тумбочки, в котором хранятся его лекарские принадлежности. Здесь только одно зелье, зато много чистой ткани для перевязки. Яртаиру не нужно много времени на размышления, кому отдать его. Пока что он жив благодаря шоку, но как только это состояние пройдёт, ему никакая алхимия не поможет. Поэтому он возвращается к незнакомке и заставляет её проглотить целебный эликсир. Потом стягивает с острых плеч тёплое платье, разрывает льняную камизу и, торопясь, обматывает бледное женское тело большим тканевым полотном, туго сдавливая рану, после чего одевает её и кутает в сшитое из волчьих шкур одеяло. Её нужно сгореть.
Яртаир садится рядом, сбрасывает истерзанную стёганку, задирает рубаху и видит страшные раны на собственном теле, нанесённые изогнутым эльфийским кинжалом. Ему кое-как удаётся обмотать себя, и неожиданно это окончательно его выматывает. Он прислоняется затылком к холодной стене, прикрывает глаза.
Нет.
Нет, нет, нет!
Яртаир хорошо знает, сколь коварна эта ловушка. Стоит лишь подпустить слабость ближе, как она сомкнёт на шее клыкастую пасть. С другой стороны, Яртаир уже сделал всё, что мог. Ну и что с того, что девушка увидит его труп, когда очнётся? Так будет даже лучше, ей не придётся переживать за чужую жизнь — только за свою. В ином случае он станет ей лишь обузой…
НЕТ.
Яртаир приказывает себе поднять налившиеся тяжестью веки и замечает, что незнакомка смотрит на него. Взгляд у неё льдистый, строгий, обречённый. Сердце начинает стучать быстрее от волнения, но Яртаир пытается успокоиться, чтобы оно не гоняло кровь лишний раз. Держась за кровать, он сползает на пол, опускается у изголовья и касается грубой дрожащей рукой лица бретонки. На краткий миг она поддаётся испугу и пытается отстраниться, но тут же замирает и смотрит уже не столько испуганно, сколько… виновато и доверчиво.
— Всё будет хорошо, — говорит он ей, и слова ворочаются на языке тяжело, неохотно. — Как тебя зовут?
— Ирэн, — отвечает девушка полушёпотом, а затем к её прояснившемуся разуму приходит понимание случившегося. — Что?.. Я?..
— Всё будет хорошо, — повторяет Яртаир как заклинание для неё, а сам мысленно молится богам. Не за себя. За неё. К счастью, теперь он знает её имя.
Он с трудом выпрямляется, подходит к сундуку со старым снаряжением, поднимает тяжёлую крышку и находит внутри два завёрнутых в ткань флакончика. Пригодятся. Потом возвращается к Ирэн, берёт её, закутанную в одеяло, на руки, и, едва стоя на ногах, собирается покинуть крепость. Девушка жмётся к его груди, пряча лицо, и тихо плачет.
Он минует общий зал, шёпотом молится Шору за душу матери, но не смотрит в её сторону — слишком больно. Проходит по коридору, освещённому догорающими факелами. Пробирается через промёрзшую насквозь пещеру, выводящую наружу из внутренних помещений древнего форта. Над Скайримом уже разлились глубокие сумерки, но большие высокие луны не освещают каменистую тропу, спускающуюся к дороге: небо укрыто грозной низкой тучей, начинается страшная пурга. Яртаир и без того не следит куда идти. Ноги сами ведут его привычным путём.
Один раз он всё-таки спотыкается и чуть не падает. Ирэн не издаёт ни звука, может, заснула или снова потеряла сознание. Думать о том, что жизнь её покинула, Яртаир не хочет. И потому не проверяет.
Идёт как в бреду. Его бросает из стороны в сторону, ноги заплетаются и подкашиваются, раны пульсируют и без конца кровоточат. Пока он пытается добраться до большого тракта, начинается настоящая буря, и последние его надежды на помощь стремительно тают. За стеной снега никто их не увидит.
Оказавшись на дороге, он падает без сил. Девушка молчит, и Яртаир больше не находит в себе огня, чтобы бороться за жизнь. Единственное, что он может ещё сделать, это достать хрупкие стеклянные флакончики и швырнуть их оземь.
Вспышка.
Ещё одна.
В былые времена он использовал эту алхимическую смесь, чтобы ослеплять вампиров, если оказывался окружён. Яркий белый свет заливает пространство вокруг, пронзает ночь всплеском солнечной магии, а пелена снега будто разносит эту полыхающую сферу на многие мили от эпицентра.
Может, стражники с пограничной башни Вайтрана заметят. Вероятность этого крайне мала, ведь наверняка в такую метель они укрылись внутри. А даже если и правда увидят… не пойдут же проверять.
Яртаир пододвигается ближе к телу Ирэн. Пальцы сгребают свежий снег, а он не тает. Холодно.
* * *
Холодно. Холодно. Очень холодно. Мурь открывает глаза, но видит только разлившийся густой мрак ночи и тёмные фигуры, бродящие рядом. На неё смотрит страшное белое лицо, она не сразу понимает, что это снег облепил шапку и бороду какого-то мужчины. В маленьких блестящих глазах мелькает удивление.
— Эй, да тут девчонка! Живая!
Встревоженный низкий голос кажется ей неприятным. Мурь пытается вырваться из чужих рук, но тело вдруг пронзает такая жгучая боль, что она вскрикивает, и сжимается на снегу. Чужие руки поднимают её в воздух. Незнакомец говорит что-то. Она не слушает.
До неё долетает другой голос:
— Восемь богов… Это Яртаир!..
Яртаир. Она вспоминает мужчину-северянина, которого Занкэль убил в той крепости. Или она думала, что убил, потому что в её памяти вдруг всплывает картина, как он гладит её по лицу и говорит что-то утешающее. Ей это не привиделось? Где она? Где Занкэль? И кто эти люди?
— Тихо, тихо, — просит её низкий голос. — Лежи смирно. Лекари в городе тебе помогут. — И он обращается уже к другу: — Живой?
Мурь не разбирает, что отвечает второй. Её начинает бить крупной дрожью от неудержимых слёз.
В течение многих последующих часов её сознание то проваливается в небытие, то возвращается в реальность и в болезненном бреду запоминает какие-то картины. Мурь видит незнакомых людей, слышит незнакомые голоса. Но из всего, что они говорят, она неизменно выхватывает только одно имя: Яртаир.
Когда она в очередной раз открывает глаза, стоит светлый день. Над ней нависает деревянный свод большого зала. Пахнет благовониями и микстурами. Здесь царит тишина, но с улицы доносятся голоса. Мурь понимает, где она. В Вайтране. В храме богини Кинарет, где милосердные служители помогают больным и раненым. Она поворачивает голову, чтобы лучше осмотреться, и замечает возле алтаря девочку-аргонианку. Ребёнок смотрит на символ богини, но, кажется, не молится. Просто задумалась.
Юная аргонианка ловит её взгляд. Подходит сначала к столу с зельями, мазями, лекарскими инструментами, потом идёт к Мурь, держа в руках глубокую миску.
— Вот, — говорит она безразлично. — Алем велела тебе выпить, когда проснёшься.
