В самую тёмную и зловещую ночь, насыщенную вонью нижнего города, вибрирующую грохотом промышленных заводов, смогом, ядовитыми газами и копотью, под черным, беззвездным небом, что прячется за крышами, вентиляционными трубами и многоэтажными мостами, Виктор возвращается в родные места, чтобы найти давнего учителя.
Синджед наставлял его ещё во времена, когда мысли об академической карьере даже не приходили Виктору в голову: это была беспечная, счастливая пора, наполненная детскими, наивными мечтами о голубом небе.
Спустя десятки лет упорного труда, его, жадного до знаний заунского оборванца, пригласили жить в апартаментах Пилтовера и работать в Академии на благо города. Предприимчивый Виктор такой шанс не упустил: он был рад и признателен своим благодетелям, но совсем скоро благодарность превратилась в высокомерие, а радость новизны – в скучную обыденность. Должно быть, в наказание за его нескромное самомнение, судьба приготовила ему ощутимый удар: он, и без того слабый с детства, заболел вампиризмом.
И вот, уже на протяжении года его мучает истязающая душу и тело жажда крови, что соблазняет его образами тёплых, алых зверств, на которые Виктор обязательно бы решился, будь он монстром, а не человеком. Кровь животных – спорная подмога, годящаяся утолить лишь минутные позывы, а без хорошей подпитки тело Виктора заметно слабеет, кости уже истончились: сколько он так протянет? Может месяц, может больше, в любом случае, не за горами его смерть. Смерть, которую возможно избежать только через чьё-то умерщвление. Превратиться в убийцу, чтобы прекратить муки, или самому стать жертвой? – жестокий выбор, который Виктор не в силах сделать самостоятельно. Синджед должен ему помочь: в голове старого учителя обязательно найдется решение.
Но вопреки надежде, это решение совсем ему не нравится.
– Ты обязан выжить, если хочешь продолжить исследования, – нелюдимый Синджед поселился в жилище ему под стать: в каменной норе, что некогда была рабочей штольней, – Твой организм на грани, не мучай себя, поддайся жажде.
– Я не хочу быть убийцей, – Виктор с тоской смотрит на чертежи, образцы и пробирки, какими заполнено рабочее место учителя, и вспоминает, как сам с таким же неукротимым желанием познавал науки, пока болезнь не разрушила все его планы, – Я не буду обрекать на смерть тех, кому суждено жить.
– Тогда выбери не их. Кто устал от жизни, примет смерть за спасение и сам возденет к тебе руки.
Виктор хочет возмутиться, ведь он никакой не спаситель, а самое настоящее чудовище, раз допускает мысль, что способен причинить человеку вред. Признать себя чудовищем – значит собственноручно перечеркнуть всё, чего он добился в Пилтовере: узнай Совет, что он сдался на милость болезни, его заклеймят и прогонят обратно в Нижний Город, и о новых разработках по очищению воздуха можно будет забыть; никто не станет спонсировать вампира.
– Это вопрос выживания. Не морали, – Синджед по отечески хлопает его по плечу. У него лёгкая рука, однако у Виктора подкашиваются ноги: он так ослаб, что даже дуновение ветра способно его уронить, – Верхним не стоит доверять, они обязательно от тебя отвернутся, но Заун всегда был прибежищем отвергнутых, здесь в твоих разработках никогда не перестанут нуждаться. Решение за тобой, Виктор.
Синджед кладёт ему в ладонь продолговатую колбу, наполненную густой, алой жидкостью, даже сквозь корковую пробку пахнущую сладко и терпко. Вдохнув этот запах, Виктор на мгновение забывает кто он и где он, а его нутро негодует от нетерпения. Его эмоции всё равно что грозовая туча – смешались в единый рокочущий клубок: он заранее знает, что этой колбы мало, что вкус вскружит ему голову, и едва попробовав, Виктор сразу сдастся и пойдет на поводу у голода. Тогда скольких несчастных он убьёт, чтобы себя насытить?
– Этого хватит на... – Синджед делает задумчивую паузу, – на пару дней. Не думай, что ты одинок в своём горе. Не тебя одного сразила болезнь: в Зауне знают как её лечить.
