горизонт медленно съедал солнечный блин, заляпывая ворсинки облаков ало-розовым. юнги задумчиво ковырял корешок книги, которую стащил у намджуна, когда в последний раз протирал его диван, надеясь, что сегодня закончит ее читать и будет повод позвонить — одиночество медленно, но верно сжирало его. плотные шторы, наполовину завешивающие окна, развевались от сквозняка.
парень, найдя кульминацию захватывающей и быстротекущей, вмиг дошел до содержания, отпечатанного на пожелтевшей страничке этой истории. ему больше нечего было делать — последняя попытка связать что-нибудь из оставшихся шерстяных нитей матери ни к чему не привела — вязать он попросту не умел, а попытавшись научиться, долго не продержался. от скуки отжался пару раз, выдохшись раньше второго подхода. колени поскрипели на приседаниях, а пресс он и вовсе не стал качать.
всю технику, одежду и безделушки, которые ему резко стали не нужны, пришлось продать, чтобы побыстрее погасить кредит за квартиру, которую, переехав в сеул, купили его родители, не успевшие заплатить и половины. автокатастрофа забрала жизни всех дорогих для юнги людей так быстро, заставив его мир схлопнуться до одной точки — тупого выживания и существования ради людей, которым он все еще был небезразличен. которых скоро не останется — время рано или поздно обрубит все нити и связи.
юнги работает где предложат, продает тексты, сэмплы, готовые треки, лишь бы не загнуться от голода. в последнее время в голову, как назло, не лезло ничего, что можно было бы запечатлеть на бумаге и даже продать, если выйдет удачно. юнги лелеял надежду, что как только погасит кредит — он купит себе однушку или студию, а оставшиеся деньги будут служить ему начальным капиталом для развития собственной карьеры рэп-исполнителя. б/ушный и относительно новый комп тянет нужные программки — и хорошо, можно будет потратиться на клавиши, микрофон получше и другие нужные вещи.
какое-то время назад он только пробовал читать то, что никогда не отдаст никому, в захудалом клубе, где до сих пор собирается местная тусовка рэперов. там он, собственно, и познакомился с намджуном, который за собой притащил и хосока — танцора-фристайлера с дурацкой улыбкой-сердечком.
новая лестница скрипит металлическими поручнями, когда мин спускается вниз, на ходу звоня намджуну, пока деньги еще есть на балансе.
— да? — хрипят в трубку.
— это юнги, — и замолкает. на том конце тяжело вздыхают.
— я пока не дома, но ты приходи. хотя, если хочешь, — ким скептически хмыкает, — можешь приехать на вокзал, я племянника встречаю.
— приеду на вокзал, — не раздумывая, тихо говорит юнги.
он доходит до остановки общественного транспорта и давится с другими людьми в этом гробу на колесиках весь путь до вокзала. книга с плетеной закладкой сиротливо ютится в цепкой ладони.
***
снежно-белая макушка намджуна — хороший ориентир, а атлетическое телосложение — яркий отличительный признак от скрюченных и обвешанных сумками и торбочками стариков с такими же поредевшими снежно-белыми макушками. мин подходит со спины и басит:
— привет.
намджун оборачивается — «рад видеть, дружище» — и улыбается с этими смертельно милыми ямочками, прописавшимися посреди щек. сгребает не очень-то и сопротивляющегося юнги в медвежьи объятия и похлопывает по спине, выбивая его, как коврик. весь оставшийся кислород очень быстро покидает легкие с каждым следующим шлепком ладони.
юнги протягивает книгу, выбираясь из чужой хватки. ким недоуменно смотрит на обложку.
— это что? — спрашивает.
— книга, — невозмутимо отвечает мин, продолжая держать ее. вытянутая рука понемногу затекает.
— а ты все такой же, — вновь тяжело вздыхает он, закатывая глаза. — зачем она мне?
— так это же твоя, — хмурится юнги, вертя ее в руках так и эдак и находя чернильную подпись. пальцем указывает в нужное место. намджун удивляется натурально, но забирает ее.
— забыл про нее, — говорит.
— ну, я пошел, — юнги салютует.
— как это пошел? нет.
— как это нет? — лениво передразнивает мин.
— ну я тебя с племянником хочу познакомить. да и думал, что ты в гости зайдешь, раз позвонил, — намджун чешет затылок и с грустью смотрит на юнги.
мин долго и задумчиво жует внутреннюю сторону щеки. ким копошится в сумке и кладет туда книгу, чтобы не мешалась.
— ладно, — выносит вердикт юнги, — когда он приедет?
— да вот с минуты на минуту должен быть. — намджун задумчиво сверлит переносицу юнги, а затем возбужденно восклицает и достает из карманов штанов телефон, ища что-то. — вот! — говорит намджун, показывая фотографию какого-то парня, и поясняет: — если вдруг увидишь его раньше меня, то это чонгук!
юнги согласно мычит, равнодушно сканируя толпу с минусом в глазах. подслеповато щурится. впрочем, намджуну его помощь не пригодилась — племянник сам нашел снежно-белую макушку кима. юнги же сказал, что хороший ориентир. рюкзак держит огромный, набитый и катит другой рукой большой чемодан.
племянник оказывается рослый, но не выше намджуна, широкий в плечах, но не шире юнги, и весь загорелый даже для привычного для южной кореи оттенка кожи. наверное, только юнги со своим оттенком бледной поганки как белая ворона посреди пышущих молодостью и красотой молодых людей.
племянник, как и юнги, попадает в намджуновы объятия, но, в отличие от того же юнги, крепко обнимает его, счастливо выдыхая в шею.
— привет? — вопросительно косится на юнги.
— это юнги, мой старый друг. он сегодня поужинает с нами. про тебя я ему рассказал.
чонгук несмело вытягивает руку. юнги ее жмет и щурится, но ничего не говорит. он что, откажется от халявной еды намджуна? пожалуй, откажется — лечение больного желудка выйдет ему дороже. и видимо что-то такое отражается на его лице, либо намджун успел хорошо его прочувствовать, поэтому тот добавляет:
— доставка, юнги.
— зачем доставка? — удивляется чонгук. — я сам приготовлю, раз уж буду жить у тебя, дядя намджун. не зря же в кулинарный поступил.
— значит, не доставка.
юнги все устраивает, пока это не намджун. они все втроем загружаются в такси, где, в конечном итоге все оплачивает ким. юнги неловко, но он послушно набивает желудок едой в доме джуна, когда они приезжают и помогают чонгуку дотащить вещи.
у юнги трещит за щеками и слезы наворачиваются на сухие глаза. если их закрыть, можно представить, что бас намджуна — отцовский говор, возня чонгука — шалости старшего брата и готовка еды — попытка отца научить мать готовить фирменное блюдо семьи. мама запомнила, но воспроизводить так же вкусно не получалось, поэтому отец всегда смачно целовал ее в лоб и прогонял с кухни, чтобы она пошла и отдохнула от рабочего дня.
он понятия не имеет, как отплатить намджуну и чонгуку за доброту. ограничивается маленькими остроумными шутками и скупым «спасибо» и видит намджуна растроганным. юнги нужно уходить сейчас, если он хочет завтра проснуться рано утром (и не привязаться к этому ощущению).
— ты заходи почаще, — говорит ким, провожая.
— как получится, — расплывчато отвечает мин, натягивая потрепанные ботинки.
чонгук совсем неожиданно тепло обнимает его, прямо как намджун. юнги совсем не знает, куда деть резко потяжелевшие конечности. у него судорогой сводит лицо, но он быстро берет себя в руки, оставаясь внешне бесстрастным. чужой приятный одеколон забивается в ноздри.
в пустую — почти буквально — квартиру как-то совсем не хочется возвращаться.
***
юнги приходит на работу, надевает униформу. разыскивает в подсобке свои резиновые перчатки и ведра с тряпками и шваброй. набирает в туалете воды и тащит все на последний этаж, чтобы убраться в закрепленных за ним коридорах четырех этажей и лестничных пролетах. он тут торчит уже вторую неделю, заменяя нескольких работников на время отпусков. в кармашках передника лежат чистящие средства и сухие тряпочки, которыми он протирает ручки дверей от аудиторий.
каждый день приходит сюда, выполняя одно и то же, неизменно втыкая наушники в телефон, который засунет потом в задний карман джинс. натянет стерильную маску на лицо и будет намывать полы, изредка прожигая дыры в малочисленных студентах, решивших истоптать заведение подошвами до начала занятий.
сегодняшний день должен был идти по привычному сценарию. но:
— извините, вы случайно не юнги? — говорит подошедший чонгук.
а, так значит здесь он учится. юнги вытягивает беззвучные наушники из ушей, скручивая узлом. чонгук открывает рот и рвется повторить, но мин, стягивая маску и угрюмо кивая, пресекает его:
— я тебя слышал. это от лишних доебов.
чонгук понятливо тянет «а».
— че хотел? — выходит грубее, чем планировалось, но юнги исправляться не стал.
чонгук смущенно теребит лямку рюкзака.
— да так, думал поздороваться, если это ты. все-таки никого тут не знаю толком.
юнги несколько раз кивает сам себе и подхватывает ведро — со вторым этажом он закончил.
— ну, поздоровался, значит. — и идет к последним лестничным пролетам.
чонгук семенит за ним следом, и нос его любопытный чуть ли не в затылок упирается. юнги звучно ставит ведро на пол и не обращает внимания на мельтешения вокруг него. выжимает вымытую тряпку от воды и начинает мыть ступеньку за ступенькой. чонгук нерешительно перескакивает через две помытые ступеньки. юнги успел помыть пять. поэтому еще раз проходится по той, где наступил племянник намджуна. тот охает и извиняется. лицо у него покрывается красными пятнами.
