— Как же я устал…
Мысль, возникшая из пустоты, так удручала. Каждый день — испытание, которое не каждый может пройти. Каждое мгновение — сопротивление, из которого невозможно выйти. Каждая минута — что-то новое, несовершенное, неисправимое порой из-за допущенных ошибок.
И какой смысл был в сопротивлениях той силе, которая может стереть Мобиус с лица земли щелчком пальца, если любой, кто вставал против них, в конечном итоге представлял из себя ничем не лучшую альтернативу, а иногда, к сожалению, худшую в самом своем существовании.
Держалось ли всё у демонов под контролем? Всё ли было идеально? Всё ли было так, как и хотел тот самый архидемон, восставший против Высших? Нет. Ничего не было в порядке, даже в его собственном Мобиусе, в котором всё ещё были те, кто противостоял ему.
Всё медленно разваливалось, медленно и так небрежно, что те склеенные осколки, те самые решения иногда ничего не решали в конечном счете. Вновь провалы, вновь подчиненные, которым лишь бы насладиться собственной властью, а не помогать в противостоянии с главной угрозой.
О главной цели — о выживании Мобиусов, о том, чтобы остановить Высших стирать Миры, которые им не нравятся, отстают от оригинала, никто не вспоминал, кроме одного. Кроме Экзектора, держащего всё на своих плечах, даже если другие этого не видят, не замечают.
И вместе с этой тяжестью на плечах он существовал. Существовал с древних времен. Существовал и наблюдал за тем прекрасным, что было создано. За Мобиусом. За его жителями. Если бы ему в прошлом сказали, что он пойдет против Высших, то он бы рассмеялся…
Но сейчас не было до смеха никому. Демоны под его управлением, конечно, мощная сила, способная накопить мощь, чтобы наконец-то дать бой, но вместе с этим это была та самая сила, разрушительная сила, стирающая грань между хрупким понятием о добре и зле.
Сколько Мобиусов было спасено от стирания из-за того, что там были приспешники Экзектора? Много. Но было ли это спасение чем-то замечательным, святым? В каждой спасенной планете были свои изъяны, изъяны, которые делали жизнь порабощенных почти невыносимой.
Но была ли воля ежа на то, чтобы все страдали? Нет. Но он сам ничего не мог поделать, лишь наблюдать за тем, как его подчиненные демоны всё больше наглеют, предпочитая отклоняться от главной задачи, наслаждаясь своей безнаказанностью и всевластием.
И как же он устал от этого. Как же все это смешивалось, как все это не давало покоя. Все работало против него: время особенно. С каждым новым днем шанс быть пойманным Высшими, быть рассекреченным этими силами или преданным каким-нибудь особо ушлым демоном повышался многократно.
Но мало было этого. Были и те демоны, которые, вместо того чтобы помочь в сопротивлении Высшим, тем, кто может стереть всё вокруг, уничтожить, разломать грань вселенных, наоборот, противостояли Экзектору. Архидемона считали многие каким-то не таким…
И с каждым днем все больше проблем. Жалел ли он о том, что вообще взялся за затею спасти то немногое, что еще осталось? Нет. Несмотря ни на что, несмотря на интриги собственных подчиненных демонов, несмотря на проблемы с демонизацией остальных…
Он не сдавался. Шел до конца. Не сдавался, но вместе с этим уставал. Уставал видеть разрушения, уставал видеть свою беспомощность, хотя были силы, были, но ими нельзя пользоваться до поры до времени, пока не будет достаточно, чтобы противостоять Высшим.
Усталость давала о себе знать. Это не была та усталость физическая, о какой многие могли подумать. Эта была усталость особая. Усталость психическая. Хотелось провалиться сквозь землю, хотелось исчезнуть, хотелось вовсе больше не существовать, лишь бы все проблемы прекратились.
Возможно, он поспешил спасать Мобиус, но без его помощи Мобиус бы исчез мгновенно. Без его помощи всё пошло бы прахом, и многие демоны бы исчезли с лица земли, вновь были бы уничтоженными, как несколько веков назад. Но как же ему хотелось отдохнуть.
Как же ему хотелось на мгновения забыться, заставить всё вокруг исчезнуть, почувствовать себя… Почувствовать себя тем, кто может всё, несмотря на ограничения, несмотря на проблемы. Снять тот самый покров, который мешал ему творить, уничтожать, созидать и склонять на свою сторону одновременно.