Похоже, ему нравится наблюдать, как Виктор мечется, как его глаза, прикованные к колбе с кровью, дуреют, наполняются хищным блеском. Синджед держит в руке чью-то душу, чей-то жизненный сок, сцеженный, очищенный и заботливо упакованный. В его руке концентрированное удовольствие в жидкой форме, соблазнительное спасение от мук и одновременно страшное проклятье.
– Откуда?
– Не переживай, я никого не убивал. Бери. Это подарок от такого же жаждущего как и ты. Зауниты никогда не оставят товарищей в беде, тебе ли не знать?
Виктор со страхом сжимает колбу в кулаке и, точно в полусне, откупоривает пробку другой рукой. Едва ему открывается горлышко, пьянящий запах настойчивой и густой волной проникает в нос, заботливо обволакивает все его внутренности тягучим, вибрирующим жаром, а потом распадается на большое множество сияющих, звездных брызг... Виктор представляет себя бокалом, который только что наполнили взрывающейся и искрящейся, точно шампанское, Вселенной. И в этой Вселенной нет страданий, усталости и изнурительного выбора, его не мучает слабость и голод, который нельзя ничем заглушить. Его окружает истинная свобода.
– Пей, – слышится приказной шёпот откуда-то из бесформенной тьмы бессознательного.
Он не чувствует тела, он вне плоти, но внутри необъятного, запретного наслаждения, припудренного звёздами и кометами. Едва первая капля крови попадает ему на язык, как все звёзды вспыхивают одновременно и ослепляют глаза. Сквозь зажмуренные веки горячими ручейками просачиваются слёзы и стекают по впалым щекам: Виктор плачет, когда падает в обморок, а, очнувшись спустя долгое время, чувствует, что его глаза до сих пор мокрые.
***
Синджед не соврал: этой порции действительно хватает не надолго. Голод возвращается с ещё большей силой и, нет сил думать ни о чем другом кроме вкуса человеческой крови: чем дольше Виктор тянет с новой порцией, тем тяжелее ему даже просто ходить. Он покрывается холодным потом, его трясёт как в лихорадке, а в день, когда его разум сдаётся окончательно, ему едва удаётся добраться до дома без травм, голова кружится, словно волчок, а ноги запинаются друг о друга.
Что происходит в следующие несколько дней вспоминается с трудом, только отрывочные образы мелькают в голове: кажется, к нему вызвали врача, и тот поил его чем-то красным и абсолютно невкусным; кто-то из Советников спросил, заразен ли этот недуг и будет ли благоразумно дальше позволять Виктору работать в Академии; всякий раз как он открывал глаза и просил пить, рядом была Скай и подносила к его рту разведенное лекарство.
Лекарство не деле оказывается кровью животного со смесью препаратов и витаминов – это Виктор понимает, когда полностью приходит в себя. Подобный приступ обещает повториться, ведь долго на такой подпитке не протянуть. И Виктор решается: он возвращается в Заун, чтобы снова поговорить с Синджедом, вдруг у старого учителя припасена ещё одна колба с живительной влагой?
А потом Виктор находит, что прежняя берлога Синджеда пустует: тот снялся с места и теперь неизвестно, где химичит. Разбитые пробирки и старые чертежи, разбросанные по полу, подсказывают, что он собирался в спешке. Виктор провожает бессмысленным взглядом каплю, стекающую с каменной стены, и с окончательной, тоскливой апатией выбирается наружу, в ночной Заун.
Улицы здесь плотно застроены дымящими и дребезжащими заводами, фабриками и многоуровневыми домами из камня и труб, что растут ввысь, словно плесневые грибы. И пахнет вокруг соответствующе: тяжёлыми выхлопными газами с примесью тухлых яиц. Конечно, никого из Пилтовера в настолько запущенных, злачных местах не встретить, но, если кому-то хватит глупости спуститься на нижний уровень, несчастный будет вынужден ходить в маске. Виктор дышит с трудом, однако ему достаточно прикрыть нос воротником, если придётся идти сквозь густой газовый туман. Подобная адаптация организма – большое везение, в большинстве люди на нижних уровнях долго не живут. Чтобы хоть немного облегчить их существование, Виктор не первый год занимается разработкой новых вентиляционных систем, но сейчас всё встало на паузу из-за его учащенных кровожадных приступов.