— а ты… чего тут делаешь?
юнги смотрит на чонгука, как на дурачка, и специально вымывает еще две ступеньки.
— работаю, как видишь.
— а почему, ну… — мнется и параллельно с юнги спускается вниз, — уборщиком?
— а почему нет? — невозмутимо спрашивает парень, когда один влажный пролет остается позади.
— можно же по профессии… — как-то совсем затухает чонгук, краснея до корней волос.
юнги не ругает его за бестактность и за то, что он лезет в подробности его личной жизни. ласково улыбается, осторожно растрепав вихрастые темные волосы рукой, и воркует:
— какой же ты все-таки наивный.
чон вконец вспыхивает и кланяется, бурно извиняясь. мечтает сбежать, но стойко терпит свой стыд. юнги отплачивает добротой на проявленную ранее доброту:
— все в порядке, чонгук. иди уже, ты мне мешаешь, — и давит из себя неумелую улыбку.
чонгук, еще раз извинившись, уже гораздо тише и проникновенней, пулей срывается с места.
после уборки, отметившись в графике и показавшись заведующему, он стягивает униформу и затем качается в вагоне метро сразу домой, пропуская пункт «продуктовый».
***
работая в университете, он обивает пороги еще нескольких заведений. официантов полно, барменов — тем более, уборщики имеются, а вот грузчик бы не помешал. юнги по счастливой случайности работает рядом с домом и выстраивает график так, чтобы не совпадали рабочие часы. в первые пару дней чуть не надрывает себе спину. жизнь из обыденной превращается в монотонную, особенно, когда он бездумно клепает штампованные треки и продает то за бесценок, то за неплохую сумму, которая почти сразу оказывается вложена в кредит.
в напарники ему попадается жизнерадостный продавец по имени чимин, подрабатывающий в свободное от учебы время, чтобы были деньги на мастер-классы. учится он на хореографическом и — вот умора — мечтает познакомится с местной неуловимой городской звездой хосоком.
юнги в один из чересчур загруженных дней перед закрытием мельком роняет:
— поможешь убраться — познакомлю с хосоком.
чимин роняет челюсть куда-то в незакрытую кассу.
— да ты заливаешь, — а в голосе неверия и удивления столько, что захлебнуться можно.
юнги пролистывает контакты, звоня хосоку — и тут нашелся повод поговорить. чимин прижимает руку ко рту, неуклюже защелкивая кассовый аппарат. хосок отвечает ему спустя семь гудков.
— сколько зим, юнги! — и музыкально вытягивает ударную гласную в имени по громкой связи. юнги ближе подходит к прилавку.
— хосок, извини, что отвлекаю, — его перебивает «ничего-ничего», — у меня тут есть парень, который хочет с тобой познакомиться. его интересуют танцы. — юнги кивает на телефонную трубку, а чимин усердно отрицательно машет руками перед собой. — впрочем, он, оказывается, стеснительный. так вот, — он мычит, — могли бы мы как-нибудь встретиться где-нибудь и поболтать все вместе? мы с тобой давно не виделись.
— да, конечно, я уж думал ты больше не позвонишь, друг. ты так пропадаешь, не отвечая нигде, что мне иногда страшно, что ты умер, — тоскливо хмыкает хосок в трубку. — давай я тебе напишу позже? у меня на носу соревнования, а потом можно будет собраться, лады? и про друга я твоего запомнил, если что.
— он мне не друг, — недовольно бормочет юнги под хосоков смех, а чимин обиженно сопит. мин отмахивается от него. — спасибо.
— я знаю, как ты не любишь, когда тебе звонят, но не игнорируй, ладно? мы с намджуном все-таки любим тебя.
и юнги опять стыдно и неловко. юнги чувствует себя не в своей тарелке, с присутствием чимина или без него. и все-таки тепло ему больше, чем стыдно.
— я тебе напишу потом.
у чимина сверкают глаза, но он все еще недоверчиво относится к миновским словам.
впрочем, юнги это не сильно колышет: пак в конечном итоге помогает ему с уборкой.
***
— юнги, спасай, — обреченно шепчет ему в трубку намджун в какой-то из вечеров, — чонгук совсем озверел со своими блюдами, которые на мне тестирует. я скоро в штаны не влезу.
мин мрачно сворачивает вкладку с блокнотом на ноутбуке и натягивает первый попавшийся свитер, прижав трубку к уху. грустно подмечает:
— а ты определенно знаешь, как найти ко мне подход.
намджун смеется и перед тем, как отключиться, говорит:
— мы тебя ждем.
юнги выдыхает «ага» под аккомпанемент коротких гудков законченного вызова.
«мы тебя ждем» нестерпимо жжется где-то под ребрами.
доходит он достаточно быстро, экономя деньги на проезд в три остановки. на пути успевает прокрутить в голове пару строчек, которые звучат достаточно неплохо, и криво записать их в телефонные заметки — лишь бы среди сотни опечаток разобрать нужное.
звонит в домофон и не успевает он слова сказать по связи, как открывается металлическая дверь.
— привет, юнги, — мяукает ему чонгук, открывая дверь в квартиру и, видимо, помня свой «позор».
— здоров, мучитель, — смешок слетает с губ юнги, — где там твои орудия пыток?
чонгук вмиг становится счастливым воробушком, лишаясь нервозности и скованности.
юнги нажрался как свинья, и ему не хочется идти домой обратно. даже встать с мягкого стула на кухне не может. как и всегда, без парочки стопок виноградного соджу не обошлось. поначалу алкоголь был аперитивом, а потом место в желудке кончилось, и юнги просто пил в компании страдающего намджуна. чонгук умоляюще смотрел на обоих почти все время, но в какой-то момент это перестало работать.
— смилуйся, — шептали оба в исступлении, когда были еще более-менее трезвы, — дай хотя бы разок в туалет сходить.
— мне это, — юнги, объевшись, вообще перестал думать, — домой надо уже.
— да я те та-а-акси вызову, — пьяно тянет намджун.
— у меня денег нет, братан, твои брать не буду.
юнги бессильно опирается на коленку разомлевшего кима и пытается встать. когда у него это получается, он придерживает поясницу, словно находился в положении. чонгук с жалостью наблюдает разворачивающуюся драму.
— дядя намджун, я провожу юнги.
— какхой я те дядя, гукки, ма-а-алыш. зови меня хеном.
чонгук пропускает это мимо ушей, помогая не особо пьяному юнги добраться до прихожей и одеться.
— может, ты все-таки дома останешься? небезопасно уже.
юнги натягивает свои ботинки, хватая ветровку с вешалки. на животе сходится с трудом. мин забивает и не застегивает ее.
— вот именно, небезопасно, — бескомпромиссно припечатывает чонгук, впрыгивая в кроссовки. не то чтобы юнги его собрался уговаривать.
лифт спускает их вниз.
они идут. точнее чонгук идет, а юнги — ползком. юнги присаживается на скамейку, которая попадается им по пути. на еще одну. и еще. чонгук потихоньку звереет, но вида не подает. а может, юнги по себе судит.
чонгук присаживается перед ним, выставляя свою спину напоказ. юнги пялится отупело на нее и говорит спустя несколько долгих секунд:
— не полезу.
— еще как полезешь.
— чонгук, — не то чтобы юнги ломался.
да ломался он, чего уж лукавить. с затаенным восторгом, застревающим в глотке, лезет на чужую спину и руководит направлением. никогда в жизни его не катали на спине, хотя он словно предрасположен к такой езде — худой, низкий, но с длинными конечностями. осторожно обхватывает чонгука поперек плеч и сопит в затылок. они медленно идут до квартиры юнги. он на подходе вспоминает обстановку и хочет заставить чонгука повернуть сразу же обратно, но получится как-то невежливо?
чонгук сбрасывает юнги на лестнице и провожает до двери. тяжело дышит и сам разворачивается в обратную сторону. юнги почему-то спрашивает:
— не зайдешь?
— надо позаботиться о дяде, — чонгук утомленно мотает головой из стороны в сторону и мнется. робеет на глазах, пока юнги стоит на пороге квартиры. почти беззвучно просит:
— обнимемся?
юнги фыркает и раскрывает руки. его, как фарфоровую куклу, бережно обхватывают, кладя горячие ладони на лопатки. быстро отстраняются и так же поспешно прощаются.
***
юнги сам почему-то машинально выискивает растрепанную макушку, когда утром убирается в университете, но безрезультатно. убирается по старой схеме, отмечается и выходит, у дверей сталкиваясь с чонгуком. тот сразу без приветствий спрашивает:
— хорошо себя чувствуешь? — дожидается реакции юнги — он кивает — и добавляет: — тогда зайдешь завтра?
— о, не-е-ет, — растягивает мин в притворном ужасе.
чонгук слегка грустнеет, но что-то мелькает у него в выражении лица, и он уточняет:
— а если я сам приду?
юнги неожиданно для себя смеется и долго не думает.
— тогда приходи. увидимся завтра, чонгук.
а сегодня вечером юнги будет связывать узами знакомства двух танцоров. он удивляется, как потихоньку обрастает знакомствами и сам. как укрепляются старые отношения с друзьями, находя все больше подпорок в виде появившихся общих дел, интересов, тем для разговоров и людей, которые могут вписаться в это общее.
часов в пять они по договоренности собираются в небольшой и недорогой кофейне, где подавали привозные вкусные пирожные. чимин уже успел заказать одно, медля с напитком. юнги отодвигает стул, присаживаясь, когда делает заказ простого черного кофе без сахара, но посидеть долго не успевает — на него налетает хосок. юнги неуклюже поднимается и позволяет себя затискать.
