— с этого дня вместе со мной фортепиано у тебя будет вести другой ассистент, — говорит господин чхве, а чонгуку ну так, на троечку его новости.
на троечку из пяти — ни холодно, ни жарко. прошлая милая девушка ушла в декрет — не сказать чтобы он или те, кто тоже был у нее, очень удивились этому. особенно, когда в прошлом году он заметил миленький округлый живот, который она пыталась спрятать за свободными свитерами и платьями весь первый семестр. а во втором семестре он ее не видел от слова совсем — дистанционку врубили, так что ему приходилось снимать тысячи видео с собой или своими руками в кадре в попытке склепать то, что можно слушать, а не кривиться и думать, ну и нахер мы его вообще в класс отобрали? —
в общем, привязаться к ней он не успел. другой ассистент — и ладно, как-нибудь похуй.
— да, профессор, — чонгук кланяется, — когда я могу прийти за расписанием?
профессор листает свой планер и поправляет морщинистыми руками тонкую оправу очков, слегка хмурясь.
— пришли мне на почту расписание групповых, будь добр. я напишу, когда согласую расписание со всеми студентами моего класса. или позвоню, как получится, — встает из-за небольшого стола и пожимает чонгуку руку, — постарайся почаще приходить ко мне, хорошо? до встречи, ассистент тебе позвонит.
чонгук вежливо прощается и выходит из кабинета.
вот же ж.
чонгук ненавидел обнадеживать людей. кажется, ему придется с ветерком через мясорубку промчаться, но не чувствовать себя откровенным дерьмом, покивав и забив на просьбу.
«приходи почаще».
спасите, он же вообще перестанет спать.
***
— с днем рождения, чонгук! — басит намджун, подходя ближе к чонгуку, стоящему у доски с перечнем предметов и классов, где они будут проходить, и сжимая его в медвежьих объятиях, когда вместе с каким-то высоким парнем показывается в его поле зрения. чонгук не ожидал его увидеть в первый день вот так внезапно, но ему до смерти приятно. он похлопывает джуна по спине. намджун пихает ему что-то в живот — небольшую коробку в розовой оберточной бумаге с аккуратной шапкой бантика на крышке.
— спасибо, — шепчет чонгук, и в носу его колет от искрящегося пузырьками газировки счастья.
намджун поспешно отстраняется, когда парень, с которым он шел, окликает его, и обещает пересечься еще.
тут же в его сторону начинают долетать несмелые и незнакомые ему «с днем рождения» и всяческие приятные пожелания, и он крутится на все триста шестьдесят градусов, чтобы благодарно поклониться, зардев от внимания.
чонгук целый день видит одногруппников и однокурсников, здоровается со знакомыми, получая еще больше поздравлений и небольших подарков вроде маленьких шоколадок, конфет или самодельных открыток.
все-таки было что-то приятное в первом дне. щеки чертовски сильно болят от улыбки, не слезающей с его лица.
когда ажиотаж успокаивается, чонгук уже перегружен от количества новой информации.
— что сказал? — выруливает намджун из-за угла, нагруженный кипой нот. чонгук с загрузкой во взгляде тупо пялится на него и потягивает клубничное молоко, медитируя рядом с вендинговым автоматом в поиске достойной пищи — не сладостей, которых у него полным-полно.
чонгук морщится, когда намджун молчит и выжидающе смотрит.
— кто?
ким фыркает куда-то в сборник. чонгук пищу достойной не признает. но все равно слышит успокаивающий звон монет и пиликанье клавиш на автомате, когда решает взять какие-то хлебцы, чтобы позже не умереть от истощения и сахарного диабета.
— кто-кто, препод твой.
чонгук тянет отсталое «а-а» и, громко допивая молоко и выбрасывая его в бак поблизости, говорит:
— да как обычно: «приходи чаще. расписания нет», но оно и неудивительно. еще ассистент другой.
— что за он? видел его уже? — намджун сверлит его заинтересованным взглядом.
— бля, хен, ты лясы точить пришел? — выразительно смотрит на стопку документов, нот и учебников. — не знаю я, может и видел, — чонгук чуть раздраженно пинает автомат.
— я б тебе такого подзатыльника отвесил за ругань, но тебе сегодня повезло, — хмыкает джун, тепло улыбаясь и глядя на занятые руки, — ладно, я пошел, первый день, а дела уже нашли мою несчастную душу. еще раз с днем рождения! потом скажешь, понравился ли подарок.
чонгук стоит, зависнув мыслями на том, что же может быть в коробке, смотрит на пустую руку без молока. чего он тут вообще забыл? поднимает взгляд — и опоминается, когда видит спину друга. стремительно нагоняет, сопровождаемый недовольными возгласами других людей, идущих навстречу.
— хен, давай помогу! — и настырно отбирает чуть ли не все под возмущенной «эй!». — тебе куда?
— в научный кабинет попросили отнести. тут архивы из других университетов, касающиеся деятельности малоизвестных корейских композиторов. так что аккуратнее, чонгук-и.
— где этот кабинет?
намджун не удерживается от очередного смешка. правда, прилетают они чонгуку в спину — тот вырвался вперед.
— ты точно тут учишься третий год? — киму приходится повысить голос, чтобы звук добрался до ушей тонсена.
чонгук оборачивается и показывает язык.
***
ему звонят в восемь вечера, когда он с дымящимися мозгами сидит и пытается перекроить свое расписание так, чтобы форточек по счету было меньше, чем пар. или просто меньше — и он торчал бы здесь не двадцать четыре на семь. чонгук сонно трет глаза и уже хочет не отвечать на незнакомый номер. но с шансом в девяносто девять процентов ему звонит новый ассистент. оставшийся процент — представители различных компаний, продающих всякое дерьмо по телефону. чонгук оказывается прав — ассистент. подносит трубку к себе, зажав ее между плечом и ухом.
— добрый вечер, прошу прощения за поздний звонок. это студент чон чонгук с фортепианного отделения?
чонгук в прострации утвердительно мычит в трубку. голос низкий и малознакомый.
— я новый ассистент профессора чхве — мин юнги и хотел бы с вами поговорить насчет расписания индивидуальных.
— послушайте, ассистент… — чонгук медленно прокручивает шестеренки в голове, пока сканирует глазами блокнот, весь в перечеркнутых строчках, — мин. может, я в ближайшие дни к вам сам подойду? сейчас накладки ужасные, мне бы половину разгрести.
на том конце молчат с несколько секунд. слышно копошение — то ли шелест бумаги, то ли что.
— хорошо, договорились. когда вы сможете подойти? я работаю здесь со вторника по пятницу в одно и то же время, с четырех до девяти вечера. там же, где и профессор чхве.
чонгук в уме прикидывает, сегодня вторник, значит…
— в четверг. ближе к шести, наверное.
— буду ждать, — хрипло отзываются на том конце провода, — тогда доброй ночи.
чонгук почти шепчет:
— доброй.
он понятия не имеет, что за фрукт его новый ассистент и с чем его едят, вроде голос не внушал ужаса или подбирающейся к горлу паники. но подписывает он его все равно сокращенным и гаденьким «ass», думая, что слишком остроумен, чтобы жить эту жизнь просто так.
разваливается на стуле, чтобы спина меньше ныла, и слышит урчание желудка.
кажется, пора собираться домой.
***
чонгук ненавидит составлять расписание и первый месяц учебы. нет, серьезно. терпеть не может. вечно у всех проблемы, вечно учебный отдел не может адекватно поставить групповые. хоть волком вой — не поможет. только выстрадать и постараться не уронить мыло.
среда пролетает незаметно, пока он, нагруженный, как пчелка, летает по классам в поисках немо. некоторые преподаватели — супергерои неуловимые.
утро четверга ему прописывает звончайшую затрещину в виде орущей аварийной сиреной младшей сестры под дверью в семь утра. он заснул-то в четыре почти, пока его голова бомбами разрывалась от напряженных мыслей, куда бы впихнуть то, это, пятое, десятое… господь милостивый.
громкий плач не прекращается, чонгук со скулежом падает на пол, стягивая за собой одеяло, когда пытается сползти с кровати безболезненно для своей раскалывающейся головы. ор не заканчивается, и чонгук начинает раздражаться.
он достаточно энергично и зло распахивает дверь перед пятилеткой.
— ну, чего тебе, чонхи?
чонхи сразу же смолкает (как и военные действия в его разрывающейся головешке) и, громко всхлипывая и неаккуратно вытирая слезы кулачками, бубнит:
— мама ушла и не заплела мне косички.
чонгук внутри сокрушенно стонет. но присаживается на корточки и выжимает из себя достаточно дружелюбное:
— не плачь, чонхи. оппа заплетет тебе косички. какие только захочешь, — приговаривает чонгук, пока стирает большим пальцем горячие слезы с маленького и пухлого личика. — не плачь, ладно?
