«Магия тянется к смерти и заполняет пустоту. Тёмная сторона служит лишь тем, кто способен подчинить её себе. Она не приходит на зов немощных и требует усилий, моральных и физических. Поэтому Мол шептал заклинания. 

Мальчик выругался и, наконец, начал подбираться к нему. Мол не ответил на его вопросы. Нужно экономить силы, чтобы успеть... Мальчик ощущается в Силе бледной искрой, как младенец, ещё не познавший собственной мощи. Он тащит его на себе через тоннели, а Мол видит и чувствует его ещё не пришедшее могущество. Мальчика ждёт величественная судьба. 

Снаружи Мол не видит ничего. Во рту слишком сухо, чтобы продолжать читать заговоры, в ушах колотится собственный сбитый пульс. Мол прислушивается и осознает. 

Кеноби забрал ещё одну часть его. И теперь он здесь, следит за ним, выставляющим свою немощь напоказ, чтобы привлечь на свою сторону Избранного Силой. 

Холодная волна стыда и унижения охватила Мола. Он вырывается из рук мальчика, что-то говорит, отнекивается. Кеноби хочет видеть его ничтожным. Эта мысль поджигает костёр внутри, и Мол ненавидит. Он ненавидит Кеноби, как ненавидит учителя, как ненавидит человека, изуродовавшего его, как ненавидит того, благодаря кому он жив, как ненавидит клетку, как ненавидит мир за пределами её. 

Мол падает в глубокий, холодный песок и видит черноту».

Мол сидел на кровати и смотрел на собственные ноги. Вскоре его передёрнуло от этого и он, сжав зубы, медленно встал.Всё стало хуже с того дня в тоннелях. Мол не следил за временем, но накопившаяся за столько дней энергия всё равно желала выхода. Измождение не оставило его тело, а Мол не оставил цели его изгнать. 

Дом был пуст. Неужели? Кеноби был параноиком, он не отходил от него ни на шаг, ужасно довольный ролью сиделки. На самом же деле он боялся его.

Мол улыбнулся этой мысли. Пора бы найти оружие. Джедай не оставил бы световой меч валяться под носом у местных жителей, значит, он спрятал его в доме. Жилая комната была заставлена сундуками. Не все из них удалось открыть, да и в открытых ничего важного не оказалось. Скорее всего, Кеноби взял только меч и выбросил остальную часть трости. Это сулило уйму проблем. 

Трость была одной из немногих уступок собственной инвалидности, которых Мол себе позволил. С годами изувеченный позвоночник дал о себе знать. Боль не была постоянной, приходила время от времени, тогда, когда Мол не должен был её испытывать. Тогда он превратил знак слабости в оружие. Меч легко маскировался под трость и где угодно оставался при хозяине незамеченным. 

Жалость к самому себе ещё отвратнее, чем жалость к другому. Поэтому Мол не собирается ни о чём спрашивать Кеноби. Он просто сломает его раньше, чем сломается его собственная спина. 

Дверь наружу оказалась заперта. Светлый рыцарь пленил его. Мол нервно усмехнулся. Кеноби хитёр и увёртлив, когда хочет, но настолько ли он недооценивал Мола?

Солнца-близнецы нещадно опаливали скалы. Казалось, каждый раз, когда свет касается его кожи, то оставляет шершавые коричневые ожоги. Мол смахнул пот с лица и продолжил карабкаться вверх. 

Жилище окружали невысокие месы и грибовидные скалы. Не удовлетворительно, но хотя бы что-то, чтобы привести себя в форму. Нужно было научиться жить с одним сердцем, если он собирается продолжать существовать. Мол карабкался вверх, находя малейшие выступы, цепляясь за трещины в раскалённом коричневом камне. Песок осыпался под его весом. Только доведённая до превосходства наблюдательность и точность движений помогали рассчитывать, куда лучше ступить, чтобы не похоронить себя под обжигающей лавиной. Мол поднял взгляд. Небо Татуина было тусклым, почти бесцветным от зноя. Одно из солнц, раскалённое добела, сияло так ярко, что от него слезились и слепли глаза. Сердце болезненно заколотилось, заставив затаить дыхание, и снова забилось в привычном темпе. Сбросив оцепенение, он подтянулся на последний выступ и, наконец, забрался на вершину. Ни разу в жизни Мол не уставал так быстро. Новое соображение заскреблось где-то с краю, и он поспешно отмахнулся от него. Потеря важного органа не имеет права ослаблять его. 

