Дядя, узнав, что, вернее кого, привела с собой его сердобольная племянница, собрался возмущаться. Но Анна предложила пристроить сирот на ее место помощницами на кухню. Повариха не была против. Узнав, что девочки остались без родителей, решила выдать их за своих племянниц и сообщить так директору Ребушинскому. Кое-как все утрясли и благодарные девчонки тут же принялись за работу: мыть посуду, чистить картошку, резать овощи.
Миронов сокрушенно качал головой, когда они вдвоем с Анной в подсобке пили чай:
-Сама лично отказалась от теплого места… Вот теперь сиди, пустой чай хлебай…
-Ничего, — улыбнулась девушка, — обойдусь…
-Я ведь для тебя старался…- все не мог успокоиться Миронов.
-Ну не могла я их оставить без помощи, — грустно вздохнула девушка, — понимаешь?
-Понимаю, — протянул Миронов…
Через неделю в ресторане по вечерам и правда стали появляться большие начальники. Дядя, по просьбе племянницы, шепотом из укромного уголка объяснял ей, кто из них кто. Анна внимательно присматривалась к этим новым лицам и пыталась освоить сложные названия их чинов. Даже по внешнему виду было заметно, что это местные бонзы. Тут был и глава городской Управы — ортскомендант, и начальник биржи труда, военный комендант и начальник гарнизона, глава хозяйственной комендатуры, и шеф местной полиции с начальником гестапо, который уже прославился своими «подвигами» по зачистке города. А также несколько офицеров, находящихся в подчинении у этого начальства. Рядовых солдат все больше вытесняли за барную стойку, организованную для них в отгороженном вестибюле.
Ребушинский был несказанно рад такому наплыву высокопоставленных чинов городка в его ресторанчике. Главное было — не посрамить лицо и не оплошать каким-нибудь неправильным поступком. Ведь он еще плохо знал вкусы и предпочтения немецких господ. Шеф-повар старался угодить новым хозяевам, разыскивая в поварской книге немецкие блюда. Вот с развлекательной программой дело обстояло хуже. Нина была блистательна, но пела только на русском, что стало немного напрягать гостей…
Анна, получив больше свободного времени, решила разучить несколько стихов на немецком (декламировала она всегда неплохо) и выступать с ними, чтобы порадовать господ офицеров (это была официальная версия для директора и дяди). У нее же самой была другая цель: познакомиться и попробовать войти в офицерский круг. Но сперва требовалось обратить на себя внимание. Ведь Каблук дал задание. Но сказать было легко. А как это выполнить, если ты дальше подсобных помещений не ходишь? Девушка было попробовала напроситься в официантки, но Жора был против лишнего рабочего, которому надо платить. Штат официантов полный и точка.
Поэтому Миронова зашла с другой стороны. Для развлечения гостей директор был готов на многое. Поэтому Анна перевернула всю свою домашнюю библиотеку в поисках нужных книг. Иоганн Гёте был в самый раз…
Сейчас Анна рылась в своем шкафу в поисках подходящего платья для выступления. О наряде как у Нины не стоило и мечтать, но что-то приличное требовалось найти. К сожалению, весь ее гардероб состоял из нескольких летних платьев, что она привезла с собой до войны. Потом стало не до красоты. Дядя достал ей пальто и пару теплых кофт, чтобы не мерзнуть в холода. Для Анны и это было неслыханной радостью… Но сейчас требовалось платье…
Девушка выбрала самое темное, в мелкий голубой цветочек. Голубая узкая тесьма немного оттеняла ее глаза. Анна оделась и подошла к зеркалу. На нее взглянула девушка с бледным лицом и тенями под глазами. Да, плохое питание, страх и постоянное переживание не добавляет красоты. Никогда раньше девушка не задумывалась о своей внешности. Какой природа одарила, такую и носила, не стараясь кому-то нравиться. Сейчас она впервые постаралась взглянуть на себя со стороны. «Обычная», — констатировала Анна. Единственное, чем по ее мнению можно было гордиться, это длинная толстая коса, перекинутая через плечо. «Мамина гордость», — на глаза навернулись слезы. Миронова смахнула непрошенную слезинку и попыталась улыбнуться. Нина постоянно улыбалась. Анна походила мимо зеркала с улыбкой, которая у нее смотрелась натужной. Аж мышцы свело. «Как у Нины это получается так натурально?» — недоумевала девушка. Нет, она не станет улыбаться насильно. Оскал какой-то выходит… Лучше уж без нее…
Дядя, узнав, что племянница собралась выступать перед офицерами, пришел в негодование.