***
начался перерыв — чонгук заглянул в кафетерий за кофе и шоколадным батончиком. жаль, взбодриться не очень-то и вышло — с расписанием так и не получилось справиться до четверга, то есть до сегодняшнего дня. вновь поменялась расстановка групповых, и, на самом деле, он уж очень хотел задушить всех этих дядь и теть, что заправляют всем. не только он. но ассистенту он все равно покажется, чтобы знать в лицо и случайно не наехать в толпе, столкнувшись.
убито плетется в холл. за глазными яблоками болит так, что хочется их вырвать. по дороге его нагоняет ударник с четвертого курса — хосок — и с радостным визгом рюкзачком запрыгивает на его спину, напоминая ему кое-кого из домашних.
а чонгук что. чонгук и не выдерживает — слишком устал, слишком не спал, слишком заботливый брат и слишком любит свою сестренку, несмотря на ее голосистость. заплел самые красивые косички, перед этим выслушав тысячу и одно сожаление, что «у мамы лучше» и «зачем я пошла к тебе, оппа», и, движимый раздражением и мыслью «я сейчас покажу, кто мастер в плетении», включил ролик на ютубе и скрупулезно-дотошно заплетал темные волосы. заплел так, что у сестренки челюсть отвалилась, как у джима керри в маске, и чонгук стал чуть ли не идолом в ее детских наивных глазищах.
вдвоем они валятся на пол, где чонгук — подушки безопасности. он даже подумывает не вставать — нормально же прилег, но хосок, нещадно потоптавшись и поерзав на нем, заезжая локтями куда ни попадя перед этим, встает и протягивает свою по-девчачьи изящную руку. чонгуку больше ничего не остается — он хватается и влетает в чужие объятия, когда его тянут на себя.
рука изящная, но силы — немерено.
— с ветерком прокатился на мне, хен? — ядовито мямлит чонгук, с трудом пытаясь разлеплять глаза каждый раз, как они сами собой закрывались, принося секунду удовольствия.
— американские горки, родео драйв и дикие скачки, бро, — быстрым взглядом окидывает с ног до головы чонгука в состоянии, близкому к трупному. — а ты с каждым днем выглядишь все лучше, — гиенит хосок у него над ухом, пока чонгук пытается не умереть на ходу, заприметив горизонтальное и достаточно комфортабельное ложе для своей туши. тычет пальцем в его синюшные круги под глазами.
— ага, спасибо, — чонгук лениво отмахивается от гиперактивного друга и откидывается на кушетку спиной, свесив ноги и ложась на левый бок, ища наиболее удобное положение. — если хочешь продолжить свою невъебенно смешную прожарку — продолжай, хоби-хен, — зевает, прикрывая рот рукой, — я внемлю.
— чонгу-ук, — тянет хосок, — ну что же ты такой злой. не с той ноги встал? — и так очевидно наслаждается собой — за уши не оттянешь.
чон в полудреме что-то неразборчиво мычит скачущему перед его лицом хосоку и засыпает. когда просыпается — снова хосок перед глазами, только уже трясущий его за плечо и обеспокоенный.
— ты что, все время тут проспал? уже три часа прошло.
чонгук непонимающе хмурится и вообще, он кто и какой сейчас год. в голове какая-то вязкая жижа вместо мыслей, лениво перекатывающаяся то туда, то сюда. тело затекло и ломает так, будто его асфальтоукладчиком переехало. чонгук нашаривает непослушными руками телефон в кармане штанов и отпечатывает в мозгу цифры «18:39». ничего себе, все цифры кратны трем. восемнадцать тридцать девять. четверг. один восемь три девять, чет-верг.
четверг.
— бля-я, — протягивает чонгук, прикладывая руку ко лбу со шлепком и ветром срываясь с места в сторону нужного кабинета. на полпути вспоминает про сумку, которую оставил, костерит себя всеми доступными оскорбительными выражениями и бежит обратно. спасибо, что не до конца — хосок несся на встречу с вещами.
— спасибо, хосок-хен, я улетел!
всполошенно стучится в дверь нужного кабинета и виновато просовывает голову в проем. черноволосая макушка молодого преподавателя, пишущего что-то в блокноте, вскидывается. чон прочищает горло.
— здравствуйте, — вопросительно осматривает сидящего за столом парня и все вокруг, — ассистент мин — это вы?
парень прищуривается и кивает. руки сцепляет в замок и внимательно рассматривает чонгука, словно чон новая бактерия в микроскопе ученого-биолога. чонгук мнется на пороге и несмело входит, закрывая за собой дверь.
— чон чонгук, я полагаю?
— да, извините, я… были дела.
ассистент закусывает губу и задумчиво кивает несколько раз, словно играл в «блинчики» и следил за камнем, скачущим по воде после броска.
— да, я видел, — и кашляет, пряча ужасно очевидный смешок.
чонгук пытается проигнорировать неловкость, пламенными пятнами сжигающую кожу с каждой секундой все больше и больше.
— извините, я могу пока только примерно сказать вам, когда буду свободен. и, — чонгук устанавливает зрительный контакт, сталкиваясь с непроницаемым выражением лица напротив, смущенно чешет затылок. — можете ли вы обращаться ко мне на «ты»? мне не очень комфортно.
— принято, чонгук, — на губах ассистента появляется легкая улыбка. — только не спи больше в холле, ладно? лучше приходи в класс, я тебя и чаем напою, если вдруг что.
потушите чонгука, он, кажется, сейчас сгорит со стыда.
***
в субботу, двенадцатого числа, он в счастливые сопли нажирается на дне рождения намджуна, перед этим торжественно вручив ему выточенные из дерева и отполированные фигурки, которые он со своим отцом делал целую неделю, — намджун любил такое больше дорогих подарков. чонгук не отлипает от него почти целый вечер, прося пустить его в маленькую комнатку, которая должна была быть гардеробной, но стала студией. просит включить его треки на более дорогой аппаратуре, чем те наушники, где звук был такой, что умереть можно, что подарил ему намджун на его собственный. после часа уговоров ким сдается и, наказывая ничего не трогать, оставляет его с включенным плейлистом из собственных треков на маленьком диванчике, куда уложил его.
чонгук был очень благодарен ему за то, что не выбросил на улицу или не выпроводил домой — очень не хотелось показываться родителям и сестре в таком состоянии. а утром поставил таблетки от головной боли и стакан воды на маленький журнальный столик, стоящий сбоку от дивана. там же лежала новая зубная щетка, которую джун после всего оставил у себя для чонгука. на всякий случай.
и не прогадал: чонгук оставался часто зависать у него с ночевками. ну а ким бы и рад только — чонгук славный, а еще заставлял чувствовать себя каким-то гением или гуру, уставившись огромными и наполненными искренним восхищением глазами, когда намджун просто… намджун. просто человек, которому нравится заниматься всем тем, чем он занимается в жизни, — от хобби до заданий, которые он берет дополнительно, просто потому что любит копать и докапываться.
***
— студент чон и студентка квон, подойдите, пожалуйста, после пары, — говорит ассистент мин на одной из групповых пар, когда отметил всех, в темпе пробегаясь по списку и сопоставляя имена и внешность, и первое знакомство с третьекурсниками состоялось.
квон джису, кажется, из всех возможных ассистентов тоже попала к мин юнги. чонгук сжимает губы в приветственной улыбке, когда оборачивается к ней. она очень красивая: утонченные черты лица, подчеркнутые ненавязчивым макияжем, смуглая кожа с полутонами веснушек, чистые и блестящие волосы, аккуратно уложенная челка, в некоторых местах закрепленная заколками. она сама по себе аккуратная — сколько он себя помнил, всегда одевалась стильно и необычно, но не вызывающе. вся ее одежда словно паззл, дополняющий ее хрупкую фигуру.
мало будет сказать, что у чонгука брови в волосах поселились, когда он узнал, что его «мини-препод», как он назвал его у себя в голове, будет целый семестр вести у них что-то вроде практики, на которую он и ходить не собирался, но, теперь, кажется, придется. узнал он это прямо на паре, на которую пошел один раз, чтобы забыть о ней до зачета.
ну, забыл.
чонгук откисает на галерке все это время, клюет носом, периодически с грустью глядя на суховатые листья на деревьях, которые вот-вот сорвутся вниз, унося с собой жаркое и такое короткое лето. короткое, как момент, когда чиркаешь головкой спички по коробку, отсекая тот период, когда она остается незажженной. как с котом шредингера — никогда не узнаешь заранее, загорится ли спичка после чирканья или нет. словно бы точка невозврата. юнги вещает что-то о трудовых договорах и устройстве на работу. рука чонгука, подпирающая щеку, настолько сильно отъехала, что на парте он уже лежит.
