Мне было восемь, когда я впервые увидел Её.Свидание наше было мимолетным и быстротечным, но Её образ намертво отпечатался в моей памяти. Бледная кожа, узкое, вытянутое лицо с острыми скулами и впалыми щеками, угольно-черный водопад волос и глаза… Господи, какие у Неё были глаза! Прекрасные омуты, глубокие и бездонные.Она прошла мимо меня, удостоив лишь коротким взглядом. Наши глаза встретились и в тот же миг я понял, что пропал. Голова опустела, мысли испарились. Я больше не чувствовал ни боли, ни страха, не слышал предсмертных хрипов матери и тихой, отчаянной ругани отца, не ощущал запаха гари, заполнившего собой маленькое, тесное пространство легковушки. Мой мир опустел, замкнулся на Ней. Она заполнила его собой, не оставив место для других, целиком завладев мной, моими мыслями и моей душой.
Мне было восемь, когда я впервые увидел Её…Тогда я многого не понимал и не осознавал, что за чувство овладело мной, что заставляло меня думать о Ней, вспоминать Её и в памяти раз за разом вызывать Её образ. Я был ребенком, маленьким, несмышленым, неспособным преодолеть собственную одержимость.
Минуло шесть лет, прежде чем мы встретились вновь. Помню, как стоял у палаты отца, как метался по больничному коридору из одной стороны в другую, как кусал кулаки и беззвучно рыдал, не в силах переступить порог. Я не желал видеть его таким слабым и беспомощным. Мне было страшно взглянуть ему в глаза, тусклые и практически безжизненные, переполненные болью и… смирением. Я ненавидел его за эту покорность. Понимал, что ему больно, что ему трудно, что он устал… устал бороться, цепляться за жизнь, но все равно… все равно… Я все равно злился на него и не желал отпускать.Пусть мне было четырнадцать, пусть я мнил себя взрослым, самостоятельным, пусть… Но в душе я оставался ребенком, что до ужаса боялся одиночества.
Я сполз по стене и лбом уткнулся в колени. По щекам текли слезы, пальцы сжались в кулаки. Сердце судорожно сжималось от боли и отчаяния. Дышать было тяжело. Каждый вдох давался с огромным трудом, нередко срывался на кашель. Слоняющиеся по коридору медсестры ко мне не приставали, видимо были наслышаны о причине моего визита. Они проходили мимо, качая головами и одаривая немым и лживым сочувствием. Было противно и горько. В жалости я не нуждался, в утешении тоже.Мне хотелось, чтобы папа поправился, чтобы рак перестал убивать его, отступил, сдался. Я хотел, чтобы он жил! А они… Они не могли мне этого подарить. Никто не мог…
Внезапно, по спине пробежал холодок. Я вздрогнул, поежился и, казалось, еще сильнее прижался к коленям. Заметно похолодало. Я поднял голову и огляделся по сторонам. Мир вокруг потускнел, краски поблекли.Отвратительно-приторные и яркие розовые фиалки, что нашли себе место на столике дежурной медсестры, потеряли свой цвет и сделались бледными, пожухлыми и вялыми. Лампы мигнули пару раз, а после и вовсе погасли. Медперсонал и «ходячие» пациенты замерли, застыли на месте, так и не окончив движений.
«Это странно,» — подумалось мне тогда. Мозг соображал медленно, чувства притупились от переживаний и я не сразу понял, что «странно» — это еще мягко сказано.
Я поднялся на ноги, бросил взгляд на левую половину коридора, но ничего необычного, кроме того, что уже наблюдалось, не углядел. Обернулся направо и замер от изумления. Сердце мое забилось чаще, дыхание перехватило. На губах сама собой заиграла улыбка, счастливая и безумная. Я почувствовал, как подкосились колени, и медленно осел на лавку. Глаза слезились. Я старался не моргать, дабы не упустить, не потерять из виду тонкую фигурку в темном плаще.
Да, по коридору шла Она!
И Она, как и прежде, как и в первую нашу встречу, была прекрасна.
Меня охватил трепет. Пальцы не слушались, руки тряслись, ноги сделались ватными. Я не контролировал себя. Тело более мне не подчинялось и я безвольной, тряпичной куклой навалился на стену. Я смотрел на Неё не мигая. Ловил взглядом каждое Её движение, каждый жест. Жадно впитывал в себя Её образ, целиком, полностью, до последней капли.