На часах за полночь, заводчане и обычные работяги спят, нет даже бездомных, что просят подаяние у каждого прохожего; настаёт время пьяниц, азартных картежников, кутил и проституток. Зажигаются огни многочисленных баров и борделей, где-то в укромных местах стартуют кулачные бои, и завсегдатаи жестоких игрищ делают свои ставки. Власть в Зауне делят химбароны, и ночь – их время.
Виктор останавливается напротив "Последней капли", известного бара в Зауне, что негласно считается административным центром города: здесь решаются насущные проблемы, планируются заговоры, бунты и заключаются ключевые сделки. Владеет баром Силко – один из баронов, что некогда активно спонсировал исследования Виктора, человек могущественный и расчётливый, единственный, с кем Совет Пилтовера считается. Пожалуй, его можно назвать главой Зауна, потому как и остальные химбароны к нему прислушиваются, но Силко не говорит об этом во всеуслышание, предпочитая работать из тени.
Бар и город достались ему от Вандера, некогда всем известного и уважаемого дельца, который на сегодняшний день едва ли способен внятно говорить: им овладело проклятье почти такой же природы что у Виктора, оно необратимо изменило физическую форму его тела и напрочь съело разум, оставив только животное желание убивать. Вандер умер, и его место занял Варвик, волкоподобный, беспощадный монстр, сладить с которым может один только Силко. В том числе, благодаря этому другие химбароны не рискуют открыто с ним соперничать.
Сначала Виктор думает зайти внутрь, увидеться с Силко, ведь тот, будучи хозяином ручного чудовища, должен знать, как контролировать приступы болезни, и, вероятно, именно его имел в виду Синджед, когда говорил, что Виктор не одинок. Однако едва в голове формируется мысль, что, неважно как долго он станет бороться, участи Вандера ему не избежать, им овладевают холодная оторопь, и страх даёт сделать ни вдоха. Виктор заранее хоронит своё человеческое "я", и ему совсем неважно, что время на борьбу ещё есть.
"В сущности на что это время может повлиять? Им можно пренебречь, - думает он, пока идёт прочь от "Последней капли". Теперь его путь лежит к мосту, сквозь тесные и опасные улочки преступного района, - Мне всё равно уже не помочь".
Неожиданный грохот со стороны мусорной кучи возвращает Виктора в реальность. Там, куда он смотрит, на сломанном деревянном ящике сидит пьяный и грязный некто; ящик, что мгновение назад был целый, под чужим задом сломался, но уличному пьянице, похоже, на это плевать: едва ли подобная неприятность его разбудит.
Этот мужчина пахнет кислой выпивкой, испорченной едой и мочой, у него запущенная густая борода, в которой застряли крошки, а волосы на голове всё равно что птичье гнездо, только греются там не птенцы, а вши. На первый взгляд он похож на бездомную, всеми побитую псину, что знает толк в заунских помойках, но, если хорошенько приглядеться к одежде... Виктор видел, в чём щеголяют модники Пилтовера, так что уверен, что перед ним выходец с верха, грязный и вонючий, местами побитый, но всё-таки пилтоверец.
Едва Виктор замечает – даже не зрением, а внутренним сверхъестественным чутьём – засохшую кровь на шее бедолаги, как ему сразу перестаёт быть интересно, какой удар судьбы тот перенес, раз так низко упал: какая уже разница, если ему не суждено проснуться этим утром? Виктор впивается клыками в место чуть ниже уха и больше себе не принадлежит. Со стороны кажется, что два человека обнимаются в утешении, а на деле происходит медленное убийство. Упоённый Виктор так сильно и глубоко впивается клыками, что, если кто-то вздумает взять его за капюшон и дёрнуть в сторону, он оставит во рту кусок чужой шеи.
– Какого... – сквозь дымку наслаждения и облегченной радости прорезается хриплый, низкий голос, и грудь незнакомца, за которую Виктор держится, чтобы не упасть, вибрирует от задушенного стона. – Эй, ты кто такой? Отвали!