Мурь неуверенно садится, свешивает ноги с грубо сколоченной лежанки, касается пола босыми ступнями. На ней только длинное нижнее платье, причём не её. В теле чувствуется слабость, но рана не болит.
Она принимает из чешуйчатых лап девочки миску. Коротко кивает.
— Спасибо, — и выпивает всё до дна. Опыт травницы сразу подсказывает ей, какие именно травы входят в рецепт. Это просто отвар, придающий сил. Она и сама варит схожий напиток, если требуется поднять кого-то на ноги после болезни или перенапряжения. Мурь возвращает миску и спрашивает: — Как твоё имя?
— Киль. А твоё?
— Мурь.
Аргонианка улыбается ровным рядом острых треугольных зубок.
— Похоже!
Мурь тоже улыбается, слабо, но искренне. Может, в её имени и правда есть что-то аргонианское, ведь она тоже дочь болот. Но не южных Чёрных Топей, а северного Хьялмарка.
Девочка с лёгким разочарованием роняет:
— Значит, он всё же не тебя звал.
— Кто?
— Яртаир.
Яртаир. Мурь вспоминает всё, что ей пригрезилось в болезненном бреду. Ей казалось, что этот мужчина был рядом и пытался её спасти. Казалось, что он выжил после той схватки с Занкэлем. Выходит, не казалось?
— Он здесь? — спрашивает она Киль, и аргонианка кивает.
— Да, но он до сих пор не очнулся. Всё зовёт какую-то Ирэн. Странно, никогда не слышала от него ни о какой Ирэн.
Что-то в этом имени кажется Мурь знакомым. Может, он говорил ей об этой девушке? Но у Киль она интересуется не этим.
— Можешь проводить меня к нему?
— Конечно, он у себя.
— У себя?..
Киль берёт её за руку и тянет за собой в одно из помещений храма. Она останавливается перед неприметной дверкой, открывает её, и Мурь оказывается в маленькой каморке, где есть место только для узкой кровати, столика, над которым прибиты полки, и сундука с вещами. Здесь темно и тесно. И пахнет болезнью.
Мурь видит Яртаира. Сильный молодой мужчина лежит под окровавленными одеялами, дышит тяжело и рвано, иногда стонет. Мурь чувствует, как ему больно. Она подходит, кладёт руку ему на лоб, и сразу становится ясно:
— У него жар.
Для Киль это не новость.
— Да, он потому и бредит.
— Нужно позвать целителей.
— С Даникой что-то стряслось, и сейчас она у Аколита, он лечит её. Храм остался на Алем, но она куда-то ушла и оставила меня приглядеть за вами.
Мурь понимает, но не может всё так оставить.
— У вас есть таволга?
— Таволга? Здесь нет, но я знаю, где растёт.
— Далеко за ней идти?
— Нет, это на пруду прямо за городом. Сходить?
Мурь неуверенно кивает. Наверное, ей не стоит отправлять ребёнка к вечеру на болото, но сама она вряд ли дойдёт. Даже эта прогулка по храму изрядно её вымотала. К слову, Киль восприняла поручение с огромным энтузиазмом. Возможно, она всегда собирает травы для лекарей?
Мурь не позволяет ей сразу убежать и хватает за плечо.
— Подожди! Ты знаешь, кто принёс нас сюда?
— Да, Йостен и Эльяр. Стражники.
— Ты можешь позвать кого-то из них?
Киль утвердительно кивает, и Мурь приходится отпустить её руку. Девочка так и рвётся наружу, прочь из Храма Кинарет. Может, на самом деле старшая жрица никогда не выпускает её на улицу? Отсюда такое нетерпение?
Мурь остаётся с Яртаиром, и теперь у неё есть возможность внимательно к нему присмотреться. Такие правильные черты лица, в которых чувствуется благородство и сильная воля: высокий лоб, на котором пролегла вертикальная морщинка, острые скулы, на правой — старый рубец, прямой крупный нос. Яртаир снова стонет, дёргается в горячке, и Мурь кладёт ладонь ему на щёку, успокаивая. На его коже выступили капли пота. Жёсткая борода колет ей руку, но её прикосновение будто сумело на некоторое время снять его боль, поэтому Мурь сидит так ещё немного.
Странно оттого, что она совсем не знает этого человека, но тем не менее он ей так важен. Она чувствует себя виноватой перед ним в том, что не сумела помешать Занкэлю, и обязанной за то, что не бросил её, а спас. Ведь он тоже совсем ничего о ней не знал, кроме того что она пришла вместе с босмером. В его глазах она была врагом. Зачем было спасать её?
Задумавшись, Мурь не замечает, как начинает перебирать его короткие волосы. От грязи и крови они стали непонятного цвета, но Мурь всё равно видит на висках совсем белые пряди. А ведь Яртаир ещё не стар. Страдания уродуют его, но Мурь не думает, что ему больше тридцати.
Яртаир вдруг поднимает веки и смотрит на неё мутным, ничего не видящим взглядом. Мурь отдёргивает руку.
— Ирэн?..
Она чувствует себя такой растерянной, что не находит ответа. Однако его кратковременное пробуждение едва ли можно назвать здравым смыслом. Яртаир наклоняет голову, закрывает глаза и вновь падает во власть болезни.
Мурь сидит рядом с бешено колотящимся сердцем и наконец слышит стук закрывающейся двери. Неужели Киль вернулась так скоро?
Она выходит из комнаты Яртаира, но видит не аргонианскую девочку, а высокого темноволосого норда. Мужчина робко снимает шапку и первым здоровается низким рокочущим голосом:
— Привет. Рад, что тебе лучше.
— Привет, — только и говорит ему Мурь.
— Я Йостен. Киль сказала, что ты меня искала.
Мурь знает, кто он. Она запомнила его голос, когда он вытащил её из снега и взял на руки.
— Спасибо, что вы с другом спасли нас, — произносит она неуверенно. Она правда благодарна, но ей почему-то всё равно не по себе в присутствии этого человека. И не только него. Мурь всегда была нелюдимой, что для травницы скверное качество.
— Я увидел свет и… решил, что там охотники, думал на подмогу прийти. Оказалось, не напрасно. Так как Яртаир?
— Плохо, — отвечает Мурь.
— Ясно.
— Ты его знаешь?
— Ну, он работал здесь. Многих наших ребят латал после всяких стычек с разбойниками. Пару раз болтали с ним в “Гарцующей кобыле”.
— Его мать ты тоже знал?
— Нет, — мотает головой мужчина. — Мать не знал.
Мурь подходит ближе.
— Йостен… мать Яртаира… мертва. Её тело осталось там, откуда он меня вытащил. Он был вынужден бросить её, чтобы спасти меня. Пожалуйста… можешь ли ты или кто-то другой из городской стражи принести её?
Он шумно сглатывает и сразу же активно кивает.
— Конечно, нельзя же её там оставлять. Где это место?
Мурь объясняет ему, как добраться до горной крепости, но Йостен, видимо, знает это место, поэтому не сильно удивляется. Когда он уходит, Мурь снова навещает Яртаира. Он больше не просыпается.