пара заканчивается. сбившись в небольшие стайки, студенты или уходят, попрощавшись, или остаются, надеясь вытрясти из симпатичного и молодого преподавателя всю подноготную, где первым пунктом идет личная жизнь.
или как чонгук с джису: остаются, потому что заложники ситуации и сбежать не получится — смысла нет.
когда юнги вежливо выпроваживает любопытствующих, чонгук чуть на стенку от смертной скуки не лезет. успевает с девушкой пообщаться за это время и узнать чуть больше, чем постоянное «привет-пока, мы вроде в одной группе, да?».
— простите, дорогие, — закрывает дверь класса. чонгук и джису переглядываются, пока тот не видит, округлив глаза от обращения, но обалдевшее «дорогие?» так и остается у них на языке, растворяясь таблеткой. юнги присаживается обратно за стол. — я хотел бы обсудить наше расписание окончательно. с моей нагрузкой мне все понятно, а что вы насчет своей скажете?
чонгук, как самый благородный джентльмен, оборачивается к джису, делая жест рукой — пропуская даму вперед.
джису, очаровательно улыбаясь, со всей силы пинает его по голени, заставляя внутренне взвыть и зажмуриться.
***
чонгуку неуютно, непонятно и вообще. юнги выглядит очень молодо для ассистента, лет на двадцать максимум, как и чон. при этом в нем столько всего спрятано — годы мастер-классов, на которых он был почти безвылазно, стараясь унести оттуда как можно больше информации, пять лет высшего, год магистратуры и вуаля — он здесь. ну, если быть точным, все эти годы он тут и был, но в ассистентуре только первый.
теоретически, если бы чонгук чаще появлялся у профессора, то мог бы встретить его гораздо раньше. но это все в теории.
— а знаешь, чонгук, я тебя помню. я как-то тебе помогал с твоей сонатой в позапрошлом году, — говорит юнги, когда проходит несколько недель обучения, сидя за столом возле рояля, слушая, как чонгук пытается что-то там настругать из звуковой какофонии в клавишах.
с одной стороны, у чонгука округляются глаза, но он из последних сил держит под замком удивленное «да ладно?», а с другой — события почти двухгодичной давности. он мог и забыть, действительно.
а потом он вспоминает — парень с пятого курса с ядреным голубым пожаром на голове, который наговорил ему всего того, чего он не ожидал от пятикурсника, что чон сидел с открытым ртом и слушал его, впитывая все те знания, как губка.
***
— и вот тут звук должен быть пронзительнее, — юнги сначала наигрывает на соседнем рояле, как он хочет, чтобы звучало, затем подрывается со стула и стремительно подходит к стоящим на пюпитре нотам, указывая пальцем нужный кусок — без надобности, чонгук уже и так понял где.
проблема чонгука была не в том, что он какой-то глупый и не умеет в анализ музыкального текста, хотя бы с точки зрения замысла, для чего все эти вынесенные в отдельный голос ноты. он прекрасно понимал, что нужно делать с голосоведением, и эту вашу полифоническую ткань он как семечки щелкал, но.
но.
всегда есть эти буквы, которые перечеркивают все хорошее, что было сказано до них.
что бы ни сказал.
кому бы ни — даже если себе.
его «но» заключалось в том, что он недостаточно сильно горел музыкой. был недостаточно амбициозен. предпочитал оставаться скорее теоретиком, чем практиком. и эти три пункта омрачали все три года, что он тут торчит. омрачали завышенными ожиданиями родителей, профессоров и друзей. ему, в целом, все нравится. он не последний по успеваемости. но великим музыкантом даже в рамках собственного курса с натяжкой себя назвать не может. он пытается покрыть все трудом — но труд его безмозглый. нет, не так. бездумный. он не думает, когда тысячу раз проигрывает музыку. ему надоедает буквально в первые три раза, пока он пытается расковырять неподъемный текст. а все остальные девятьсот девяносто семь — шарит глазами по нотам и играет, что видит, с фальшью в подарок.
конечно, безусловно, количество когда-нибудь перейдет в качество, но и количество должно быть не абы каким?
— я понимаю, — ровно и отстраненно. и смотрит в одну точку. туда, куда показал ассистент. просто, чтобы было ощущение, что он вовлечен в процесс, что не пропускает мимо ушей.
вновь играет. кривит лицо и внутренне психует, когда звук его более менее устраивает попытки с сотой. приближается к сложным и недоученным кускам — и опускает руки. во всех смыслах. сидит и сверлит эту несчастную лаковую поверхность рояля с шестью английскими буквами — «yamaha» — посреди.
— позже принесу, — внезапно говорит и закрывает крышку рояля. складывает ноты в сумку, пока ассистент на него втыкает с кирпичной рожей.
чонгук так и слышит это отовсюду обременяющим:
«когда это вот твое «позже», чонгук? к о г д а?»
не только от, кажется, разочарованного юнги.
дерьмом он не хотел себя чувствовать — но посмотрите на него. лежит и распространяет зловонные миазмы своих невыполненных обещаний. не то чтобы ему все равно — столько раз он бился головой о собственные стены.
но к запаху он постепенно начинает привыкать. к запаху привыкнуть проще.
чонгуку на плечо ложится тяжелая и увитая выступающими венами рука ассистента, когда он приближается к двери. его разворачивают к себе, как безвольную куклу.
— куда пошел, чонгук? я с тобой еще не закончил, — юнги с высоты своего роста пытается прибить его взглядом к земле. получается с переменным успехом.
жаль только, что чонгук с ним — да.
— ассистент мин, извините, но время тратить зачем? я не успел доучить, а вы вряд ли хотите это слушать.
юнги стоит, хмурый и серьезный. за плечо ухватился намертво — чонгук если и уйдет, то точно инвалидом. рукой на рояль указывает:
— прозвучит непедагогично, но: я послушаю это, каким бы дерьмом ни оказалось, и слова не скажу про подготовку, хорошо? буду говорить конкретно по делу. только вернись обратно и прекрати меня кормить оправданиями и завтраками.
чонгук себя чувствует не в своей тарелке, когда опускает свои глаза на уровень глаз юнги. совсем стыдно смотреть, но он смотрит — как бы совесть до костей не сожрала. и садится обратно.
— зачем вы так со мной, — спотыкается, не в силах расшевелить разбухший язык, — как с ребенком?
— на взрослого ты пока не очень тянешь, — ассистент с весельем косит на него и позволяет себе однобокую улыбку.
чонгук поджимает губы. справедливо, наверное.
— ладно тебе, не дуйся, малыш. если тебя это утешит, то с ребенком я бы не выражался, — улыбка расширяется и становится насмешливой.
а вот теперь чонгуку точно обидно.
***
чонгук хочет повеситься на дверной ручке. он больше не может это играть, ему так осточертел этот нотный текст, который он и родить наизусть еще не может, потому что в дурную голову не впитываются нотные массивы. он убирает помятые и исписанные в карандашных пометках ноты, склеенные кое-как полотнищем, закрывает крышку старенького потертого домашнего фортепиано, на котором стоит и отстукивает доли по хлипким нервам чона черный лаковый метроном с золотыми циферками.
чонгук со злыми слезами, что вот-вот соберутся в уголках глаз, грубо и с грохотом останавливает его. тщетно бьется лбом о крышку фортепиано, вытряхивая последние мозги и злость. шишка будет, но чонгук это и так знал.
в десятом часу выходит из дома в свободном свитере с курткой поверх и джинсах, которые первыми попались под руку. предупредил родителей, что пошел проветриться. еще не совсем стемнело, но сумерки опуститься успели. вставляет в уши наушники, что подарил намджун, и идет до ближайшего парка, надеясь разложиться на скамейке под спокойную инструменталку, поставленную на минимум по звуку, и шелест огненных листьев, в которых запутался ветер в надежде сорвать как можно больше.
как неожиданно, что после дождя все скамейки мокрые. хотя пропустить дождь, мучая побитый жизнью и маленькими детьми (друзьями чонхи) инструмент в дополнение своей безостановочной игрой и психами, он вполне себе мог.
чтобы не шататься без дела, он пишет матери, нужно ли чего купить. заглядывает в ближайший супермаркет, когда получает список, и лениво шарится по пространству, ненадолго останавливаясь взглядом на полках и скидывая нужное в корзину. рассчитывается и уходит, предварительно расчехлив банановое молоко и потягивая сладость через трубочку.
заворачивая за угол, видит курящего намджуна (живет в соседнем районе) с худощавым парнем, стоящим к чонгуку спиной. намджун, замечая его, улыбается и приветственно машет рукой, подзывая. чонгук вытаскивает наушники из ушей, выключая спотифай, и аккуратно скручивает, запихивая в карман, пока подходит ближе.
— привет, чонгук-и! чего поздно так?
— встречный вопрос, хен, — но рукой с пакетом трясет, обращая внимание.