Жертва трепыхается, но Виктор её не слышит, ни одного звука нет в его голове кроме стука сердца и тока крови. Он вновь ходит среди звёзд, касается их своих телом, и они, пульсирующие горячим и ярким светом, липнут к нему, словно колючки репейника. Виктор готов уснуть в космическом небытие, свернуться калачиком и видеть сны о том, как ему хорошо: уже неважно, что на самом деле вокруг него не россыпь Вселенной, а ядовитый заунский воздух, и на дом за мостом, до которого ещё идти и идти, – тоже плевать, Виктор забывает и про это.
– Ну что за день такой! Ни одно, так другое!
Бородатый мужчина страдальчески воздевает руки к небу, и тяжело вздыхает, решая в голове только ему известную дилемму. А потом Виктор не успевает понять, что происходит: клыкам как будто становится тесно внутри плоти, они нагреваются, а челюсть сводит от боли; осоловелый и неловкий, он размыкает зубы и сплевывает налипший на язык клок шерсти.
"Что за чёрт?!".
Никакого вонючего пьяницы нет и в помине. Перед Виктором черной масти волк: как и должно, четырехлапый, с хвостом, ушами и длинной узкой мордой – словом, такой, какие давным давно водились в здешних лесах, пока все деревья не вырубили. Почти вымерший, истребленный человеком, вид – вот, что пишут в современных научных книгах, но, тем не менее, одна особь каким-то образом проникла в Заун и теперь глядит на Виктора, истекая гневными слюнями.
Воспользовавшись заминкой, волк мощно прыгает вперёд, роняет его на землю, придавив тяжёлыми лапами, и раскрывает голодную, красную пасть с острыми клыками. Виктор кричит: от неожиданности, страха и осознания, что его вот-вот разорвут на части; а ещё из-за невыносимой боли – во время падения он запнулся об острый камень, и кажется сломал лодыжку.
– Помогите! Помогите! – звать на помощь, будучи тем, кто напал первый, – самое дурацкое решение за всю жизнь, к тому же в Зауне мало кому есть дело до драк и поножовщин, такое здесь в порядке вещей. Однако перед лицом смерти мало кто способен молчать, – Спасите! Кто-нибудь! На помощь!
Виктор зажмуривает глаза и отворачивает лицо: он видит себя несчастной свинкой из известной сказки, а волк знай себе скалится на него, но по какой-то причине не спешит разрывать на части. Спустя некоторое время вес, что давит на тело, становится меньше, и запах немытой, уличной псины куда-то пропадает, теперь снова пахнет кислым перегаром.
– Погоди-ка. Ты Виктор? Ассистент профессора?
– А?
Если в самом начале ещё можно было предположить, что волк просто выскочил откуда-то, чтобы защитить спящего в мусорке пьяного мужика, то теперь яснее некуда, что с Виктором разговаривает настоящий оборотень! Вид, что на грани вымирания, ещё и наполовину человек – вдвойне находка! Оправившись от неожиданности, Виктор со стыдливостью обнаруживает, что лежит под полностью обнаженным мужчиной. Неловкое последствие обращения в животное – это одежда, от которой остаются одни клочки.
– Мы знакомы?
– А ты меня не узнаёшь? – сквозь густую бороду сквозит смущённая улыбка, затем незнакомец откашливается и ужимисто поднимается на ноги, – Хотя, чего это я? Меня бы и мама не узнала, в таком-то виде. На самом деле, я не хотел превращаться, но представь себя на моём месте: мало кому хочется быть чьим-то ужином.
– Прости, – Виктор поднимается на локтях, но дальше не может, лодыжка горит огнём. Ему плохо не только из-за того, что он чуть не убил человека, но и потому, что его неудавшаяся жертва, ведёт с ним вежливый диалог, хотя, казалось бы, ситуация к такому не располагает...
– Я приму твои извинения, если ты одолжить мне свой плащ. Не хочу идти по улице голышом.
Виктор, будучи уверенным, что его "прости" прожуют и выплюнут в лицо, быстро кивает и силится сам снять плащ, однако из-за того, что он на нем сидит и не может опереться на ногу, все эти действия напоминают неловкую, детскую возню; для полноты картины остаётся лишь окончательно запутаться в длинном подоле и ещё раз запнуться, прорыв лицом траншею.
От окончательного позора Виктора спасают чужие крепкие руки, что с возмутительной лёгкостью поднимают его, забравшись под подмышки, и ставят прямо, точно беспомощную куклу.