Возвращается Киль, неся с собой охапку едко пахнущей таволги. Больше, чем нужно. Девочка улыбается, довольная собой, а когда травница принимается нарезать листья и стебли, сидит рядом, но не выглядит вовлечённой. Свою часть работы она уже выполнила.
— Киль, — осторожно обращается к ней Мурь, — давно ты с ним знакома?
— С Яртаиром? С тех пор, как он здесь объявился, это было где-то год назад. Он тогда принёс раненого друга и сам был едва живой. Того, второго, не выходили, а вот Яртаира — да. Так он тут и остался, стал помогать целителям.
Мурь перекладывает таволгу в миску и заливает кипятком. Когда она была ребёнком и жила в Хьялмарке, дедушка только так и сбивал ей температуру. Он был хорошим знахарем. Многому её научил.
— Знаешь, чем он раньше занимался?
Простой вопрос заставляет Киль хитро прищуриться. Она заговорщицки наклоняется ближе и требует:
— Обещай никому не рассказывать. Особенно Данике!
— Конечно, — обещает Мурь. Она не раскрывает чужих тайн, но сразу же думает о том, есть ли у неё самой право знать о прошлом Яртаира, если он предпочитает о нём умалчивать?
Однако секрет Киль скрывается в другом.
— Когда он пришёл сюда, я попробовала его кровь. Было любопытно узнать, кто он. Оказалось, охотник на вампиров. Это они так его потрепали и убили его соратника. Но интереснее всего то, что Яртаир остался в живых, потому что вампирша, с которой он сражался, в прошлом была с ним близка. В прошлом — это до того, как стала вампиром.
Мурь не думает, что именно это она хотела услышать. Ей отчего-то становится неприятно и некомфортно, может, потому что она не любит узнавать подробности чужой личной жизни подобным образом. Поэтому она старается не думать обо всём, что рассказала Киль, и цепляется за одну лишь фразу:
— Что значит “попробовала кровь”?
— Жрица Даника считает меня богомерзким отродьём чёрной магии и пытается перевоспитать. — Киль хмыкает, показывая этим, что ничего у Даники не получится. — Я умею перенимать личности и воспоминания, если отведаю чужой крови. Только никому не говори, обещаешь?
— Конечно, — неосознанно повторяет Мурь. Дедушка рассказывал ей много легенд о разных существах, в том числе и о вампирах. Благодаря ему Мурь знает, что вампиры бывают не только такими, на каких охотился Яртаир, но и аргонианами, обладающими опасной магией. Может, Киль дитя таких вампиров?
Мурь не спрашивает её об этом. Проходит несколько минут, пока она ждёт, чтобы отвар настоялся, после чего несёт его Яртаиру. Киль всюду следует за ней по пятам, но Мурь не обращает на это внимания. Должно быть, это странно, но девочка по-своему ей нравится.
Поставив миску на стол, Мурь садится рядом с Яртаиром, убирает его волосы со лба и негромко зовёт по имени. Она знает, что он совсем близко и услышит её сквозь толщу пламенной боли и запутанных неконтролируемых образов, возникающих в искажённом жаром разуме. Киль сидит на корточках у вдоха и наблюдает, затаив дыхание.
— Яртаир, — мягко зовёт его Мурь. — Посмотри на меня.
Она просит так убедительно, что у него не остаётся выбора. Мужчина открывает покрасневшие слезящиеся глаза, смотрит на травницу и слабо повторяет:
— Ирэн?..
Уже не впервые умирающий мужчина путает её с другой девушкой. Когда она спасала Занкэля, он звал Наэрвен и видел её в Мурь. Яртаир зовёт Ирэн. Не та ли эта женщина, ставшая вампиром, о которой рассказала маленькая аргонианка?
Мурь старается долго об этом не думать. Берёт миску, подносит к губам Яртаира.
— Выпей. Тебе станет легче.
Он слушается, пытается сделать глоток, но почти сразу заходится кашлем. Мурь не торопится, вытирает брызги с его лица, снова подносит миску. Яртаир пьёт осторожно и доверчиво. Когда всё выпито до капли, Мурь опускает его голову на подушку, просит его отдыхать. Яртаир обессиленно закрывает глаза.
Несколько минут Мурь сидит с ним, наблюдает. Постепенно его дыхание выравнивается. Киль тоже что-то замечает, спрашивает шипящим шёпотом:
— Действует?
Травница невесомо дотрагивается до его лба, но тело Яртаира по-прежнему слишком горячее.
— Нужно время, — отвечает она девочке, понимается и идёт к выходу. Киль тихонько закрывает за собой дверь в каморку Яртаира.
Этот неслышный скрип почти сразу перебивается ухающим грохотом входной двери. Мурь испуганно оборачивается и видит высокую чернокожую женщину в длинной робе жрицы. Киль за спиной едва различимо судорожно вздыхает.
Видя их, редгардка сразу становится недовольной.
— Вы чего это тут делаете? Киль, я велела тебе следить, чтобы больная оставалась в постели!
— Но…
— Быстро к себе!
Мурь встаёт на защиту девочки.
— У Яртаира жар, — объясняет она. — Я напоила его отваром таволги.
— Ты бы о себе позаботилась! Расхаживаешь здесь в одном исподнем!
Мурь ощущает, как к лицу приливает кровь. Она совершенно не позаботилась о том, чтобы накинуть что-то поверх камизы, и прямо так говорила с Йостеном. Она стыдливо опускает взгляд, чувствуя себя почти так же, как Киль, перед жрицей.
Алем решает добить её грозным:
— А лезть к Яртаиру тебе никто не велел. Немедленно вернись в постель. Я вымою руки и осмотрю твою рану.
Мурь поражённо смотрит на Киль, и аргонианка досадливо ей улыбается. Будто говорит, что с Алем всегда так. Девочка уходит, прячась в комнате, и Мурь не остаётся ничего другого, кроме как вернуться на лежанку. Внутри так неприятно-горько, и обида вперемешку со злостью оказывается совсем новым чувством, которого Мурь прежде не знала. Это из-за слов жрицы об Яртаире. Это… что-то близкое к ревности.
Приходит Алем, приказывает раздеваться, и Мурь, ёжась под её строгим взглядом, стягивает длинную рубаху. Редгардка разматывает повязку, хмыкает, удовлетворённо кивает.
— Хорошее зелье он тебе дал.
Мурь не уверена, что понимает правильно.
— Он?
— Яртаир, должно быть. Не помнишь? — Алем смотрит на неё всё так же требовательно, и Мурь качает головой. Она мало что помнит наверняка. — Рана быстро заживает, да и боли, смотрю, ты уже не ощущаешь. Так действует либо сильная алхимия, либо магия. Яртаир точно не маг, так что вариантов немного.
Мурь об этом как-то и не подумала, но теперь понимает, что Алем права. Она и сама, когда приходилось лечить кого-то, часто жалела, что не владеет целительной магией и не знает алхимии. Травы медленно поднимают на ноги. Зато — надёжно.
Алем словно думает о том же.
