дождь тихо шелестит за окном, бледнея на фоне громкого галдежа в холле хостела, в котором они остановились. липкая летняя прохлада наполняет помещение, но закрывать окна никто не спешит — чувствовать разницу температур почти что отрада после жаркого дня. под шорох начавшегося дождя и окружающую мрачноватую серость хотелось лишь сомкнуть веки и уснуть на жесткой столешнице, заставленной обеденными приборами и кажущейся сейчас соблазнительнее любой подушки, но смысла особо нет — отбой через пару-тройку часов. чонгук вяло ковыряется вилкой в тарелке, нехотя пережевывая кусок отварной свинины.

тэхен все пытается вывести его на разговор, но чон равнодушно сканирует открывающийся и закрывающийся рот собеседника, мало придавая значения тем звукам, которые оттуда доносятся. чонгук вытирает холодную испарину со лба и облизывает сухие губы, пытаясь сосредоточиться на друге, но выходит, мягко говоря, отвратительно.

— ты хорошо себя чувствуешь, чонгук-и? — участливо интересуется ким, по-птичьи склоняя голову набок.

— н-не знаю, — лепечет он. — да, наверное. ничего серьезного.

не отдавая отчета собственным действиям, поднимается из-за стола, не доев, и относит поднос к посудомойке. дымом просачивается сквозь столпотворение школьников, выходя на улицу без зонта. мыслей вроде слишком много, а вроде — совсем пустошь. незаставленные книжные полки, покинутый дом, пыльная паутина на потускневшей мебели, завешенные шторы — это эхом откликается чонгуку в настроении. дождь мочит пыльноватую одежду, потемневшие овалы расходятся по ткани, пытаясь дотянуться друг до друга.

дробь становится чаще и ощутимее — чонгук поднимает лицо к мутно-серебристому небу. налитые свинцом тучи едва удерживают свой вес, накрывая все пространство чуть ли не вплотную к земле. охлаждающие капли стекают по коже, заставляя парня забыть о том, кто он, где и зачем стоит посреди улицы. мимо пролетают всплески цвета и звука, когда дождь перерастает в ливень. форма промокает насквозь, становясь глянцеватой. щекотные струйки воды прокладывают дорожки по коже его головы, несмело создавая русла вниз, к шее, а затем за ворот рубашки.

чонгук закрывает глаза — все тяжелеет из-за влаги, а ему, как ни странно, чуть легче. он стоит неподвижно, как скала, и какое-то время действительно кажется, что его ничто не сдвинет с места. что сам он больше никогда не сможет двинуться. вперед, назад, вправо — не так уж и важно направление.

серость небосвода, высветлявшую красноватые из-за капилляр веки, накрывает тьмой. ливень становится громче, заглушая восклицания попавших под ливень учеников, которые решили прогуляться. чонгук разлепляет глаза, когда становится чуть теплее, но оттого более зябко. над ним — черная ткань, рассеченная спицами. и бледное лицо молчаливого юнги напротив.

— нагулялся? — только и спрашивает тот, поджимая губы.

— я… — непослушный язык застревает в горле.

юнги хватает чонгука за мокрый ворот рубашки одной рукой — не для того, чтобы вытрясти душу, а как будто тому самому нужна была какая-то опора.

— что с тобой происходит, мать твою?

чонгук со смешанными чувствами смотрит на чужую руку, затем на аккуратный нос, бледные щеки с едва заметным шлейфом гневного румянца — о, юнги действительно был зол. но как-то бессильно, наверное. чон таращится и не может вымолвить ни слова, только руку свою кладет поверх — уж очень чесалась.

— ты ебнутый, да? — шипит юнги уже по-настоящему зло. — ледяной, как смерть.

разжимает свою ладонь, чтобы аккуратно, но крепко взяться за чонгукову и резко потащить в здание. рычит:

— если у тебя есть какие-то обидки лично ко мне, засунь их в задницу на то время, пока ты будешь переодеваться в сухое, а я — прописывать тебе пиздюли, — мин очень долго смотрит на оторопело-безучастного чонгука, оттаивая и превращаясь в того ласкового юнги, которого парень знал, — а потом… потом мы поговорим, хорошо? чонгук, ладно?

слезы наворачиваются на глаза, когда чонгук кивает.

в холле до ужаса пусто — на часах почти девять вечера.