– Джейс Талис, к вашим услугам, – счастливая улыбка на чужом лице добавляет ситуации толику нелепости, однако Виктору не до смеха: у него в голове бардак, и ни одна эмоция не кажется уместной. Между тем, с него снимают плащ: – Я твой большой фанат, знаешь. Прочёл все твои труды и знаком со всеми разработками. Это потрясающе! Я давно хотел поговорить с тобой в Академии, но всё как-то не получалось, а, когда наконец-то решился, меня выгнали, ха-ха-ха.
–Вот как?
Это имя ему знакомо. Джейса Талиса исключили из-за запрещенных опытов с аркейном: нерадивый студент устроил подпольную лабораторию в комнате общежития, а потом из-за неудавшегося эксперимента комната взорвалась, а вместе с ней и половина здания; чудо, что это произошло во время каникул, когда почти все студенты разъехались по домам, иначе дело не обошлось бы обычным исключением. Кто бы мог подумать, что Джейс не только главный нарушитель традиционных научных устоев, но ещё и оборотень. Интересно, откуда его семья: они эмигрировали или всегда жили в Пилтовере? Как представителям вымирающего вида Совет должен был дать Талисам особый охраняемый статус. Стоит разузнать подробности позже, как только удастся доковылять до моста: однако, похоже, из-за сломанной лодыжки Виктору придется задержаться в Зауне.
Джейс заворачивается в плащ поплотнее и теперь более-менее похож на нормального человека, только босые ступни выдают, что ночка у него была не ахти. Когда уже нет сил терпеть боль, Виктор хватается рукой за каменную стену и малодушно смотрит на помойку: какой-нибудь костыль пришелся бы к руке, может среди мусора что-нибудь найдется?
– Ты в порядке? – Джейс услужливо подставляет плечо, чтобы опереться, – Я слышал, ты сильно заболел, но не даже думал, что... – он замолкает и смотрит с невыносимым жалостливым, как у щенка, взглядом, от которого Виктору становится дурно. Что "не думал"? "Что ты кровожадный монстр" или "что на досуге любишь закусить бездомными заунитами"? – Слушай, я знаю место, где можно привести себя в порядок. Тут, недалеко. Давай я помогу...
– Зачем тебе это? – Виктор кладёт ладонь ему на грудь и слегка отталкивает. Он чувствует рукой, как под слоями плаща, кожи и мышц громко и горячо бьётся сердце, наполненное красной, клокочущей, как вулканическая лава, жизнью. Её он совсем недавно чуть не выпил до дна, и вопреки этому Джейс хочет ему помочь? – Я могу снова тебе навредить.
– Ты мне не навредишь, – Джейс хватает его за запястье, отводит руку в сторону без особого труда. Физически он больше и сильнее Виктора, наверное, отсюда и растут его бесстрашие и безрассудство, – По моей вине ты повредил ногу, позволь мне помочь, я знаю, как, – он вновь делает этот по-пёсьи ласковый, совсем неуместный для незнакомца, взгляд, и Виктор, который очень падок на хорошее отношение, не знает, как ему противостоять, – Идём, а?
***
Место, о котором Джейс говорил, находится всего в нескольких поворотах; это небольшое жилище на подземном этаже, пыльное, пахнущее плесенью и затхлостью, видно, что за ним давно никто не ухаживает, а единственный угол со следами присутствия – это кровать с разобранной, смятой постелью.
– Только не подумай ничего плохого, –Джейс неловко чешет затылок, и отросшая челка лезет ему в глаза. В этот момент он похож на провинившегося пса сильнее всего, – Я сам тут не живу, появляюсь время от времени, только когда настроение плохое или что-то в этом роде. Здесь жила моя подруга, пока не переехала выше. Её родственникам всё равно, кто тут спит, а я не привык звать гостей, вот и не убираюсь особо.
– Ничего страшного, я не привереда, – Виктор устало рушится на кровать и вытягивает больную ногу вперёд. С самого детства у него проблемы с позвоночником, под одеждой он носит металлический корсет и прихрамывает, так что трость – его постоянный атрибут. Похоже, теперь дело одной лишь тростью не обойдётся и понадобится костыль. Трудно представить, как долго будет срастаться кость и срастётся ли вообще, ведь болезнь прогрессирует. – Может, у тебя есть обезболивающее? И что-нибудь холодное, желательно лёд.
