«что тебя так расстроило сегодня днем?»
так начинается история юнги, оказавшегося в последствии жертвой сталкинга.
парень непонимающе пялится в тусклый экран телефона и фыркает. пальцы незамедлительно набирают ответ:
«вы, кажется, номером ошиблись»
и вновь принимается за свой американо со льдом, который до этого неспешно потягивал через трубочку, затем отставляя его на стойку, дабы не заляпать клавиатуру ноутбука неосторожным движением. ненавязчивая минималистичная мелодия негромко раздается из динамиков небольшой кофейни с убаюкивающим желтым светом, в которой он присел за столик у окна около двух часов назад.
дождь размывает пейзаж за окном, делая из людей вдалеке, машин, деревьев — различные подвижные цветовые пятна, насыщенные внутри и от центра расходящиеся более блеклым — к контурам стекающих водных потоков, рвущихся тонкой новогодней мишурой подсыхающей поверхностью стекла; отбивает на водосточной трубе неровный ритм, в нужных точках обретающий определенную звуковысотность. будто бы из согласной становится гласной, будто капли-барабанщики пересаживаются за литавры, где можно определить даже конкретную ноту, на которую дождь дробит, казалось бы, шумовую поверхность трубы. педальным механизмом натягивается мембрана — ветер меняет угол падения капли — и получается совершенно другой звук.
слышатся еще какие-то вскрики, сигналы паркующихся машин и звонкий смех попавших под дождь подростков.
уведомления равномерными по временным отрезкам отбивками дирижерской палочки в воздушном пространстве приходят снова и снова, мешая сосредоточиться. парень грешит на хосока, который любит присылать кучу стикеров и эмоджи и писать чуть ли не по слову в сообщении, но ошибается.
«не ошибся, юнги =)»
в отличие от неизвестного.
«я твой тайный воздыхатель»
«просто захотел дать о себе знать, чтобы это частично перестало быть тайной»
«я слегка устал молчаливо и безответно спускать на тебя в душе»
в юнги молнией, рассекшей небо надвое — омерзение и неприязнь, вспыхивает раздражение. зачем он это читает. зачем ему это пишут.
«на самом деле я знаю, чем ты был расстроен»
«о твоей ссоре с профессором квоном только глухой не слышал =)»
хмурая складка чертой пересекает его лоб. отвратительный смайл. отвратительный незнакомец по ту сторону соцсети. юнги не придумывает ничего полезнее тактики игнорирования. пытается погрузиться в работу, но во вновь и вновь загорающемся дисплее вместо сообщений по делу видит лишь:
«приятно смотреть, как ты, расслабленный, работаешь над музыкой… поэтому не хмурься, дорогой, тебе к лицу больше улыбка»
«не люблю, когда мой милый мальчик грустит, пускай и выглядит это очень поэтично, если наблюдать, находясь за стеклом, которое, знаешь, дождь размывает в блюр…»
«ты так не думаешь?»
«тебе бы понравилось такое?»
«ты бы за кем-нибудь так наблюдал? хотя наблюдал бы, конечно. ты же на чимина сколько вон слюни пускал. кто угодно бы заметил»
«забавно, что чимин не смог»
с каждым сообщением мин теряет надежду, что это все громадный розыгрыш, — подробности такие, словно этот «кто-то» находится с ним в одном кругу общения. или крутится где-то рядом в универе. липкий страх жгутом перетягивает внутренности, переворачивая все с ног на голову. помешивает внутренности раскаленным на одном из концов ломом.
юнги напряженно оглядывает окружающих его людей: никто не выглядит подозрительно. за окном — никого. посетители все, в основном, молодежь. девушек примерно столько же, сколько и парней — и почти все утыкаются в телефоны. вопрос «кто ты?» неизвестный игнорирует. вместо того, чтобы позволить панике намертво сковать тело, он дышит на счет и заставляет себя успокоиться. и перед тем, как заблокировать собеседника, отправляет:
«не знаю, кто ты, но хорош херней страдать, парень, ненавижу клоунов»
и не потому что они несмешные, а потому что до усрачки жуткие — остается ненаписанным.
откладывает телефон и погружается в редактирование нотного текста концерта, сочинение которого входило в экзаменационные требования в этом семестре. партия оркестра ему давалась сложнее всего: не мог понять, какие тембры все-таки стоит исключить, а каких не хватает. он не великий композитор. ему чертовски сложно воспроизводить из-под палки музыку в голове. ну так, чтобы внутренним слухом со всеми динамическими оттенками, чистой интонацией, штрихамиспособ звукоизвлечения и эмоцией. ему сейчас совсем не до поехавших чудиков, от которых мурашки неприятным табуном носятся от поясницы до загривка. которые, возможно, его разыгрывают, как маленького, а он и ведется.
его — да еще и сталкерить? кому ни расскажи — засмеют.
***
юнги, недовольный и вымокший, тихо прикрывает дверь комнаты. его сосед — минхек — грудой костей, обернутых в блекло-карамельную кожу, валяется на втором этаже двухъярусной кровати на спине, часто и бездумно проводя большим пальцем от низа экрана смартфона к верху, кажется, даже не читая то, что он там скроллит. безжизненно и безучастно тянет:
— вассап, бро, — и отворачивается к стене, прибавляя громкость наушников — так, что даже юнги слышны энергичный опенинг из безумного азарта, а затем четвертый — из бакемоногатари, пока он расставляет свои шмотки на нужные полки. юнги со смешком закатывает глаза. не то чтобы он в курсе, но поживешь с минхеком — и не такого насмотришься. наслушаешься.
скидывает мокрые шмотки сушиться на батарею. пришлось подвинуть вещи соседа, все еще влажные, которые растянулись по горячим кольцам.
— неужели ходил куда? — неподдельно удивляется юнги, открывая холодильник и видя даже какие-то продукты, которые не рамен, оборачивается, а потом вспоминает, что вообще-то сосед его не слышит.
решает сначала согреться струями горячей воды. кидает телефон на тумбу, раздевается до нательной майки и штанов и устало шлепает в душ, прихватывая на ходу махровое полотенце и сменную сухую одежду.
он весь продрог, пока бежал до общаги под дождем с ноутом в сумке наперевес, боясь намочить технику.
середина октября. огненно-золотых листьев почти по горло.
***
— хен! — звучно гаркает знакомый высокий голос сзади, но тело реагирует раньше: юнги судорожно сжимает ручку, которую он бесцельно вертел в пальцах, разворачивая ее острым концом от себя. на напрягшейся спине резко оказывается вес чужого тела, пока парня разрывает изнутри ужасом — терроризировали его с разных аккаунтов знатно, где-то с целую неделю, наверное.
он устал блокировать фейковые аккаунты и обливаться холодным потом. устал чувствовать незримый и прожигающий сальный взгляд. который, кажется, преследовал его не только в жизни — успел забраться к нему в сны, перевернув просто черное забвение с ног на голову — теперь юнги снятся слишком красочные кошмары. настолько красочные, что он слепнет, даже не успев проснуться и подставить глаза свету фонарей, оставляющих свою проекцию в комнате где-нибудь на книжных полках. или светлым пятном оседающих на деревянной поверхности заваленной столешницы.
он перестал отвечать на входящие незнакомые номера, хотя это могли быть друзья, потерявшие симку. как чимин, например. чимин, к которому все еще тепло. к которому не остыло.
остынет ли? — юнги приложит весь лед, который у него имеется.
потому что чимин ясно дал понять, что ну уж нет (даже не зная о чувствах маленького злобного гнома). потому что чимин и хосок, потому что хосок — друг, потому что юнги не мудак. потому что юнги проще наступить на горло себе и жестоко задушить опустошающие чувства собственными крепкими руками.
он не худой. не худощавый. жилистый — баскетбол все еще напоминал о себе очертаниями пресса и косых мышц, рельефом рук, которые скрывают футболки с длинным рукавом или оверсайз на его безусловно широких плечах.
кто-то шутил, что широкие они потому, что он держит на них обновление репертуара внутри стен консерватории.
кто-то шутил недолго, потому что юнги очень стеснительный и с тяжелой рукой.
когда проходит стадия узнавания рук с коротковатыми пальцами и застывшая фигура мина, напоминающая кривую ветку, расслабляется, его с ног до головы окатывает яростью.
— пак, твою за ногу, чимин, я тебя, сукиного сына, сколько раз просил не подходить ко мне со спины?
— не лги мне! ты любишь мою маму, — легко отвлекается чимин.
— люблю, — соглашается юнги. — но просил же?