-Что это ты удумала? — возмущался мужчина, — сидела бы у себя в подсобках и носа не казала от греха подальше!
-Может заработаю себе на лишнюю тарелку супа, — решила отшутиться девушка.
-Надо было оставаться при кухне! — не собирался уступать Петр Иванович.
-Ладно, дядя, — вздохнула Миронова, — что такого, стихи почитать? Мне это совсем не сложно. Георгию Егорычу понравилась идея…
-Ему, конечно, понравится, — махнул дядя, — а мне вот совсем наоборот. Переживаю я за тебя, Аннет…
-Все будет хорошо, — придав голосу уверенность, заявила Анна, приобняла родственника и пошла репетировать. Миронов смиренно вздохнул. Если его племянница принимала решение, отговорить ее было невозможно. Только отец имел безоговорочное влияние на свою своенравную дочь… А он, Петр, всегда уступал племяннице, сам не понимая почему…
За час до открытия ресторана, Анна вышла на маленькую сцену перед столиками и попыталась освоиться с этой стороны рампы. Было очень волнительно. Конечно, девушка участвовала в школьной самодеятельности, но тогда все было по другому…
-Ой, что это у нас тут за «во поле березка стояла», — послышался за спиной удивленный голос Нежинской.
-Я репетирую, — обернулась Миронова, не реагируя на колкость.
Нина недоуменно подняла свои изящные брови:
-Конкуренцию мне хочешь составить?
Девушка замешкалась, не зная, что ответить.
Тут появился директор и с заискивающей улыбкой стал заверять, что он позволил Анне почитать стихи исключительно ради гостей и чтобы дать возможность их главной звезде иметь небольшой перерыв. А то, бедная, все одна! А голос надо беречь…
-Стихи? — удивленно посмотрела на девушку Нежинская и, не скрывая высокомерной усмешки, удалилась к себе в гримерку. « Ей нечего переживать… деревенщина с поэтическим номером ей не конкурент.»
Когда дядя между выступлением Нежинской объявил, что сейчас для дорогих (Миронов, скрепя сердцем, произносил это слово) гостей будут прочитаны стихи великого немецкого писателя и философа Иоганна Гёте, Анна с трепещущим сердцем вышла на сцену. Ноги предательски дрожали. Ей прежде не раз приходилось выступать перед аудиторией со стихами, но никогда она так не волновалась. В зале стоял полумрак из-за скудного освещения и табачного дыма. Многие офицеры оглянулись и выжидательно смотрели на девушку.
Анна нервно улыбнулась, вспомнила про оскал в зеркале, тут же стерла улыбку и начала читать первый стих «Фиалка». Девушке нравился немецкий язык, не зря она его выбрала при поступлении в институт. Но никогда она раньше не думала, что ей так сложно будут даваться первые строки. В ушах стояли окрики фашистов, расстреливающих раненых и гражданских. Миронова слегка прикрыла веки, чтобы спрятать под ресницами влажные глаза и постаралась погрузиться в поэзию великого мастера.
«Ein Veilchen auf der Wiese stand, gebückt in sich und unbekannt…». «Фиалка на лугу одна. Росла, невзрачна и скромна…»
Отрешившись от сравнений, от присутствующих тут ненавистных ей людей, которые курили или потягивали спиртное, оценивающим взглядом окидывая новую артистку, Анна думала только о красоте звучания строк.