хосок вертит его туда-сюда, разглядывая, словно они лет десять не виделись, а не полгода.
юнги краем глаза косит в сторону чимина, мысленно усмехаясь с реакции — тот сидел с приоткрытым ртом и детским восторгом в глазах.
— хосок, — осаждает его мин, перехватывая руки, — познакомься с чимином, — и указывает рукой на светло-русую макушку.
— пак чимин, — подрывается тот с места и трясет чужую руку меж своих, — очень рад познакомиться лично!
и примерно на этом моменте юнги вырубает из общей канвы вечера — он сознательно абстрагируется от восторгов, восклицаний и кучи непонятных слов, присербывая кофе время от времени.
— почему ты не познакомил нас раньше? — возмущенно возвращает его в реальность хосок. юнги раздраженно вздергивает бровь.
— наверное, потому что сам его не знал?
— прости-прости, — у глаз хосока появляются морщинки. юнги слепнет от белизны ровного ряда зубов, — я просто удивляюсь, как много клевых разношерстных людей у тебя в знакомых!
вот уж действительно, думает юнги. церемонно допивает кофе и говорит:
— вы не против, господа, если я пойду? работы невпроворот еще.
хосок крепко стискивает его в объятиях. чимин пожимает руку, шепча искреннее «спасибо, не думал, что ты действительно его знаешь».
— идиот недоверчивый, — нежно говорит юнги чимину, щелкая по переносице, и уворачивается от прощального пинка.
юнги немного чувствует себя той бабой, что сплетает чужие жизни. собственно, это чувство быстро пропадает, когда он драит квартиру и пытается сделать ее не такой нежилой, какой она выглядит.
***
— ты дома? — звонит чонгук. номер, видать, намджун дал.
— почти. с работы иду, — говорит юнги, запыхавшись, пока подымался по лестнице на третий.
— ты и вечером в университете убираешься?
— нет, — юнги зажимает трубку между ухом и плечом, роясь в набедренной сумке в поисках ключа.
— еще одна работа? — как-то слишком несчастно вздыхает в трубку мелкий.
— типа того, — замолкает, щелкая дверным замком, — все, я пришел, можешь вострить свои лыжи ко мне, я голодный, — и не дожидаясь ответа, сбрасывает.
аккуратно вешает куртку, ставит ботинки, тапочки оставляя для чонгука. ступнями в носках прокладывает дорогу до спальни, убирая все, что плохо лежит. с другой стороны, не все равно ли, что подумает чонгук? в конце концов, в отличие от хосока и намджуна, они вряд ли смогут найти повод, чтобы общаться, после того, как тот закончит учиться и уедет куда-нибудь в поисках лучшей жизни, как это обычно бывает у амбициозных и молодых студентов, которым жизнь не добавила серого в палитру и не обрубила крылышки.
в его возрасте — двадцать четыре — половина обзаводится детьми, умышленно или нет. единственное, за что благодарен жизни юнги — это то, что ни одна из его бывших девушек не любила незащищенный секс, потому что с тем, чтобы обеспечивать себя у него проблем пока нет, несмотря на сложившуюся ситуацию. он справится, он сделает это ради своих родителей, которые многим пожертвовали ради того, чтобы юнги вырос в благополучных условиях, и позволить их усилиям вот так вот кануть в лету он не мог.
поэтому цеплялся за память о них, за немногочисленных друзей и свои призрачные мечты о карьере.
домофон разрывается незнакомой мелодией — ему до этого мало кто звонил, чтобы запомнить. юнги называет этаж и сразу же отпирает квартиру.
чонгук счастливо машет рукой, когда заходит с набитыми пакетами, и скидывает обувь.
— тапки, — юнги ногой пододвигает их ближе к чонгуку. тот надевает их, а затем юлой кружит между ванной, показанной кухней и прихожей.
мин усаживается на одинокий стул возле небольшого стола, когда чонгук раскладывает купленные продукты и роется в полках, ища нужные столовые приборы. юнги пристраивает ноутбук, решившись все-таки набросать какой-нибудь текст, который сможет продать.
— мда, я конечно знал, что в твоей холостяцкой берлоге может быть пусто, но чтобы настолько… — он хлопает сначала в ладоши, затем легко по щекам.
— сколько я тебе должен за продукты? — хрипит юнги, допечатывая строчку.
чонгук недоуменно оборачивается, застывая с разделочным ножом в руках.
— нисколько.
— не заставляй меня чувствовать себя должником.
на губах чонгука появляется игривая улыбка.
— а ты дождись момента, когда я тебя заставлю все есть, тогда посмотрим, как запоешь.
юнги пораженно поднимает руки вверх и просит пощады заранее, чувствуя прилив благодарности. решает от скуки заглянуть в не до конца разобранный пакет, а там, скрывшись за не взятыми в обиход продуктами, стоит несколько бутылок сакэ. мин весело хмыкает и обращается к мурлычущему себе под нос незамысловатую песенку чонгуку, который шинковал овощи:
— презервативы не захватил?
чонгук сразу же давится воздухом и краснеет от шеи до ушей. его огромные наивные глаза становятся еще больше.
— ч-чего?
— сакэ же ты зачем-то взял. или я ошибся? — юнги ехидно улыбается, опираясь подбородком о согнутую в локте руку.
— я бы сказал — размечтался, — сглатывая, бубнит парень, возвращаясь к готовке. движения его становятся более резкими. юнги бессильно ржет.
***
— пощади, — умоляет юнги, выставив перед собой руки. — я больше не могу.
— попробуй хотя бы!
— меня сейчас стошнит от разнообразия в желудке. может завтра доем, что думаешь? — и неумело подмигивает, стреляя из пальцев-пистолетиков.
— после холодильника будет не то, — дует губы чонгук.
юнги себя костерит. костерит очень сильно, но закрывает ноутбук и послушно открывает рот, прибавив:
— это последнее, что я пробую.
чонгук с энтузиазмом палочками кладет в рот кальби. юнги пережевывает маринованную говядину в соусе, бубня:
— превосходно. — жидко хлопает в ладоши.
— я начинаю задумываться о том, что из тебя плохой советчик, — хмурится чонгук, скрещивая руки на груди, а потом, как маленький ребенок, обиженно ворчит: — ты везде делаешь комплименты!
— меньше думай, гук, — довольно расплывается на стуле мин, раздобревший после парочки стопок сакэ. — а комплименты — это потому что вкусно.
— тебе лишь бы пожрать.
юнги утвердительно мычит, даже не думая оправдываться. чонгук сворачивает лавочку, скрупулезно раскладывая все по контейнерам и подписывая каждый с помощью стикеров. удивленно ахает, глядя на время, — уже перевалило за полночь.
— так поздно! — и чуть ли не хватается за голову, мечась из стороны в сторону.
— можешь остаться, — сипит юнги, вдыхая маленькими порциями воздух. — намджун сказал, что уехал в командировку, а если тебя никто у дома не встретит, я тебя не отпущу в такую темень.
— но вещи…
— да брось, чонгук, нераспакованная щетка у меня есть, я постелю тебе в другой комнате и дам сменную одежду. или тебе некомфортно?
— немного, — почесывает затылок, — но это потому что я навязываться не хочу. может, я все-таки сам дойду?
— намджун меня убьет, если с тобой что-то случится, — теперь жалобно смотрит юнги на чонгука.
чонгук позволяет себя уговорить и принимает все дары, которые ему преподносит юнги. выдает чистое полотенце, щетку, старые спортивки и широкую майку, гонит в душ, пока идет убирать бардак на кухне и готовить постель.
— надеюсь, против моих скромных банных принадлежностей ничего не имеешь? — юнги повышает голос, чтобы чонгук, зашедший в ванную, его услышал.
— сойдет, — доносится в ответ.
шум воды заставляет юнги расслабиться, а жрущее его вечерами одиночество — отступить.
— фена нет, прости уж, — говорит он распаренному чонгуку.
— это ничего, — чонгук вытирает голову полотенцем, пока юнги его ведет в другую, пустующую комнату, где стоит двуспальная кровать, которую он так и не решился выставить на продажу.
— спокойной ночи. свет выключать?
— я сам, — неловко улыбается чонгук, оттягивая ворот футболки. — спокойной.
вслед за юнги закрывается дверь. он рушится на собственную кровать и быстро засыпает, убаюканный негромкой возней чонгука за стенкой.
посреди ночи его будит ненаглядный гость, потряхивая за плечо. юнги полузадушенно мычит и пытается разлепить опухшие глаза. вместо голоса получается один сплошной рык:
— что случилось?
— юнги, ты завтра работаешь? — тараторит возбужденный чонгук.
— чего? — в полусне мин тянет последнюю гласную, до головы информация поступает, но обрабатывается очень медленно.
— говорю, нужно ли тебе завтра, ну то есть сегодня, на работу, — более спокойным тоном говорит парень. юнги тянется к телефону, зажигая дисплей телефона — половина второго ночи.
— хочешь занять меня закапыванием твоего трупа? — недовольно кряхтит мин, переваливаясь на спину и разглядывая в темноте чонгука, робко присевшего на самом краю юнгиевской кровати. — нет, только в воскресенье подменить продавца.
— прекрасно, — растягивает, — давай сакэ выпьем! — полушепотом заговорщицки говорит чон.
— но я уже, — ноет юнги, сворачиваясь в клубок. полежав с секунду, передумывает: — а ладно, черт с тобой, погнали. только свет не включай пока, я не готовый еще.