– Я сейчас всё сделаю, потерпи, – Джейс отвечает из глубины соседней комнаты.
Слышится какой-то неясный шум, шорох и глухой стук. Чтобы не думать о боли, Виктор расковыривает заусенец на большом пальце: ему хочется, чтобы всё поскорее закончилось, а лучше закончиться самому, чтобы никому не навредить. Безвозмездная, суетливая забота Джейса его подкупает и на какое-то время отвлекает от мучительных рефлексий. Вскоре тот возвращается, небрежно одетый в мятую рубашку и штаны не первой свежести, держа в руках аптечку и тканевый кулёк со льдом.
– Вот, чёрт, я думал, у Вай будет много медикаментов, с её-то образом жизни, а тут… – он усаживается рядом, тоскливо копаясь в аптечке. Виктор сам забирает лёд из его рук и прикладывает к ноге: боль почти сразу уменьшается на пару порядков, – Если я ничего не найду, придётся вызывать врача, но я не знаю ни одного специалиста отсюда, кто мог бы помочь.
Виктор доверяет только одному доктору – Синджеду, который пожелал исчезнуть с его радаров, но что-то подсказывает, что, даже будь он рядом, Виктор отринул бы его лечение: при вампиризме, даже с сопутствующими травмами, возможна только одна терапия. Обезболивающее, что каким-то чудом отыскивается среди просроченных медикаментов, Джейс вкалывает ему в бедро с удивительной сноровкой. Тот отводит взгляд, когда Виктор вопросительно поднимает брови, и спешит объясниться:
– С моей особенностью я много раз травмировал близких, так что наловчился оказывать первую помощь. В подростковые годы я плохо умел контролировать себя и мог превращаться в волка в самые неподходящие моменты: на уроке в школе или на во время свидания с девочкой, в которую был влюблён. В общем, приходилось не сладко. Так что в какой-то степени я понимаю тебя и не осуждаю… за твой поступок.
– Я мог тебя убить, – Виктор не скрывает недоумения в голосе, – Меня настораживает, что ты меня не боишься. Не слишком ли быстро ты всё принял?
– Не хочу хвастаться, – Джейс самодовольно усмехается, – но моя регенерация выше, чем у любого человека и животного. Видишь? – он показывает свою шею, куда Виктор не так давно впивался: кожа ровная, без намека на рубцы или другие признаки недавно зажившей раны, – Ничего нет. И так будет с любой травмой. Мне незачем тебя бояться.
– Тогда… – Виктор теряется и не знает, что ещё сказать такого, чтобы убедить Джейса в его безрассудстве. Надо бы благодарить судьбу, что никто не умер по его вине, что его самого никто не растерзал и, более того, помощь пришла, откуда не ждали, однако его сил хватает лишь на скромное и несуразное блеяние: – Мне очень жаль, что так получилось.
– Я верю, – Джейс кивает и больше ничего не добавляет. Он какое-то время, как загипнотизированный, смотрит на ногу с холодным компрессом, затем спрашивает: – Тебе всё ещё больно?
–Да, но намного меньше, чем ранее.
– Хорошо. У нас есть два выхода: ты остаёшься здесь, а я отправляюсь наверх за помощью, либо я создаю все условия, чтобы нога зажила самостоятельно.
– Не понял.
Джейс красноречиво бьёт указательным пальцем по своей шее. Виктор в ужасе отсаживается подальше:
– Категорически нет!
– Но почему? Это быстрее и надёжнее, разве нет?
– Но... – Виктор с абсолютно потерянным и беспомощным видом всплескивает руками, – но мы ведь друг друга совсем не знаем! Не кажется ли тебе это немного... ну...
Джейс так громко и заразительно хохочет, что Виктор невольно улыбается в ответ. Случая нелепее в его жизни ещё не происходило: расскажешь кому – не поверят.
Отсмеявшись, Джейс вытирает слёзы и задаёт очень неожиданный вопрос:
– Расскажи, ты в кого-нибудь влюблён? – Виктор в недоумении приподнимает брови. Джейс спешит объяснить: – Ну, если ты в кого-нибудь влюблён, то должен понимать, что ради благополучия этого человека ты будешь готов сделать всё на свете, даже добровольно согласишься быть чьей-то закуской.