— Так значит, ты дала ему таволгу? Разбираешься в этом? — Мурь скромно кивает. Алем не отступает: — Где взяла травы?
— Киль принесла.
— Маленькая негодница! Наверняка сама предложила, да?
— В общем-то…
Мурь хотела бы как-то выгородить аргонианку, но у неё никогда не получалось лгать. Алем в сердцах обзывает Киль чешуйчатой проказницей и, заканчивая с повязкой, велит Мурь ложиться спать, чтобы набираться сил.
Мурь так и поступает. Сон не сразу приходит к ней. В голове слишком много мыслей, ещё свежи странные эмоции, которые принёс этот день. Когда ей всё же удаётся заснуть, она не погружается в крепкие исцеляющие объятия ночи, а видит странные наваждения, пленяющие разум.
Она просыпается глубокой ночью. Вокруг тихо. Свечи на алтаре погашены, но в окна струится звёздный свет. Мурь откидывает одеяло, тихо поднимается на ноги. Она долго борется с навязчивой тревогой, но в итоге всё же приближается к комнате Яртаира. Неслышно открывает старую дверь, заходит к нему.
Его грязное одеяло комом валяется на полу. Может, он сам скинул его, когда терпеть жар стало невыносимо, но теперь его бьёт озноб. Он сжимается, пытаясь сберечь тепло, стонет от мучений, дышит отрывисто, шумно. Мурь осторожно подходит к нему, дотрагивается до плеча и едва не отдёргивает руку. Его тело слишком горячее. Она поднимает одеяло, кладёт на постель и идёт на кухню, чтобы приготовить ещё немного отвара. Травы действуют слишком медленно и слабо, но это всё, чем она может ему помочь.
Пока таволга настаивается, Мурь сидит рядом и гладит его по слипшимся мокрым волосам. В такой-то момент он начинает дышать спокойнее, и она понимает: проснулся.
— Яртаир, — шепчет она. — Ты должен это выпить. Несколько глотков. Пожалуйста.
Измученный, он снова доверяется ей, преодолевает себя и пьёт отвар из таволги большими жадными глотками. Лишь на миг Мурь отворачивается, чтобы вернуть миску на стол, и в этот момент он говорит:
— Спасибо.
От звучания его голоса ею почему-то овладевает дрожь. Будто тысячи звёздных искр пронзают всё её существо, и Мурь сжимает плечи, пытаясь хоть как-то с этим бороться. В груди становится жарко. Она вспоминает, как сквозь тьму до неё долетало сказанное им: «Всё будет хорошо».
Это он говорил ей.
Когда Мурь поворачивается к нему снова Яртаир уже закрыл глаза и пытается лежать смирно, борясь с неконтролируемой дрожью. Мурь не хочет его оставлять, но и смущать его не хочет. Она укрывает его одеялом и тихо говорит:
— Я буду рядом. Если понадоблюсь тебе, позови, хорошо?
Яртаир неразличимо кивает, и Мурь знает, что он её услышал. Утром нужно будет сказать Алем, чтобы как следует обработала его раны, скорее всего, они начинали гноиться, потому что не были должным образом обеззаражены. И ещё нужно будет спросить Киль, растёт ли в Вайтране сфагнум. Или хотя бы календула.
* * *
Раны, которые казались ему смертельными, начинают заживать. Он всё ещё прикован к постели, но теперь хотя бы большую часть времени пребывает в трезвом рассудке, а не в болезненных галлюцинациях. Иногда к нему заглядывает Алем, и он в шутку спрашивает, в чём же она провинилась, раз именно её приставили к нему? Редгардка редко смеётся, а потому не понимает его насмешки над самим собой. Она рассказывает, что недавней ночью кто-то напал на Жрицу Данику, изуродовал ей лицо, будто пытал, вызнавая что-то. Временно Даника живёт у Аколита, он сильный целитель и может ей помочь. Яртаир благодарит за информацию, а когда редгардка уходит, тяжело вздыхает. Всё начинает складываться.
Это он подверг Данику опасности, когда уходил из храма в крепость, чтобы защитить Наэрвен. Он рассказал обо всём Данике, чтобы не волновалась, но просил держать это в тайне. Однако хранить тайну оказалось нелегко, когда безумный босмер приставляет кинжал к горлу. Так он их и нашёл.
Яртаир ни в чём не винит Данику. Он сам чувствует себя глубоко виноватым перед ней и решает навестить её, как только встанет на ноги.
Лечит его не только Алем, но и Ирэн. Он помнит, как она заходила к нему по ночам, когда он ещё был плох, и молча садилась рядом. Они не говорили, и тогда у неё появилась странная привычка гладить его по голове. Это было странно, но Яртаир не сказал бы, что ему не нравилось.
От девушки всегда пахнет травами, и его комната тоже пропитывается этим ароматом. Уж точно лучше, чем зловоние болезненной скверны. Ирэн приносит ему отвары, окуривает цветочным дымом, делает компрессы из мхов. Ему интересно наблюдать за ней. Здесь, в Храме Кинарет, никто не промышлял знахарством, она же была в этом опытна. Даже Алем со временем оставила ворчания и доверилась чужой девушке.
Яртаир так и не понимает до конца, как её зовут. Он называет её Ирэн, а она уже сдалась и только качает головой в ответ.
Когда он пришёл в себя в первый раз, она была рядом. Яртаир знал, что с тех пор, как они выбрались из горной крепости, прошло немало времени. Девушка уже была здорова. Однако она по-прежнему оставалась в храме, приходила к нему просто так и перебирала в пальцах его волосы. Тогда он спросил её:
— Ирэн, почему ты ещё со мной?
Она бесстрастно уточнила:
— Хочешь, чтобы я ушла?
— Нет, я имел в виду… вообще?
Вопрос показался ей странным, она нахмурилась и неоднозначно пожала плечами, будто для неё нет других вариантов, кроме как оставаться с ним.
— Почему ты зовёшь меня Ирэн?
Это сбило с толку.
— Разве тебя не так зовут?
Девушка осторожно помотала головой.
— Меня зовут Мурь.
Яртаир не отрывал от неё взгляда. Острое лицо, большие голубые глаза, густые тёмные волосы, в которые вплетены деревянные бусины. Странное имя, которым она назвалась, похоже на ричменское, но в её внешности нет ничего от изгоев. Она истинная горянка, и чем дольше Яртаир смотрел на неё, тем теплее ему становилось от этой простой холодной красоты.
— Мурь? — переспросил он тогда. — Что за имя такое? Я буду звать тебя Ирэн, так тебе лучше.
Впервые за то недолгое время, что он знал её, Ирэн улыбнулась. Растерянно и непонимающе. Видно, она сочла, что жар всё ещё плавит ему мозги.
— Тебе нужно отдохнуть.
И поднялась, чтобы уйти. Яртаир не хотел, чтобы она считала его сумасшедшим.
— В крепости, когда ты очнулась, — бросил он ей вслед, и девушка замерла, не торопясь оборачиваться. — Я спросил, как твоё имя. Ты сказала: Ирэн. Ты от кого-то скрываешься?