— ты же знаешь, что это невежливо? — намджун добродушно усмехается и обращается к незнакомцу, одетому в какие-то темные шмотки и с кепкой на голове, указывая рукой на чонгука: — знакомься, юнги-хен, это чонгук, мой прелестный тонсен, — чонгук заливается рубиновой краской и радуется наползающей на город темноте, разделяемой круглыми световыми пятнами уличных фонарей. — вы могли видеть друг друга на моем дне рождения.
незнакомец по имени юнги разворачивается как в замедленной съемке, а у чонгука сердце раздваивается на левое и правое, одно в пятки уходит, другое — душащим пульсирующим комком в глотку. ну не может же так совпасть? куча же юнги бывает, правда?
— а мы, джун-и, уже знакомы, — хрипло произносит он, вытягивая сигарету изо рта и стряхивая пепел. из-под черной кепки видно только невеселую ухмылку и торчащие, проколотые в нескольких местах уши, — да, чонгук?
сердце ухает вниз окончательно. чонгук с трудом разлепляет сомкнутые сухие губы и как-то подбирается внутри, фильтр на базар включается мгновенно, а голос становится чуточку выше, будто его яйца кулаком сжали:
— доброго вечерочка, ассистент мин.
вытянутое лицо намджуна запечатлеть бы на камеру.
ким не знает, кому первому задать вопросы, которые сейчас разорвут ему голову, — это то, что видит чонгук в глазах напротив.
неловко. ужасно неловко. невероятно неловко. чонгуку не хочется ничего, кроме как позорно сбежать. он не должен был этого видеть. юнги, он уверен, тоже не хотел с ним сталкиваться. не так, по крайней мере. не здесь, вне стен консерватории.
— намджун-и-хен, ты говорил, мы еще где-то виделись? — все еще высоким голосом уточняет чонгук, прожигая паническую дыру во лбу юнги, который защищала ткань головного убора.
ким отвисает и заторможенно кивает, шепча про себя «ассистент, значит».
— да, на моем дне рождения.
— то есть, — чонгук все пытается собрать слова в кучу, во что-нибудь, что длиннее нецензурных конструкций, — мы с вами там виделись, ассистент мин?
ленивая и знающая обо всем усмешка расползается по чужим губам, доставая до уголков рта.
— да, — и смотрит из-под кепки так многозначительно, что чонгуку проще скальп с себя содрать, чем выдержать зрительный контакт еще пару секунд.
в голове пестрой короткометражкой вспыхивают обрывочные воспоминания об опрокинутых в себя кружках пива и чего покрепче, почти дебоше в попытке склонить намджуна на темную сторону и отправить чонгука в свою мини-студию, а также об успешно остановленных приватных танцах на самодельной барной стойке — дубовом столе в гостиной.
***
на следующем занятии он хочет провалиться под землю. куда угодно развеяться, чтобы не чувствовать этот сжирающий стыд. играет как робот, а плечи так напряжены, что от того, как сильно чонгук пытается прибить их к голове, плюя на существование шеи, те скоро улетят на луну.
юнги нервно ходит туда-сюда и, на самом деле, заражает своей нервозностью еще больше. ходит и ходит. смотрит оценивающе. не выдерживает и гаркает громко, заставляя чонгука дернуться и задеть напряженными пальцами кучу других клавиш от испуга:
— расслабься уже наконец! — и сразу же смягчается: — ты меня что, боишься? стесняешься? почему ты такой зажатый, чонгук-а? — от неформального обращения почему-то приятно покалывает в кончиках пальцев.
чонгук мямлит что-то себе под нос, останавливаясь. закрывает глаза, глубоко вздыхает, расслабляя тело. вновь кладет руки на гладкие отполированные клавиши, такие болезненно-белые. сидит с десятки секунд, пытаясь вытравить ненужную смесь из стыда и паники в голове, оставляя только легкое волнение от соприкосновения с роялем и замысел, который часто топором рубится из-за пробелов в выученном тексте.
слышит себя со стороны и вливается понемногу, не без косяков, от которых зубы в пыль стираются от скрежета, но уже лучше. чувствуется легкий азарт, подстегивающий его выдерживать всю форму целиком, до конца, не останавливаясь, не обращая внимания на мелкие и не очень погрешности.
юнги негромко, но слышно говорит:
— наконец-то, чонгук, наконец-то я слышу тебя.
чонгук крупно вздрагивает от неожиданной похвалы и вновь весь зажимается. юнги недовольно поджимает губы, но молчит.
чонгук борется. в первую очередь — с собой и со своей неподъемной ношей отчаяния, когда думает об опостылевших нотоносцах с гирляндами нот, пауз, ключевых и встречных знаков на нем. ему сложно вот так в одиночку идти против собственноручно выстроенных препятствий. с появлением «мини-препода» ему меж лопаток ложится уверенная и сильная ладонь, что толкает в спину, помогая преодолеть неприязнь, разочарование в себе и нескончаемое самокопание, не приводящее ни к чему стоящему.
— чонгук, расслабься, прошу, — подходит юнги и увесисто кладет свои руки ему на плечи, опуская и немного придавливая, пока чон пытается быть в музыке. чонгуку очень хочется отвлечься на теплые пальцы, задевающие ключицы, сбиться, но он закусывает от усердия губу и продолжает дальше. в отражении глади инструмента чонгук краем глаза замечает взгляд юнги, который сканирует его непрерывно.
— чонгук, расслабь лицо, — и чонгук пытается его расслабить.
— чонгук, разожми свою ступню, педаль ужасна.
— чонгук, тебя никто бить не собирается, лицо попроще, пожалуйста.
— чонгук-
— да понял я! — все играет и играет, сердито нахмурившись и яростно выколачивая ненавистный текст.
— чонгук, лицо проще, я говорю! — юнги все еще стоит позади него, удерживая плечи, и наклоняется, так, чтобы его голова была на уровне с ухом чонгука. говорит и говорит, задевая дыханием мочку, у чонгука совсем каша от близости в голове, он чувствует себя некомфортно и волнительно.
— и корпус отпусти, тебе нужны только пальцы и вес рук. тебя больше нет.
— полюби музыку, чонгук, перестань выбивать дробь и так очевидно и грубо извлекать звук. сделай его живым и округлым.
как ее полюбить, когда он до дрожи ненавидит эту заевшую пластинку, которую ему нужно ставить каждый день как минимум по два-три часа? остановиться и переждать он не может — близятся зимние экзамены. негде ждать. некогда.
кажется, он вслух озвучивает только первых три слова внутреннего вопроса. надломленно и тихо. судя по тому, как юнги теряется, сразу как-то ослабляя хватку на плечах, тот его слышит.
***
— как полюбить музыку снова?
этот вопрос чонгук задает всем своим друзьям после зимней сессии, которые так или иначе связаны с ее производством или претворением в жизнь. производство. ужасное слово. как если эфемерную и вольную принимать различные формы материю вписать в условия конвейера и механического разделения на составляющие.
лучше — создание, рождение. наверное так.
никто чонгуку внятно ответить на вопрос не мог. даже юнги, который в первую неделю второго семестра заходит в класс и сразу, без приветствий, говорит:
— я не знаю, как полюбить музыку снова, потому что я никогда не переставал, — в его глазах столько уверенности и безмерной поддержки, которая вот-вот выплеснется на нуждающегося чонгука, — но я сделаю все, что могу, чтобы ты увидел, что музыка уже любит тебя. и тогда, может быть, ты не сможешь больше от нее отвернуться никогда.
чонгуку разрывают сердце, не меньше. ему даже не хочется отпускать никаких идиотских шуток, направленных на высмеивание самого себя. даже подколоть юнги у него никаких сил нет.
***
сегодня юнги был действительно зол. не на него конкретно, скорее всего на администрацию или заведующего отделением, как это обычно случалось у ассистента, но чонгук дровишки подбрасывал своими тихими и непрекращающимися психами.
— я понял, чонгук, — раздраженно цедит юнги, а чонгуку хочется уже уйти, потому что не хочет он становиться грелкой для всяких тузиков. — ты себя слишком любишь и жалеешь. и глаза разуть не хочешь, чтобы наконец увидеть очевидное.
чонгуку пиздец как неприятно. жалеет? может быть. любит? вот это уже вряд ли.
— я не…
— не надо, — пресекает все не ставшие будущими оправдания. — чонгук, никуда не годится, — со вздохом закрывает ноты и протягивает чонгуку, открыто намекая на окончание занятия.
в груди змеей пригрелись несправедливые обвинения и высасывающая силы обида. он же все каникулы только и делал, что занимался. занимался так, как его просили, так, как не мог себя заставить раньше. любовь музыки к нему еще не прочувствовал, но уверен был, что сможет.
а вышло так, что сколько бы ни занимался — бестолку.
руки опускаются слишком быстро. чонгук слишком податливый и слабый. а юнги раскидывался такими же по ценности обещаниями, как и чонгук.