С месы были видны дюны. До самого горизонта – только дюны, барханы, только голый песок без тени жизни. Ничего живого. И никого. 

Какая-то ноющая пустота образовалась в груди. Где Кеноби? Уверился в его безвредности, захотел отдохнуть от его общества? Ему же больше не с кем поговорить. Нет никого, к кому бы он пошёл. Его друзей больше нет, его любовница мертва, и никто, кроме Мола, не имеет над ним такой власти. 

Мол сидел, уткнувшись лбом в колени, и улыбался. 

– Ты сломал мою дверь, – донёсся снизу безмятежный голос. 

– Нашу дверь, – оскалился Мол. 

– Так будь добр, приладь её на место самостоятельно. Погоди... во имя всего святого, надень хоть что-то, ты на солнце. 

Мол спрыгнул с месы. Мир вокруг слегка закачался, но виду он не подал. 

– Стой. – Кеноби собрался отойти, но Мол схватил его за предплечье. – Где тебя носило? 

– Всё-то тебе расскажи, – добродушно отозвался джедай, отводя взгляд. – Я говорил с нашим дорогим мастером Квай-Гоном. Просил его присмотреть за Люком, пока мы будем в пути. 

– И что он ответил? – хмыкнул Мол. 

– Он... последнее время он не отвечает мне. 

Кеноби выглядел таким расстроенным, что Мол даже не стал насмехаться. Ему были знакомы голоса в голове. Он говорил с ними на Лото-Миноре и Малакоре. Иногда Молу казалось, что мать Талзин действительно отвечает. Но он помнил о своих галлюцинациях и о том, что даже магия Сестёр Ночи не может всецело исцелить чей-то разум. Поэтому не доверял себе. 

Он должен чаще отвлекать Кеноби. 

– Как бы то ни было, – продолжал старик, направляясь к дому, – нужно сходить и закупиться парой вещей для похода. По моим расчётам, идти придётся чуть меньше недели, поэтому... 

– Нам нужно оружие. 

– Да, да, – рассеянно кивнул джедай, легко открывая дверь, оставшуюся со сломанным замком. – И, Мол, твои ноги и правда нужно подправить. Дорога не из лёгких. Пока что... – старик опустился на колени перед кроватью и достал довольно большую коробку. – Тебе стоит начать носить обувь. 

Он вытряхнул из коробки сапоги. Они были явно велики ему, но джедай зачем-то хранил их. 

– Я сшил их для тебя, пока ты был болен. Примерь. 

Мол посмотрел на сапоги. Потом на Кеноби. Старик выжидающе наблюдал за ним. Затем взгляд Мола опустился к кибернетическим ногам.Они требовали регулярной чистки, иначе заедали и начинали разрушаться. Здесь, в пустыне, они забивались песком, а Мол не взял с собой инструментов. Они не были приспособлены для ношения обуви. 

Кеноби сшил для него сапоги.

Пикковый Оазис находился недалеко, всего-то нужно было пройти через нескончаемые дюны. 

– Что бы я не сделал, ты обижаешься, – рассуждал Кеноби, поминутно вздыхая и хватая его за плащ, безмолвно прося иди медленней. – Я шил их на тебя, Мол, и мерки брал с тебя. Можно было хотя бы попробовать.

– Я обучен справляться с трудностями, старик. Уж поверь, я знаю, как жить с такими ранами. И если ты, – Мол подтянул его к себе за рукав, – смотришь на меня, как на несчастного калеку, то ты ничего обо мне не знаешь. 