чонгук радостно подпрыгивает и зайчишкой уносится к холодильнику. юнги морщится, сгребая себя по кусочкам.
предстоит долгая ночь.
в чем-то он был прав — ночь была долгой. и день отходняка. и вечер, в который они совсем немного выпили, чтобы окончательно проспать до утра. о чем они долго и душевно говорили — хер вспомнишь, спасибо, что старческий организм мина окончательно не сдал после марафона. жаль, что после двадцатки организм не такой выносливый, а жизнь не такая красочная.
к счастью, похмелье юнги пережил, потому что в вечерний заход выпил гораздо меньше.
сборы юнги на утреннюю смену в магазине будят чонгука. тот, сгребая за собой одеяло вниз, пытается встать, в полусне доходит до ванной, грубым голосом хрипя «утро», и пытается разлепить глаза.
— чонгук, — дожидается низкого «а», и продолжает: — дубликат ключей на полке в прихожей.
— ты на работу, что ли? — юнги утвердительно кивает и натягивает ботинки, балансируя на одной ноге. — юнги?
— да. прости, вылетело из головы, что ты меня не видишь.
кладет все нужное в набедренную сумку и руками кое-как причесывает растрепанные пепельные волосы с отросшими корнями.
— я ушел, сковорода на плите — разогрей себе что-нибудь перед тем, как решишь уйти.
— хен, слушай, — чонгук шепелявит с зубной пастой во рту, а за тем сплевывает. юнги останавливается вполоборота, переступив за порог, — что с дубликатом делать?
— да себе оставь, я потом заберу.
— а вдруг я украду что-нибудь?
мин смеется, опираясь локтем о дверную раму, смеется как-то совсем безрадостно. окидывает взглядом полупустую квартиру.
— что, например?
— твое сердце? — вопросительно смотрит чонгук, явно пытаясь выплыть из этого душащего болота неловкости, выглядывает из ванной. губы перемазаны в пене от зубной пасты.
— в мою замочную скважину дверные ключи не подойдут, — по-доброму скалится мин спустя небольшую паузу.
чонгук мучительно краснеет, выдумывая что-то свое в головешке, а юнги насмешливо фыркает и машет рукой, прощаясь.
***
наступает понедельник, и юнги вновь едет в университет. он никогда себе не признается, что слегка завидует студентам и в целом скучает по временам учебы, которую пришлось бросить, так и не закончив. в самом начале он понимал, что то, что он возьмет академический отпуск, ему не поможет, и рано или поздно придется забирать документы. поэтому сделал это сразу. быстро, но болезненно. болезненно, но быстро. удалил аккаунты из большей части соцсетей и стер себя из жизни других людей, с которыми так или иначе пересекался.
слышит какие-то насмешки от студентов в свой адрес сквозь холостые наушники. в последнее время ему не очень нравится слышать что-то помимо фонового шума своей жизни. но и фоновый шум оказывается достаточно надоедлив (эти попытки самоутвердиться и выебоны на пустом месте). временами, сидя за компьютером в попытке набросать что-нибудь, на что можно будет купить рамен, он переслушивал до рвотных позывов релизы популярных и не очень исполнителей, под копирку набрасывая что-то такое.
он не в восторге от того, что пишет, но спрос есть, поэтому он затыкает совесть приходящими на счет деньгами и стряпает такое же.
он не в восторге от того, что популярно, но кого вообще ебет его мнение?
подходит к концу его временный трудовой договор — теперь можно будет сделать более насыщенным график в магазинчике, в котором относительно приятно работать. он устает как собака под конец смены, конечно, но до дома рукой подать, да и шутливая ругань с чимином, к которому иногда стал заглядывать хосок, развлекала его. хосок всегда, когда приходил, приносил с собой какие-нибудь до ужаса вкусные напитки, половину из которых юнги пробовал впервые в жизни.
юнги сбегает по ступенькам вниз, когда заканчивает. курить он почти сразу же после смерти семьи бросил — его привычка, от которой он не мог избавиться несколько лет, пропала сразу же, как только вопрос денег встал ребром.
но стрелять он не перестал. поэтому мило улыбнувшись студентам, столпившимся в курилке около здания, он спросил у какой-то девушки одну. она оказалась неожиданно крепкой — мин закашлялся.
— впервые что ли? — недоверчиво тянет студентка.
— не, — роняет мин незначительно.
девушка кривит уголки губ, не провоцируя на дальнейший разговор. юнги с наслаждением затягивается, словно бы нашел оазис посреди жаркой пустыни. благодарит и неспешно трусит в сторону метро, чтобы вновь ритмично раскачиваться оболочкой с костно-мясным содержимым в сторону дома. пропадает из жизни своих знакомых примерно на неделю, зарываясь носом в ворох работы и писанины, писанины и еще раз писанины.
скоро не останется неузкопрофильных слов, которые бы юнги не затер до дыр, пытаясь вытрясти из себя что-то новое.
***
чонгук подкарауливает его вечером спустя еще один месяц молчания. ноябрь оказывается на удивление промозглым, а пальто совсем не теплым. ковер сгнивших листьев отвратительно прилипал к обуви, заставляя убираться в квартире чуть ли не каждый день. унылая погода, унылые люди, унылый юнги — но юнги унылый перманентно. голые деревья в окружении столбов с лианами линий электропередач.
юнги к этому времени худо-бедно научился вязать и связал себе широкий сиреневый шарф, выбивающийся пестрящими голубыми и желтыми нитками в разных частях — перевел все, что нашел, чтобы сделать достаточно большим — на фоне нейтральной одежды. чонгук как шарф — странный, новый, и чего прицепился — непонятно, но юнги вроде греет.
— тебе дубликат совсем не нужен? — бодает его головой в плечо, засовывая руки в карманы.
— да не особо, — бубнит мин в шарф, разглядывая чужой покрасневший нос, которым чонгук шмыгал с периодичностью в десяток секунд.
у юнги екает где-то в области груди. он чувствует вину и сожаление, правда не за то, что парень неизвестно сколько торчал тут, дожидаясь, но рот говорит:
— валил бы ты по-хорошему, пока не совсем поздно, — и руку за ключами тянет.
чонгук недовольно поджимает обветренные губы, но ладонь со сжатыми ключами разжимает, роняя связку ровно вниз, в чужую ладонь, сложенную лодочкой.
— и даже на чай не пригласишь?
— не хочу, — честно отвечает юнги, но оставляет лазейку: — но не запрещаю.
***
— тебя в университете совсем не видно, — расстроенно говорит мелкий, скидывая юнгиевы тапки и подтягивая ноги на кресло. юнги роется в стеллаже в поисках швейного набора. на кухне закипает чайник, противно свистя.
— уволился, — просто отвечает юнги.
— ты все время так делаешь? — мин непонимающе оборачивается, чонгук делает какие-то пассы руками, пытаясь объяснить. — ну, пропадаешь так бесследно. даже смски игнорируешь.
юнги хватает вещи, которые необходимо бы зашить, усаживаясь за стол.
— это допрос? — ровно интересуется.
— совсем нет. просто я, наверное, волнуюсь немного, прости.
юнги долго и пристально сканирует сжатую фигурку чона и вновь опускает глаза, занимаясь делом. не собирается говорить, но делает это:
— не люблю звонки. не люблю смс. чувствую себя обязанным кому-то.
после маленького тихого откровения воцаряется тишина. чонгук, сходив на кухню и залив водой чашку, изредка дует на кипяток и что-то пишет в телефоне, улыбаясь некоторым уведомлениям, часто приходящим на телефон.
— можно тебя поцеловать, хен? — неожиданно спрашивает чонгук спустя минут пять, долго разглядывая молчаливо штопающего носки юнги. он и бровью не ведет.
— зачем? — и бесстрастно продолжает шить, сидя под включенным светильником с энергосберегающей лампочкой. мягкий белый свет рассеивался по мере отдаления от центра, смешиваясь с сумерками вечера. он, заколебавшись щуриться при каждом безуспешном попадании нити в ушко иголки, натянул какие-то старые очки, которые мать запрещала выбрасывать, когда юнги перешел на линзы. вот и пригодились.
чонгук не находится, что ответить, поэтому выдает:
— потому что я хочу?
— а чего так уверенно звучишь? — намеренно насмехается юнги, делая крепкие узелки и надкусывая нитку.
пар валит из чужих ушей, как из чашки с недавно заваренным чаем. чонгук закрывает лицо руками и рычит в основание ладоней. мин однобоко ухмыляется, кидая короткий взгляд на это ходячее недоразумение. убрав все принадлежности в маленькую швейную коробочку, он босыми ногами шлепает по направлению к чонгуку и треплет чужую макушку.
— пей уже свой чай, зря воду грел, что ли?
чонгук несмело зыркает на него из растопыренных пальцев. чашку берет и подносит ко рту, дуя на кипяток. юнги роется на кухне и приносит ему какие-то сладости, которые ему периодически подгонял чимин на работе.
— а почему поцеловать-то хотел? — возвращается он обратно, подходя к чонгуку и протягивая различные конфеты и батончики в вазочке, которые тот охотно взял в руки.
— обязательно говорить? — робко интересуется чон, проглотив чай.
— да нет, просто любопытство, — юнги присел на диван, укладываясь набок и подкладывая руки под голову, — забудь, если тебе некомфортно.
чонгук благодарно улыбается и в тишине, в которой юнги почти уснул, допивает чай, съедая половину шоколадных конфет.
— обещай, что не будешь смеяться, — пялится в свою кружку, не решаясь поднять громкость до обычного говора, как и глаза со дна, усеянного разбухшими чайными листьями.