***
чонгук знал, что так и будет. он знал, потому что ну не стал бы намджун ради него не звать других своих друзей на свою же вечеринку, которую он устраивал с целью более тесного знакомства и поиска еще не раскрытых талантов с дополнительными помощниками — градусами, ударившими в голову, и приятной обстановкой. большие тусовки он не закатывал — страшно было за квартиру. а еще они праздновали день, когда хосок выбрался на свет из материнской утробы.
чонгук, конечно же, знал, что, придя сюда, увидит и юнги.
чонгук знал и все равно пришел. чонгук совсем не жалеет: в попытке скрыться от ассистента он успел познакомиться с тэхеном и чимином, первого из которых он уже видел с намджуном когда-то. познакомился с джином и югемом, с ыну и мингю, с сыльги и хвасой. и, вообще-то, совсем не жалеет, ребята оказываются с приколом, но ему нравится — чувствует родство душ, пусть и в разной степени.
нравится до тех пор, пока в их кружок алкогольных развлечений не подруливает виновник мероприятия, с одной стороны которого намджун, с другой — юнги.
намджун заваливается рядом с чонгуком, подгребая под свое крыло, и открыто улыбается всем, кто попадает в поле зрения. боже, да за намджуном люди, наверное, штабелями укладываются, такой вежливый и очаровательно криворукий джентльмен.
чонгук сидит ради приличия минут пять рядом с джуном, пока допивает пиво, затем фальшивит своей приподнято-радостной интонацией и говорит как будто всем и вникуда одновременно, мол, я на улицу, жарковато здесь, скоро буду. шатаясь и опираясь на намджуна, встает из позы лотоса и перешагивает через препятствия на полу, идя в сторону прихожей, набрасывая зимнее пальто и ботинки.
застегивается по шею, спускаясь по лестнице с третьего этажа. рушится лицом в сугробы, которые к середине февраля не растаяли и сохраняли цивильный вид. холодно. чонгук переворачивается на спину и позволяет промокнуть всему, что на нем было надето. ему слишком одиноко среди друзей и так неоправданно грустно, хоть ты в оборотня перекинься и повой на луну без причины. она, кстати, сырно-желтым кругляшком висит в небе среди световых брызг-звезд, выглядывая из дымок, у которых так и не получилось стать облаком, проносящихся на огромной скорости, которая для положения чонгука и всех находящихся внизу людей — сущее ничто, кажущееся медленным ползанием длиной в вечность.
как это похоже на его прогресс — сущее ничто для положения тех, кто стоит на вершине исполнительского искусства.
дверь подъезда с пиликаньем открывается, пропуская входяще-уходящего и с металлическим треском закрывается. чонгуку без разницы.
— чего разлегся, совсем сдурел? — смешком доносится до ушей голос слегка захмелевшего юнги.
— устал, — ровно отвечает чонгук, глядя на клубы пара, вылетающие из его рта.
— поэтому решил лечь здесь?
— здесь тихо.
ему никто не отвечает. под подошвой чужих ботинок хрустит снег. хруст раздается все ближе — и через несколько секунд юнги ложится рядом с ним и пялится на небо.
— красиво, — говорит.
«красивый», — думает чонгук, украдкой глядя на лицо юнги, лежащее совсем рядом. юнги нащупывает его руку — случайно или нет — сжимает и неожиданно честно признается:
— не знаю даже, что с тобой поделать, гук-а. когда прихожу к тебе, я столько всего планирую с тобой сделать, но я в таком гребанном тупике из-за этих зажимов. хочу тебе помочь, но мне трудно, потому что я не сталкивался с таким во время своей учебы.
лежит, достает из закромов небольшую бутылку виски. чонгук удивляется, но лицо остается бесстрастным даже без усилий — слишком печальное у него настроение, чтобы поддаваться сильным эмоциям.
— будешь? — спрашивает юнги, протягивая виски, а чонгук уже и не думает шокированно моргать глазами и в неверии закрывать рот рукой. все мы люди. так почему, если ты видишь кого-то, кто обучает тебя, в совершенно другой обстановке, начинаешь думать, а что, он тоже делает все так же, как и остальные? как нормальные люди?
даже собственные ассистенты, недавно бывшие такими же студентами, дерзкими и отчаянными.
берет и молча отпивает немного. так, чтобы потом не замерзнуть насмерть в сугробе тупо потому, что не смог встать. юнги за ним повторяет.
(«почти непрямой поцелуй», — как-то совсем иронично звучит в голове чонгука).
— прошу, не противься мне, я пытаюсь тебе помочь. извини, если грублю, мне пока сложно скоординировать моменты, когда я становлюсь чересчур, — и следующее он говорит насмешливо, кривляясь: — эмоциональным.
юнги говорит много. говорит много приятного и не очень, честного и прямолинейного. есть что-то трогательное в том, что он без утайки один на один выдает чонгуку все свои мысли, которые не дают покоя. и все это время не выпускает его руку, пытаясь согреть. рука совсем не помогает, а вот виски и слова, которые выходят из юнги, — очень даже.
(юнги говорит ему надеть перчатки, и достает вторую пару своих, когда чонгук говорит, что у него нет.
— ты пианист вообще? какого черта без перчаток ходишь, глупый?)
— а насчет всего этого, — он неопределенно машет рукой возле себя, — то не грузись, пытаясь сопоставить меня как друга намджуна и меня как твоего ассистента. мы с этим засранцем совершенно разные люди.
чонгук впервые подает голос, сиплый и совсем низкий для привычного диапазона:
— а мне кажется, вы очень похожи.
юнги приподнимает корпус, с притворным ужасом глядя на неподвижного чонгука и хлопает его по замерзшему бедру.
— сплюнь!
резво подрывается, отряхиваясь, и, не спрашивая чонгука, пытается потянуть его на себя, поднимая. зарабатывает, правда, только боль в пояснице. чонгук, посмеиваясь, встает сам.
они помогают друг другу отряхнуться и заходят обратно. юнги весь этот короткий путь выглядит так, будто не может удержаться, чтобы не сказать что-то, но на лестничной площадке сдается:
— если одна из причин твоего неспокойного состояния — то, что мы вот так пересекаемся, то могу успокоить: твои выкрутасы помнит только юнги-кореш и то потому, что ты забавный.
при февральском морозе чонгук чувствует себя так, будто его кипятком ошпарили.
— спасибо, ассистент мин-
— лучше зови меня сонбэ, пока мы здесь.
— спасибо, юнги-сонбэ. если у вас будут дети — никогда не успокаивайте их, у вас не получается, — прячет смущение за шпилькой.
юнги кашляюще смеется, пропуская чонгука внутрь квартиры, напоследок бормоча то, что выбивает почву к чертовой матери из-под ног чонгука: «о господи, нет, какие дети. я готов терпеть только тебя».
— какого черта? вы где были вообще целый час? — с порога наезжает мимо проходящий тэхен, не дав им даже разуться.
— на улице, — просто отвечает юнги.
тэхен закатывает глаза и, рукой очерчивая их мокрую верхнюю одежду, язвит:
— ну это я и так понял, хен.
«хен». чонгук совсем не завидует.
***
— помнишь, я тебе говорил, что необходимо пробить дно? — говорит юнги, жестикулируя, и рукой указывает на пространство под роялем.
— ну это я умею, — чонгук невесело хмыкает себе под нос.
ассистент иронично вздергивает бровь.
— не отвлекайтесь, чон чонгук.
— оу, снова на «вы», ассистент мин? не разбивайте мне сердце, прошу, — чонгук театрально прикладывает раскрытую ладонь к, собственно, лениво бьющемуся сердцу. целому и невредимому.
мин не отвечает на актерство, но не игнорирует вовсе — уголки губ приподнимаются.
— представь, что ты уходишь куда глубже клавиши, — вновь серьезно продолжает он, разворачиваясь к чонгуку вполоборота и показывая нужный звук одной рукой, а другой — пространство, в которое, предположительно, чонгук должен влезть. — пальцами ты должен проткнуть поверхность, но не засчет удара, а засчет глубины прикосновения. помни, рояль и руки — посредники между твоей интерпретацией и слушателем. поэтому чем сильнее доверишься инструменту, тем ближе он тебя подпустит и тем проще тебе будет донести мысль.
— если под глубже вы имеете в виду места, где обычно находятся мои дела, то это можно.
юнги тяжело и устало вздыхает, закатив глаза и растеряв энтузиазм мгновенно. неспешно подходит к чонгуку и шуточно замахивается для подзатыльника. чонгук до вспышек жмурит глаза и смеется, прикрывая руками затылок.
— запрячь туда свое остроумие, пожалуйста, и сосредоточься на том, что я пытаюсь тебе втолковать.
— прошу прощения, — кашляя, пытается отсмеяться чон. — понял, не дурак.
