Авантюрин как-то странно изменился после того, как вернулся живым из Небытия. Будто бы стал относиться к собственной жизни ещё более наплевательски, чем раньше, и одновременно будто бы начал сильнее цепляться за неё. Будто бы расщепился на две версии себя – на того громкого и яркого Авантюрина, которого он всегда демонстрировал публике, и тихого, сломленного Какавачу, которого он так старался спрятать от всех, и даже от самого себя, в самых недосягаемых глубинах своей потрёпанной жизненными испытаниями души. И обе эти версии существовали в суперпозиции, по всем канонам парадокса Шрёдингера. Хотя наблюдающий за его состоянием Доктор Хаоса уверял, что пациент хочет быть скорее живым, чем мёртвым, не расстаётся с каким-то измятым клочком бумаги, перечитывая написанные на нём пару слов по несколько раз на дню, а ещё панически боится воды.
Веритас Рацио от всего этого словно сам входил в состояние суперпозиции, где одна его версия радовалась, что Авантюрин остался жив потому, что он его попросил, а другая версия негодовала из-за того, что Авантюрин выбрал жизнь только по этой причине. И возможно, не додумайся он написать эту чёртову записку, не было бы сейчас ни Авантюрина, ни Какавачи. Ни в каком из состояний.
Встряхнув головой, Веритас захлопывает книгу – всё равно отвлечься от мрачных мыслей чтением не выходило – и вскакивает с дивана. Мечется по комнате от стены к стене, вслух считая шаги, заламывает пальцы, не зная, куда деть руки. Если бы ему только позволили хоть на минуточку заглянуть к Авантюрину в палату, убедиться лично, что с ним всё хорошо… Но принципиальный Доктор Хаоса качал головой, повторяя, что им ещё рано видеться. А ещё говорил что-то о том, что после выписки Авантюрину может понадобиться кардинальная смена обстановки.
Идея, куда деть руки, находится сама собой, и Веритас затевает ремонт в их квартире на Пир-Пойнте. Перекрашивает стены в более светлые тона, меняет двери, переставляет мебель, даже притаскивает в дом трёх чёрных пряничных котят – результат очередного генетического эксперимента Жуань Мэй, который она, разумеется, забраковала, сочтя неидеальным, и теперь толпа несчастных беспризорных созданий слонялась по «Герте» в поисках хоть каких-нибудь крупиц любви и заботы. Авантюрин, обожающий чёрных котов и считающий их приносящими удачу, точно обрадуется таким необычным питомцам и точно сможет о них позаботиться должным образом.
А Веритас позаботится об Авантюрине. Он уже выторговал для него отпуск лично у Яшмы и уже представлял, как не будет выпускать его из постели раньше обеда, а на все звонки его трижды проклятых коллег, для которых статус «не беспокоить», видимо, какая-то шутка, будет отвечать сам. Голосом автоответчика. Что-нибудь вроде «доброе утро, день или вечер, с вами говорит жизнеспособная нейросетевая модель Авантюрина, к сожалению, сам Авантюрин не может подойти к телефону, поскольку на данный момент находится на горизонте событий чёрной дыры и вернётся через пять минут по временной шкале сингулярности, что в переводе на среднегалактическую временную шкалу составляет семь лет, пожалуйста, перезвоните позже». И даже почти не соврёт.
А когда Авантюрину надоест сидеть дома, они сорвутся в какую-нибудь глушь – считать звёзды, слушать деревья, трогать траву и что там ещё далее по списку вещей, которые, в теории, должны демонстрировать наглядно, как прекрасна жизнь и как удивителен мир вокруг нас. Главное только не подходить слишком близко к водоёмам, которые, по словам всё того же Доктора Хаоса, могут затруднить выход в ремиссию, если вообще не обернуть его вспять.
И всё, в общем и целом, как-то так и происходит, когда Авантюрина, наконец, выписывают. Но Авантюрин не был бы Авантюрином, если бы не умел удивлять – хотя, казалось бы, куда уж сильнее.
– Отведи меня к реке, – просит он, услышав плеск воды где-то неподалёку от леса, в котором они гуляют, заставив Веритаса подавиться воздухом, и тихо смеётся в ответ на его реакцию. – Ну да, я всё ещё боюсь воды, но не могу же я бегать от неё вечно? Вечно я только от смерти бегать могу, да и она тоже меня когда-нибудь догонит, рано или поздно, так или иначе.