Ирэн-Мурь всё же обернулась. Он прочёл в её взгляде недоумение, смешанное с возмущением. Однако Яртаир не пытался её обвинить, он… Пожалуй, он беспокоился.
— Скрываюсь? Нет. Просто меня так зовут.
И всё же он был уверен:
— Мне кажется, ты что-то утаиваешь. Как бы там ни было, имя Ирэн подходит тебе больше.
Он слабо улыбнулся ей, чтобы не злилась, но она всё равно возмутилась его нахальством. Яртаир не со зла. Он даже честно пытался повторять вслух это «Мурь», когда оставался один, но произносить это было до того неудобно и иногда смешно, что он принял решение и дальше звать её Ирэн, даже если за это будет отравлен ядовитыми травами.
Девушка не злилась на него долго. Из раза в раз она возвращалась к нему, чтобы проверить его состояние и дать новое лекарство. Однажды совесть его всё же замучила и он заставил себя извиниться.
— Прости, если обидел.
Ирэн подняла на него взгляд и заверила:
— Ничего.
Теперь она снова сидит с ним и читает вслух. Нашла книгу где-то в храме и принесла, чтобы ему было не так скучно целыми днями смотреть в потолок. Яртаир туго следит за сюжетом повествования, но ему нравится слушать голос Ирэн, потому он не перебивает её, а когда она останавливается, чтобы уточнить, интересно ли ему, просит читать дальше. Про что книга, он совершенно не понял.
Голос у неё мягкий, бархатный и действительно тёплый, хотя сама она пытается быть холодной в своей немногословной строгости. Яртаир понял, что она не ледяная и не каменная, ещё тогда, когда она впервые тихо заглянула к нему ночью. Он не спал и чувствовал, как она стоит несколько секунд у двери, а потом бесшумно закрывает её и уходит.
Теперь в её голосе ему видится единственное спасение, способное скрасить его безрадостные дни болезни. За это он даже готов сделать над собой усилие и научиться называть её Мурь, но к счастью, она смирилась и не требует.
Блаженные минуты его очарования нарушаются тихим стуком в дверь. В комнату заглядывает вытянутая мордочка Киль, и маленькая аргонианка объявляет:
— Яртаир, там к тебе Йостен пришёл. Пустить?
— Разумеется.
Девчушка улыбается и убегает, а через пару секунд к нему заходит бородатый стражник. Они почти ровесники и раньше, бывало, пропускали по кружке мёда в таверне. Яртаир уже знает, что именно Йостен нашёл их с Ирэн на той дороге в метель.
— Привет, — нерешительно роняет он, видя Яртаира таким. Переводит взгляд на Ирэн и скромно кивает ей, здороваясь. Яртаира всегда удивляло, как столь робкий человек оказался в рядах стражи ярла Балгруфа, однако трудно спорить с тем, что Йостен славный парень. — Ты как?
— Сносно, — отвечает Яртаир.
— Слушай… всё ждал, когда поправишься, чтобы сообщить. В общем, Андурс как положено проводил твою мать в Совнгард. По всем правилам, с честью. Тебе, должно быть, важно это услышать.
Важно. Яртаир думал, что, как встанет на ноги, первым делом вернётся в крепость за телом матери. Слава богам, нашлись люди, которые побеспокоились об этом за него.
— Спасибо. Я перед тобой в долгу.
— Да брось ты. Что же я…
И он обрывает фразу, не зная, как продолжить. Да продолжение и не требуется, каждому ясно, что любой добрый норд считает своим долгом проводить родителя друга в последний путь.
Прежде чем уйти, Йостен справляется:
— Может, тебе нужно чего?
— Нет, — уверяет Яртаир. — Иди, не трать время.
Парень уходит, и Яртаир переводит взгляд на девушку, молчаливо застывшую у изголовья его кровати.
— Спасибо, Ирэн.
Это она попросила Йостена. Больше некому.
Травница горько поджимает губы, приподнимает хмурые тёмные брови. Ей тоже больно.
— Оставить тебя? — только и спрашивает она.
Яртаир недолго думает и кивает.
Ирэн снова приходит к нему только поздним вечером, чтобы напоить успокаивающими травами перед сном. Она ни о чём не спрашивает и не смотрит на него, молча проходит мимо, ставит горячую миску на стол. Яртаир успевает поймать её руку.
— Я всё хотел спросить, — говорит он, и в горле отчего-то сухо, слова с трудом ему поддаются. — Как ты связалась с тем босмером? Ты совсем не похожа на ту, кто может быть его сообщницей.
Девушка пододвигает стул, садится рядом, как всегда. В глазах у неё столько грусти, что Яртаир начинает жалеть о том, что решился затронуть эту тему. Её руки холодеют, и он крепче сжимает их в своей большой ладони.
— Наверное, я зря любопытствую, — тихо добавляет он, так и не дождавшись ответа. Однако Ирэн отрицательно качает головой. Она лишь ищет слова для такого нелёгкого рассказа.
— Мне казалось, — дрожащим голосом говорит она, — что я вижу в нём больше, чем остальные. Он не был злым. Просто не умел жить иначе, потому что ему самому никогда не протягивали руку. Я думала, что смогу это сделать.
«Но приручить бешеного лесного зверя не вышло», — думает Яртаир, однако не говорит это вслух.
Ирэн продолжает:
— Я тогда жила в одной таверне в Пределе, и однажды вечером его принесли тяжело раненого. Я его вылечила. В беспамятстве он видел во мне Наэрвен и говорил столько нежных слов, клялся в такой большой любви… У меня не оставалось сомнений, что это правда. Но со временем я поняла, что последнее добро, которое в нём осталось, искажено страхом снова быть преданным. И тогда я начала его бояться, потому что позволила ему себя любить.
— Но сама ты… — догадывается Яртаир.
Ирэн мотает головой и опускает взгляд. Яртаир понимает. Некоторые мужчины не умеют принимать отказов.
— Он обижал тебя?
— Нет, — отвечает она сразу же, но он чувствует, что что-то не так. Либо врёт, либо снова недоговаривает.
Яртаир решает оставить эту тему.
— Предел? Так ты всё-таки ричменка?
Глаза Ирэн становятся круглыми от удивления.
— С чего бы?
— Ну, это твоё Мурь… Как-то слишком по-ричменски звучит.
Ричменами или изгоями звался народ, проживающий на западе Скайрима, в Пределе. Это были полукровки-дикари, которых ни норды, ни бретоны не хотели принимать за своих. Они поклонялись даэдра, владели первобытной магией и были безрассудны в бою, так как презирали боль. Ирэн ничем не похожа на ричменку.
— Я выросла в Хьялмарке, — признаётся девушка. — Меня нашёл ребёнком один пожилой травник-отшельник, говорил, что я без конца повторяла это слово, потому он так меня и назвал. После его смерти я скиталась по Скайриму, так и оказалась в Пределе.
— Выходит, я был прав. Это не имя.
Ирэн только задумчиво хмыкает в ответ.
* * *
Яртаир уже оправился. Он больше не нуждается ни в её помощи, ни в помощи жрицы Кинарет. К нему вернулись силы на то, чтобы привести себя в порядок, и теперь Мурь ещё больше робеет перед ним глупой девчонкой. Она всем видом старается не показывать, что в его присутствии ею овладевает неудержимая слабость.