Кто-то из гостей с удивлением прислушивался к грамотной речи с легким акцентом и к приятному тембру голоса. Кто-то недоуменно окидывал взглядом это скромно одетое, с типичной славянской внешностью, хоть и симпатичное существо, так неплохо декламирующее их классика на родном им языке… Кто-то недовольно кривил губы, потому что считал ее недостойной такой чести…
Нина не удержалась и выглянула тайком, чтобы оценить ситуацию в зале. Анну слушали. Хотя выражения мужских лиц успокоило женщину. «Кого заинтересует это тонкое женское тело в прямом, неподходящем по фасону платье? Эти белые носочки в сочетании с видавшими виды туфлями? Бррр. Провинциальностью тянет за версту», — расслабилась Нежинская и скрылась в гримерке…
Второй стих пошел у Мироновой легче. Никто из офицеров не кричал пошловатые комплименты, как Нине. Никто не лез целовать руки, как той. Анне казалось, что она никому не симпатична. и это ее даже обрадовало и придало уверенности. «Свидание и разлука» зазвучала легко и непринужденно.
«Und fort, wild wie ein Held zur Schlacht.
Der Abend wiegte schon die Erde, Und an den Bergen hing die Nacht. Schon stund im Nebelkleid die Eiche…».
«Душа в огне, нет силы боле, Скорей в седло и на простор! Уж вечер плыл, лаская поле, Висела ночь у края гор….»
Девушка открыла глаза и, смотря куда-то вглубь зала сквозь посетителей, читала стих неторопливо и негромко своим грудным голосом… И не замечала она, как притихли слушатели, до этого переговаривающиеся между собой. И невдомек ей было, как проникновенно звучали в ее исполнении эти строки, как заманчиво блестели ее глаза на разрумянившемся от волнения лице, как загадочен был ее взгляд, обращенный к только ей известному образу…
«…Der Abschied, wie bedrängt, wie trübe!
Aus deinen Blicken sprach dein Herz.
In deinen Küssen welche Liebe, O welche Wonne, welcher Schmerz! Du gingst, ich stund und sah zur Erden Und sah dir nach mit nassem Blick.
Und doch, welch Glück, geliebt zu werden, Und lieben, Götter, welch ein Glück!».
«…Но — ах! — лишь утро засияло, Угасли милые черты. О, как меня ты целовала,
С какой тоской смотрела ты! Я встал, душа рвалась на части, И ты одна осталась вновь…. И все ж любить — какое счастье! Какой восторг — твоя любовь!»
Миронова с трепетом произнесла последние строчки, умолкла, потом, очнувшись, слегка улыбнулась, сделала легкий поклон головой и исчезла со сцены, не дожидаясь реакции. Через несколько секунд тишину прервали первые хлопки. Потом они усилились. Офицеры аплодировали и весело переговаривались. Кто-то даже поднял бокал за прелестную фройляйн…
Нина вышла в зал и приготовилась исполнить свой номер. Улыбаясь, она принимала шутки и выкрики на свой счет. С началом ее пения в зал вернулся привычный гул мужских голосов. Военные под вкусную закуску и рюмку горячительного вернулись к обсуждению своих дел…
Анна скрылась в своей подсобке, где находился ее рабочий инвентарь и где она могла расслабиться со стаканом чая на коробке, имитирующей стол. Тихо открылась дверь и на пороге появился дядюшка.
Миронова взглянула в сердитое лицо и вздохнула:
-Ну вот видишь, ничего страшного не случилось.
Петр Иванович проигнорировал ее слова и сухо протянул:
-Тобой интересовались…
-Кто? — подняла брови девушка.
-Видимо ценители поэзии, — съязвил Миронов и присел напротив.
Анна налила дяде чаю, протянула стакан и поинтересовалась, что спрашивали.