— прости-прости, хен, срочно нужно было тебя найти! — тараторит парень, впопыхах пытаясь поправить лямку рюкзака на плече. сжимает обеими руками миновскую ладонь в молитвенном жесте и потряхивает. до того, как чимин начинает говорить, юнги понимает: ему очень не понравится то, что он сейчас услышит. — моему другу очень нужна помощь на конкурсе, сроки горят, его кинул напарник, который должен был быть его концертмейстером на конкурсе вокальных номеров!
нет. нет. тысячу раз нет. миллион. восьмерка, познавшая тяжесть жизни и завалившаяся набок. юнги зарекся играть на публике.
— сколько раз тебе повторять…
— бла-бла, ты в основном сочиняешь, и пианист из тебя так себе, да-да, охотно верю.
— композиция — буквально — моя профессия. если бы я хотел быть пианистом, пошел бы на фортепианное, нет? — возмущается юнги, хмурясь.
— но слух-то у тебя отличный, сыграться получится, я точно знаю, что половину арий из его программы ты точно знаешь или уже играл! проси все, что хочешь, хоть буду рабом до конца семестра, только дай согласие, — даже у самого верного пса не было взгляда преданнее, чем у чимина сейчас.
юнги позволяет себе однобоко улыбнуться. лицо его — одновременно с чиминовским, наблюдающим за его реакцией, — светлеет. островок суши в непрекращающемся океане паранойи, которая незримо преследовала парня.
не может он отказать ему. вот не получается, и все тут.
мин не знал, кто. не знал, где и когда. но постоянно чувствовал на себе вязкий взгляд, даже если и находился в одиночестве. относительное успокоение ему приносил момент, когда он перекидывался какими-то дурацкими подколками с его соседом в закрытой на ночь комнате, когда лежал в темноте под уютным одеялом, которое скоммуниздил из дома в общагу. а минхек все кусал локти от зависти и грозился притащить свое, очень классное, под гаденькие смешки юнги. у него лучше потому что.
так и не привез. так и лез под юнгиево со своего дурацкого второго яруса по дурацкой железной лестнице, покрытой по-дурацки облупливающейся бежевой краской, со своими дурацкими онгоингами, которые смотреть уже нет сил.
зачем юнги онгоинги, он на хатико вроде не похож. ждать не будет.
юнги со дна своего существования натыкается на клад — силы противостоять чимину. пак гипнотизирует и робко улыбается, в глазах — надежды через край, которая неосторожно лопается мыльным пузырьком из-за лаконичного:
— нет.
пак выглядит так, будто юнги лично уничтожил его коллекцию наклеек с любимой женской айдол-группой.
— почему? — в голосе — смятение и готовность идти бороться с вселенской несправедливостью. только плащ из общажной простыни сделает какой-нибудь, погодите.
— потому. что. потому что, чимин. потому что есть очень много пианистов, пианистов очень много, я бы сказал, что потонуть можно в этом уровне клавишной безработицы, но ты предпочитаешь втягивать в это меня, потому что я в свои ссаные двадцать один пару раз поиграл в качестве концертмейстера, хотя не должен был.
— хе-о-он.
— нет, — юнги непреклонен.
— я буду преследовать тебя до конца твоих дней в кошмарах, если ты не согласишься, — мин резко мрачнеет и давит измученную улыбку. — пожалуйста?
еще больше кошмаров он не сможет выдержать.
— ты мой раб до конца года, чимин-и.
чимин счастливым ребенком пытается оглушить его радостным воплем и убить в не по-детски крепких объятьях.
— сможешь в следующую пятницу прийти в триста седьмой класс? он там будет.
— кто «он»?
— чонгук.
юнги морщится, пытаясь в перечне своего мозгового каталога отыскать нужное имя. естественно, что не находит, там ведь только семья, близкое окружение и имена профессоров, которые лучше бы знать. на остальных не хватает памяти на диске.
— я вас познакомлю, не волнуйся.
чимин кометой улетает обратно в то направление, откуда появился. на его световом хвосте оседает юнгиевская печаль и тревога. «не волнуйся?» — смешно. меньшее, что его сейчас заботит — какой-то там парень по имени чонгук.
***
юнги скучающе оперся подбородком о ладонь, уезжая от неожиданной тяжести головы чуть вбок. косит глаза на опоздавшего парня, юркнувшего в аудиторию почти бесшумно, который пришел на никому не сдавшуюся социологию, которая есть в программе, ну, просто потому что есть. нет, серьезно, зачем специально приходить?
препод сам давно забил — пропащее это дело, выяснять, почему его предмет прогуливают — и так понятно. сам чуть ли не прямым текстом дает добро и выпроваживает новеньких, кто еще не в курсе. зачет выставляет по конспектам, которые можно стянуть у него же и распечатать.
юнги-то ладно, у него блоком идут пары, на социологии он инструментовку ваяет. потому что в холле и читальном зале негде яблоку упасть. хорошо думается под фоновый лекционный материал.
вошедший пробирается к местам правее и ближе к преподу, чем сидит юнги.
весь его вид буквально кричит, неоновой вывеской ослепляет, «ребята, я торчу в зале двадцать четыре на семь и еще на триста шестьдесят пять». он почти слышит коллективный вздох проследшивших за ним взглядом (всех) и эти взволнованные шепотки восхищения — красавчиков таких на социологии давно не было. юнги и сам был в числе вздохнувших.
выглядит парень впечатляюще: даже под мешковатой кофтой заметен широкий разворот плеч, крепкие руки, черные джинсы плотно облегают рельеф подкачанных ног. юнги почти пускает слюни на фигуру, но быстро приходит в себя, слегка шлепая прохладными ладонями по щекам.
партии сами себя не инструментуют, не заляпают нотоносцы, не расставят динамику и не поставят штрихи с нужными приемами, перед этим вытряхнув всю душу из несчастных оркестрантов-консультантов, которые один вид юнги уже на дух не переносят и стараются сбежать или подставить других несчастных.
телефон юнги дважды вибрирует. нехорошие мысли успевают разозленным пчелиным роем ворваться в голову.
«ты сегодня выглядишь сногсшибательно, так бы и заляпал тебя чем-нибудь»
«чтобы другим не так сильно нравился»
к сожалению, внутренняя сирена-интуиция воет очень даже в строчку.
«ну ты и конченный»
кажется, концерт придется отложить на потом. пытаться сосредоточиться сейчас — гиблое дело. внутренности скручивает рвотными позывами. ему срочно нужно куда-нибудь. кто-нибудь. кто-нибудь, кому он доверяет. юнги зажимает рот рукой, пытаясь удержать все — вопль, желчь — внутри.
вытащите его из этой трясины, пожалуйста.
«если бы я мог сделать желаемое, мы бы мало чем отличались, котик =)»
не дождавшись окончания пары или чьего бы то ни было разрешения, он шумно и нервно сгребает свои шмотки в сумку и сбегает из аудитории под следующие за ним взгляды. один из которых, возможно, принадлежит ему.
тому, кто не дает юнги спокойной жизни уже больше недели. тому, кто, как думал юнги, просто прикалывается.
его рвет в туалете желчью и желудочным соком — не ел ничего с самого утра, потому что дел по горло, некогда. вытирает рот мокрой трясущейся рукой.
кажется, шутка обросла очень пугающим колоритом, пока скатывалась по склону проходящих дней и частых грубых ответов юнги неизвестному, где юнги поначалу пытался игнорить, а потом заебался.
юнги больше не думает, что это шутка.
особенно, когда под дверями своей комнаты находит смятые салфетки непонятно в чем (юнги не хотел знать, но уже догадался) и записку, украшенную таким простым и пугающе-радостным смайликом с напечатанным «теперь мы одинаковые!».
***
юнги ломает симку. меняет ее на новую — забивает туда только номера, в которых он точно уверен — родителей, и больше никому ни слова не говорит. ограничивает доступ лс во всех соцсетях, оставляя лазейку только для преподавателей, с которыми непосредственно работает и берет уроки.
почти никому не отвечает, почти не проверяет сообщения — вообще нигде, потому что этот умник добрался даже до, мать его, электронной почты, настойчиво оббивая порог его здравого рассудка.
юнги жмурится. он даже рассказать никому не может — а вдруг это его друзья? что он будет с этой информацией делать? что будут делать с этой информацией друзья, которые — предположительно — могут быть сталкерами?
продолжат? признаются? сделают в реальной жизни то, что, уверен юнги, очень ему не понравится? сделают что-то там, где нет преграды в виде мониторов или электрических импульсов работающей системы без намека на живое присутствие другого?