юнги стреляет в него скептическим взглядом и кивает, мол, давай, работай.
— привычка, — словно пытается оправдаться чон, поднимая руки в защитном жесте.
— херовая привычка. избавляйся, она тебе ни к чему.
чонгук серьезнеет и действительно пытается сделать так, как говорит юнги. так, как обычно не хочет делать — выкладываться сразу же полностью, а не по кусочкам отщипывая эмоцию.
заканчивается время занятия. юнги, запыхавшийся от попыток растрясти студента, восстанавливает дыхание, почти расплываясь по столу. проходит несколько минут сборов чонгука, пока в класс не стучится джису. юнги просит ее подождать за дверью. говорит, поднимая голову и прямо глядя в глаза чонгука, когда тот останавливается напротив него:
— догадываюсь, почему ты так унижаешь себя постоянно, но я бы перестал. я прекрасно понимаю, что тебе не хватает сценического опыта и банальной уверенности, но послушай, гук-а, что я тебе скажу сейчас. послушай внимательно, — чонгук смотрит на ассистента, не отрываясь и что-то, зарождающееся в его груди еще с начала зимы, колошматит внутри так сильно, пытаясь пробить грудную клетку к чертовой матери. — как только ты себя отпускаешь и расслабляешься, ты звучишь так, как половина учащихся здесь даже за годы обучения не сможет. я не знаю, кто тебя учил до консерватории, но звук воспитать ему удалось благородный. вся проблема в твоих вечных зажимах. даже если внешне никак не проявляется, то сто процентов в голове зажим точно есть. ты так и будешь играть, как и все остальные, пока не переборешь свою собственную неуверенность и зажатость. я не говорю тебе делать это в одиночку, у тебя всегда есть я, но прошу, пожалуйста, начни сейчас, пытайся контролировать это. потом будет жаль, если ты просто так закончишь и ничего после себя не оставишь. и, — юнги отпивает воды, промачивая горло, — чтобы для тебя это было весомее и более ценно, что ли, прими к сведению, что я редко кому это говорил из тех, с кем мне приходилось заниматься здесь до ассистентуры.
чонгук к сведению принимает, вдохновляется, но сдается сразу же после одной недели занятий в ударном режиме.
опять это паршивое «но», за которым чонгук предпочитал прятаться.
***
в первой декаде марта джису ловит его за локоть цепкими пальцами возле аудитории перед началом пары. становится на носочки, дотягиваясь до уха, и вполголоса спрашивает:
— ты знал, что на этой неделе у ассистента мина день рождения? ему вроде бы двадцать пять исполняется.
чонгук выглядит удивленным (от чего больше — от возраста ассистента или новости, точно сказать было нельзя), джису сама себе кивает и продолжает:
— так я и думала. в общем, предложение мое простое, не хочешь устроить ему небольшой сюрприз? но тебе придется быть приманкой, пока я все организую.
чонгук оглушенно кивает и сдается на милость девушки.
сюрприз они устраивают, пока чон всеми возможными способами пытается играть в игру «как достать ассистента» и задает кучу лишних вопросов не по делу, стараясь отсрочить время прибытия в кабинет.
они решили все устроить ближе к девяти вечера — к моменту, когда заканчивается рабочий день юнги, а чонгук очень удачным случаем стоит у него предпоследним перед джису. выводит его под ручку за дверь, мол, поговорить, пока девушка прошмыгивает внутрь, экипированная с ног до головы праздничным арсеналом.
у чонгука уже заканчиваются даже тупые вопросы, которые заставляют юнги закипать, но, услышав спасительный кодовый стук изнутри, чонгук резво хватает того за плечи, становясь позади, и вталкивает его в кабинет, вместе с джису оглушая его поздравительной песней.
юнги сжимается в его руках, испугавшись. чонгук и джису крепко обнимают ассистента, как начинку от бутерброда, пока тот не хрипит от недостатка воздуха, посмеивается и шепчет «спасибо» каждому.
в классе темно — из источников света горят лишь две свечи на торте с цифрами «2» и «5», а чонгук чувствует чужое бешено бьющееся сердце своей грудью.
***
— о господи, это что за ноты, — щурится юнги, ближе пододвигаясь к пюпитру, когда при показе останавливается, пытаясь высчитать ноту по многочисленным добавочным линейкам.
чонгук гадко хихикает, с озорством глядя на обернувшегося сонбэ.
— а вот вы разберите, — дерзко ухмыляется чонгук. — я же как-то смог.
— засранец, — неверяще тянет и усмехается юнги, оборачиваясь вновь. ноту все-таки высчитывает и без подсказок чона.
— как же субординация, сонбэ?
— она решила сходить туда же, куда и твои дела.
— о, так вы все-таки запомнили. неужели нравятся мои, — чонгук криво улыбается, — остроты?
— уже порезался, чонгук. все, хватит разговоров. работай давай, солнце еще высоко.
— но уже восемь вечера.
— чонгук!
***
чонгук сидит и разыгрывается, пока юнги где-то ходит. чон делает это с большим увлечением, чем обычно: постепенно улавливает отголоски былой страсти. ищет различные оттенки и полутона звука, отсеивая то, что не кажется ему подходящим. погрузившись внутрь себя, он как-то пропускает момент, когда улавливает чутким слухом разлетающееся по коридорам гулкое эхо стремительных шагов и звук открываемой двери — юнги влетает в класс внезапно.
чонгук внутренне дергается, но разыгрываться продолжает, бросая сухое приветствие. видя, что юнги хочет ему что-то сказать, он останавливается и участливо разворачивается к нему, опершись одной рукой на стул.
— у меня для тебя новости. говорю тебе это только потому, что прикипел к тебе и думаю, что будет честно, если ты узнаешь об этом от меня, — юнги опирается задом о стол, скрещивает руки на груди, хмурясь. чонгуку уже не нравится, не нравится настолько сильно, что внутренности становятся мешаниной, — скорее всего, в следующем году у меня останется только джису, а ты будешь у предыдущего ассистента.
все вопросы, которые вертятся на языке и жалят болью где-то в области туловища, он даже задать не может — его погребло под лавиной насмерть, челюсть сдавило ледяными тисками. сердце бьется на порядок медленнее и дышать тяжелее, будто воздух стал разреженным. чонгук на краю сознания понимает, что от него ждут какой-либо реакции, а он переживает внутреннее стихийное бедствие и так сильно не хочет, чтобы юнги это заметил. заставляет себя кивнуть и делать вид, что все в порядке.
все отлично, он ведь вовсе не успел намертво привязаться, правда?
сам не свой возвращается в десятом часу домой, пропуская мимо себя жизнь и обеспокоенных его видом домашних. падает на кровать и мочит подушку горькими слезами, которые щиплют глаза и рвутся наружу сами по себе. ему так больно, так чертовски невыносимо, что юнги, которого от него отрывают с кровью и ошметками кожи, больше не будет его учить.
больше не будет невероятной атмосферы комфорта и полного доверия, где чонгук мог бы позволить себе быть собой, не боясь быть обруганным — юнги умел это делать так, что чонгук не чувствовал неуместной обиды на него. несправедливость, когда не был согласен с деталями, — может быть, но к нему хотелось приходить всегда, не взирая на состояние души или тела. даже если он полный день откатал и хотелось сдохнуть. ближе к вечеру, когда подходило время постучаться в нужный кабинет и увидеть лисий прищур темных и дохера хитрых глаз, в нем открывалось второе или тысячное дыхание.
чонхи молча семенит в его комнату с плюшевым котенком в левой руке и также молча и слегка неуклюже укладывается рядом с ним. подлезает под его бок так, чтобы чонгук перестал лежать лицом в подушку, распластавшись на животе, и обнимает его за талию, прижавшись маленьким телом к груди и впихивая игрушку чонгуку в руки. он ее крутит бездумно, рассматривая серую шерстку с небольшими проплешинами (игрушка была самой любимой), мягкий и розовый треугольный носик и темные усы-колючки.
чонгуку это в какой-то мере помогает: он успокаивается, но чувствует себя примерно никак, когда обнимает сестру в ответ.
***
— хэй, чонгук, будешь мороженое? я проставлюсь, — предлагает юнги после того, как долго его разглядывает, стоя в очереди в магазине, куда они зашли за блоком сигарет после вечерней репетиции. точнее, мин зашел, а чонгуку было по пути и одному как-то не хотелось. чонгук навязался, получается. но юнги не выглядит так, словно против.
чонгук смертельно грустно улыбается и хрипит:
— так жалко выгляжу?
юнги неопределенно ведет плечами.
— с чего бы?
ну да, с чего бы. чонгук молчит и хочет исчезнуть с лица земли. чонгуку больно так, что хочется рухнуть лицом в подушку и разбить себя вдребезги, чтобы без возможности собрать и развеять его прах поветру. раз — и нет. раз — и он как будто не слышал этой новости. как будто ему вообще мимо и чонгук — не чонгук вовсе.