— не обещаю, — зевает юнги. чонгук устало посмеивается.
— я хотел попробовать. все так усердно вокруг меня пытаются сожрать друг другу лица, что мне стало интересно, может я что-то упускаю? в школе как-то не до этого было, пока я готовился к поступлению. а помидоры и персики, знаешь ли, не очень страстно пытаются сожрать меня в ответ.
— ладно-ладно, я понял, — юнги останавливает его рукой, усердно удерживая невозмутимое выражение лица. — а как на меня выбор пал?
чонгук задумчиво мычит, шкрябая шею. подхватывает зевки юнги и потягивается, хрустя позвонками.
— не знаю, ты один из немногих, кому я могу довериться.
— доверяешь? я вызываю доверие? — смеется юнги.
почему-то он остановиться не может. почему-то ему ужасно смешно, он же даже ничего не делал для этого. он, по сути, с чонгуком общался реже, чем с кем-либо из тех людей, которых даже знакомыми с натяжкой назовешь. с которыми старался выстроить крепкие отношения. с которыми отношения по итогу скатывались к чертям, к скандалам, ссорам и обоюдной ненависти. он, по сути, с чонгуком занимался только вымогательством еды.
неужели все может быть так просто?
— разве нет? ты очень заботливый и чуткий.
— заботливый? чуткий? — юнги не может прекратить попугаем повторять за чонгуком особенно смешные слова и утирать собирающиеся слезы в уголках глаз.
— заботливый, чуткий, — утверждает чонгук, поднимая потемневший взгляд. — не пытайся делать вид, что это не так. ты делаешь это лучше многих людей, которые только и пытаются казаться таковыми.
— мда, — мрачно подводит итог юнги, резко меняясь в лице, словно и не смеялся истерически до этого. — ну целуй меня уже, льстец.
— серьезно? — неверяще спрашивает парень, отставляя давно выпитую чашку в сторону.
— резче давай, иначе я сейчас усну, а тогда это будет уже статья.
парень резво подскакивает к дивану, садясь около него на колени, и долго смотрит на лицо юнги, лениво наблюдающего за чонгуком.
— и ты не хочешь спросить, есть ли мне девятнадцать?
— о, умоляю, — закатывает глаза юнги.
чонгук обиженно надувает губы, слегка ударяя в плечо кулаком. вертится вокруг лежащего на боку юнги, пытаясь занять удобное положение. неуклюже клюет губами в губы и отстраняется, задумчиво пялясь на парня. мин с весельем в глазах наблюдает за этой возней. спрашивает:
— ну и как оно? — и реакция чонгука стоит того: тот смотрит на юнги, как на предателя, с пятнистым румянцем на щеках.
— не мог бы ты поменять положение? мне не очень удобно.
— конечно, гук-а. — укладывается на спину.
— не так! — ноет чон.
— по-другому не получится, — давит зевок юнги, кусая кулак. чонгук машинально зевает следом. поджимает губы и нерешительно забирается сверху, усаживаясь поперек живота. юнги задушенно кашляет от сдавленной диафрагмы.
— придется так. ты не против? — и пытается казаться смело-невозмутимым.
— может тогда сразу на лицо? я дышать не могу, — мямлит мин.
— извини, — и чонгук съезжает вниз, задевая пах — юнги болезненно шипит.
— блядь, ну ты и асфальтоукладчик. ты сколько вообще весишь, детина? — ворчит, как старый дед. — хрен с тобой, я сяду, только прекрати калечить.
юнги опирается на диванную ручку спиной, когда усаживается. чонгук на четвереньках подползает ближе, рассматривая лицо юнги в макро-формате.
— ну, я приступаю, — говорит чонгук, заставляя своим серьезным тоном заржать юнги. он трясется под парнем, пытаясь успокоиться, хлопает по диванной обивке в припадке и, глядя на недоуменное лицо, только больше распаляется. ужасно болит живот от напряжения. слезы безостановочно катятся из глаз.
— фуф, кажется, я все, — изможденно выдыхает юнги, запрокидывая голову, — извини.
чонгук напротив него все такой же серьезный. глаза огромные, настороженные и пытливые. юнги чувствует на своем лице горячее и неровное дыхание. дергающийся кадык, когда парень сглатывает, на секунду отвлекает юнги. чон медленно подползает впритык, оставляя буквальные миллиметры, и мин наклоняет голову вбок и вперед, окончательно их устраняя. чужие губы приятно теплые и влажноватые. вся фигура чонгука выражает напряженность и неудобство. мин протягивает руки, чтобы слегка обхватить чужое лицо, но тот внезапно подается вперед, ударяясь зубами о зубы. старший отодвигается, прикрывая рот ладонью, и жмурится, выдыхая плаксивое:
— за что ты меня так ненавидишь?
— прости! — чонгук поспешно отнимает руку юнги от лица, вглядываясь в чужую смену эмоций. мин непроизвольно шарахается назад.
— сам-то хоть цел?
— да, — неловко чешет шею, усаживаясь на ноги.
юнги, преодолев неприятные ощущения, задумчиво сканирует сидящего напротив. чонгук не может оторвать глаз от парня, нервно ковыряет пуговку на манжете свободной рубашки, которую надел под вязаную жилетку.
— иди сюда, — манит рукой, но сам первым подается навстречу. — расслабься и не переживай, если что-то пойдет не так, — выдыхает в губы и в этот раз заканчивает начатое — обхватывает лицо чонгука ладонями. тот вздрагивает и пытается пристроить свои руки куда-нибудь. юнги скользит рукой к шее и ненавязчивыми массирующими движениями растирает ее, расслабляя чона.
каждый раз, когда чонгук в спешке ускоряет темп, задыхаясь и грубо выцеловывая губы юнги так, будто жаждущий нашел родник с чистой водой, мин осаждает его, заставляя анализировать движения и подстраиваться, принося удовольствие от процесса уже и самому юнги.
медленно, но верно сокращается дистанция между их телами, и чонгук оказывается на чужих коленях, послушно и примерно кладя руки на плечи, а юнги не сопротивляется — кладет свои на мягкую вязаную ткань в области талии, придерживая. когда начинают побаливать искусанные губы, отстраняется и бессильно спрашивает, глядя снизу вверх:
— любопытство утолил?
раскрасневшийся парень запускает руку в волосы и неопределенно мычит.
— не до конца, — голос становится ниже, а лицо полно актерства.
юнги недоверчиво щурится и скидывает чонгука со своих колен обратно на мягкую обивку.
— брысь отсюда, дон жуан. намджуну привет передавай, чтобы не думал, что я сдох.
***
— оставь надежду, всяк сюда входящий, — загробным голосом вещает бодрый чимин полусонному юнги.
— и тебе привет, — хрипит юнги, открывая рот впервые за утро. горло дерет ужасно.
подходит к концу первая декада декабря. за окном вальсирует снег в еще темном небе, кружась в безветренном пространстве крупными хлопьями, которые, попав на лицо, долго тают, несколькими каплями стекая по лицу за ворот одежды. юнги отовсюду слышит синатру и звон бубенцов. от запаха хвои хочется обчихаться насмерть. объем продаж мандаринов увеличился раз в тысячу, но юнги этому даже рад — он тот еще любитель.
в зимний сезон он может добавить много деталек надвигающегося рождества в треки, которые продает, в тексты, которые пишет, а затем продает, но в себя добавить ничего не получается. в себе немного пусто и как будто завалило снегом, но в последнее время ничуть не одиноко. в себе немного неубрано, но хозяева на месте, им просто лень проводить генеральную уборку перед праздником. в себе хочется закрыться, чтобы наслаждаться этими мгновениями тишины, в которой слышен звук падающих на сугробы снежинок, но получается только запереться в собственной квартире, хотя не от кого — никто не ломится. никто и не будет — у всех забот по горло, а чонгук, один из немногих (юнги не побоится этого слова) друзей, кто мог бы подойти под это описание, с ног до головы в учебе.
юнги делит эти зимние вечерние и утренние часы в компании чимина и хозяина магазинчика, выходящего на смены, когда не работает чимин. вторую работу найти не выходит — студенты забили все возможные подработки, — но юнги и не рвался особо, не рассчитывая на свою удачу. хозяин, хоть и нехотя, согласился добавить ему нагрузку.
в осеннем пальто до ужаса холодно, какой бы капустой юнги не пытался стать. зимой хочется зарыться под одеяло и никуда не идти, с выключенным светом лежать, не вставая, и воровать из рядом стоящей тарелки мандарины. чтобы пальцы пожелтели, а комнату наполнил кисло-сладкий аромат цитрусов. приятная кислинка томила бы язык в удовольствии эти несколько мгновений поедания. но юнги надевает на себя все имеющиеся кофты и свитера, чтобы пойти на работу и выгружать все поступающие товары на склад, а затем рассортировывать все, помогая с расстановкой ценников.
особое умиротворение ему приносила та размеренность, с которой он расставлял товар к товару, отсекая лишнее, с которой он аккуратно день за днем размещал, а затем убирал все. ему нравилось выкидывать мусор и раскладывать вещи, удалять, помогать списывать товары с истеченным сроком годности или сильно поврежденные — если это были батончики или что-то в таком духе, это всегда распределялось между троими, особых предрассудков насчет этого никто не имел.
— хосок позвал меня в свою команду, прикинь? — подозрительно околачиваясь около юнги, заговорщицки шепчет чимин и ладонью рот прикрывает от посторонних.
— а ты что? — юнги тянет уголок губы в однобокой улыбке.