юнги трясет. он перестает выходить из комнаты без повода — только по делу, только, когда важно. резко похудел, потому что даже в магазин старается выходить реже. и стресс. стресс, возникшие панические атаки и бессонница. триада личной агонии.
минхек, видя его состояние, в душу не лезет, но периодически подкидывает еду и моет за ним грязную посуду. даже не надоедает с онгоингами и тайтлами в принципе.
юнги вообще не до аниме сейчас.
даже на экзамены получается забить с легкой подачи — концерт так и остается недописанным, а оркестранты неопрошенными.
наступает пятница. юнги страшно идти не то что в консерваторию, еще страшнее — за пределы комнаты. либо этот сумасшедший попросил кого «передать послание» (в голове юнги это звучит, как минимум, язвительно), но тогда человек, согласившийся своими руками взять и сделать это — еще более поехавший. либо, что очень логично, сталкер проживает в общаге.
в курсе, где юнги живет.
но узнать — вообще не проблема. каким-то образом он был известен. как темная популярная лошадка. никто к нему не подходил в попытках завести знакомство, но все о нем знали. где он живет — тем более. скорее всего, всему виной тусовки, на которых он всю общагу в свой блок звал на сопливом первом курсе. а потом стало как-то не до этого.
как вычислить сталкера, когда у тебя в голове — опилки и вата? потому что думать ни о чем, кроме как боязни встретиться со страхом лицом к лицу, у него не получается.
потому что у него нет нужной поддержки. потому что один на один он не выстоит.
нечеловеческими усилиями заставляет себя собраться и пойти — пообещал же, блин, чимину. все еще теплилась мысль забить и написать, чтобы искали другого, но чимина обижать не хочется. тот никогда его не подводил, всегда комфортил при любом удобном случае и покупал рисовые пирожки. да тот и сам как рисовый пирожок — нежный, мягкий и жуть какой родной.
юнги бы себе не простил, если бы заставил его серьезно расстроиться.
юнги не мог его подвести.
***
— ты пришел! — счастье светится в глазах чимина, когда юнги, ссутулившийся и будто пытающийся сжаться до электрона, дергает ручку двери класса и пепельной макушкой обозначает свое присутствие.
чимин бросается на него с объятиями, ощупывает всего — до щекотки. хмурится. юнги отчаянно пытается стать одноименным зарядом и оттолкнуться — уходит от его настойчивых рук, еще сильнее втягивает живот и весь как-то подбирается.
глубокая недоверчивая складка расчерчивает надвое лоб чимина.
— у тебя все хорошо? ты вообще ешь, юнги? ощущение, что ты стал еще более худым, чем был, — интонация неуверенная, но смотрит он на юнги так, будто ожидает улыбки и набившего оскомину «не неси чепухи, чимин-и, занимаюсь разложением мозга на атомы, когда пытаюсь досочинять эту глупую ошибку экзаменационных требований».
юнги не улыбается. и переводит тему.
— что конкретно нужно играть, — юнги мнется, пытаясь вспомнить имя, которое чимин ему уже говорил, — чонгук? — обращается к другому парню, который — он уже его видел, на удивление, — задумчиво ковырял пальцем шелушащееся лаковое покрытие рояля. хотелось надавать по рукам за это.
парень протягивает ему кипу нот, с карандашными отметками нужных романсов и арий на странице с напечатанным перечнем. или просто с загнутым уголком. за это хотелось надавать по рукам вдвойне.
— ладно, — чимин вздыхает, провожая фигуру юнги тяжелым взглядом, — я пошел. надеюсь на ваше сотрудничество!
за чимином тихо закрывается дверь, когда чонгук благодарит его. так чимин и не познакомил их. юнги берет эту ответственность на себя:
— я юнги, — протягивает дрожащую руку.
— чонгук, ну ты знаешь уже, как я понял, — смущенно чешет кромку волос на шее и пожимает руку.
они остались один на один. юнги так заебался бояться, но все равно боится. так заебался, что начинает привыкать жить в перманентном страхе, каждый раз проглатывая этот ком, стремящийся выйти наружу.
юнги с кипой нот подходит к небольшому письменному столу рядом с роялем. грохает ее туда так, что доисторическая пыль с этих сборников настойчиво просится в нос.
разрешите чихнуть, сир.
юнги разрешает. он, как кот, которому под нос подсунули химикаты, чихает до тех пор, пока не начинает кружиться голова. неловко выходит. оглядывается на чонгука, когда тот несильно тыкает его в плечо и протягивает бумажный платок.
юнги вытирает лицо полностью, так, на всякий случай.
— спасибо.
«сборник избранных романсов для тенора» — гласит форзац пожелтевших замусоленных листов, порванных и склеенных не единожды.
(— криворукие первокурсники, — печально вздыхает юнги.)
ага, тенор, значит. сладкоголосый, значит.
сладенькие голоса у этих теноров. карамельно-шоколадные. конфетно-сахарные. с нугой и кокосовой стружкой. с ванилью и маковыми зернышками. со сладостью сахарной пудры «я люблю вас, ольга» на кончике языка.
был бы чимин вокалистом… юнги бы с радостью отдался на растерзание сахарному диабету.
(он очень любит сладкое, недаром шугой в узких кругах называют.)
но ему приходится отдаться на растерзание чуть угрюмому парню с детским лицом и штангой в брови. проживающего — в двадцать? — эмо-период. если судить по одежде и пирсингу в ушах, пересчитать который — на двух руках пальцев не хватит.
юнги трясущимися руками раскрывает страницы, бегло оглядывая список. чимин не соврал, юнги действительно знает не то что половину, а почти все. выучить придется только один или два.
— будет несколько туров, — говорит чонгук, а его до ужаса хорошо поставленный голос ну совсем не сладенький. от него веет зимним морским бризом и ледяным спокойствием. заснеженными долинами и скандинавскими сказаниями. он для него — белый с голубым на сетчатке, разбивающиеся о скалы пеной и ледяными каплями волны северных морей.
— в отборочном, — продолжает, — две барочные или классические арии и цикл немецких романсов. в основном туре — три романса или арии из опер русских композиторов. ну а если до финального доберемся — там уже что-нибудь из отечественного. у меня уже давно все в работе, просто нужно привыкнуть к чужому стилю игры.
— и ты собираешься петь моцарта в отборочном, да? — обреченно спрашивает юнги, исподлобья глядя на вокалиста. плечи опускаются. отмеченная ария все никак не хочет спокойно укладываться в голове юнги. почему из всех арий, которые он мог не знать, ему попался моцарт, играть которого он не выносил? (все вечера будут убиты в попытке вызубрить текст, а затем сыграть его нужным звуком. моцарт же.)
— собираюсь. и спою, — в уверенном голосе чонгука нет ни одной предательской искорки сомнения.
— ты пианистов, наверное, ненавидишь, — шутит юнги и конвульсивно смеется. тихо, пока в нем что-то ломается — не из-за списка произведений.
— есть такое, — чужие уголки губ приподнимаются в улыбке.
юнги — аттракцион невиданной щедрости. он предлагает:
— хочешь, сходу попробуем все спеть?
в глазах чонгука загорается азарт. он становится похож на счастливого ребенка, на чьей улице перевернулся грузовик с розовой сахарной ватой. десять грузовиков.
— шутишь, что ли? конечно!
сходу у них получилось сносно, но юнги все равно собой недоволен.
он триста раз успел отвлечься на причудливые изогнутые фасады соборов, скульптуры и колонны, когда чонгук пел итальянское барокко.
на ледяные шапки гор, на вершине которых морозом прошивает все легкие, если вдохнуть неосторожно и разом, когда чонгук распевал целые предложения, бурля внутри, как проснувшийся вулкан, а снаружи оставаясь бесстрастно-холодным — в немецких романсах.
на магму в голосе, плавящую сердце в интимных по настроению — русских.
когда юнги понял и вспомнил, что в основном принято петь на языке оригиналов. необязательно, но чонгук пел. когда понял, что чон столько усилий приложил, чтобы произношение было чистым и понятным. чтобы юнги, который не знал ни один из языков — ни итальянский, ни немецкий, ни русский — все равно поверил, что чонгук — носитель каждого из.
его пению хотелось верить. пускай, в некоторых местах сырое и шероховатое, идущее в образ наугад, оно все равно заставляло юнги трепетать, когда он на ходу пытался состыковать слухом свою игру и его — пение.
— знаешь, — обращается к нему чонгук, когда жует батончик мюсли на обеденном перерыве, за компанию затащив туда и юнги. — хоть пианистов я недолюбливаю, потому что они почти поголовно все из себя солисты, но ты, кажется, исключение.