Миронов перечислил как на допросе:
-Кто такая… Откуда… Где живет и кем работает…
-Ну подумаешь, — пожала плечами Анна, — ничего страшного в этом нет. Я ведь не скрываюсь…
-Ох, Аннет, — покачал головой Миронов, — вот зачем тебе это нужно? Жора не оценит и медаль тебе за это не выдаст…
-Да не нужны мне медали, — отмахнулась Анна… Тут к ним заглянула кухарка и позвала девушку на кухню: Ребушинский разрешил покормить Анну супом.
-Вот видишь, — лукаво улыбнулась племянница, — оценил…
Миронов махнул рукой, всем видом показывая, что он об этом думает, и девушка убежала на кухню…
Как-то после очередного выступления, на котором Анна продекламировала новое стихотворение, военная публика снова одобрительно загудела, послышались выкрики восхищения, а один совсем молоденький ефрейтор протянул девушке маленький букетик цветов. Анна после секундной заминки приняла подарок, смущенно улыбнувшись, и скрылась как всегда из зала.
Возле подсобки Миронову поджидали сестры- сироты. Они зашептали, что хотят поговорить. Анна завела их к себе и вопросительно взглянула. Девочек по новым документам звали Таня и Света. Их настоящих имен Миронова не знала и не пыталась это сделать. Переглянувшись с сестрой, старшая Татьяна заговорила:
-Анна, мы тебе очень благодарны за помощь и не можем отсиживаться здесь, сложа руки. Мы хотим помогать…
-Хорошо, — кивнула Анна, — только я еще не придумала, как…
-Мы хотим, как и ты, выходить в зал, — прервала ее Светлана.
-Но что вы там будете делать? Официантов хватает…
-Мы умеем танцевать…- заговорила снова Таня, — мы занимались в школьном кружке…
-В балетном?
-Нет, кружок народных танцев у нас был …
Анна задумчиво обвела взглядом девчонок:
-Ну не знаю, насколько это поможет делу…
-Но ты для чего начала выходить на сцену? — придвинулась поближе к девушке Света. — Чтобы познакомиться с немцами. Верно?
-Верно, — вздохнула Миронова.
-И мы тоже. для этого. Начнем танцевать. Они нас заметят… Начнем общаться с ними. Войдем в доверие, будем подслушивать, как говорил Каблук…
-Вам всего семнадцать лет! — возмутилась Анна. — Но, надеюсь, вы уже знаете, чем заканчиваются такие знакомства?
Девушки потупились, потом Татьяна взглянула на Миронову, и та аж испугалась решимости, которой светились глаза собеседницы.
-Мы за себя сумеем постоять, не переживай. У меня нож есть… — похлопала по карману девушка. — Мы на все готовы, чтобы мертвых фрицов стало хоть на один, но больше…
-Вы еще совсем молоды, — попыталась переубедить девчонок Миронова, — почти дети…
Но Света зашептала:
-Наше детство кончилось в подвале, где мы прятались от фашистов, а нашу маму в это время пинали их сапоги. А отца били как…
Девушка захлебнулась от навернувшихся слез, и Анна, не выдержав, вскочила и обняла их обоих за шеи.
-Тихо, не надо… не думайте об этом, — шептала Миронова. Сестры синхронно убрали ее руки и с ожесточением промолвили:
-Мы этого никогда не забудем…
-Тем более тогда вам нельзя туда, — Анна кивнула в сторону зала, — к ним. Вы не сдержитесь и выдадите себя. А значит, всех… Месть это блюдо, которое подается холодным…
Девчонки задумчиво слушали Миронову, потом закивали:
-Не волнуйся, мы это понимаем. Мы будем очень осторожны…
-Вот и хорошо. Давайте тогда погодим и подумаем, — обрадовалась Анна.
-Можно думать и выходить танцевать, — улыбнулась Татьяна.
Миронова не удержалась от ответной улыбки: «Такая настырность ей очень знакома».
-Ладно, уговорили, — вздохнула девушка, — давайте подумаем над вашим репертуаром. Ребушинского я беру на себя…