Он продолжает называть её Ирэн, и отчего-то это кажется таким правильным. Ей нравится это имя, и более того все эти дни её не покидает чувство, что она уже слышала, как кто-то обращается к ней так. Неужели?..
Поскольку старшая жрица Даника до сих пор не вернулась, храм остаётся на редгардке Алем, а она в свою очередь уже полностью доверяет Мурь и не боится оставлять её здесь ночью одну. Да и Яртаир уже в порядке, так чего бояться?
Поэтому однажды вечером Мурь заглядывает к своей маленькой подружке без страха, что их кто-то поймает.
— Киль, — шёпотом зовёт она. Аргонианка тут же спрыгивает с кровати и магией зажигает свечу. Во мраке её большие змеиные глаза мерцают глубокой зеленью болот. — К тебе можно?
Девочка охотно её впускает, и Мурь садится вместе с ней на край кровати. Её без конца одолевают сомнения насчёт того, правильно ли она поступает.
— Что-то случилось? — заботливо спрашивает Киль, и Мурь торопится её успокоить.
— Нет, всё хорошо. Я хотела попросить тебя рассказать мне об этой магии. Той, из-за которой переживает Даника.
Киль широко улыбается. Ей уже давно хотелось найти единомышленника, который не назовёт её монстром.
— Как это работает? — добавляет Мурь.
— Очень просто. Мне достаточно капли чужой крови, чтобы я увидела, о чём думает этот человек. Это очень интересно. Но Даника уверяет, что такое колдовство противно богам. Ты тоже так думаешь?
— Я не знаю, — честно отвечает Мурь. — Значит, ты можешь только читать мысли? Или таким способом возможно узнать о прошлом человека?
— И то, и другое, — объясняет Киль и догадывается: — Что ты задумала? Это связано с Яртаиром?
— Нет, ни в коем случае. Скажи, если ты выпьешь мою кровь, сможешь ли узнать что-то о моём детстве? Я ничего не знаю о себе до того, как меня приютил дедушка. Яртаир называет меня Ирэн, говорит, я сама ему так представилась, и меня не покидает мысль: может ли это в самом деле быть моим настоящим именем?
Киль слушает заворожённо и даже с восторгом. Вот он, тот момент, когда её дар наконец-то окажется кому-то полезен.
— Смогу! — отважно заявляет она. — Только крови понадобится много, одной капли не хватит.
— Хорошо. Я сейчас.
Мурь поднимается и уходит. Она идёт к себе, берёт нож для трав. Рука застывает над глубокой глиняной миской. Мурь не стонет и не кричит, молча терпит острую боль, когда заточенное лезвие разрезает кожу. Едва миска наполняется, она прикладывает к ране временный компресс и быстро возвращается к Киль. Только раз Мурь уточняет, уверена ли она и безопасно ли это, но аргонианка заверяет, что переживать не о чем, и просит её оставить.
Мурь закрывает дверь. Её трясёт от волнения, потому что ощущение, что она делает что-то неправильное и запретное, не покидает. Ей страшно.
— Что с твоей рукой?
Она вздрагивает, поднимает взгляд на замершего напротив Яртаира. Только не сейчас…
Мужчина мгновенно оказывается рядом, убирает её правую руку, которой она придерживает насквозь пропитавшийся кусок ткани, и смотрит на рану, блестящую кровью в свете огней.
— Боги, ты где же так?.. Ты вся дрожишь. Идём.
— Яртаир, не нужно.
— Идём, — настойчиво повторяет он и уводит её к себе. Ей так стыдно перед ним.
Яртаир просит её присесть, а сам берёт чистый бинт и принимается осторожно накладывать повязку. Он работает так осторожно и бережно. В его движениях заметен опыт, которого он набрался за время работы в Храме Кинарет, но ещё видна нежность, объяснить которую трудно.
Закончив, он смотрит на неё снизу. У Мурь начинает кружиться голова.
— Как ты могла так порезаться?
Она долго молчит. Не говорить же ему правды.
— Случайно.
— Будь осторожнее, ладно?
Мурь кивает, но ей настолько не по себе, что уже нет сил притворяться. Всё произошедшее за последние месяцы, обрушивается на неё резко и болезненно. Она вспоминает Занкэля и тот страшный день в крепости, вспоминает случившееся на болотах Хьялмарка, вспоминает раны Яртаира, которые до сих пор видит как наяву. Ей страшно из-за магии Киль и невыносимо находиться в комнате Яртаира, когда он сидит перед ней и смотрит так открыто и ласково.
Он приподнимается и обнимает её. Мурь замирает в его руках, забывает, как дышать. Его пальцы перебирают локоны её волос, сквозь ткань тёплого платья она чувствует каждое его прикосновение. И это скоро сведёт её с ума.
— Ну ты чего, это всего лишь порез, — успокаивающе говорит он. — Заживёт. Хочешь, принесу тебе каких-нибудь трав, чтобы снять боль? Только скажи, каких.
«Дурмана и побольше», — про себя думает Мурь. Ему всё ещё кажется, что дело только в этой царапине.
— Извини, я пойду.
Она отталкивает его, чтобы выбраться из объятий, идёт к двери, но вдруг Яртаир хватает её, разворачивает к себе, и их лица оказываются совсем близко друг к другу. Он смотрит тяжело и немного безумно.
Секунда длится вечность, но Мурь не хватает этого времени, чтобы набраться смелости, или, наоборот, это тянется так долго, что здравый смысл велит ей немедленно убегать. Она пытается сделать шаг назад, и Яртаир разжимает руки, отпуская её.
— Прости, — говорит он, поворачиваясь к ней спиной.
Мурь уходит и падает на кровать, едва добравшись до своей комнаты. Голова совершенно пуста.
Алиенора Элихарт — самая красивая женщина в мире. Стройная как тростинка, с безупречной осанкой, сдержанной ласковой улыбкой и глазами такими большими, как две голубые звезды на зимнем небе. У неё густые тёмные волосы, которые служанки заплетают в две толстые косы по бретонской моде, но вплетают в них ленты на манер северян. У Ирэн только одна коса, совсем не такая длинная и точно не толщиной в папино запястье. Но она знает, что когда вырастет, будет такой же красивой.
Райенн очень похожа на маму. Только Райенн уже восемь, а это нечестно: у неё преимущество в пять лет. Сестра сама вплетает ей ленту в косу, но цвет позволяет выбрать Ирэн. Жёлтую!
Сегодня они продолжают путь. С тех пор, как они выехали из родного Фарруна прошло уже так много времени, что дни, удлинившиеся с приходом весны, снова стали короче. Ирэн однажды услышала это от мамы, то, что у дня бывает разная длина, и теперь хвастается этим знанием перед всеми. Даже воины, сопровождающие кареты, стали умнее благодаря ей. Один из них, Эйнар, так восхитился, что назвал Ирэн самой умной девочкой, которую когда-либо встречал. Ирэн было ужасно приятно. Может, она ещё не такая красивая, как Райенн, но точно самая умная.