розовые пятна неравномерно покрывают кожу чонгука. да уж, комплимент отвесил, не расшаркиваясь. юнги расслабленно смеется, с прищуром глядя на чонгука, громко присербывающего чай. пальцами задумчиво водит по потрескавшимся губам.
— а я и не пианист, — ловит промашку, — но за комплимент спасибо.
— нет? — удивленно округляются брови. — а похож.
— чем это? — юнги кладет подбородок на руку, бесцельно сканируя взглядом снующих туда-сюда студентов. но тон голоса — любопытствующий.
чонгук неловко мнется.
— пальцы у тебя… — смотрит пристально сначала на руки юнги, а затем куда-то вверх, пытаясь подобрать слова, пока юнги, неожиданно развеселившись из-за слов младшего, насмешливо попугаем не повторяет за чоном, меняя только местоимение. чувствует в воздухе жар неуместного смущения чонгука. — как у пианиста, короче, — нужный хлесткий эпитет не подобран — чонгук сливается.
лучше так, чем мучительно краснеть от подробных восхищенных описаний каждой фаланги, составляющей пятерню на каждой из ладоней собеседника.
напарника.
бело-синий и неистовые чернильные волны, которые ранее увидел юнги, превращаются в лазурно-голубое волнение вод южного моря. превращаются в цвет гейской паники чонгука.
***
— я не хочу, чонгук, — мямлит юнги с посеревшей рожей и залегшими тенями под глазами, опираясь головой о стенку, а телом с перекрещенными ногами и руками располагаясь на составленных в ряд стульях и укладываясь поудобнее, когда чон пытается накормить его какой-то белковой шнягой, которую периодически поглощает сам.
отмахивается от него, как от назойливой мухи, что настойчиво лезет в лицо.
— ты выглядишь, как скелет, а должен — как король, — бубнит чонгук с эвкалиптовым леденцом за вздувшейся щекой. — ты же на фоне меня совсем потеряешься, когда мы на сцену выйдем.
— чонгук, отстань, пока я тебя из класса не выбросил, — юнги устало закрывает глаза и расслабляется самую малость на мягкой обивке. сегодня ему никто еще не писал. волны спокойствия отнесли его к островку тишины. он даже смог бессильно отрубиться на теории и поспать. профессор, видя состояние студента, решил в кои-то веки не звереть.
чонгук недоверчиво хихикает, окидывая щуплого — теперь — юнги, но замолкает под тяжеленным взглядом, брошенным из-под прикрытых глаз. вытаскивает нерастаявший до конца леденец изо рта, положив обратно в обертку. звенит камертоном о столешницу, подносит к уху и уходит полностью в работу — распевается, за начало взяв «ля».
юнги проваливается в сон, убаюканный — что странно — громкими «а», «о» и другими способами разогреть голос; истощенный бессонницей и учебой — несмотря на единоразовую акцию одного профессора, другие со временем начинали жестить.
мин просыпается, разбуженный другим студентом, у которого в этом классе должно вот-вот начаться занятие, — чонгука уже нет, но на столе лежит в контейнере еда и приклеенная к нему записка-стикер «☆ты это съешь сегодня же!☆»
очень мило.
как жаль, что юнги с недавних пор до дрожи ненавидит записки и всякие предметы, к которым они приложены.
еда молча и незаметно возвращается к чонгуку в сумку, когда юнги находит того в холле.
***
— я ужасно пою, — со стоном рушится на стул чонгук. юнги по инерции закатывает глаза и откидывается на спинку стула.
— не участвуй, — отрешенный голос распадается на обертона в тишине.
— ты должен был похвалить и сказать, что все нормально и я зря волнуюсь! — огрызается чонгук и жалобно смотрит на плюющего в потолок юнги.
ну потому что опять. опять начинается эта тягомотина с самобичеванием, которую юнги уже заколебался останавливать.
— все нормально, и ты зря волнуешься.
чонгук в шутку обиженно стукает его в живот, когда подходит. полумрак класса клонит в сон. юнги бы да, но кошмары говорят: «разбежался». юнги сверлит взглядом этого двадцатилетнего ребенка и тяжело вздыхает: его бы кто так успокоил, как он сейчас будет.
— чонгук. правда. все нормально, и ты зря волнуешься. у тебя отличные уши и невероятный голос, которым ты, поверь, управляешь отлично. у тебя текст от зубов отлетает так правдоподобно, что умереть от снарядов можно. это комплимент, если что. каждый раз, когда ты рот свой открываешь, мне хочется сдохнуть, потому что это, кажется, лучшее, что я слышал в жизни и жить дальше смысла нет. ты с утра до ночи впеваешься в конкурсную программу и иногда я думаю, а зачем тебе вообще этот конкурс сдался, когда все там будут петь и близко не так охуенно, как ты? у тебя же такой тембр и такая филировка звука шикарная, и, будь у меня достаточно сил, я б под самую лучшую твою тональность голоса столько романсов накатал — закачаешься. заебался бы учить, — и криво ухмыляется.
юнги на чонгука не смотрит, увлекшись тирадой. чонгук неотрывно и завороженно пялится на юнги.
глаза чонгука блестят от накативших слез.
***
«знаешь, довольно проблематично писать на твой новый номер, учитывая, что мало у кого можешь его достать. круг подозреваемых сужается, правда, юнги? =)»
юнги закрывает глаза. он хочет сказать себе, что это просто глупый сон. просто сон. но в горле образуется комок, а у него выходит лишь хрип, когда он щипает себя за предплечье, но неприятные ощущения, к сожалению, появляются. нестерпимо колет в носу.
«блядь, не пиши мне, урод»
«как же ты тогда узнаешь о моих чувствах?»
«кто ты?»
юнги который раз задает бесполезный вопрос. который раз читает очередную мерзкую хуйню, облаченную другими словами.
«не расстраивай меня»
«сладкий»
«сладкий шуга-хен»
юнги накрывает неприязнью, помноженной на злость. опять. он делает глубокий вдох через нос и выпускает воздух сквозь стиснутые зубы.
«хорошо. давай поговорим, если так хочет твоя гнилая душонка. ты из университета — это я понял. и даже в общаге живешь. ответишь на вопрос?»
«зависит от вопроса =)»
«я с тобой общаюсь?»
«ох ты, уже теплее! ты заставил меня взволноваться! мой ответ — да. но насколько близко, это же другой вопрос, правильно?»
«насколько близко?»
«ой фу, пошлятина скучная пошла. ты меня расстроил. держи фотку, взбодрись ;)»
*прикрепленный файл*
юнги не наступит на эти грабли опять. он пытается избавиться от чувства, будто его помоями окатили. и блокирует номер. снова.
через несколько минут ему приходит сообщение в катоке.
jjk//: хен!
myg//: что.
jjk//: хенн, пошли репетировать сегодняяяя!
jjk//: я чувствую, что я в самой лучшей форме
jjk//: я полон сил и энергии!
myg//: давай не сегодня, чонгук.
jjk//: юнги-хен, пожалуйста
jjk//: не расстраивай детей, прошу! шуга-хеееееен
юнги становится резко неприятно. дежавю?
myg//: чонгук, нет.
jjk//: пожалуйста, умоляю
jjk//: я возьму в заложники чимина! и хосока!
myg//: я никуда сегодня не выйду.
myg//: сам приходи часов в 5.
jjk//: люблю тебя, хенним!!!
jjk//: я куплю тебе соджу, весь мир куплю!
myg//: без трусов не останься только.
примерно к этому времени вернется минхек. юнги никому не доверяет, но уверен, даже если кто-то из них сталкер, о чем он очень не хочет думать — вряд ли он будет действовать при свидетелях.
чонгук заваливается к нему в комнату чуть ли не ровно к пяти. минхек уже пришел и смотрит то ли корону вины, то ли последний серафим, сидя с опухшим от слез лицом и шепча обреченное «глен…», попеременно отрывает скотч, склеивая ноты. юнги устало трет глаза — пытался заснуть. не совсем безуспешно: лицо немного опухло и было в засохшей слюне в уголках рта. кажется, еще кусок подушки отпечатался на щеке.
юнги просит подождать чонгука, пока умывается. смотрит на измученное лицо и хлопает себя по щекам, добавляя румянца.
репетируют они до того момента, пока минхек раздраженно не спрашивает, когда они уже закончат — голова болит от голосины чона. юнги хватает минхека за руку и легко сжимает, извиняясь.