— согласился конечно, чего спрашиваешь? — возмущенно-шутливо шипит чимин.
— разговор поддерживаю, — жмет плечами юнги, просовывая руку, чтобы поставить упаковку сыра в дальний ряд. периодически зевает, утыкаясь лицом в толстовку, которую надел поверх всех слоев.
чимин катит тележку параллельно с продвижением юнги и долго рассказывает ему, как классно танцевать с хосоком в свободное время, а если он в официальном составе команды будет, то при хорошем раскладе не придется даже подрабатывать — с выступлений будет капать процентик, который можно будет вложить в сторонние мастер-классы помимо тех, что они и так будут посещать.
юнги не то чтобы грустно от мысли, что придется работать с кем-то другим — в любом случае, они бы не работали вместе вечно, учитывая, что для чимина это всего лишь временный заработок. но ничего не поделаешь с этим кошками, что обтерли все вокруг, а теперь от скуки дерут всю уцелевшую обивку.
для юнги прекратить кого-то видеть в реальной жизни сродни прекращению общения. юнги не верит искренности пиксельных сообщений и искаженного расстоянием голоса. он дурак, потому что, по сути, это одни и те же люди, но сквозь призму цифрового пространства.
он не хочет признавать, но если бы не намджун, который не уставал интересоваться его делами и иногда попадал своими звонками не на автоответчик, хосок, который, как и намджун, названивал и пытался куда-нибудь вытянуть, наполнял своей радостью и энергией, и даже чонгук, который повадился заглядывать к мину в гости без предупреждения за неделю до, то юнги бы к этому моменту не общался бы ни с кем, кроме чимина и хозяина магазинчика, потому что с ними приходится. а с чимином вообще расставаться не хотелось, потому что он всегда поддержит и развеселит, потому что работа не казалась слишком уж утомительной и однообразной.
у мин юнги есть пунктик с преждевременными похоронами, да. с преждевременным оплакиванием и опустившимися руками.
***
наступает рождество, и, кроме растянувшейся тоски и вновь подбирающегося со спины одиночества, он не чувствует ничего. пак во всю готовится, берет частые отгулы и все реже появляется в магазинчике. хосок, заходивший к ним, тоже временно пропадает с горизонта — решил заняться чимином вплотную.
мин на самом деле рад, что свел эти две ищущие жизни в танце души вместе.
(хоть что-то он сделал полезное).
какое-то время назад он бросил писать — совсем не о чем, и даже если писать о том, что не о чем писать, — это единоразовая акция. возвращается домой, тупо пялится в стену, затем в потолок, а еще позже — пытается заговорить холодильник на появление еды. закрывает дверцу и вновь открывает — вот неожиданность — он как был пустым, так и остался.
его холодильник — как-то так выходило — наполнял обычно кто-то другой. у юнги нет времени, желания, да и готовить себе не хочется совсем. но желудок бушует, требуя еды. и в это рождество, пропитанное счастливым смехом, который слышен даже за окном третьего этажа, который слышен за пределами трехкомнатной квартирки с одним-единственным живым владельцем, он лежит в кромешной тьме, нарушаемой мигающими окнами соседних домов, голодный и одинокий. магазинчик закрыт на праздник по решению хозяина, поэтому с утра юнги убрался в квартире, постирал и сделал ревизию в шкафу, проверяя одежду на наличие дыр и повреждений (он, на удивление, носил вещи достаточно аккуратно), и на этом его дела закончились. смотреть, читать и слушать он не в состоянии. он пролежал в кровати целый день, долго раздумывая над тем, а стоит ли ему подниматься ради того, чтобы сходить поссать. побеждало «поссать», но юнги это и так знал заранее, просто занимал себя таким важным взвешиванием всех «за» и «против».
скроллить ленту тиктока или твиттера и хихикать над бестолковыми и по-милому глупыми шутками сил никаких. у соседей сверху дикая вечеринка, на которую есть иррациональное желание пойти, почувствовать себя частью чего-то. смотреться в зеркало не хотелось — он слегка небрит, оброс и выглядит замученно при почти нулевой нагрузке.
под одеялом прекрасно, тепло и ощущение, будто тебя приковывает насмерть к простыням, которые словно стали шелковыми. юнги любил снимать носки непосредственно перед тем, как лечь, ступня всегда была приятно-прохладной, и засовывать ее под одеяло было сплошным удовольствием.
мин юнги не знает, любить ли ему одиночество, которое определенно любило его своей токсичной любовью. тьма комнаты поглощает все пространство, но подпусти ее ближе и привыкни — она позволяет себе отступить на полшажка. очертания комнаты были привычно неинтересными, замыленными. спать, к сожалению, совсем не хотелось.
мин юнги не знает, грустить ли ему из-за одиночества. он сгибает колени, подбирая ноги ближе, и засовывает руки под подушку, слышно сопя забитым носом — осеннее пальто не прошло даром.
мин юнги не знает, бояться ли ему одиночества — он просто принимает свой страх так близко, как может, и не пытается считать проведенное с ним время.
ближе к десяти вечера кто-то звонит в дверь квартиры.
юнги поначалу лежит, выслушивая чириканье, а затем нехотя поднимается, вдевая ступни в тапки и шлепая в пижаме до двери. проворачивает ключ несколько раз со щелчком и —
— с рождеством!
оказывается лежащим на ледяном полу, потому что все его близкие друзья — хосок, намджун, чимин и чонгук — оказываются сверху.
у юнги сводит судорогой лицо так сильно, что остановить слезы силой воли не представляется возможным.
удержать себя от широкой улыбки, когда он зажигает свет в квартире, плюя на счета, потому что тот оказался кому-то нужен, мин как-то не смог.
не смог не потянуться к чужому теплу, он ведь так замерз.
***
намджуну предлагают контракт и сша. сша и контракт. а еще трехлетнее отсутствие на территории южной кореи. отсутствии в сеуле, в жизни юнги. намджун просит чонгука присматривать за юнги, а чонгук не придумывает ничего лучше того, чтобы переехать к тому, сдавая намджуновскую квартиру в аренду. деньги намджуну почему-то оказались не нужны. он расплывчато сказал, мол, делай с ними, что захочешь.
не то чтобы это был план намджуна, но ким усиленно на него намекал. окончательным вердиктом был бы сам чон, в любом случае. и вердикт чона — платить коммунальные вместо юнги, облегчая тому задачу. кормить и следить за тем, чтобы не помер раньше времени.
юнги такая забота немного нервировала и злила, но последнее желание намждуна перед отъездом — позаботиться в ответ о чонгуке — он засунуть тому в задницу не мог.
поэтому чонгук стоит на пороге с огромными сумками, которых стало в несколько раз больше с момента встречи на вокзале, и лыбится так, что если бы пришлось платить за свет в его улыбке, мин бы в жизни не рассчитался.
чонгук такой раскрасневшийся и счастливый, что его хотелось даже обнять, стискивая в руках, чего юнги не делает. чону этого и не надо, он скидывает все сумки у двери, когда та за ним мягко закрывается, и пытается сломать юнги ребра. а еще заморозить своей ледяной кожей.
— все, отпусти, — тихо говорит юнги чонгуку в линию подбородка, голос приятной щекоткой разбегаеся по коже.
— не отпущу. я скучал, — чуть ослабляет хватку, позволяя юнги не упасть в обморок от нехватки кислорода, но все равно крепко обнимает, слегка раскачиваясь из стороны в сторону.
— мы виделись на рождество, — зачем-то говорит юнги.
— это было вечность назад.
— вот как, — тянет юнги, и маленькая улыбка проскакивает у него на лице. он лезет руками под пальто чонгука, сжимая ткань свитера на его пояснице. чужое сердце слабо вибрирует на поверхности тела юнги своими быстрыми канареечными ударами. если на секунду закрыть глаза, то открыть их отчего-то не захочется совсем. чонгук говорит:
— это слишком тупо, — голос дрожит, — если я скажу, что ты мне очень нравишься?
— кто тебе такое вбил в голову? — юнги поднимает глаза вверх.
— не знаю, — грустно усмехается чонгук, — дурак я, да?
юнги сцепляет руки в замок, вместо чонгука перехватывая инициативу сломать обоим ребра. чонгук обмякает в его руках.
— заткнись. не порть момент.
***
весной чонгук покупает звукоизоляционные панели в комнату юнги и дарит студийный микрофон.
— с днем рождения, юнги! — обнимает того со спины, сперва пугая хлопушками до усрачки.
мин ужасно устал после работы — сопротивляться поздравлениям совсем не было сил, думать тоже. юнги, осевший на стул и увидевший подарок, выглядит невероятно несчастным, оглядывая свою комнату, в которой теперь не слышно привычного эха, и фольгу, раскиданную рваными большими кусками вокруг коробки, стоящей на коленях мина.
— зачем, чонгук? — дрожащим голосом спрашивает он. — я тебя просил?
— прежде чем ты начнешь кричать на меня и делать мне больно, — спокойным и размеренным тоном проговаривает чонгук, — я тебя попрошу хоть раз не вспоминать про деньги. я хочу помочь с твоей мечтой. ты столько раз поддерживал меня, выполнял мои глупые просьбы, так почему я не могу сделать этого в ответ?
— сравнил слона с питоном, — хрипит юнги, не в силах посмотреть на парня. — мне тяжело, чонгук. я чувствую себя обязанным.
чонгук осторожно убирает подарок из трясущихся рук и присаживается на колени мина, беря его лицо в капкан рук. большим пальцем стирает стекающую по бледной коже слезу. целует в лоб и в щеки, в закрытые веки.