Ирэн нравится путешествовать в карете вместе с семьёй. Она ещё не понимает, зачем они куда-то едут, но они все вместе, а это для неё главное. И лошади очень добрые, Ирэн любит гладить их тёплые шеи и играть со звенящими подвесками на упряжке во время остановок.
Папа без конца читает какие-то письма, иногда делает заметки длинным пером в большой книге. Однажды его дорожная чернильница подпрыгивает, когда карета наезжает на кочку, и едва не заливает всё вокруг несмывающимися пятнами. Но — обходится. Папа успевает поймать её, а мама, видя это, осуждающе качает головой.
— Может, хоть в пути не будешь корпеть над своими цифрами? — спрашивает она негромко.
— У меня много работы, — отзывается он, не обращая внимания на упрёк. Ирэн видит, что маму это расстраивает.
Впрочем, они обе быстро забывают о случившемся, потому что мама начинает рассказывать историю о рыцаре, спасающем принцессу из лап дракона. Её сказки всегда такие интересные, что даже папа на миг отрывается от своих листочков и незаметно улыбается.
— И я хочу быть принцессой! — мечтательно вздыхает Ирэн.
Старшая сестра с мальчишеской дерзкой ухмылкой говорит:
— А я — драконом.
Мама смеётся. Отвечает Ирэн:
— Ты и так принцесса, моя маленькая. А ты, — обращается она к Райенн, — скорее рыцарь, чем дракон.
Ирэн знает, что её папа — богатый и уважаемый человек в Фарруне. Но он не король, а значит, она не принцесса. Вот когда она вырастет и станет такой же красивой, как мама, выйдет замуж за принца — и тогда уже станет принцессой…
Карета снова подпрыгивает, но не так, будто налетела на кочку, а так, будто кто-то врезался в неё. Чернильница проливается, пачкая мамино красивое платье. Снаружи слышатся крики воинов, испуганное ржание лошадей и чьё-то свирепое рычание.
Снова удар — и карета заваливается на бок вместе с ними, которые были внутри. Ирэн падает на сестру, вскрикивает. Райенн удаётся её поймать и прижать к себе.
— Будьте здесь! — приказывает им папа, выбивает дверцу и вылезает наружу. Вокруг кричат от боли люди и ревёт чудовище.
— Дракон… — шепчет Ирэн сестре.
Мама не слушается папу, тоже покидает укрытие. Её голос такой встревоженный и такой незнакомый.
— Райенн, давай её мне! — требует она, и старшая сестра передаёт трёхлетнюю Ирэн в руки матери, а та — какому-то человеку. Ирэн не сразу узнаёт в нём воина из их охраны. Он — её рыцарь.
Но он не сражается с драконом, а бежит в сторону леса. Выглядывая из-за его плеча, Ирэн видит чудовище, которое мощными лапами раскидывает всех вокруг и вгрызается длиннющими грязными клыками в людей. Воинов не спасают даже доспехи.
Ирэн видит, как её сестра подхватывает чей-то меч, такой тяжёлый для неё, но её саму тут же хватает Эйнар и уносит точно так же, как сейчас несут Ирэн. Он скрывается в густых колючих зарослях ежевики по другую сторону дороги.
Она видит расшитые узорами сапоги отца, выглядывающие из-за угла упавшей кареты. Он почему-то не двигается.
Видит платье мамы, на котором появилось ещё одно пятно. И это, второе, не от чернил.
Видит мёртвых лошадей и разлетевшиеся повсюду бубенцы, блестящие на солнце среди снега. Снег уже не белый. Всё вокруг красное, красное, красное!
Ирэн взвизгивает, когда замечает, что дракон стремится её догнать. Он опускается на все четыре лапы и бежит за ней с такой скоростью, что тройка самых лучших лошадей не смогла бы с ним сравниться. Рыцарь опускает её на землю, заслоняет спиной, выхватывая меч, и кричит:
— Беги!
И Ирэн бежит в лесную чащу, бежит без оглядки, не разбирая пути из-за стоящих в глазах слёз. Ноги постоянно цепляются за корни и ползучую траву. Ирэн падает в прикрытый снегом мох, поднимается, бежит дальше. Её сапоги промокли, лента зацепилась за сухую ветку и размоталась, а платье порвалось. Но она бежит и бежит, зная, что солнце скоро сядет, потому что день стал короче.
Когда она падает в последний раз, в лесу уже темнеет. Она видит рядом ежевичник и ползёт к нему на четвереньках. Может, колючие ветки остановят дракона, неслучайно же Эйнар спрятал сестру именно там? Может, они даже встретятся?
Но в ежевичнике никого нет. Ирэн поджимает колени ближе к груди и сидит так всю ночь, дрожа от холода и не смыкая глаз. Если день стал короче, то ночь стала длиннее, ей это понятно, потому что она самая умная девочка на свете. Может, не такая красивая, как Райенн, но у сестры преимущество в пять лет. А это нечестно.
Когда солнце робко встаёт над лесными болотами, Ирэн слышит, как под чьими-то ногами ломаются ветки. Совсем рядом. Это дракон учуял её запах. Она пытается затаиться, но он всё равно замечает её.
— Шоровы кости… — молится он непонятными для неё словами. Ирэн в самом деле не понимает, это Киль понимает, что говорит седой старик, нашедший на болоте трёхлетнего ребёнка. А Ирэн не понимает, потому что в Хай Роке говорят на другом языке. — Ты как же здесь оказалась?
Тощий дедушка берёт Ирэн на руки, закутывает в свою одежду, согревает. Она уже видит, что никакой это не дракон. Но и на рыцаря он не похож. Как не похож на папу или любого мужчину из его свиты.
Как сказать ему, что на них напало чудовище? Как попросить о помощи, если он говорит так странно?
— Ежевика, — шепчет Ирэн, надеясь, что название ягоды звучит одинаково для них обоих. Она знает это, потому что она самая умная девочка… — Ежевика!
«Там, в зарослях ежевики, осталась Райенн!» — хочет сказать она ему, но как? Дедушка смотрит на неё с недоумением, и она начинает плакать.
— Тише, маленькая, всё наладится. Наладится…
И он уносит её куда-то. Совсем в другую сторону от колючего ежевичника.
Киль, конечно, понимает, что никакой это был не дракон, а голодный снежный тролль. И понимает, что слово, которое маленькая Ирэн пыталась сообщить нашедшему её старому травнику, звучало для него как что-то похоже на «Мурь». Вот он и стал её так звать.
Она рассказывает всё это уже взрослой Ирэн, тайком придя к ней ночью. Травница слушает с бесстрастным выражением лица, не перебивает. Взгляд у неё совершенно опустошённый.
Когда Киль заканчивает свой рассказ, Ирэн благодарит её и напоминает, что уже поздно и пора спать. Аргонианка уходит, а Мурь — Ирэн — ещё долго лежит без сна и наблюдает, как за окном плывут по небесному морю большие луны. Дверь приоткрыта, и она видит, что у Яртаира тоже долго горит свет.