Она остановилась подле меня, чуть склонила голову к плечу. Её губы скривились в усмешке, глаза озорно блеснули. Я замер, не в силах пошевелиться, и, казалось, забыл, как дышать. Время замедлило свой ход, а спустя мгновение и вовсе остановилось. Я не отводил взгляда от Её прекрасного лица. Она улыбалась, так просто и так естественно. Момент, когда Ей пришлось продолжить свой путь и оставить меня, наступил слишком быстро. Она протянула ко мне руку и пальцами, едва касаясь кожи, провела по щеке. Я вздрогнул от неожиданности. Тонкие пальчики были холодными, словно лед. Она подарила мне еще одну мимолетную улыбку, а после развернулась и скользнула в палату к отцу.
Она ушла.
Она исчезла.
Она вновь оставила меня.
Мысли метались в голове, словно дотошные насекомые. Я не мог сосредоточиться. Перед глазами маячил Её образ, Её глаза, Её улыбка. Я все еще чувствовал на коже Её прикосновение. Моя душа забилась в агонии, стоило только вспомнить, что Она вновь исчезла, вновь покинула меня, оставив за собой лишь горько-сладкий привкус воспоминаний.
Я оглянулся на дверь отцовской палаты. Она там, вынырнула из общего хоровода первая и, боюсь, единственная сознательная мысль. Я встрепенулся, резко поднялся на ноги. Тело меня по-прежнему не слушалось. Колени не сгибались, а ноги не двигались. В палату я ввалился эффектно и громко, благо двери открывались вовнутрь. Растянулся на полу, а когда поднялся, то стал свидетелем следующей картины.
В палате царил полумрак. Серость и невзрачность, царившая в больничном коридоре, добралась и до этой комнаты. А, быть может, подумалось мне тогда, она просто проследовала за Ней. Тишину нарушало размеренное пищание больничных приборов и хриплое дыхание отца.
Я взглянул на него. Грудь его медленно и размеренно вздымалась. Казалось, что он забылся мирным и спокойным сном. Так оно, собственно, и было. Только сон его был искусственным, медикаментозным. Последний месяц отец пребывал в полубессознательном состоянии. Болезнь прогрессировала и врачи прописали наркотики. Просыпался он редко, чаще бредил, балансируя между сном и явью. Надежды не осталось. Отец умирал и лечащий врач пригласил меня, чтобы попрощаться, проститься, сказать ему то, что не успел ранее.
Я лбом уткнулся в мягкий, больничный линолеум и застонал. Надежда, маленьким, упрямым угольком тлеющая в моем сердце, окончательно погасла, развеялась и испарилась. Сердце кольнуло от боли. Я закашлялся и завалился набок. Краем глаза заметил медленно проплывающую по палате тень. Поднял голову и вновь увидел Её. Она остановилась у постели отца, склонилась над ним и положила руку ему на грудь. Вместе с этим действом яркая, зеленая линия на мониторе, отображающая сердцебиение, выпрямилась. Аппаратура противно запищала, а рядом с Ней из воздуха соткалась тень… тень моего отца. Он смотрел на Неё со смесью ужаса и восхищения. Казалось, в этом маленьком мире не существовало никого кроме них двоих. Он улыбнулся Ей, искренне и нежно. Она взяла его за руку и, прежде чем исчезнуть, раствориться в пространстве, уводя за собой моего отца, обернулась ко мне и произнесла:
— Твоё время еще не пришло, смертный!..
Они исчезли, ушли, растворились. Я остался один, как-то запоздало подумав о том, что последние минуты, последние мгновения рядом с отцом променял на Неё. Она привела меня к нему. Она позволила мне в последний раз увидеть его, свободного от оков болезни и боли. Она подарила мне это прекрасное воспоминание.
Она…
Она…
Она поманила за собой. И я пошел, ведомый собственной одержимостью, а отнюдь не сыновним долгом.
В палату ворвались врачи, а я стоял, не двигался, пустым, безжизненным взглядом следя за тем, как они пытались реанимировать отца, вернуть его к жизни. Но все было тщетным. Отец ушел. Ушла и Она. А я остался один. Без матери, без отца и, что показалось мне наиболее важным, без Неё.
Следующие двенадцать лет пролетели незаметно. После похорон отца меня забрал к себе мамин брат, дядя Паша. Пришлось переехать в Нижний. Там я закончил школу, поступил в медицинский, вдохновленный рассказами дяди Паши о фельдшерской работе. Правда, проучился недолго, бросил на последнем курсе. Дядя Паша похлопотал за непутевого племянника и устроил на полставки санитаром в районный хоспис. Особенной сентиментальностью я никогда не отличался и посему каких-либо трудностей в работе не испытывал.