— я в магаз, — накидывает пальто. — надеюсь, через полчаса закончите.
хлопает дверью, оставляя звенящую тишину.
они заканчивают даже раньше — юнги слишком боится и придумывает отговорку, мол нехорошо себя чувствует.
на самом деле, не такая уж и отговорка.
***
«я тебе не разрешаю общаться с другими парнями, зачем тебе тогда я?»
мин уже не удивляется тому, как быстро меняются аккаунты или номера телефонов, с которых ему пишут.
юнги лежит под одеялом ссохшимся бревном. каждый его день — одинаковый. иногда ненадолго заходит чимин. иногда — намджун. он перестает различать смену суток за окном. каждый день он ходит только на самые важные пары, репетирует и возвращается обратно под одеяло.
юнги жарит словно на сковороде, кости будто раздробило сразу все, но из-под одеяла он ни за что не вылезет. сипло кашляет в кулак.
— ты заболел, что ли? — свешивается со второго яруса минхек.
юнги неопределенно мычит. в глаза накидали песка, а глотка — самая сухая и горячая пустыня. юнги не привыкать сглатывать ком в горле — он тренированный. какая-то дурацкая ангина не подкосит еще его больше. грубо открывает тумбу и хватает градусник, суя в подмышку. пишет, не глядя, чимину в катоке:
myg//: можешб купить жаропнжающее и чтнибдь от горла
myg//: плс
myg//: ты все еще доллджн мне
через полчаса в комнату барабанит и сразу же, поняв, что открыто, вместо чимина влетает запыхавшийся чонгук в расстегнутой куртке. минхек удивленно спускается с кровати и жмет тому руку, здороваясь. у мина, кажется, неплохо так поднялась температура. юнги в полубреду лениво моргает, наблюдая за суетой младшего.
наконец, в голове пустота.
наконец, его кто-то заботливо гладит по взмокшей голове и шепчет что-то успокаивающее на ухо.
ему подают стакан с теплой водой и таблетками. придерживают, пока юнги послушно пьет и вырубается.
ангина успешно бросает через прогиб — ей удалось его подкосить на полторы недели, в течение которой телефон был непривычно тих.
***
намджун выманивает юнги из комнаты. из комнаты, в которой он тоже не может находиться. нигде, кроме кровати. юнги бы даже к подкроватному монстру залез, чтобы он его защитил от окружающего мира. но подкроватных монстров не существует.
юнги не хочется находиться вне защитного купола одеяла, но до экзаменов меньше месяца. намджун соблазнил его сладкими речами о консультации по поводу партий и обещал наиграть свою — на валторне.
юнги судорожно сжимает перцовый баллончик в кармане толстовки и с накинутым на голову глубоким капюшоном пробирается к другу, чуть ли не азбукой морзе стучась. мин заходит внутрь и забивается в самый темный угол чужой кровати, как летучая мышь. не спрашивая разрешения. не до этого ему.
— чай будешь? — предлагает намджун, улыбаясь. на щеках — до отвратительного очаровательные ямочки.
юнги нервно кивает и заикается:
— только при м-мне нал-лей воду в чайн-ник.
намджун удивленно оборачивается на него.
— странный ты, дружище. все хорошо?
— просто налей этот сраный чай, намджун! — взрывается юнги, сгребая рукава толстовки в ладони и подбородком упираясь в грудь.
— ладно-ладно, только не злись, — намджун поднимает руки вверх в примирительном жесте, слегка настороженный состоянием юнги.
юнги кидает чайный пакетик и заливает кипятком сам, предварительно ястребом проследив за тем, как намджун из фильтра с водой доливает недостающую в контрабандный электрический чайник.
— зефирки?
— обойдусь, — буркает юнги.
они сидят чуть ли не до полуночи. юнги отвлекается на сочинение. на успокаивающий тон намджуна. отвлекается, разомлевший от чая и отсутствия дребезжащего телефона — забыл его в комнате.
оно и к лучшему.
возвращается в комнату — все еще горит свет. минхек, стоя в наушниках и немного пританцовывая, канифолью натирает конский волос смычка. замечает юнги и снимает наушники. аккуратно складывает наканифоленный смычок в чехол от скрипки.
— чонгук заходил, — берет и протирает сухим платком мастеровую красотку, которую он все время таскает к своему человеку и притаскивает обратно с различными улучшающими звук модификациями. вертит ее в разные стороны. так и эдак. — ноты какие-то оставлял. я, правда, в душ ушел почти сразу. поэтому не знаю, может он еще чего заносил.
— а, — юнги убито обводит взглядом комнату, находя на столе аккуратно сложенные сборники, — он редакцию другую обещал занести. ну вот, занес…
юнги подходит к столу, подушечками пальцев проводя по аккуратным и целым страницам. краем глаза замечает телефон, вспоминая про него. хватает цепкими пальцами с тумбы, на которой он лежал, и застывает в ужасе, когда бегло смахивает блокировку.
как-
как этот ублюдок добрался до его телефона?
— ты закрывался потом, минхек? — ровным голосом спрашивает юнги, пялясь в одну точку.
тот хмурится и жмет плечами:
— ага, заниматься уходил.
неужели… чонгук?
юнги пытается выдавить себе глаза руками, чтобы больше, блядь, не видеть этот пиздец никогда.
с экрана мобильного телефона пестрит своей мерзостью фотография порнографического характера с надписью «мечтаю, чтобы это сделал со мной ты».
и издевательски-нормальное — 00:38 — на циферблате часов.
***
«ты только мой, юнги. и никуда ты от меня не денешься» — приходит ему в назначенном чонгуком перерыве между прогоном программы. они репетировали в общаге, потому что там тоже есть классы, как и в консерватории. да и почти в каждой комнате — через одну, примерно, — дряхлое, но рабочее фортепиано.
у чонгука в блоке было чуть ли не вылизанное новенькое, только-только настроенное, неигранное совсем, с тугими клавишами — тот долго наседал вместе со своим соседом на администрацию. инструменты в наличии были, но отжалеть их как-то… не получалось?
противостоять чонгуку было невозможно. особенно с учетом того, что сосед его — тэхен — пианист. а пианистам полагаются инструменты получше, ведь так?
все эти месяцы до конкурса они с чонгуком вычищали партии, договаривались, в каких местах юнги его будет «ждать» — пока тот распевает пассаж или готовится взять высокую для диапазона ноту. юнги привыкал к манере пения чонгука, иногда советуя, как сторонний слушатель, сделать что-то чуть по-другому, с условием, что это только совет, а не призыв к действию. хочешь — прислушайся, а нет — ничего страшного. то, нужное, само придет, когда чонгук поймет. прочувствует.
юнги было спокойно все это время. он чувствовал себя даже защищенно, комфортно, хоть средства защиты всегда были при нем.
заканчивалась репетиция — снова забитый и оглядывающийся по пути композитор-параноик. который обрел привычку жить в постоянном страхе и с судорожно екающим сердцем от любого шороха.
сообщение высекается в голове, запечатываясь сукровицей и коркой. глаза юнги расширяются от ужаса, когда он оглушительно сглатывает комок размером с австралию и так медленно, как в замедленной раз в тысячу съемке, поднимает резко потяжелевшую голову — чонгук печатает что-то в телефоне с легкой улыбкой. с лицом, полным этой самой легкости, что растягивает его губы. он поднимает темные глаза в ответ, когда замечает уставившегося на него юнги.
— что-то случилось, хен? — удивленно и наивно спрашивает.
юнги загнанно дышит. все чаще и чаще. ритм сердца ускоряется сразу же, будто в метрономе с шестидесяти — andante, переключили на prestissimo, что уходит дальше двухсот ударов в минуту.
юнги, блядь, поверить в свою «удачу» не может. он все время был у него под носом?
— не может быть… — юнги накрывает голову руками и заводится хлеще молнии маккуин. — ты, — обличительно, с такой концентрацией чистой ненависти, которую никогда ни к кому и не испытывал, а тем более единоразово, цедит юнги.
в такой же замедленной съемке юнги поднимается на ноги, шатающейся походкой шаг за шагом приближаясь к чонгуку. юнги — чистое стихийное бедствие. волнами цунами с лица чонгука сметает всю легкость и наивность.
— это ты превратил мою жизнь в ад, отродье? — юнги шепчет почти в губы чонгука с такой внутренней злостью, выплевывая в лицо напротив каждую губную согласную, с таким поразительно трезвым рассудком, что успевает впечатать зрительным нервом всю микромимику парня в кору головного мозга.