Ему хотелось отдохнуть, но не было времени на это. Ему хотелось ощутить себя, по-настоящему, архидемоном, который устрашает всех, который одновременно с этим может и сделать нечто прекрасное, нечто великое. Созидать и разрушать! Но на это не было времени, на это не было ресурсов, на это даже не было…
Сил. Всё было положено на алтарь сопротивления, на алтарь улучшения против Высших, на то, чтобы больше никогда не попасть под стирание. Нужно спасать всех. Он не герой. Нет. Далеко не герой. Даже близко не герой. Но именно он решил, что нужно действовать.
Но что заставило его так ненавидеть каждый день, когда приходилось действовать? Ответственность. Жалкая, ничтожная, выбивающая из сил ответственность, которая каждый раз напоминала о себе, когда нужно было выбирать, когда нужно зазывать или уничтожать других демонов.
И где отдых? Где расслабление? Оно, к счастью, было, но даже там порой происходили те вещи, о которых хотелось забыть. Да. Симуляции, позволяющие воспроизвести ситуацию, когда жертва в его руках, действительно, улучшало состояние, но…
К сожалению, этого мало. Настолько ничтожно мало, что даже там он чувствовал себя уставшим, чувствовал, что не может насладиться страданиями в полной мере. Лживые симуляции, которые были как побег от реальности, стали такой обыденностью, что иной раз и тошно вспоминать.
Но это хотя бы на мгновение заставляло забыться. Даже выставлять на показ, что он реально чего-то стоит и без использования настоящих сил. Показать, что он то самое великое, что может противостоять Высшим. Да. Он не настолько погряз в собственных мыслях.
И, если честно, была та, кто мог отвлечь его от ответственности. Была та, кто окружал его той самой нужной заботой, которая выбивала всю усталость в мгновение ока. Была та, кто иногда и направлял его, даже в симуляциях старалась улавливать его настроение.
Джина. Прекрасное имя прекрасного создания, эксперимента Первижона. Она была тем самым огоньком, который все еще поддерживал Экзектора, несмотря ни на что. Несмотря на трудности, несмотря на бесконечную череду интриг и противостояний с Высшими и другими демонами.
Если она рядом, то всё становилось не той самой скучной обыденностью, из которой хочется выбраться как можно скорее. Сама реальность становилась лучше, силы появлялись на то, чтобы вновь творить, вновь двигаться вперед, на защиту Мобиуса, на защиту того, что осталось.
— О чем-то задумался?
Этот голос. Сладкий, манящий, зазывающий каждый раз, когда он слышал ее. Могут ли демоны, архидемоны ощущать нечто возвышенное, нечто такое, от чего душу так и тянет разгораться тем самым огнем, от которого не хочется никогда отворачиваться, продолжать жить ради него?
Ощущать тот самый жар, который не дает покоя, не дает даже мысли о том, чтобы не поддаваться ему. И вот Экзектор обернулся, заметив тот самый эксперимент Первижона. Идеальный эксперимент. Тот самый, от которого еж не хотел отходить ни на секунду, даже если придется.
Она тот идеал для него, который никто не сможет пересоздать, собрать заново. Она такая, как есть. Она та, ради которой он порой и продолжает дальше терпеть невзгоды, терпеть демонов, а не уничтожать их за неповиновение, отдаваясь своим эмоциям полностью.
И выглядел этот идеал для него подобающе. На ней красное платье с темно-красным поясом и сапоги на каблуках с ремешками. Ее внешность ласкала глаза. Конечно, другие могли подумать, что ее голова выглядит безобразно, но не для Экзектора. Ее лицо для него — прекрасное зрелище.
Сочетание демонического, сочетание женственного, изысканного. Специальное и столь трепетное. Смотря на Джину, Экзектор испытывал ничего, кроме того самого трепета в душе, который заставлял его и дальше рваться в бой, и дальше терпеть усталость от неподчинения, от провалов.
— Ничего особенного, — сошло с уст Экзектора, будто те самые проблемы, которые только секунду назад терзали его разум, исчезли, как только она пришла. — Просто размышлял о насущем.
— Ох, да ладно тебе, как будто я не вижу, о чем ты реально думал, — весело заявила Джина, подходя ближе, ведь видела все его эмоции, скрывающиеся за этой маской безразличия.
— Хе-хе, и о чем же? — спросил Экзектор.