– Ну, а я-то тут причём? – Виктор не скрывает раздражения. Их разговор его порядком утомил: за это время можно было пересечь мост десять раз и найти врача, – Будь закуской для кого-нибудь другого. Я не хочу быть убийцей.
– Да? Значит это не ты присосался к моей шее как пиявка, пока я мирно спал?
– Я был уверен, что ты не очнёшься, думал, что ты несчастен и больше не захочешь жить, раз так низко упал!
– Да, я несчастен, меня выгнали из Академии, все грандиозные планы коту под хвост и мне кажется, что из этой тьмы нет выхода. Но о смерти я никогда не думал! – Джейс замолкает, не переставая смотреть прямо в лицо. Такие открытость и жертвенность пугает Виктора, который привык всю жизнь защищаться, ведь иначе в Зауне не выжить. Тем временем Джейс в уверенной поддержке касается его плеча, словно они давние друзья и между ними нет недосказанности, и добавляет: – Ты хочешь крови и неважно чьей. Будет это кто-то, полный жизни и надежд, или же некто потерянный и отвергнутый всеми – тебе любой сгодится.
– Что ты несёшь? – Виктор в возмущении отпихивает его руку, – Замолчи!
– Ты боишься стать убийцей, но правда в том, что ты в любом случае им станешь. Смерть из милосердия – никудышное оправдание. Тебе не стоит переживать, если ты примешь мою помощь: я не умру, всё будет в порядке, уверяю тебя.
– А тебе-то это зачем? Хочешь, чтобы я взамен поговорил с профессором Хеймердингером? Но тебя отчислили не из-за пустячного дела, Джейс. Эксперименты с аркейном запрещены законодательно. Исключение из Академии – лучшее на что ты мог рассчитывать. Не забывай, что некоторые из Совета хотели прогнать тебя из города и до сих пор придерживаются такого мнения.
– Вся проблема была в стабилизаторе! – Джейс устало откидывается спиной на стену, сжав переносицу пальцами. В этот момент Виктору даже становится немного его жаль, – Я неверно рассчитал коэффициенты, из-за чего не смог скомпенсировать поле, теперь-то всё понятно. Был бы у меня второй шанс, я бы всё исправил, у меня бы обязательно получилось.
– То есть, ты даже не раскаиваешься?
– А должен? Никто не умер – это главное.
Виктор неверяще усмехается. Вот это да! – а ведь на слушание Джейс был кроток как агнец и страстно обещал покончить со своим проектом и больше никогда к нему не возвращаться.
– Но могли умереть. Из-за тебя.
– Я это понимаю, ведь сам мог погибнуть в тот день. Невозможно создать что-то грандиозное и значимое в масштабах мира без необходимого риска.
– Значит, твоей целью было сделать себя автором масштабного проекта? И тогда твоё имя было бы у всех на слуху. Весьма эгоцентрично, не находишь?
– Ты хочешь меня оскорбить?
Виктор качает головой:
– Нет, совсем нет. Я хочу тебя понять.
– Тут нечего понимать. Мне не нужна помощь от тебя, я и так знаю, что это не в твоих силах. Лучшей благодарностью для меня будет дружба с тобой.
– Дружба с чудовищем?
– Я тоже чудовище, – Джейс пожимает плечами и улыбается сквозь густую бороду, – Наверное, даже пострашнее тебя буду. Что скажешь?
– Скажу, что ты... – Виктор громко сглатывает слюну и неловко отводит взгляд, – ты безумец.
Джейс весело смеётся, затем садится поближе, вновь касаясь плеча. В этот раз Виктор не отсаживается, наоборот: ему становится значительно легче, теплее и спокойнее на душе от этого касания. Тактильность обычно ему не нравится, но не в этот раз.
– Уж какой есть, зато со мной не скучно. Так что, каков твой ответ?
– Мне нужны гарантии, что ты не отбросишь коньки.
– Лапы и хвост – вот моя гарантия. Если я почувствую, что ты перебарщиваешь, то обращусь.