— я тебя поддерживаю так, как умею. ты можешь избавиться от всего, если тебе не понравится, но прошу, не отталкивай меня именно таким способом.
— но как мне отплатить тебе?
чонгук издает секундный раздраженный рык.
— тебе нужно что-то сделать взамен, да? — обреченно интересуется, глядя исподлобья. юнги кивает, и чонгук тихо продолжает: — позаботься о себе, пожалуйста. не забывай кушать, не ленись готовить себе здоровую еду, когда меня нет, следи за самочувствием и не пускай все на самотек, если чувствуешь себя плохо, окей?
юнги устало закрывает глаза, и в выражении лица проскакивает что-то болезненно-уязвимое. чонгук опускает руки и наваливается сверху, утыкаясь лбом в плечо юнги, который наощупь переплетает пальцы с чонгуковскими и долго и молча лежит, глубоко дыша.
— спасибо за то, что ты есть у меня, чонгук, — юнги с трудом выговаривает это тогда, когда тела обоих затекают от долгого нахождения в одном положении, устанавливает зрительный контакт, садясь по-другому.
в глазах чонгука сплошной звездный свет. пускай юнги предупредил сразу насчет того, что, не считая симпатии и благодарности, ничего не чувствует в ответ, но он был не против попробовать полюбить его. на самом деле, чонгук совсем не чувствует недостаточной отдачи юнги — совсем напротив.
юнги, который чтит личные границы, который любит побыть один, часто устает, не следит за режимом питания, психует, если случайно и по незнанию задевать больные темы, часто беззлобно брюзжит на тему чистоты в квартире.
юнги, который всегда относится к чонгуку с уважением, поддержкой и заботой, хотя знакомы они всего полгода, который просто помешанный работяга, невозможно добрый и отвратительно душевный.
чонгуку не нужна крышесносящая любовь, страстные объятия, перерастающие в близость и конфетно-букетный период. все, что ему нужно, уже дает юнги, даже не стараясь. просто потому что юнги сам по себе такой.
а юнги… юнги страшно рад об этом знать.
***
— в караоке не хочешь как-нибудь сходить? — ни с того ни с сего спрашивает мин, возвращаясь с работы ближе к полуночи. пробует за простым предложением скрыть желание услышать пение чонгука, про которое соловьем заливался намджун, а не обрывки мурлыканья себе под нос во время готовки.
— хочу, — сипит и отрывается от скрупулезного изучения рецептов. под глазами залегли тени, а лицо покрыто испариной и лихорадочным румянцем.
юнги протирает очки специальным платочком, спрятанным во внутреннем кармашке куртки и стремительно подлетает к чонгуку, ощупывая лоб. горящий и влажный. чонгук стонет, с наслаждением прикрывая глаза, и цепляется горячими сухими ладонями за руку юнги.
— температуру измерял?
чонгук отрицательно мычит, юнги меняет потеплевшую руку на другую, все еще прохладную после улицы.
— ты никуда не пойдешь, ни в какие университеты.
— завтра воскресенье.
— пока не выздоровеешь, никуда не пойдешь. я вызову врача позже, а сейчас марш в постель и никакой зубрежки.
— а караоке? — наивно и просяще тянет он.
— в караоке мы сходим обязательно, но когда тебе станет лучше. только попробуй куда-нибудь намылиться, пока нездоров, гук-а.
— называй меня так чаще, пожалуйста, — устало улыбается чонгук, когда юнги заставляет его подняться с места и помогает переодеться, несмотря на слабые протесты.
— юнги, я сам, мне не пять лет.
— прости, — неловко улыбается юнги, — теперь моя очередь за тебя волноваться. как себя чувствуешь?
— паршиво, но жить буду, — он неловко переступает с ноги на ногу. — поспишь со мной сегодня? я попытаюсь тебя не заразить, — мнет конец пижамной футболки, потупив взгляд.
юнги привстает на носки, целуя парня в огненный лоб, а затем долго и мокро целует в губы, массируя шею. чонгук немного уворачивается от его пальцев — видимо, чувствительность кожи повысилась.
— я не буду против, если ты меня заразишь, — а собственное сердце взволнованно бьется в глотке, когда юнги поднимает взгляд на чонгука, озвучивая мысли.
***
в караоке они идут не сразу после того, как чонгук выздоравливает, чтобы не подхватить еще какую-нибудь дрянь, напевшись. юнги немного жалеет, что он пошел один на один с парнем — на свидание, получается, — потому что он от проникновенного голоса опьянел больше, чем от пива, которое они заказали.
— гук-а, — говорит ему, когда они выходят на улицу, расплатившись за все. под ногами влажно царапаются по асфальту маленькие камешки и песчинки, попадающие под подошву ботинок. неприятно чавкает подтаивающий снег, проводя свои последние часы в теплеющей погоде начинающегося апреля.
— что? — чонгук крепко держится за чужую руку, счастливо насвистывая себе что-то под нос.
— не хочешь спеть в моих песнях?
чонгук обмирает на месте и резко останавливается. затем тянет юнги за руку на себя и впечатывает в свое тело, подкидывая его и кладя руки на ягодицы, заставляя обхватить ногами свою талию.
— это «да»?
— это «да» на все твои просьбы, которые ты мне озвучишь.
они добираются домой как-то суматошно и порывисто. непонятно, как поднимаются на третий этаж, непонятно, как открывается дверь, скрипя (ее неплохо бы смазать), непонятно, как они вообще остались целы, целуясь весь путь до квартиры.
— так, — осаждает в первую очередь себя юнги, — вещи не разбрасывать. мы не аборигены.
чонгук бездумно мычит, губами находясь где-то за ухом мина.
— чонгук, — строго говорит, — если ты устроишь бардак, я тебя заставлю убираться целый месяц.
того мигом отрывает от юнги, и он послушно снимает все с себя, аккуратно расставляя в нужные места. юнги рвет на части от волнения, пока он с показным равнодушием пытается заниматься обычными делами — раздеться, вымыть руки, умыться, заставить проделать все это чонгука. а потом, когда они нарочито спокойно зайдут в спальню, то накинутся друг на друга, словно оголодавшие. кто кого валит на кровать — непонятно, но юнги ловко оказывается сверху, беря инициативу.
чонгук, лежа под ним, боялся своей неопытности, боялся боли, которую может почувствовать и которую может причинить. чонгуку отчаянно хотелось чувствовать себя нужным и уверенным. отчетливо юнги понимает его страх, когда он, комкая простыни в руках, жмурится, боясь посмотреть в глаза и увидеть там что-то, что сделает ему больно, хотя юнги до этого всячески показывал, что его все это не волнует и насмехаться он не собирается. смеется мин только в том случае, когда чонгук ведет себя очень мило и непосредственно. но чонгук все продолжал упорно смущаться своей неумелости, целуя юнги.
легкая полуулыбка трогает губы, и мин наклоняется, обдав чужое лицо теплым дыханием. грудь чонгука взволнованно и часто вздымается.
— чонгук, — долгий поцелуй в лоб, — я не буду делать тебе больно, — и невесомый в уголок челюсти.
тот резко кивает и все жмурится и жмурится. напряженный до предела. такой зажатый, но такой отчаянный. юнги не простил бы себе, заставив его поддаться сиюминутному порыву, о котором тот мог пожалеть.
— чонгук-а, — он медленно слез с него, — я не буду, — делает остановку, дождавшись, пока парень удивленно распахнет глаза, перестав чувствовать тяжесть тела, — и не сделаю тебе больно.
тот выглядел оглушенно. юнги медленно взял его руки в свои и переплел пальцы.
— но… — голос истлевает до полушепота, — я правда хочу тебя.
юнги тяжело вздыхает.
— это не может подождать?
чонгук отрицательно мотает головой, он накрывает их переплетенные руки второй, и его будто прорывает:
— хен, иногда, иногда я смотрю на тебя, и ты как песок утекаешь сквозь пальцы. мне страшно, когда ты закрываешься в себе, но я не хочу лезть, потому что знаю, что тебе это необходимо. ты вроде рядом, вроде улыбаешься, и я могу тебя коснуться, когда захочу, но почему-то я не могу отделаться от мысли, что я тебя теряю. и дело даже не в том, чтобы удержать тебя рядом с собой, а вообще. ты как будто исчезаешь из мира, как будто все воспоминания о тебе кто-то подтирает. ластиком, знаешь? ты как карандашный набросок, который я бы хотел раскрасить и увековечить каким-нибудь лаком, но я не вправе этого делать, никто кроме тебя не вправе.
— какой ты фантазер, гук-а. думаешь, секс сделает из дешевой раскраски полноценную картину? — юнги мягко улыбается, притрагиваясь к лицу полулежащего чонгука — тот рефлекторно прикрывает глаза, подставляясь. пальцем поглаживает по выступающей части скул. чонгук опускает взгляд и закусывает губу.
— нет, — его глаза, вновь заглядывающие в глаза юнги, мерцают, — я хочу показать тебе, как сильно я тебя люблю.
— я и так все прекрасно вижу, чонгук. — юнги ласково целует его и чувствует солоноватость, когда проводит языком по чужим губам.
в темноте по стенам серо-желтым пятном ползет свет фар проезжающих мимо машин. чонгук зарывается пальцами в испорченные волосы и нежно массирует кожу головы. юнги улыбается в поцелуй и, на миг отрываясь, бормочет:
— не переусердствуй, иначе придется голову мыть раньше времени.
чужие губы растягивает маленькая, но зубастая улыбка, доходящая до глаз-полумесяцев, которую юнги тотчас стирает своими губами. руками несильно сжимает ягодицы, наваливаясь своим неподъемным весом на чонгука и потираясь пахом о пах.