Он видел ее меняющийся взгляд. Столь прелестный, столь красивый, излучающий все те краски мира, которые именно он терял в этой борьбе против высших сил. Ее зрачки медленно меняли свой цвет, будто бы изменяясь в этом, будто бы показывая свою другую сторону.
И у нее было много сторон. Много тех сторон, о которых знал лишь он. Лишь его разум, его ощущения. И эти стороны он бы изучал до бесконечности, если бы было достаточно времени, он изучал бы их так, что в жизни бы не отпустил ее, только бы было время, только бы…
— О том, чтобы сделать пирожки! — весело произнесла Джина.
— Пирожки? — усмехнулся еж. — Возможно, а что еще?
Вновь меняющийся цвет глаз. Он уже привык к этому. Именно в ней была та самая изюминка, которой не обладал никто, кроме Джины, кроме столь ценного цветка, распустившегося только рядом с ним. И он видел все ее стороны, все ее недостатки, о которых говорил Первижон.
Недостатков у Джины много. Она неидеальна, она дефектная, если сравнивать по другим экспериментам Первижона. Но благодаря этим дефектам она столь неотразима в глазах Экзектора. Ему не нужны идеальные, ему нужны те, кто может закрасться в душу, даже будучи со своими особенностями.
— Опять о своих придурков думал? — даже ее тон изменился. — Сколько можно убиваться из-за остальных, оставь время на себя хотя бы…
— Не могу, ты знаешь, что без меня все это рухнет, — вздохнул еж. — Все, чего мы достигли, может развалиться, если не уделять этому внимания, времени…
Она наклонила голову вправо, будто бы изучала его. Конечно, держать всё в руках, конечно, отдавать свою жизнь, свою силу ради остальных — это и дар, и проклятие, но он же сам выбрал это, он сам по этому пути идёт, несмотря ни на что. И лишь она рядом. Лишь она здесь и сейчас.
— А может… — вновь ее взгляд поменялся, это даже радовало Экзектора. — Просто сделаешь то, что они делают со своими жертвами? Ты можешь в любую секунду прихлопнуть их, чтобы получить лояльность через страх.
— Лояльность через страх? Я так похож на Сарка? — задал риторический вопрос Экзектор.
— У него лояльность через трах, — усмехнулась Джина. — Так, а че ты, реально, просто укажи им их место! Под твоими ногами.
— Хм… И тогда больше появятся демонов, которые восстают уже против меня, — Экзектор уже хотел так сделать, но, к сожалению, будет больше проблем.
— А нет-нет… — ее взгляд вновь поменялся. — Тогда эти додики вообще не дадут тебе покоя… Хм-м-м… Дружба-магия?
— Дружба-магия, — Экзектор усмехнулся. — Да, давай станем розовыми пони, так намного легче.
— Пф-ф-ф, — Джина улыбнулась. — В любом случае, ты уже что-то придумал, да?
— Конечно, кто бы сомневался, — Экзектор уже хотел отвернуться. — Но… как же я устал…
Слова повисли в воздухе. Да, он устал. Даже поддержка со стороны лучше не делает. Он устал, но продолжал. Он устал и… кажется, хотел уже сделать то, чего никогда не делал. У них достаточно сил. Да. У них очень много демонов, можно и выступать, но…
Лучше подготовиться? Но чем дальше, тем сложнее становиться сильнее, держать контроль над еще большим количеством демонов. Это будет невозможно — управлять стадом баранов, которые хотят свой кусочек от пирога, когда Высшие будут повержены. А они будут.
Он ощутил ее руки. Она подошла ближе, прильнула так, что он ощутил ее объятия со спины. Она обвилась вокруг него. Сердце стало биться сильнее от простых объятий, от того, что именно она касалась его, она понимала его. Никто так не действовал на архидемона, никто, кроме нее.
— Но ты все еще здесь, значит, в глубине знаешь, что делаешь то, что нужно… — прошептала Джина. — Ответственность это… да… не то, что хотелось бы, но вместе с этим… Ты чувствуешь, что в тебя верят?
— Кто? — Экзектор уже и не знал, кто, действительно, с ним по идейным соображениям, а кто просто ради того, чтобы быть безнаказанным.
— Можно насчитать многих, — улыбнулась Джина. — Например, твои же демонизированные. Парнишки отлично выполняют свои задачи! Особенно Эггман. Он зажегся идеей…
— Из-за моих обещаний… — он произнес это с иронией.