– Мол, из-за меня тебе приходится терпеть этот песок. Могу я хоть чем-то загладить вину или ты так и останешься неблагодарным сукиным сыном? 

Кеноби хмурился, едва поспевая за ним, глядя слезящимися, потухшими глазами. Странно, Мол помнил их голубыми. Но на деле же они были серыми, как морские камни, и матовыми – в них ничего не отражалось. 

Мол отпустил его и двинулся дальше. Несомненным преимуществом протезов было то, что они не уставали. 

Пикковый оазис – городок как городок, таких много в бедных мирах. Торгашеский муравейник, тесный и шумный, где на каждое новое лицо обращаются сотни любопытных глаз. Синий пустынный плащ скрывал его почти полностью, но даже натянув капюшон до нелепости низко, Мол в глубине души опасался, что кто-то из этих шумных и наглых существ узнает его и помянет Багровый Рассвет. 

Они недолго провели в поисках снаряжения для дальнего похода и долго хранящейся пищи. Солнца слепили до темноты в глазах. Часто хотелось пить, но нельзя расходовать воду. Когда Мол осмотрелся в поисках мастерских или лавок с инструментами, Кеноби сразу посветлел. Их было много, и большинство из них продавало подержанный хлам. Кеноби подтолкнул его в сторону, прочь от торговых палаток к зданиям, выводя к лавке запчастей для дроидов. Вывеска над дверьми была прострелена и обожжена кислотой в нескольких местах. 

Оказавшись внутри, Мол скептически прищурился. Лавка была завалена всем, что касалось и не касалось машин, вплоть до манекена, частично обтянутого искусственной кожей. За прилавком спал тви'лек. 

Мол сразу двинулся к полкам с деталями протокольных дроидов, выискивая что-то, чем можно было заменить проржавевшие голени. 

– Лучше нам быть потише, – Кеноби мотнул головой в сторону ящика с бутылками у ног продавца. – И быстрее уйти. 

– Я беру всё, что нужно и мы уходим, – сквозь зубы отчеканил Мол. Он уже отложил в вещевой мешок несколько запчастей и переходил к инструментам, когда заметил, что тви'лек за прилавком указывает дрожащим пальцем на его ноги. 

Из-за прилавка в него полетела бутылка. 

– Сколько вас, уродцев, можно терпеть? – рявкнул тви'лек. – Один пальцы отрубил по неосторожности, другая отбиться, видите ли, не смогла! 

От тви'лека несло перегаром. Выбравшись из-за стойки, он зашагал к ним. 

– Приходят, суки, и плачутся! – Он смахнул с полки на пол несколько запчастей. – Это всё от глупости, от слабости. Калеки. Головой думать надо! Все вы, – он указал дрожащим пальцем на Мола, – не смотрите, не думаете, не отбиваетесь, а потом «Пожалейте нас, бедных!». Вот ты. Ноги отхватило, теперь что? На тебя время и деньги тратить? Была бы голова да сила в кулаке, было бы... 

Мол сжал кулаки. Кеноби шагнул между ним и тви'леком. 

– У вас занятные рассуждения. Может, расскажете что-то подобное, скажем, про спидеры? 

Тви'лек ударил Кеноби под дых. Это произвело больший эффект, чем Мол ожидал: старик вдруг опустился наземь, обхватив себя одной рукой, и болезненно простонал. Тви'лек пнул его ногой, и пнул бы ещё раз, но Мол помешал ему, повалил на пол и взял молоток.

– Что ты наделал? 

Они с джедаем были уже далеко от Оазиса, но Кеноби так и не отошёл от удара. Похоже, голоса в голове не были его единственной болезнью. 

– Что бы я ни сделал, ты обижаешься, – ответил Мол, сидя рядом с ним на уступе скалы. 

– Мол, там все друг друга знают. 

– Он никому не расскажет. Уже нет. 

– Ты не можешь жить без насилия. Почему нельзя было развернуться и уйти без... 