гневно хватает чонгука за грудки и встряхивает со всей силы, что есть в его истощившемся теле. юнги кажется, что он в десять раз выше чонгука. больше и сильнее.
— хен, — чонгук выглядит смятенно, — хен, что с тобой? — и кладет свои руки поверх.
вспышка зажженной спички летит прямиком в разлитый бензин.
— не прикидывайся, блядь, идиотом! — и бьет со всей дури чонгука по лицу, придерживая за ворот, кулаком впечатываясь в скулу. — я из-за тебя, урода, — выплевывает и ударяет, — спать не мог, извращенец ты проклятый, — цедит, еще бьет, пока чонгук, пытаясь его остановить, не прижимает к себе.
юнги истерично хохочет и раскачивается на месте в извращенном подобии танца.
— схуяли в лицо не рассказал мне свои грязные и влажные фантазии, сталкер ссаный? может бы дал просто так. ну, без психологических игрищ, знаешь? — и неожиданно лбом врезается в чужую переносицу, высекая искры в чужих глазах.
чонгук протяжно стонет от боли, хватается за переносицу, заваливаясь с грохотом назад, а юнги — его жаль? — останавливается на секунду. лоб пульсирует. отходит назад, пока тот побитой собакой смотрит на него, сидя рядом с тумбой, с которой смахнул все вещи, случайно зацепив рукой при падении.
— что? хочешь сказать, не ты? хочешь сказать, я себе выдумываю, обознался? что у меня паранойя? — циничная ухмылка уродливой гримасой расчерчивает лицо юнги.
чонгук медленно встает, опираясь на тумбу и пошатываясь. губа разбита, а из носа хлещет кровь. но он даже не вытирается, болезненно смотрит на юнги, закипая.
— какой, к черту, сталкер, хен?
— ты, сука, издеваешься еще? — юнги сорвало тормоза — он разъяренным быком идет навстречу чонгуку. — я из тебя все дерьмо выбью сейчас, уебок!
юнги напрягается, когда чонгук с легкостью перехватывает его предплечье и с силой сжимает, сгребая в объятия.
— хен, послушай. хен, я понятия не имею, о чем ты.
вжимается собой так сильно, грудью — в грудь, подбородком — в чужую ключицу, что юнги не может и двинуться. злости не осталось. только сковывающий ужас — не может вырваться из мертвой хватки. он дрожит — нет — вибрирует от страха и подкатывающей к корню языка паники.
— не я это, хен. юнги! — отчаявшимся раненым зверем рычит в лицо, хватая за подбородок рукой и пытаясь нашарить чужой взгляд.
юнги не в силах выдержать давление — он смотрит куда-то в потолок, весь в наспех замазанных трещинках, с пеленой на глазах. все вокруг размывается и делится надвое — может, четырежды? — подступающими слезами, попеременно темнея. он не видит. не слышит — все как сквозь бурный поток водопада, падающего с высокого склона и погребающего под сильными струями.
чонгук с силой трясет его — без толку. юнги что-то шепчет, безучастно уставившись на него, когда он отходит чуть назад, и задыхается, дышит часто-часто, но нужного количества все равно нет. ноги не держат — чонгук успевает подхватить юнги до того, как он свалится мешком картошки на пол.
чонгук не знает, что делать.
чонгуку никто не объяснял, что нужно делать при панической атаке. но тэхен, парень которого изредка страдал от них, говорил, что вроде как необходимо переключить внимание.
на что?
на что переключить гребанное внимание?
чонгук бы плеснул воды в лицо, чтобы отрезвить, но боится оставлять задыхающегося в приступе парня одного. чонгук жмурится и, прошептав скулящее «прости меня», с размаху влепляет звонкую затрещину, заставляя голову юнги инертно отклониться по направлению удара.
юнги, отмирая, сразу же прижимает руку к горящей щеке. взгляд становится более осмысленным. опустошенно хрипит, не в силах единовременно произнести, дробясь по слогам:
— прости, — а тоска такая, что чонгуку отчаянно хочется выть старым верным псом, сидящим у надгробия хозяина.
— это ты меня прости, хен! хен, — чонгук прижимает его к себе, чуть ли не плача, так сильно, как только может, но, когда юнги закашливается, тут же отпускает, пристально вглядывается смену эмоций. кажется, у самого чонгука от неизвестности сейчас паническая атака начнется.
— хен, воды хочешь? может, в душ? сладкого? прилечь? пожалуйста, только не молчи.
— в душ бы, — замогильно сипит.
чонгук, почти взвалив юнги на себя, дотаскивает того до душа, придерживая свободной рукой. юнги едва плетется. юнги не хочет, чтобы его кто-то таким видел. разбитым и сломленным. особенно чонгук, которому он все еще не доверяет, но который никогда не казался плохим. никто ему не кажется плохим — в том вся проблема. он слишком изнурен, чтобы бояться. слишком изнурен, чтобы вообще функционировать.
— все нужное на полочке. — чонгук участливо разглядывает лицо, юнги морщится, холодея. — помощь нужна?
— нет! — резко восклицает он, резко напрягаясь в чужих руках и уязвленно жмурится.
— прости, хен, я просто волнуюсь. уверен? — все еще суетится парень, медленно отпуская юнги. чтобы не спровоцировать выброс адреналина опять.
— чонгук, — ледяным и тяжелым, как айсберг, тоном припечатывает юнги. — лицо обработай лучше.
— понял. я понял, юнги-хен. если тебе будет легче, я открою дверь в комнату, чтобы были свидетели.
— как хочешь, — продолжает хрипеть юнги и закрывает за собой дверь в душ на защелку.
забирается на поддон прямо так, в чем был, не раздеваясь, и включает горячую воду. закрывает глаза. жар горячей воды он почти не чувствует — только намокающую и постепенно тяжелеющую на теле одежду.
кое-как стягивает шмотки и оставляет их прямо так, на поддоне. стоит минут двадцать, пока не приходит в себя — румянцем от прилившей к коже крови покрыто все его тело. душно — пар белесыми облаками-змейками вьется у потолка. он закручивает вентили крана. берет шампунь, которым все время пахнет от чонгука, и моет голову. затем тело.
обтирается и заворачивается в огромное полотенце. высовывает мокрую голову из дверного проема (чонгук сразу же вскидывает голову, до этого, вероятно, сидя в позе мыслителя-страдальца):
— чонгук, — язык опухает во рту, еле ворочается, — будь любезен, одолжи одежду.
— а что с твоей?
— немного намочил, — уголок губ дергается, когда юнги оборачивается назад, где кучей валялась полностью мокрая одежда.
чонгук сразу же кидается к шкафу, выбирая огромную темную футболку и спортивные штаны. лицо юнги обдает сквозняком — дверь чонгук все-таки открыл.
— извини, штаны придется затянуть сильно, боюсь, что свалятся.
юнги невесело улыбается из проема, протягивая руку с разбитыми и разбухшими от воды ранками на костяшках и цепко хватая протянутую одежду. закрывает дверь за собой. опять на защелку. тщательно промокает полотенцем волосы.
когда выходит из душа — выглядит до ужаса нелепо, как будто шаровары напялил.
— может у тебя пакет ненужный есть? я мокрое шмотье заберу.
чонгук молча достает какой-то черный. поджимает опухшие губы. мнется, перед тем как отдать.
— не я сталкер, хен. не я.
юнги хмыкает. выжимает все вещи как получается — сил почти нет — и бросает одной массой в пакет.
— откуда мне знать наверняка?
чонгук ходит туда-сюда, уперев руки в бока. разруху внутри комнаты наверняка видно из коридора через открытую дверь. иногда любопытствующие задерживаются взглядом, проходя мимо, но не останавливаются — идут дальше.
— как он дает о себе знать? он просто следит? пишет? звонит? угрожает? не знаю, может еще что?
— он, — юнги прочищает горло, — пишет мне, — поднимает телефон до уровня глаз, крутя в руке дважды. — шлет мерзкие фото. типа, — спотыкается на слове, ловя волну омерзения, — типа руку в сперме, знаешь? или дикпики. сомневаюсь, что свои. подбрасывает мне какие-то сомнительные подарки с записками. ну, использованные салфетки или, — юнги жмурится. — игрушки всякие, но. они не чистые, понимаешь? с записками, на которых писал о своих фантазиях. еще он, — юнги все сглатывает ком и сглатывает. не замечает, как слезы текут по его щекам, когда он избавляется от всего, что все эти месяцы копил в себе. открывается другому человеку. доверяет себя. доверяется чонгуку, который может притворяться. потому что больше никому не сможет. — он исписывал именно те столешницы в аудиториях, где я обычно сижу. бля, не знаю, чонгук! — психует. — я пытался его блочить везде, но он каким-то образом находит лазейки.