— Но ты же выполнишь их? — спросила Джина.
— Я… — он вздохнул. — Нет… К сожалению… Его семья мертва давно, а демонизации подлежат лишь… немногие.
— Прискорбно, — Джина хотела еще что-то сказать, но затем резко произнесла. — А не плевать ли на него? Он все равно против ничего не сделает.
Она начала вставать на цыпочки, а затем смогла наклонить голову, и её лицо оказалось совсем близко к лицу Экзектора. Они смотрели друг на друга, словно понимали всё без лишних слов. Её взгляд менялся, и он не знал, что она может сказать в следующую минуту, что только добавляло пикантности её мнению.
— Тем более… Ты это Ты… Ты можешь сделать всё, если попытаешься, если найдешь выход… — Она улыбнулась. — И я верю, что ты найдешь выход, мы столько прошли, столько предстоит сделать, так к чему же уныние? Улыбнись, всё это возможно благодаря твоему уму, благодаря твоим устремлениям… — Она еще ближе, их губы почти сомкнулись. — И знаешь, это показывает, что ты лучше всех тех нищебродов с манией величия, лучше Высших… Лучше, чем кто-либо другой.
Губы манили. Манили даже тогда, когда положение могло быть затруднительным для поцелуя. Губы манили сильно, невозможно было отказаться от этого, невозможно сопротивляться. Ее слова как тот самый зов, который заманивает, а не отталкивает своей фальшью.
Первая мысль — схватить за голову и приблизить, дабы заключить в столь жаркий поцелуй. Но, к сожалению, за голову хватать было бы ошибкой, неэтично по отношению к ней из-за определенных особенностей строения тела. И поэтому его правая рука коснулась ее щеки.
— О-ох… — она тут же среагировала, даже сглотнула от столь прелестного прикосновения. — Приятно…
И тут вновь новые эмоции. Каждое его прикосновение — разные реакции. Конечно, легче, когда одна на одну личность, но не стоило забывать, что Джина с дефектом, а значит, личности в ней могут координально отличаться. И сейчас была одна из них, в следующий раз будет другая.
И это добавляло огонька в его сердце, когда каждый раз она по-новому ощущалась, по-новому пыталась хоть как-то к нему приблизиться. И сейчас вся усталость пропадала, невзгоды исчезали, а медленное, медленное и столь нежное приближение начинало сбываться.
— Хе-хе, чего это тебя так пробило на нежности? — спросила Джина слегка наивным голоском.
— А как может не пробить, когда ты рядом? — спросил Экзектор.
— Н-ну… ох, ты романтик!.. — вновь что-то новое, она не готова была к столь приятным словам, выдавая ее подступающее смущение с лихвой.
Он им никогда и не был, но от нее слышать это — услада для ушей. Еще мгновение, как губы, хоть и в таком сложном положении, сомкнулись. Не было важно ничего. Это время только для двоих, без тех проблем, что нависают за плечами. Покой медленно проникал в каждую частичку тела.
Губы, что были уже соединены, плавно соприкасались друг с другом, что придавало множество новых эмоций, словно волна, проникающая куда угодно, до самого теплого, что существует в нашем сердце. Тепло, которое не могло быть ни от кого другого, заполоняло душу.
Их языки соединились воедино. Поцелуй озарил сердца, из которых так и проскальзывала та самая теплота, которая соединяла их еще больше. Они идеальны друг для друга. Не было никаких дефектов: ни его сомнения, ни ее странный характер — это не мешало.
В мыслях всё спутывалось, но было то, чего они оба желали, оба хотели, оба пытались совершить. Их желания едины, их губы едины, а остальное было совершенно не важно. Их души горят от эмоций, от ощущений, от разворачивающего огонька внутри. Их поцелуй разорвался.
А затем Экзектор одним взмахом руки перевернул ее. Она ощутила, как ее оторвало от земли, а затем приземлило прямо на его колени. Он обернул ее в свою сторону, как затем вновь губы соединились в этом ритме, в этом сладострастном поцелуе, не заканчивающемся танце.
И он ощущал ее жар, видел эту мольбу в глазах, которая только и хотела, чтобы он продолжал, несмотря ни на что. Одно движение, как ее красное платье медленно спало, обнажая каждую ее частичку для его взора. Ее зрачки в данный момент розовые, полностью отдающие столь жгучему желанию.
— Экзи… — прошептала Джина.