знает ли юнги о том, о чем рвется его душа? да. нет. может быть. чонгук в этой порванной душе не ебет.
но лучше нет, чем да. или да, чем нет?
— ну так что, будешь?
чонгук долго смотрит в пол, смаргивая пелену перед глазами и пытаясь найти на кафеле потерянное самообладание, чтобы не заплакать прямо при ассистенте, который выглядит так… по-летнему, так необычно и официально-неофициально в белой льняной рубашке, темных укороченных брюках и каких-то дурацких сандалиях, которые как будто у деда своего спиздил.
самообладания чонгук не находит, но надломленно шепчет «буду».
до последнего летнего экзамена остается всего-то несколько дней. чонгук частью своей души отчаянно ненавидит юнги за то, что огорошил его не после экзамена, подорвав его растущую на подготовленной ассистентом почве уверенность и спокойствие, а недавно.
***
— что я тут вообще забыл, — спрашивает у себя чонгук, когда в вечер перед генеральной репетицией стоит посреди намджуновской квартиры как в кино: красно-фиолетовый свет вокруг, он, как главный герой, под воображаемым ярким круглым пятном прожектора, и все двигаются единым организмом в замедленной съемке с макро-кадрами капелек пота на чужой коже, блеска теней или хайлайтера и широких фосфоресцирующих белоснежных улыбок. безостановочно разливается алкоголь, стоит куча бутербродов, снеков и нарезанных фруктов, и, на самом деле, здесь шумно как никогда.
— чего стоишь, гук-и? — хосок кричит ему в ухо. — порадуйся за намджуна и джина, они отстрелялись с магистратурой!
— я рад, — говорит чонгук, натягивая улыбку, но хосок ему не верит.
чонгук бы тоже себе не поверил.
— боже, мелкий, на тебя трезвого смотреть больно. сходи выпей, расслабься, намджун же будет волноваться!
и, наверное, последняя часть была действительно весомым аргументом. чонгук совсем не хочет омрачать радость любимого хена, поэтому следует совету, пробираясь к пункту назначения сквозь толпу магистрантов и хороших друзей намджуна. видит парочку знакомых лиц — мингю и чимина, кивает им, пытаясь противиться общему движению, и пробкой вылетает к столу со всем съестным. гребет к себе в руки пару баскетов с курочкой и три литра темного пива, сует пару квадратиков нераспакованного соуса в карман и стопку салфеток, чтобы поникшей инфузорией-туфелькой попытаться открыть дверь ступней в пестром носке (руки заняты) и проторчать до утра в крохотной студии намджуна, куда проход был разрешен только ему и хосоку с юнги.
спустя час существования в приятном одиночестве дверь открывается и на диван заваливается юнги, чуть ли не влетая в ноги чонгука, которые он подтянул к себе, пока монотонно жевал куриное мясо в хрустящей панировке. литра пива уже как и не было. голова кружилась — да и только, мысли как были вязкой жижей, так и остались.
— привет, чонгук, рад видеть, — бормочет тот в обивку дивана.
чонгук его совсем нет. он совсем не рад, ему опять больно, ему опять вскрыли те раны, на которых успела свернуться кровь. выключите эмоции, пожалуйста, чонгук не хочет чувствовать болезненную и разрывающую его на мелкие части тоску.
— здрасте, — тихо и отрешенно.
юнги вскидывает голову, приподнимаясь на руках, и поплывшим взглядом разглядывает его. чонгук чувствует под кожей это движение, углями ложащееся везде, где юнги посмотрит.
— в одиночестве пить не очень хорошо, — неожиданно трезво говорит мин. тот садится нормально, без спросу воруя курочку и макая в раскрытый сырный соус, перед этим нагибаясь к журнальному столику у края дивана, где сидит чонгук, опирается рукой на чужое колено и возвращается обратно, урвав лакомство.
— кто сказал? — лениво ощеривается чонгук в бессильной попытке защитить еду. колено горит уже фантомным прикосновением.
— я, — бубнит юнги с набитым ртом, облизывая испачканные пальцы.
чонгук протягивает ему салфетки и со щелчком открывает новую бутылку, не видя смысла в дальнейшем разговоре.
— хочешь сказать, что ты вот так вот пил, уставившись в стенку? и долго ты так сидишь?
— да, — ответ на первый вопрос, — если время измерять количеством выпитого алкоголя, то достаточно, час или больше, — на второй. давит измученную улыбку.
— мать моя физика, — шутливо удивляется юнги.
чонгуку ну вообще не до приколов. он хочет сжать его в объятиях так сильно, чтобы ребра хрустели, чтобы юнги прирос обратно и больше не болело на сепарированном участке. хочется отключить высасывающую силы безысходность и мучения от попытки удержать лицо бесстрастным, когда юнги попадает в поле зрения. хочется, чтобы он для него был важнее всего на свете и тот обнял также крепко, а то и крепче, шепча нежную романтическую белиберду. хочется, чтобы до смерти зацеловал, даже неважно куда. просто чувствовать чужое присутствие кожей.
отчасти кожей его он чувствует, когда юнги, уловив настроение подопечного, подсаживается ближе и протягивает свою бутылку. чонгук со звяканьем ударяет горлышком собственной о его.
он ставит баскет на колени, когда душевно устает от истязания прикосновениями к его ногам, когда юнги тянется загребущими ручонками к еде. они сидят в тишине достаточно долго, думая каждый о своем.
чонгук достает из кармана наушники, выбрав плейлист с банальным названием «sadness», и откидывается на спинку дивана, закрывая глаза и допивая еще одну бутылку. наступает приятное опустошение от пения-шепота вокалистки под успокаивающий и инопланетный минус. аппетит пропадает совсем.
чонгук приоткрывает глаза, когда чувствует движение сбоку, и перед ним размытой деталькой картины в темных тонах застывает бледное лицо юнги, встревоженное и нервно оглядывающее его. чонгук пусто и равнодушно смотрит в ответ, не в силах двинуть ни одной лицевой мышцей, чтобы стереть это выражение.
губы юнги шевелятся, заставляя чонгука перевести взгляд и залипнуть на них. он сквозь наушники слышит низкие частоты голоса ассистента, но не слова, которые он проговаривает. чонгук не знает, что чувствует ассистент, но чон — искрящееся тысячей вольт напряжение, застрявшее в глотке душащим комком. чонгук глубоко вздыхает и закрывает глаза, прогоняя запечатлевшуюся картину из головы.
чонгук истощен эмоционально, он не хочет больше болеть по мин юнги.
***
на генеральной репетиции он чувствует себя отвратительно: ему страшно перед профессором, плохо после вчерашнего, плохо после прошлой недели в целом. и он разлагающийся напуганный зомби, которому бы милосердную пулю в лоб.
он ждет своей очереди и грызет ногти чуть ли не по локти. ноги нервно трясутся, а когда людей перед ним больше не остается — вышагивает на сцену, как на эшафот. нервно обыскивает зал на предмет нахождения тут сонбэ, но того нет.
его нет и это заставляет чонгука паниковать еще больше. он вытирает трясущиеся и влажные от холодного пота руки, пытаясь настроиться на нужный лад, но частое и поверхностное дыхание вообще не помогает. начинает абы как и с трудом дотягивает до середины первого произведения, забывая все на свете, даже как его самого зовут.
тремор в руках ужасный, настолько сильный, что его, чонгук уверен, видно даже с самого последнего ряда в партере.
чонгук сдается в который раз, обессиленно опуская руки и прося начать заново, вновь все идет ровнехонько по пизде, чонгук паникует и ужасно хочется умереть от стыда, но каким же томительно-сладким ощущением внутри разносится громкое миновское:
— чонгук, я здесь!
такого облегчения и нахлынувшей трепетной влюбленности он не чувствовал никогда.
***
— ну и что это было, студент чон? — добродушно интересуется юнги, когда чон спускается вниз. чонгук не улыбается. опять рот в тисках. — как только я обозначился в зале, так сразу заиграл нормально? — и улыбается так ласково, как никогда прежде.
чонгук не размазня, но в носу вновь предательски колет. он пытается собрать все силы и мужество, которое у него только есть, чтобы спросить с ровной интонацией, изо всех сил удерживаемой в узде:
— он говорил, почему так решил? — а такой безнадегой несет, что юнги сто процентов учует.
мин сразу понимает, к чему клонит чонгук.
— причин не называл, но у меня есть догадки.
чонгук вопросительно смотрит — не в силах расшевелить разбухший язык. присаживается на одно из кресел позади ассистента.
— думается мне, что он все еще надеется вылепить из тебя что-то, поэтому полностью мне не отдаст.
— а джису?
юнги невыразительно улыбается, поворачивая голову в его сторону.