— я тебя вымою, — бездумно шепчет чонгук, глотая воздух.
— ерунды не мели, а?
— это не ерунда, я ведь люблю тебя, — очень тихо и серьезно говорит чонгук, а потом переходит на более беззаботный и восторженный тон, — а знаешь, признавшись однажды, так легко затем повторять! я орать готов хоть каждую секунду.
юнги возмущенно отрывается от его губ на приличное расстояние.
— неужели тебе хочется поговорить именно сейчас? — и специально покрывает подставленную шею горячими прикосновениями губ под сопровождение глубоких вздохов.
чонгук несмело лезет к ремню штанов мина, расправляясь с ним не с первой попытки, а затем, пробравшись через расстегнутую ширинку в трусы, обхватывает полувозбужденный член. юнги упирается лбом в чужую ключицу и вымученно стонет, когда чувствует робкие движения влажноватыми руками, которые недостаточно сильные, чтобы обеспечить нужное трение, и недостаточно влажные, чтобы не вызывать легкий дискомфорт. мин мягко останавливает его. смачивает руку собственной слюной и проводит пару раз по собственному члену, выдыхая с облегчением. вновь целует чонгука, медленно стягивая кофту, будто спрашивая разрешения, и позволяя тому вновь обхватить в кольцо ладони член.
в этот раз чонгук действует более осторожно, наблюдая за реакцией юнги. большим пальцем растирает выступившую смазку и, продолжая целовать, просит мина лечь на спину — он подчиняется. чонгук скользит вниз, стягивая штаны и заставляя юнги приподняться. и смотрит. долго просверливает дыру на стояке юнги.
мин закрывает лицо руками и смеется. успокоившись, гладит чонгука по щеке и ласково произносит:
— такой серьезный.
чонгук целует юнги в пупок, виднеющийся из-под задравшейся майки. туда же глухо и смущенно бормочет — юнги вздрагивает от щекотки:
— не знаю, как сделать тебе приятно.
— я подскажу, — юнги приподнимает чужую голову и пытается удержать зрительный контакт.
чонгук такой трепетно-доверчивый, что не хочется с ним ничего делать, кроме как крепко обнять и никогда не отпускать. но вот он, осмелев, обхватывает основание пальцами, сложенными в кольцо, и осторожно проводит языком по багровой головке. мин не успевает вдохнуть сквозь стиснутые зубы, как воздух застревает в горле, когда чонгук умело насаживается на него.
юнги возмущенно вскидывает голову, когда слегка привыкает к беспощадному темпу чонгука, выбивающему почву из-под хлипко держащегося сознания своим ртом и руками, которые словно повсюду.
— ты что, на курсы глубокого минета ходил? что за, — он протяжно стонет, — навыки?
чонгук со чпоком отстраняется и закусывает распухшую губу.
— были у меня наставники, — загадочно говорит он.
— наставники? — приводя дыхание в норму, спрашивает юнги, приподнимаясь и опираясь на локти.
— советчики, — уточняет, — я у друга своего спросил, но не был уверен, что смогу сделать.
— будет странно, если я удивлюсь, что первый блин комом это вообще не про тебя, да? — будто бы у себя интересуется юнги.
чонгук фыркает в ладонь и подбирается поближе к лицу юнги.
— можно? — интересуется чон, глядя на искусанные от нетерпения губы старшего.
— нужно. — юнги сминает его губы первым. с надеждой интересуется, прерываясь: — за кремом мне все-таки идти?
чонгук уверенно кивает, а юнги матерится в себя, потому что под раздачу попадет он. потому что он так решил.
— подожди тогда минут двадцать, я в душ.
глаза чонгука расширяются, когда он понимает, чон открывает было рот, чтобы возразить, но юнги улыбается и отрицательно качает головой, указывая на себя.
мин неспешно подходит к полке с каким-то жирным кремом и выдыхает максимальное количество воздуха из себя, пытаясь не паниковать. волноваться ему стоило только о растяжке, которую он давненько не делал. он слишком много не ел, в основном только пил. поэтому, приняв душ и тщательно вымывшись, он выдавил на пальцы большое количество крема и сжал зубы, морщась от неприятных ощущений. возбуждение постепенно проходит, но он продолжает скрупулезно растягивать себя, со временем добавляя второй палец, а затем и третий.
провозившись чуть дольше, чем двадцать минут, он слышит осторожный стук в дверь.
— все хорошо?
— да, — отзывается юнги, — скоро выйду. тебя волосы не смущают?
— мне как-то по барабану.
юнги открывает дверь перед носом чонгука, завернувшись в большое банное полотенце. холодок сразу же пробегается по коже, заставляя юнги дрожать. чонгук сразу сгребает его в свои объятия, грея и довозя на себе до спальни. юнги крепко сжимает крем в цепких мозолистых пальцах.
чонгук выглядел комично в майке и спущенных штанах, когда пытался со сосредоточенным выражением лица шагать коленками по кровати с юнги наперевес.
— штаны бы хоть снял, дурилка.
чонгук опускает его на кровать, а сам слезает, снимая все, что на нем было. юнги не решается убрать с себя потяжелевшее от влаги полотенце, боясь замерзнуть еще больше, чем он уже, но делает это почти сразу, как чонгук оказывается сверху.
— ничего, что без презерватива? — спрашивает чонгук.
— ну мы же справками с тобой обменялись недавно, зачем спрашиваешь? — нежно улыбается юнги и протягивает крем, открыв со щелчком который, чонгук выдавливает себе на руку, смазывая себя и дополнительно юнги.
мин обхватывает ладонью чужой член и подставляет к сфинктеру. чонгук плавно скользит внутрь, а юнги пытается абстрагироваться от легкого жжения и неприятной растянутости. младший медленно двигается, давая юнги привыкнуть, а затем прижимается совсем вплотную, слегка меняя угол.
юнги, долгое время чувствуя только смену заполненности и пустоты, просит чонгука подождать, и становится на четвереньки, под голову подкладывая подушку. чонгук горячо и до мурашек целует и гладит спину старшего, а затем вновь толкается в него, и в этот раз он находит нужное положение, чтобы высекать искры из глаз. мин мычит в подушку, а затем гортанно стонет, когда чонгук, чувствуя собственную приближающуюся разрядку, слегка замедляется и обхватывает вновь прижавшийся к животу член юнги.
— гук-а, — воет мин, чувствуя приятную негу, набегающую волнами.
чонгук будто с полуслова понимает и наваливается на юнги целиком, заставляя упасть на кровать и тереться стояком о простыни, чувствовать под собой прохладу ткани и жар прижимающегося тела сверху. слышать скулеж чона и его всхлипы. чонгук, забывшись в оргазме, чуть-чуть не успевает довести юнги до разрядки фрикциями, поэтому юнги в несколько движений помогает себе сам, кое-как втиснув руку между собой и кроватью.
юнги очень бы хотелось обниматься с чонгуком после как можно дольше, но лежать на испачканных простынях он ненавидел.
— никакой романтики, — добродушно ворчит чонгук, обсыхая на кухне и попивая кофе после того, как они с юнги уходят в душ и, слишком устав от первого и эмоционально выматывающего захода, моются и спускают друг другу в руки, не удержавшись от вновь возникшего желания.
юнги фыркает в кулак.
— тебе свечку ароматическую зажечь?
— было бы неплохо, — счастливо улыбается чонгук и, поставив чашку на блюдце, разворачивается на стуле, чтобы притянуть к себе юнги.
***
спустя несколько лет после возвращения намджуна чонгук все еще живет у юнги, полтора года работая шеф-поваром в приличном ресторане и незаметно, как он думал, помогая осуществить подростковую мечту юнги — свободно писать песни, не вытягивая на себе кучу всего другого.
мин не знал, за какие заслуги ему достался чонгук, а когда спрашивал вслух — тот ужасно злился и просил перестать себя принижать, долго обнимал, и от него всегда пахло родным и убаюкивающим одеколоном. от чонгука пахло домом, который тот привнес в полупустую квартиру юнги. от него веяло заботой и любовью, теплом и доверием, которые были так нужны юнги все это время, даже если он не отдавал себе в этом отчета.
постепенно угасающий кредит не переставал уменьшаться, даже если зарплата не успевала приходить на карту, даже если он какое-то время не писал музыку и не продавал ее вместе с текстами, старые из которых, кстати, иногда слышал по радио или в рекомендованных на спотифай.
постепенно юнги забывал о сжирающем одиночестве и тоске.
постепенно юнги тщательнее работал над музыкой, которую откладывал для себя на потом, не собираясь делиться ни с кем, кроме личных слушателей исполнителя с ником «agust d», особенно теми треками, которые были с пометкой feat. jk.
а еще позже, на один из дней рождений юнги, чонгук дарит ему собаку, о которой он как-то заикался, когда чон спрашивал, хотел ли мин завести когда-нибудь питомца.
мир юнги играет новыми красками, а желание избавиться от квартиры, которую он так долго мечтал продать в обмен на денежные сбережения, отложенные с продажи, и маленькую студию или однушку, в которой он бы жил, как-то незаметно пропадает.
на все дни рождения чонгука он всегда дарит то, что тот бы очень хотел, но ронял невзначай, чтобы юнги не надрывался в поисках, и свою любовь, которую в самом начале их отношений вовсе не обещал.
которая родилась потому, что чонгук замечательный и принимал и поддерживал юнги таким, какой он есть.
потому что чонгук любил бескорыстно и, наверное, даже в убыток себе.
потому что чонгука не возможно не полюбить в ответ.