— М-м-м? — вновь губы слегка отодвинулись друг от друга.
— Д-Давай… забудем обо всем… и… — ее руки прошлись по его торсу.
— Ни слова больше, — улыбнулся Экзектор.
Тела прикасались друг к другу, невозможно было сдержать пожар внутри. Он восхищался ее красотой, а она — его, руки блуждали по их телам, лаская каждую частичку, ведь хотели, чтобы всё продолжалось, дабы они оба насладились этим, забывая обо всем на свете.
Губы вновь вместе, тела прижимались еще сильнее друг к другу, из-за чего больше невозможно было сдерживаться, невозможно было хоть о чем-то думать, кроме как о том, чтобы быть вместе, быть здесь друг для друга и больше ни для кого, только он и только она.
Всего несколько мгновений, как она уже находилась без одежды, сидя на его коленях. Этот вид, этот манящий вид ее тела сильнее разжигал ту страсть, которая помогала избавиться от всего, ощущать лишь любовь. И наконец-то этот момент настал, момент, который оба так желали.
Их тела стали сливаться. Поцелуй только усилился, тела продолжали сливаться, пока полностью его плоть не оказалась в ней. Губы продолжали соединяться, они ощущали друг друга, ощущали так сильно, что сквозь поцелуй можно было услышать тихий, почти незаметный стон, который проскользил сквозь уста обоих.
Еще несколько секунд, как губы разъединились, дыхание сбивалось из-за прилива ощущений, столь родных, столь сокровенных, из-за которых невозможно думать адекватно. Движения медленные, движения только-только нарастали, когда его руки спустились на ее бока.
И вместе с этим Экзектор прильнул к ее шее, прильнул так, что его зубы стали сжиматься на ней, сжиматься, будто бы пытались как можно больше следов оставить на ней, оставить так, чтобы они никогда больше не заживали. Он хотел, чтобы все видели это, все знали это.
Собственничество? Конечно. И это прекрасно. Кровь немного хлынула с шеи Джины, но это не было больно. Кровь быстро исчезала под натиском его языка, слизывающего каждую каплю от оставленного засоса. Он смотрел на него, наслаждаясь тем, каким красочным он вышел.
Они смотрели друг на друга. Жар сердец только сильнее пылал в их телах, заставляя содрогаться при каждом наплыве огонька в теле, при наплыве экстаза, который врезался в сознание с новой силой. Стон. Её стон. Сладок. Слишком сладок, чтобы Экзектор не ускорился от такого.
Их губы вновь соединились, они продолжили наслаждаться каждым мгновением, проведённым вместе. В воздухе витала любовь, наполняя их сердца и души радостью и счастьем. Медленные, но уверенные движения создавали ритм, который, казалось, синхронизировал их сердца.
Раздавался нежный, столь сладкий для ушей Экзектора стон со стороны Джины, полностью принимающий его тепло, его тело, как нечто блаженное для своей души. Ее ощущения выдавали эмоции, ее лицо, расплывчатое в этом любовном экстазе с каждой новой секундой.
Еж постепенно наращивал темп, эти ощущения подталкивали его, жар сердца заставлял с каждым новым мгновением продолжать ускоряться, заставляя Джину в блаженстве вздрагивать и еще сильнее прильнуть в его объятия, когда все ее нутро ощущало экстаз.
С каждым новым мгновением его движения усиливались, плоть всё глубже входила в неё, из-за чего столь лёгкий, блаженный стон с её стороны становился громче, пронизывая его слух, заставляя огонь горечь ещё ярче с каждой новой секундой слияния тел.
Еж ощущал, что подступает к грани, слишком сильное удовлетворение испытывали оба в эти мгновения, но не было никаких замедлений, не было попыток остановиться, чтобы перевести дыхание, а затем вновь начать, нет, только продолжение слияния, дабы наконец-то испытать пик блаженства.
Темп с каждой новой секундой становился сильнее, всё глубже проникал еж, полностью выходя и входя в неё своей плотью. Стоны Джины заполняли всё вокруг, его вздохи тоже, с секунды на секунду, как тела ещё сильнее сливались друг с другом, чувства затуманивали всё вокруг.
Ее тело прижималось сильнее к Экзектору, а хватка на спине уже сдирала кожу, а ноги точно не отпускали его ни на секунду, мгновение за мгновением, как движения заставляли Джину забыться в этом наслаждении. Она ощущала, что всё сложнее и сложнее сопротивляться экстазу.