Утром Ирэн узнаёт от девочки, что он отправился прогуляться, хотел сходить к матери, а потом навестить Данику, которая до сих пор не вернулась. И в этот момент ей становится ясно, что она и так слишком задержалась в Храме Кинарет, как и в самом городе. Яртаир наверняка вернётся к служению богине и помощи раненым. Ей же нет здесь места.
Ирэн выходит на улицу. Над Вайтраном стоит удивительно ясная погода, тёплое солнце заливает тундру янтарным светом и приятно согревает кожу. Ей хочется насладиться этими минутами безмятежного счастья, и она идёт к высохшему дереву на площади в центре Ветреного района. Уже позднее утро, и людей на улицах немного: каждый занят ежедневной работой. Одна она слоняется без дела, и оттого ещё больше чувствует себя здесь чужой. Как и везде.
Она садится на скамью под раскидистыми чёрными ветвями древнего погибшего Златолиста, закрывает глаза и прислушивается. Ей нравится чувствовать, как лёгкий ветер касается лица и развевает волосы. Нравится жужжание пчёл в травах и плеск реки, омывающей дворец ярла. С рыночной площади доносятся немногочисленные разговоры. Слышно, как проходит стражник, звеня кольчугой. Может, Йостен? Она не открывает глаза, чтобы посмотреть. Сердце почему-то трепетно колотится.
— Можно составить тебе компанию?
Она испуганно смотрит на Яртаира снизу и запоздало кивает. Он садится рядом, молчит, наблюдая за неторопливой жизнью Вайтрана. Ирэн не знает, как начать разговор, но как только она почти решается, он первым спрашивает:
— Ты меня избегаешь?
Он не смотрит на неё в этот момент, даже интонация его голоса не меняется и ничем не выдаёт его волнения. Да и с чего бы ему волноваться? Это она постоянно себя накручивает…
— Вовсе нет.
— Как твоя рука?
— Хорошо.
— Можно посмотрю?
Ирэн, недолго думая, протягивает ему ладонь. Яртаир нежно берёт её в свою руку, аккуратно разматывает им же наложенную повязку. Длинная рана от ножа столь очевидна, что он наверняка догадывается о том, как она появилась. Или Ирэн опять напридумывала себе того, чего нет на самом деле.
— Я тут купил кое-что, — вдруг говорит он, опускает её руку себе на колено и достаёт из кармана поясной сумки маленький флакончик с зельем.
— Что это?
— Это поможет, — обещает он и, открывая бутылочку, наносит холодную вязкую жидкость на рану. Ирэн чувствует магию, но посмотреть, что происходит, ей не удаётся. Яртаир тут же снова заматывает её ладонь бинтом.
— Спасибо, — угрюмо благодарит она, забирает руку и отворачивается. Наверное, такое же зелье он дал ей, когда они были в форте.
Над ними скрипят ветви сухого дерева. Яртаир вздыхает.
— Почему ты такая грустная? Из-за меня?
— Отчасти, но не из-за того, о чём ты думаешь.
Он наклоняется, чтобы заглянуть ей в лицо. Ирэн прекращает его нелепые попытки встретиться взглядами и сама смотрит на него. Смотрит строго и холодно, но почти сразу же её лёд даёт трещину.
— Объяснишь?
— Не из-за вчерашнего, — нехотя уточняет Ирэн.
— Я ещё чем-то тебя обидел?
— Нет.
Яртаир вздыхает ещё тяжелее и произносит шёпотом:
— Как же с тобой сложно, Ирэн.
— Ты был прав, Яртаир. Это моё настоящее имя, но я об этом не знала. А теперь вспомнила. Я была совсем маленькой, когда отец привёз нас в Скайрим. В пути случилось несчастье, и мои родители погибли, а я оказалась на болотах, где меня и нашёл дедушка. Но… у меня есть сестра. Мне хочется верить, что она тоже выжила, поэтому… поэтому завтра я покину Вайтран. Я хочу найти её.
Яртаир долго молчит. Ирэн уже начинает жалеть, что рассказала ему. Может, стоило уйти молча, сбежать, не попрощавшись. Но у неё не хватило бы духу.
— Думаешь, это возможно? — наконец спрашивает он.
— Я попытаюсь.
— Ирэн… — Он произносит её новое-старое имя так грозно, что она выпрямляется стрункой и замирает, ожидая, что за этим последуют слова, услышать которые она не готова. — Ты снова не говоришь мне всей правды. Это лишь предлог. В чём истинная причина?
Он не шутит. Его голос звучит настойчиво и очень властно. В отличие от него, она отвечает едва слышно:
— Просто я чувствую, что становлюсь здесь лишней. Ты поправился, я тебе больше не нужна. Я не хочу быть обузой.
Яртаир не отводит от неё тяжёлого взгляда. Он дышит глубоко и спокойно. Его голос всё так же пронзает до дрожи.
— А ты не подумала спросить меня о том, что я чувствую и чего я хочу?
Она молчит, боясь проронить хоть слово. Яртаир, разозлившись, продолжает:
— В том-то и дело, я наконец поправился! Наконец могу не лежать перед тобой едва живой, а что-то для тебя делать. И сейчас я хочу, чтобы ты со мной осталась, потому что для меня нет ничего позорнее того, что ты запомнишь меня больным и слабым.
— Яртаир, я вовсе не…
Он не позволяет ей закончить:
— Хочешь искать сестру? Пойдём вместе, если Вайтран тебе опостылел. Я же не выдумал себе, в самом деле, как ты приходила ко мне ночью и каким взглядом на меня смотрела! Думаешь, я совсем слепой? Или умом тронулся?
Ирэн хлопает глазами и молчит. Если это признание в любви, то это самое странное признание, какое только можно себе представить.
Поскольку она не отвечает ему, Яртаир успокаивается, но оставить всё как есть не может. Ему важно знать наверняка. И он спрашивает прямо:
— Значит, мне всё это показалось?
Она медленно мотает головой. Нужные слова не приходят на ум, но Яртаиру это и не нужно. Он берёт её лицо в ладони, наклоняется и медленно целует. Когда Ирэн открывает глаза, видит, как внимательно он на неё смотрит.
— Не оттолкнёшь?
Она снова мотает головой. Яртаир оставляет на её губах ещё один поцелуй. Целует — будто наказывает. Так нежно-нежно и мучительно неторопливо.
— Останься со мной, — шёпотом просит он, отстранившись совсем немного. Ирэн чувствует его горячее дыхание и едва сдерживаемую страсть в этих коротких словах. Она не хочет снова давать ему ложных надежд, но как только собирается напомнить про Райенн, он добавляет, будто прочтя её мысли: — Я не о Вайтране. Я… вообще. Останься со мной.
Ирэн прижимается к нему, чувствуя в нём такую силу и решимость, что на краю сознания даже проскальзывает недоумение: как он мог подумать, что она запомнит его не таким?
Она тихо просит:
— Скажи мне, что всё будет хорошо.
— Непременно, Ирэн, — отвечает Яртаир и повторяет так, как умеет только он: — Всё будет хорошо. Обещаю.
Когда он так говорит, Ирэн беспрекословно верит и не хочет ничего другого, кроме как оставаться с ним.