чонгук молчит с минуту, пыхтит, пытаясь переварить.
— а чем я провинился-то? почему подумал, что я? — спрашивает без обиняков, переводит взгляд на юнги и продолжает хмуриться.
— мне на нашем перерыве пришло сообщение. от него. ты сидел и переписывался. улыбался. как будто наслаждаешься тем, что пишешь. ну я и подумал на тебя.
— наслаждался конечно. я маме отвечал, она фотки собакена прислала, — угрюмо и слегка обиженно бубнит чонгук. — могу даже доказать. можешь вообще обшарить всю мою комнату, поискать улики. можешь мой телефон, номер, не знаю, дополнительные телефоны, что угодно. я не сталкерил тебя, юнги, честное слово, — и руку к груди прикладывает.
— где-то с середины октября, когда мы с тобой познакомились, он начал писать. чуть раньше, если не изменяет память, но примерно в одно и то же время. вообще, я подозревал тебя больше всего. ты под описание подходил лучше, да и совпадений достаточно было. самое крупное — однажды я торчал у намджуна, забыв телефон, а когда вернулся и разблокировал — у меня на главном была установлена ебаная фотка со спермой на чужом очке и с подписью в духе «мечтаю, чтобы это был ты». ты тогда в комнату заходил относить другую редакцию нот, а потом мне на новый номер стали опять написывать, хотя я никому его не говорил. я подумал, что позвонил себе с моего, а потом просто стер исходящий. — и будто опоминается, подкрепляя: — и минхек сказал, что в душ ушел почти сразу, как ты зашел.
но с каждым произнесенным словом голос его уходит на диминуэндо, затухая совсем.
в голове эхом отдается сказанное:
«минхек сказал, что в душ ушел почти сразу, как ты зашел»
«минхек сказал, что в душ ушел почти сразу…»
«минхек сказал…»
«минхек…»
— вот же ж блядь, — заканчивает мысль за него чонгук и резко срывается с места, выбегая из комнаты.
— чонгук! — орет юнги. — чонгук, подожди! — пытается угнаться за ним, шлепая босыми влажными ступнями по холодному полу и небрежно захлопывая дверь. образовавшийся от беготни ветер треплет его все еще мокрые волосы. из легких стремительно уходит воздух, но бежать так легко — кандалы преследователя медленно осыпаются, давая свободу движения.
чонгук резко останавливается, оборачиваясь только тогда, когда юнги с размаху впечатывается в его спину. смотрит прямо в глаза. прямо в эту плескающуюся ненависть. в эту яростную бездну. юнги смотрит в ответ, так, будто все крошево, что осталось, поставили на перемотку в прошлое, где был крепкий стержень внутри.
— у меня есть идея получше. но для начала я все-таки проверю твой телефон.
чонгук слабо улыбается и протягивает его, разблокированный.
***
— хочешь заставить его подумать, что ошибочно принял его за меня?
юнги неуверенно разглядывает чонгука. ногтем нервно ковыряет свои пальцы. чонгук, замечая это, бездумно кладет свою ладонь поверх, а затем одергивает ее, словно ошпарился кипятком.
— думаешь, глупо?
— да нет, — чон мотает головой, — неплохой вариант. если он будет пытаться играть меня, то обязательно где-нибудь проколется. а если не будет — тем более.
— ты обещал мне соджу, помнишь? — расплывается в довольной улыбке юнги, переводя тему.
чонгук закусывает губу, передние зубы мило торчат. остальные посетители лапшичной белым шумом беседуют и гремят столовыми приборами.
— у меня с памятью что-то проблемы. обойдешься молочным коктейлем, — ухмыляется, когда юнги возмущенно выдыхает, выделяя: — хен.
— неблагодарный ты тонсен, чонгук, — журит его юнги, усмехаясь и скрещивая руки на груди.
***
«соскучился?»
юнги с чонгуком сидят на кровати последнего и напряженно переглядываются. юнги поджал под себя ноги. чонгук молча разворачивает ладонь, прося телефон, потому что у юнги — тремор.
«конечно, чонгук»
собеседник слишком долго молчит. у чона дергается бровь.
«как узнал?»
— минхек решил выбрать ходьбу по очень тонкому льду, — широко ухмыляется чонгук.
«подозревать больше некого)»
«почему сразу не сказал, что это ты?»
«я на тебя зол ужасно, но можно все исправить»
юнги скептически оглядывает чонгука. тот в защитном жесте выставляет ладони перед собой.
— делаю все, что могу.
юнги фыркает, морщась:
— только не начни расписывать, как сильно я торчу от тебя, пожалуйста.
чонгук ошарашенно-обиженно смотрит на юнги и шепчет:
— это было так очевидно?
телефон вибрирует, и они вновь отвлекаются на него.
«и что ты предлагаешь?»
«мы можем сделать вид, что ничего этого не было, просто ответь: каково тебе было целовать меня?»
— чонгук! — шипит юнги и, подползая ближе, дает ему подзатыльник. — ты во что меня вписываешь?
— готов поспорить, он будет на себе волосы рвать от злости, как только прочитает это, — скалится чонгук.
«сладко, как и ты сам, юнги. повторял бы вновь и вновь»
чонгук ржет до слез, насмешливо разворачивая экран к юнги и засовывая себе два пальца в рот.
юнги завороженно впитывает в себя все детали, которые делают чонгука собой.
«вперед, герой, я буду ждать»его герой.
его бушующий океан со страшным штормом антрацитовых вод.
его защита и теплая колыбель волн.
***
холод неприятно кусает за щеки. напряжение застывшим цементом сковывает руку.
продолжая смотреть прямо на разведенный костер посреди заброшки, на которую его привел чонгук, потому что ему стало скучно и он заодно пытался развлечь зашуганного юнги всеми способами, медленно, как будто сквозь толщу воды на глубине, он невзначай касается костяшками пальцев тыльной стороны чужой замерзшей ладони, мельком отмечая боковым зрением едва заметную робкую улыбку и вмиг потеплевшее выражение лица. чонгук такой красивый. даже с разбитым юнги лицом, которое постепенно заживает — больше не опухшее, но все еще с синяками и корочками ран.
он красивый, потому что поворачивается к нему и его искрящиеся — от огня ли? — терракотовые глаза начинают улыбаться раньше, чем он сам. потому что бледно-розовые губы со сладко пахнущей гигиенической помадой разъезжаются сначала в маленькую кроличью улыбку, чуть обнажая передние зубы, затем — в широкую, с морщинками у губ и ямочками. их нестерпимо хочется поцеловать и примерзнуть, потому что — мороз, как если лизнуть железяку и приклеиться к ней мокрым языком. согреть своим дрожащим дыханием чужую улыбку и утонуть в безграничной нежности.
хотя в безграничной нежности он уже утонул.
шумом в ушах раздается его сошедшее с ума сердце. волнением бурлит тремоло литавр где-то в желудке. если бы он видел себя со стороны — выглядел бы совершенно так же, как и чонгук.
они сидят на потрепанных старых матрасах, сваленных в кучу, прижавшись друг к другу и напыжившись от мороза, как воробьи. оба без перчаток, потому что, кажется, поделили один мозг на двоих. нашли какие-то прохудившиеся одеяла, которые притаскивали другие, и сидели, склеившись в одно целое под их весом.
его чонгук. чонгук, который по ошибке был принят за сталкера. но юнги не успевает погрузиться в пучину вины — его чонгук пресекает на корню возможное самобичевание. чонгук, который сам того не зная, протянул руку помощи и вытащил его из этого зыбучего песка, забившего носоглотку и глаза. отряхнул и успокоил. помог и вылечил.
чонгук, счастливо проживающий свой эмо-период, с таким большим и добрым сердцем.
и больше всего юнги боится потерять его из-за своих глупых чувств.
трепетное волнение натягивается струной. без чуткого уха исполнителя — это всего лишь игра в кости, где звук может быть как слишком высоким, если перекрутить колки, грозясь порваться при первом же касании смычка или щипка пальца, так и слишком низким — не тем, что требуется, не тем, что хотелось бы слышать. и при созвучии струн — давать режущую слух фальшь.
струна рвется — чонгук оборачивает руки вокруг него и кладет голову на плечо. сердце юнги делает кульбиты и пытается вырваться испуганной птицей из груди. но так тепло ему давно не было. чонгук бубнит:
— холодно, хен, я замерз, — и пытается притереться все ближе.