А затем они не смогли совладать с собой, достигая той самой точки, какой хотели их сердца. Они вцепились друг в друга, простонав от дикого наслаждения. Тело, когда волна наслаждения достигла своего пика, Джина ощутила, как прямо в ней разливалось семя возлюбленного, как дрожит всё её тело от этого.
Руки вновь блуждали по их телам, сжимая каждый уголок, который только могли нащупать. Жажда вновь и вновь продолжать затуманивала разум. Эти мгновения спокойствия, эти мгновения любви, от которой не хочется уходить, никак не отпускали их рассудки.
И никто не хотел останавливаться, никто не хотел ощущать, что реальность может вновь нахлынуть с головой. Она прижалась сильнее, а затем одним легким движением вновь стала возобновлять движения, вновь его плоть оказалась внутри нее полностью, заполняя всё вокруг.
Она подстроилась под удобную позу, а затем движения с ее стороны стали нарастать, как и огонь, который невозможно погасить в их сердцах. Экзектор сжал ее бока в своей хватке, когти впивались в нее, медленно кровь капала с них, пока движения становились...
Всё быстрее и быстрее. Наконец-то эти ощущения смешивались вновь, а губы стали ласкать друг друга, когда языки сплетались. Она с ним — это всё, что имело значение. Они вместе — это главное на сегодня, на эти мгновения, на эти нескончаемые секунды экстаза.
Вновь тот жар в груди становился всё сильнее. Поцелуй, столь ласковый, столь нежный, не отпускал их ни на секунду. Движения, столь лестные, столь проникновенные и желанные, продолжали вызывать трепет по каждой частичке их тел, вызывая всё больше блаженства.
Пик наслаждения подступал к их сердцам. Еще немного, еще несколько столь ярких, приятных движений, как он вновь полностью погрузился в ее тело, наслаждаясь тем самым экстазом, разливающимся одновременно по их телам, скрепляя их еще сильнее с каждой секундой.
Вновь прижались друг к другу, а когти на спине, на боках терзали кожу, но это не было больно, это не было хоть как-то неприятно. Это наслаждение прильнуло в данную секунду, когда раздался стон, экстаз — всё вместе, когда тела содрогались в самом центре пика блаженства.
И им больше ничего не нужно было. Ничего, кроме тепла друг друга, сердец друг друга, души друг друга. Их губы продолжали соединяться, их губы продолжали ласкать друг друга, а руки блуждать по щекам, поглаживая их, оставляя быстро исчезающий след.
Дыхания обжигали друг друга. Можно ли остановиться? Можно ли теперь вновь вернуться в реальность, которая так быстро утомляет, так быстро оставляет за собой разочарование? Вернуться к тому, с чего начинали, — вновь противостоять угрозе, вновь пытаться перетянуть демонов на свою сторону.
Нет. Они не хотели. Никто не хотел. Губы разъединялись, но тот огонек, блуждающий по их сердцам, всё сильнее разжигался. Джина прильнула к его шее, оставляя на ней свои следы, след своего языка, след от зубов, которые сжимались на коже.
Она хотела, чтобы все знали, что он ее, что этот след, оставленный от нее, оставленный так, что даже можно заметить его невооруженным глазом. А затем она чуть отстранилась, чтобы посмотреть на свою работу, улыбка озарила ее лицо, когда он в ответ улыбался.
Остановиться? Нет. Секунда, как вновь их губы соединились, а хватка на телах стала крепче. Отпустить невозможно друг друга. Тепло, слишком тепло, чтобы хоть как-то отодвинуться друг от друга. Возбуждение, экстаз и столь блаженное состояние подталкивало к продолжению.
Продолжение столь желанное, столь успокаивающее. Никто не хотел останавливаться, а поэтому движения, только недавно закончившиеся пиком наслаждения, возобновились одновременно. Одновременно и так желанно. Одновременно и так возбужденно.
Ничто не имеет значения. Только она. Только он. И их связь. Неразрывная и столь желанная связь, протекающая с самого первого мгновения, с самой первой их встречи. Архидемон и дефектный эксперимент — идеальная связь, идеальная любовь, которую никто не сможет разбить.
И они продолжали наслаждаться теми самыми мгновениями блаженства и спокойствия друг с другом, забывая о всех тех проблемах, нависающих над ними с каждой новой секундой существования.