– Снова эти твои шуточки о смерти, – Веритас мрачнеет, сглатывая подступивший к горлу ком. – Нет, куда угодно, только не к реке.
Только не к триггеру, который может в одночасье разрушить всё, что они так старательно собирали по крупице, и снова унести того, кем он так бесконечно дорожит, на новые грани – но всё того же Небытия.
– Да брось, что со мной может случиться, когда рядом ты? – Авантюрин берёт его за руки и заглядывает в глаза с таким всеобъемлющим доверием, что аж сердце щемит. – Ты ведь уже вытащил меня однажды, вытащишь ещё раз, если вдруг что-то пойдёт не так.
– Ты должен хотеть жить сам, а не ждать, когда я тебя об этом попрошу, – тихо выдыхает Веритас, снова возвращаясь мыслями к теме, которая не давала ему уснуть в пустой квартире одному.
– А если я хочу именно этого? – уверенно произносит Авантюрин, переплетая чужие пальцы со своими. – Если я хочу жить потому что знаю, что кому-то в этой жизни нужен?
Веритас ошарашенно пялится на него, не зная, что ответить. Подумать только, у восемь раз доктора, знающего всё обо всём – и нет ответа. Впрочем, Авантюрину, кажется, достаточно и этого неловкого молчания.
– Пожалуйста, Веритас, – снова просит он, приподнимаясь на цыпочки и оставляя на чужих губах лёгкий, едва ощутимый поцелуй. – Всё будет хорошо, пока ты со мной. По-другому и быть не может.
И Веритас не может ему отказать.
Река, к которой они приближаются, совсем неширокая и неглубокая, и вода в ней настолько прозрачная и чистая, что видно каждый пёстрый камешек на дне. Полная противоположность той непроглядно-чёрной пучине без дна и берегов, которую Авантюрин пересекал, кажется, целую вечность, пока выбирался из тьмы к свету. Но даже перед такой безобидной речушкой он чувствует иррациональный страх.
Веритас подхватывает его на руки и осторожно, медленно погружается вместе с ним в воду. Авантюрин невольно вздрагивает и весь сжимается, когда тёплое течение касается сначала его ступней, потом колен, затем бёдер, и так, постепенно, обволакивает всё его тело. Всё будет хорошо. Он не утонет. Веритас его спасёт. Вот он, рядом, помогает лечь спиной на поверхность воды, будто на кушетку в кабинете психотерапевта, и просит не молчать, говорить с ним о чём угодно, только не молчать.
И Авантюрин рассказывает обо всём, что произошло с ним там. Об Эманаторе Небытия. Об огромной чёрной дыре во всё небо. О том, как он встретил самого себя из прошлого и из будущего одновременно. О той самой реке, в конце концов, по которой умершие переправляются в посмертие, а он, наоборот, плыл по ней против течения обратно в жизнь. Потому что здесь его ждал Веритас. Потому что ради него действительно хотелось выжить.
И в какой-то момент Авантюрин чувствует, как паника и страх просто утекают из него, смываясь речной водой и стираясь ласковыми касаниями рук и губ Веритаса. И, глядя друг другу в глаза, они оба улыбаются с облегчением.
– И долго я пел свою балладу о приключениях картёжника в загробном мире? – спрашивает он позже, когда они, уже обсохшие и одетые, просто сидят на берегу и смотрят на занимающийся на горизонте закат.
– Достаточно долго, – отвечает Веритас, бросая в воду камешек и внимательно наблюдая за расходящимися от точки его падения концентрическими кругами. После всего, рассказанного Авантюрином, ему просто необходимо посмотреть на что-то простое, обыденное и самое главное – подчиняющееся законам физики.
– Ох, ну прости, если утомил тебя этим, – Авантюрин усмехается, и смех его в кои-то веки выходит не натянутым. – Вернёмся домой, почитаешь мне вслух какую-нибудь из своих нудных книжек – и будем квиты.
– Договорились, – Веритас усмехается в ответ. Две его версии, когда-то спорившие о том, хорошо или плохо поступил Авантюрин, выбрав жить по его просьбе, наконец-то сливаются в одно целое. И оно считает, что Авантюрин поступил правильно.