Как показал опыт, аргумент вполне рабочий, так что Виктор, поразмыслив несколько мгновений ради приличия, соглашается. Ему трудно скрывать, что на самом деле вкус крови Джейса так очаровал его голодную душу, что, если бы он не увлёкся бесполезным морализаторством, давно бы уже впился клыками, куда надо.
– Можешь приступать, – Джейс оттягивает воротник, делает глубокий вдох и медленный выдох, затем сокрушенно добавляет: – Я готов.
"А я – нет".
От волнения у Виктора трясутся руки, однако вонзить зубы в смуглую плоть получается плавно и, похоже, без особой боли: Джейс напрягается, но не издает ни звука. Кровь наполняет рот живительным теплом, и глотком за глотком насыщает нетерпеливого Виктора. Свежий, спасительный вкус напрочь отшибает память и чувство времени: несколько минут наслаждения ощущаются как бесконечная, космическая вечность, которую не хочется прерывать. Где-то далеко-далеко на периферии сознания Виктор понимает, что его нога заживает, кости срастаются, из мышц уходит боль, и всё его хрупкое, болезненное тело как будто наполняется мощной силой. Подскакивает пульс, краснеют щёки и уши, от возбуждения дрожат пальцы... Громко вздохнув, Джейс крепко сжимает руку на его талии, и этот жест – последнее, что Виктор чувствует в настоящей реальности. Спустя ещё несколько минут он полностью погружается в наслаждение и отпускает внутренний контроль: в конце концов, Джейс сам сказал, что справится с ним, волноваться не о чем.
"Я снова плакал?" – Виктор открывает мокрые глаза и рефлекторно тянется ладонью, чтобы вытереть щёки. Постепенно к нему возвращается память и чувство реальности: он находит себя лежащим в кровати, укрытым одеялом. Вокруг тихо и на удивление чисто: от вчерашнего бардака не осталось и следа; в воздухе больше не пахнет пылью, теперь Виктор вдыхает запах тостов с яичницей; постель под ним тоже другая – выстиранная и выглаженная, приятная на ощупь.
Он пробует пошевелить ногой и у него без труда получается; пробует подняться – тоже без проблем, нет ни головокружения, ни черных пятен перед глазами, даже на трость больше нет нужды опираться. Виктор приятно удивлён: полностью здоровым он не чувствовал себя уже очень давно.
– С добрым утром, дружище, – Джейс заходит в комнату, откусывая на ходу сэндвич с яйцом и ветчиной, – Я готовлю завтрак. Ты, наверное, голоден?
Виктор поначалу не узнает его: Джейс помолодел лет на десять; он в новом костюме, сшитом по пилтоверской моде, в начищенной кожаной обуви, побритый, подстриженный и причесанный, точно садовый кустарник, и от него больше не несёт перегаром, его настоящий запах – это нечто древесное и маслянистое... а ещё Виктор чует заветную сладость крови, которой он вчера напился до беспамятства. Интересно, по итогу Джейсу пришлось идти на крайние меры, или обошлось без превращения? И откуда эта чистота кругом: где Джейс взял столько сил, чтобы всё вымыть, если Виктор насосался им вдоволь?
– Тебе можно есть обычную пищу? – тот услужливо протягивает тарелку с ещё одним, нетронутым сандвичем, – Я поставил чайник. Чёрный или зелёный?
– Чёрный, – Виктор впивается в сандвич так, если бы впивался в плоть. Это вкусно, но его не насытит. Толком не прожевав, он спрашивает: – На сколько я вырубился?
– Спал чуть больше двенадцати часов. Пока я менял постель, ты даже не шелохнулся. Извини за интимный вопрос: мне интересно, какова моя кровь на вкус? Раз ты расплакался, возможно, тебе понравилось? – Джейс замечает, как у Виктора мгновенно краснеют уши, так что сразу даёт заднюю: – Ладно, каюсь, я бестактен, не отвечай. Как-нибудь потом расскажешь, ладно? Идём на кухню.
Виктор плетётся за ним неуверенным шагом, раздумывая о том, что не существует ни одного обстоятельства, при котором он бы рассказал Джейсу о своих ощущениях. Теперь на вопрос, влюблён ли он, Виктор с уверенностью может ответить, что да, влюблён. Во вкус Джейса.