Кеноби снова всхлипнул, хватаясь за ушиб. 

– Потому что я чудовище, – бесстрастно ответил Мол. 

Кошмары о смерти Кеноби были одними из худших. Клоны, наёмники, Сидиус наносили удар за ударом, рвали, резали, ломали его. Мол был всего лишь наблюдателем, скованным и бессильным. Видеть, как тот, кто являлся ему в галлюцинациях и сохранял в живых, умирает от чужих рук, было невыносимо. Сколько ночей он не спал, не в силах прогнать образ Кеноби из головы? Он сделал свой выбор, когда бросил борьбу с учителем ради встречи с ним. Теперь же всё обратилось в хаос. 

Мол размышлял над этим в пути до дома. Размышлял, пока собирал походный рюкзак. Кеноби быстрее собрал свой и вышел на улицу под предлогом разговора с Квай-Гоном. Без него Мол несколько часов провозился с протезами, и вскоре ему стало тревожно. 

Старик обнаружился медитирующим в тени месы. Второе солнце уже заходило, и горизонт от него окрашивался в багровый. 

Мол сел напротив и стал наблюдать. Если закрыть глаза, можно было представить его настоящего – Оби-Вана, с его глубокими эмоциями, которым не было выхода, с его страстью, искусством боя, с его усмешками и тем, как холоден он был к нему. Но вместо крепкого, румяного мужчины перед ним сидел иссохший старик с выступающими скулами, редкими, потерявшими цвет волосами и кое-как подстриженной, неаккуратной бородой. Он всегда следил за собой, даже в разгаре войны. Это не тот Кеноби, которого он ненавидел. Он больше не смеялся, пылкое сердце погасло. Уже не Кодекс джедаев заставлял его сострадать врагу, но горе и одинокость. 

Мол был так безнадёжно привязан к нему. Более того – одержим им. Сможет ли джедай почувствовать то же? 

– Я так странно повёл себя тогда, – внезапно произнёс Оби-Ван. – Может, стоило сказать тебе ещё утром. Дело в том, что рокового дня всех джедаев где-то внутри меня застряли осколки бомбы. 

Кеноби задумчиво глядел куда-то сквозь него. 

– Я поздно понял это. Можно было их вынуть, если бы я доверял местной медицине. Похоже, мне придётся с жить с ними. 

Мол прикрыл глаза. 

– Нет боли там, где есть могущество, – тихо сказал он. – Так говорил Учитель. Много раз. Я так и не стал достаточно... – Мол втянул воздух сквозь зубы. – Он обещал, что боль прекратится, когда я обрету такую же власть. 

– Он был жесток к тебе.– Он был перфекционистом, это правда. Но без его тренировок я был бы уже мёртв. 

– Ты стал силён. Немыслимо силён. Но стоило оно того? 

– Хватит, – он поднялся на ноги и прошёл на середину плоской вершины. – Мы идём на падшего джедая. Но я ещё не успел в полной мере оценить твои боевые навыки спустя столько лет. 

– Так и знал, что ты предложишь, – Оби-Ван отцепил с пояса собственный меч, а другой рукой из-за скал притянул потрёпанную трость. – Хитроумно с твоей стороны. Жаль, я сам не догадался. 

Мол с благодарностью принял трость. Наконец, он был во всеоружии. 

Они сражались. Они сражались с привычным жаром и техничностью, с отточенными до совершенства движениями, интуитивно зная каждый шаг противника, и бой длился бы вечно, если бы Оби-Ван не утомился. 

– Учения ситхов на меня не распространяются, – уже тяжело дыша, произнёс он. – Может, лучше выспаться перед дорогой? 

Мол с неохотой погасил клинок. В дуэли он чувствовал себя таким живым, таким целым, что покидать этот бой совершенно не хотелось. 

Но если он хочет взаимности Кеноби, то должен приспосабливаться. Поэтому дома он первым делом спрашивает: 

– Где сапоги?