— я тоже, — тихо произносит юнги, несмело оставляя руку на чужой талии. шуршат куртки. юнги опускает голову, наклоняясь к лицу чонгука. — пойдем в общагу?
— давай посидим еще немного, — и зарывается носом в чужой капюшон, скрывая лицо.
через пятнадцать минут они окончательно вымерзают, и мин настойчиво тычет локтем чонгука в ребро, пытаясь расшевелить. чонгук тушит костер, пока юнги пытается размять окоченевшие конечности. чон, отведя глаза куда-то к мусорным бакам неподалеку, протягивает свою руку. юнги, как дурак, пялится на нее, пока чонгук смущенно не буркает:
— возьми. руку мою возьми.
лицо юнги разглаживается, и он крепко сжимает руку, переплетая пальцы. и когда он кладет этот замок в свой карман, большим пальцем поглаживая тыльную сторону немаленькой ладони чонгука, тот окончательно вспыхивает и куда-то сжимается. закусывает губу и молчит.
и это он-то про поцелуи заикался?
так они доходят обратно. в общежитии кожа начинает пульсировать от контраста температур. когда они останавливаются у двери комнаты юнги, он шепчет:
— я боюсь, чонгук. боюсь остаться с ним наедине.
чонгук сканирует юнги взглядом. замерзший красный нос, капельки воды на шарфе и выглядывающая из-под шапки челка, кончики которой превратились в мокрые сосульки.
— ночуй у нас. я на полу лягу.
— чонгук, — юнги мнется, — я стеснять вас не хочу.
— пожалуйста, — что-то в глазах чонгука ломает юнги. чонгук и сам ломается, когда притягивает его к себе, трепетно сжимая — прямо как тогда, когда юнги крышу снесло. — ты никогда не будешь стеснять меня. потому что мне самому страшно оставлять тебя наедине с ним, — сглатывает, — потому что ты мне нравишься, юнги, — голос чонгука вибрирует у юнги в ушах.
юнги закрывает глаза и прижимается крепче.
***
тэхен встречает их настолько радостными воплями, насколько может человек, по горло заваленный в учебе и подработке. с забитым под завязку сожду и едой холодильником. которые будто ждали момента, когда в комнате появится кто-то, кто не чонгук или тэхен. юнги никогда не встречал человека, который пристально просканирует его с ног до головы, широко улыбнется, сжав в медвежьих объятиях, и заставит пить.
юнги, в целом, не против.
чонгук делится сменной одеждой — все те же спортивные штаны и футболка. юнги чертовски приятно. так приятно, когда наконец напряженный страх распускает свои затянувшиеся в узел нити. чонгук, сам того не ведая, умело их расплетал.
они сидят втроем на кровати тэхена с включенным на фоне фильмом и более близко знакомятся, обходя стороной алкогольные игры — просто пьют и задают рандомные вопросы.
— а, так вот кто тот загадочный композитор, что аккомпанирует гукки! я себе всю голову успел сломать. сначала концертмейстером должен был быть я, — тэхен, чуть захмелевший, игриво прикусывает кончик языка, делая пальцами знак «v» рядом с медовой щекой.
— мне чимин сказал, что ты его кинул, — хмыкает юнги, припоминая тирады пака.
— ну конечно он так сказал, — тэхен закатывает глаза и разводит руками в стороны, фыркая. — потому что кинул из-за него же. чимин-и мне руку по-пьяни сломал, когда я пытался предотвратить его грехопадение в лужу. поэтому и отказался от участия, — и высокомерно вскидывает подбородок вверх, — мне бы времени не хватило сделать чонгукки звездой.
юнги кашляюще смеется, жмуря глаза и падая спиной на ушедшего в прострацию чонгука.
ночью, лежа с чонгуком в одной кровати — юнги под протяжное тэхеново «о-о-о» не позволил ему лечь на пол, зима же, — юнги долго смотрел в фонарные отблески в глазах чонгука. сигналящий маяк посреди заброшенной пристани. штиль и солоноватый привкус на языке. с каждой минутой придвигался все ближе. не он один. все то, что горело костром в глазах юнги, зеркалили глаза гука.
он не помнит, кто первым спросил «можно?» и накрыл чужие губы своими. волна ласково омывает его голень, будто прося разрешения. чонгук нежно целует его верхнюю губу. юнги жмурится, жарко выдыхая имя чонгука ему в рот и погребая под собой. вода послушно расступается перед ним, являя повелителя морей. прикусывает его нижнюю губу, несильно оттягивая. рукой протискивается между матрасом и чоном — тот, как разогретый пластилин, подчиняется и зарывается своими пальцами в его волосы, тихо постанывая от напора юнги. он приглашающе протягивает свою руку, кивая на очаровывающие водяные толщи. языком проходится по зубному ряду, дотрагиваясь до чужого языка. чонгук тихо, в перерывах между поцелуями, шепчет «хен» и пытается притянуть его настолько близко, насколько может вообще. еще ближе. и еще. юнги уверенно кладет руку в чужую и позволяет себя утащить в морскую пучину, оставляя после себя лишь пенистые прибои.
— только попробуйте потрахаться при мне, — могильной плитой припечатывает тэхен в тишине, нарушаемой их возней.
они резко вздрагивают оба. чонгук смущенно стонет, закрывая лицо ладонями. юнги беззвучно смеется ему в ключицу, извиняясь перед оскорбленной честью тэхена, и оставляет засос напоследок.
— юнги, — несмело шепчет ему в ухо чонгук, когда они лежат после, приклеившись друг к другу. лицом к лицу.
— что? — беззвучно шепчет в темноте юнги, но — что юнги, что чонгук — оба уже адаптировались к ней.
— не мог бы ты, — запинается, — отодвинуться дальше? — голос совсем стихает, чонгук семафорит яростно зарумянившимися щеками.
юнги, понимая, кокетливо улыбается и говорит:
— будешь моей маленькой ложкой?
чонгук сразу же разворачивается спиной к нему, давая себя крепко обнять.
мин засыпает — сегодня ему вряд ли будут сниться кошмары.
он не боялся океана. потому что даже если его захлестнут самые яростные бури — к юнги он будет ласков.
океан беспощаден только к тем, кто пытается отобрать у него ценное.
***
«чонгук, я скучаю»
«мне одиноко»
«ты не пишешь больше, потому что понял, что реальность лучше?»
— ого, кто тебе так яростно написывает? — в притворном удивлении интересуется юнги, тяжело глядя на минхека.
приходящие уведомления звуковым сигналом раздаются в тишине.
юнги больше не боится быть один на один со страхом. с его мучителем, который терзал психику несколько месяцев. не боится посмотреть ему в глаза.
потому что у него есть чонгук.
чонгук, который защитит, несмотря ни на что.
чонгук, который стоит за дверью и переписывается с минхеком.
— да так, девушка пишет.
юнги скептически хмыкает, скрещивая пустые руки:
— почему не познакомишь?
— все сложно пока что.
минхек безразлично окидывает юнги взглядом, цепляясь за отсутствие мобильника в его руках.
уведомления минхеку все приходят и приходят. без остановки. он громко сглатывает и косится на экран своего, где появляется все больше и больше сообщений в чате с юнги. заикается:
— а где твой телефон, б-бро?
— чонгуку оставил, — честно отвечает он и не сводит тяжелого взгляда. — ничего не хочешь мне рассказать, мой милый и глупый сталкер?
***
— юнги, мне страшно, — чонгук сидит за сценой, потряхивая ногой. при параде, как и юнги. красивый до невозможности — чаще бы его таким видеть. юнги кладет тяжелую руку поверх дрожащего колена.
обходит и обнимает поперек груди, хрипло бубня в спину:
— чонгук, успокойся, пожалуйста. все будет хорошо. ты столько сил вложил, что облажаться будет нереально. но если сможешь, я тебе памятник поставлю.
— блин, юнги, тебе мама сказала, что ты умеешь успокаивать? — чонгук нервно облизывает губы и поворачивает голову боком, к юнги.
юнги счастливо смеется ему в лопатки.
— помнишь, что ты говорил мне? на твоем фоне я померкну. потому что король сегодня — ты.
юнги протягивает руку и дарит самую любящую улыбку, на которую только способен. чонгук распрямляет спину, громко молчит молитвами, которые читает у себя в голове.
юнги не хочет, чтобы он испортил все дурацкими причитаниями и накручиванием самого себя, поэтому торжественно басит:
— ну что, готов?
чонгук неуверенно кивает и хватается за его руку.
— тогда вперед, мой герой.