только вот чонгук не знает, хочет ли быть он на своем месте в данный момент.
— чонгук, — говорит юнги, глядя на играющую на сцене джису, — обещай мне, что я тебя услышу, — и берет своей большой ладонью его. такую же большую, что он сложил у себя под головой, опираясь спинку сиденья. — тебя, а не просто выразительное голосоведение, хорошо?
чонгук боится что-либо обещать. но кивает, потому что как он смеет сказать юнги «нет».
***
чонгук выходит на сцену с идеально ровной спиной, будто стержень в задницу засунули, — и безбожно лажает перед комиссией из пяти человек, в которой сидел и юнги. безбожно лажает, потому что все время себя жалел и водил пальчиком по столу — я ничего не умею, ничего не получается, не могу, я устал.
юнги был прав — он ребенок. но он же юнги за это и нравится, верно? как человек — точно. чонгук видел это в глазах ассистента, когда приходил к нему на занятия. когда он вечно подкалывал и смеялся над его шутками, которые, чонгук признается себе честно, он зачастую специально шутил, чтобы увидеть это выражение обожания на чужом лице.
безбожно лажает, сбиваясь, забывая текст, играя вообще и близко не по тем нотам, что нужны, повторяясь. цепляется за мысль о том, что «я же обещал, не может же все так закончится». «я же обещал сыграть лучше», «я же обещал не подвести».
обещал. но подвел.
чонгук еще не доиграл, но уже хочется рвать на себе волосы от отчаяния. мысленно заставляет себя расслабиться перед последним — самым опустошающим — произведением. свет направлен только на него и все, что свидетельствует о наличии наблюдателей, — темные фигурки в красных креслах партера и немногочисленные отвлекающие шепотки.
протирает потные руки о ткань брюк. отпускает себя. отпускает все то, что было до, мысленно проводя жирную черту.
все идет неплохо, даже отлично до какого-то определенного момента, пока он вновь не вспоминает, где находится и что делает. с горем пополам доигрывает до конца, сквозь тернии к звездам, где звезды — лишь облегчение от мысли «ну все, позорище закончилось». пытается оставить лицо бесстрастным и удержать спину прямой. удержать ее прямой и непоколебимой ровно до того момента, как сделает поклон, протрет клавиши после себя, уйдет за сцену, спустившись по ступенькам, и за ним закроется дверь.
а уже там, в одиночестве — он играл последним — позволяет грузу разочарования в себе раздавить его плечи. забивается в какой-то угол и не может сдержать слез, даже когда кусает кулак до крови и легкой ноющей боли в зубах.
приходит в класс и судорожно роется в вещах в поиске вафель и салфеток. не знает, что первым выбрать.
наверное, салфетки. или стоит поесть? ему бы успокоиться.
все-таки, лучше салфетки.
может, переодеться? бабочка душит. или слезы?
чонгук решает забить и просто уйти, не встречаясь ни с кем лицом к лицу.
ass [14:37]//: ну и чего ты такой суматошный темп взял, гук-а?
ass [14:38]//: послушай, не буду врать, ты мог лучше. гораздо. но, каким бы ни был результат — я горжусь тобой в любом случае. хотя бы за то, как ты сыграл последнее. за то, что ты расслабился и звучал.
ass [14:38]//: я горжусь тобой, чонгук, так сильно. пожалуйста, только не грызи себя, ладно?
ass [14:38]//: я тобой горжусь, мелочь. слышишь?
ass [14:38]//: я
ass [14:38]//: горжусь
ass [14:38]//: тобой
ass [14:39]//: чон чонгук
чонгук читает. читает каждое гребаное сообщение по пути домой в парадных вещах, с немыми наушниками и опухшим лицом, запоминает и как будто слышит успокаивающий хриплый голос у себя в голове. и вновь сотрясается в громких и тоскливых рыданиях, пряча лицо в ладонях, когда заходит в комнату и съезжает по стенке. горячие соленые дорожки прожигают себе дорогу вниз, пока он захлебывается в слезах.
как чонгук мог не влюбиться в него, когда он такой замечательный?
он его не заслуживает.
***
ass [14:59]//: где ты?
ass [14:59]//: я хочу тебя обнять, придурок
***
jjk [17:28]//: простите, я уснул
ass [17:32]//: предложение все еще в силе
ass [17:33]//: давай больше не будем на «вы», окей?)
ass [17:33]//: все-таки последний раз в качестве ассистента-студента.
jjk [17:35]//: мне будет трудно
jjk [17:35]//: юнги-хен
jjk [17:35]//: можно же так обращаться к…
jjk [17:35]//: тебе?
ass [17:36]//: нужно
ass [17:39]//: если ты в течение 5 минут онлайна меня будешь игнорить, то мое предложение вступит в силу
ass [17:47]//: я тебя понял
***
юнги заваливается к нему домой с огромным пакетом мороженого. не то чтобы неожиданно, но чонгук не рассчитывал, что он правда заявится. насчет адреса он даже не спрашивал: вся нужная информация давно застоялась в стенах учебного заведения и достать ее — не проблема.
дома никого нет — родители с сестрой еще утром уехали к бабушке, предварительно пожелав хорошей сдачи и сказав, что будут отсутствовать пару дней — отмечай не хочу. чонгук не хотел. нечего отмечать. не с кем.
но юнги совершенно другого мнения. бесцеремонно хозяйничает у него на кухне и заставляет завалиться на огромную софу перед телеком, вручив тарелку мороженого, в которое он добавил мяту, корицу и кусочки банана. включив какую-то комедию, он все также бесцеремонно сгребает чонгука в свои объятия, зажимая голову в одной руке и кулаком другой болезненно проезжаясь по макушке. чонгук почти в восторге, который омрачает лишь недавний полный провал. чонгук такой слепо влюбленный дурак.
— ты такой дурак, — озвучивает его мысли юнги. — профессор чхве разозлился, что ты ушел и не выслушал его.
— ты, — чонгука все еще коробит от обращения, — ты пришел, чтобы именно об этом поговорить? я объятия себе по-другому представлял.
юнги тихо смеется и притягивает его еще ближе, обнимая вовсе не как положено в их системе отношений. сердце чонгука усердно пытается проломить грудь.
мороженое медленно подтаивает, отставленное в сторону.
юнги говорит:
— ты так расстроился, что сменится ассистент?
чонгук молчит, уткнувшись юнги в футболку и до побеления костяшек сжав пальцами шлевки ремня. жара такая, что умереть можно, но не сейчас. не сейчас, когда для чонгука время замедлилось. не тогда, когда он слушает убаюкивающее сердцебиение человека напротив. и даже если юнги жарко, чон его не отпустит.
— чонгук, — все еще тихо. — чонгук, посмотри на меня, пожалуйста.
чонгук сильнее зарывается носом ему куда-то в солнечное сплетение, когда юнги легонько касается пальцами его лица, заставляя завалиться на спину и невесело хмыкнуть.
— не хочешь и ладно. тогда я так скажу. если ты думаешь, что после того, как я закончил твое обучение, я перестану приходить и слушать тебя, то ты еще больший дурак, чем я думал.
грудной голос юнги бьет по самому уязвимому. чонгук знает, что тот скоро почувствует намокшую ткань футболки, но он сейчас такой трогательный, что лучше оставьте его в покое и дайте вот так вот полежать еще хоть минуту.
— чонгук, думаешь, я ничего не чувствую? я так эгоистично хотел оставить тебя себе, столько всего придумал, что можно взять в следующем году-
— юнги, — воет чонгук прорезавшимся голосом и резво подползает вверх, чтобы задушить парня в собственных руках и заставить прекратить говорить такие трепетно-болезненные вещи.
— ну чего тебе, мелочь? дорог ты мне стал, ясно?
чонгук набирает воздуха в легкие и, зажмурившись, выдает:
— если ты скажешь еще что-нибудь в таком духе, я тебя заткну!
юнги трясет от сдерживаемого смеха. он с хитрым прищуром глаз ехидно говорит:
— неужто своим ртом собрался? тогда ладно, постараюсь не проболтаться, что ты слишком классный и до ужаса симпатичный парень с отстойными шутками, которые мне явно по вкусу. что мне хочется быть голлумом и не отдавать тебя не только другому ассистенту, а вообще кому угодно.
на чонгука словно ушат ледяной воды выливают, и пока он лежит на юнги в прострации, тот сам его горячо целует, сплюснув щеки.
***
— с этого дня вместе со мной фортепиано у тебя будет вести другой ассистент, — говорит господин чхве, а чонгуку ну так, на троечку его новости.
в этот раз, наверное, из миллиарда.
но…
могут ли эти буквы перечеркивать все плохое, что было до них, вместо хорошего?
думается чонгуку, летящему на встречу юнги, чтобы надышаться его запахом и зацеловать до смерти, что да.
могут.