После смерти отца я будто выгорел изнутри, на эмоции был скуп, а сострадания и жалости не испытывал вовсе. Дядя Паша даже таскал меня по психиатрам и порывался определить на лечение. Но с этим как-то не сложилось. Психически я был здоров и оснований для принудительного лечения не находилось. В скорости дядя Паша забросил эту затею, мол само пройдет, само рассосется.
Наблюдать за его потугами было интересно и даже немного забавно. Дядя Паша был близок к истине. Со мной действительно было что-то не так. Я был одержим… Одержим Ею! Я искал Её.Как умалишенный, высматривал Её фигуру в толпе, среди людей, живых и мертвых. Ловил Её образ в коридорах хосписа, в морге. Подолгу стоял у постелей безнадежных больных, наблюдал за их последними мгновениями, но Она не приходила.
Она больше не появлялась в моей жизни. Она исчезла, испарилась, а Её образ практически стерся из памяти. Я начал забывать Её.И осознание этого до чертиков напугало меня, заставило ужаснуться и подтолкнуло к неизбежному.
В то время мне казалось, что я схожу с ума. Возможно, так оно и было. И пусть дяде Паше так и не удалось доказать мою невменяемость, но он был близок к истине. Помешательство завладело мной. Одержимость взяла верх над разумом и рассудком. Я переступил черту. Дабы приблизиться к Ней, я сиганул в бездну, погрузился во тьму с головой и целиком отдался собственному безумию.
Я долгие годы не мог понять, почему Она больше не приходила, почему не показывалась мне. Я видел достаточно смертников, которых Она должна была забрать. Но Её не было. Она не приходила. И это заставило меня задуматься. В чем дело? Что не так? Почему, когда умирали отец с матерью, я смог увидеть Её, смог прикоснуться к Ней, смог почувствовать Её холод? Но, когда за грань уходили чужие, незнакомые мне люди, Она не появлялась. Они умирали, обыденно и тихо, без лишней мистики и спецэффектов.
И чуть позже я понял — все это время разгадка была во мне. Я был ключом к Её появлению. Она приходила на мой зов и забирала тех, кто был мне дорог, кто был связан со мной кровью.
Помню, как рассмеялся, найдя ответ. Собственная тупость меня позабавила. Но в тоже время немного насторожила открывшаяся перспектива. С Ней я был связан кровью и, следовательно, чтобы вновь призвать Её должен был эту самую кровь пролить. Умереть самому? Не вариант! Ускорить кончину кого-то из родственников? Дело дикое. Так что тоже! Да и не так уж много родни у меня осталось. Только дядя Паша, да троюродная бабка где-то на севере. Вариантов немного и каждый из них абсолютно неуместный.
Радовало, что хоть что-то человеческое во мне еще осталось. Безумие не полностью овладело мной, оставаясь подконтрольным. Правда, ненадолго…
Осень в том году выдалась особенно холодной и дождливой. Дядя Паша слег с пневмонией. Здоровье за последние несколько лет у него сдало. Мотор барахлил. И посему без осложнений не обошлось. Кашлял он дико, бывало задыхался во сне. В конечном итоге, его подключили к ИВЛ. Дядя Паша снова дышал. Мне бы радоваться, но я отчего-то ощутил горечь и разочарование. К собственному ужасу и стыду, я обнаружил для себя возможность вновь встретиться с Ней, посмотреть в Её глаза, ощутить Её прикосновение. У меня появился шанс и упускать его совершенно не хотелось.
План сложился мгновенно. В тот же вечер я связался со знакомым фармацевтом, который из-под полы барыжил запрещенкой, и договорился о маленькой поставке. Меня интересовал препарат, вызывающий паралич дыхательных путей. Большой дозы не требовалось, дядя и так дышал через силу. Половины ампулы, быстро сосчитал я в уме, хватило бы за глаза, чтобы он откинулся, а я смог встретиться с той, образом которой грезил долгие годы.
Все прошло, как говорится, без сучка и без задоринки. Местные медсестры приняли меня за новенького санитара. Я отключил ИВЛ и ввел препарат в капельницу. Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем подействовала инъекция, но дядя умер быстро. Помучился немного, подергался, а после затих. Я замер в ожидании, не отводя взгляда от дверей.
Она не заставила себя ждать.
Как и в прошлый раз, мир поблек, время замедлило свой бег. Свет в коридоре потух, а в двери, точно сквозь них, скользнула Она, как и прежде, прекрасная и таинственная, пугающая и манящая за собой. Я затаил дыхание, восхищаясь Её обликом и красотой. Душа трепетала, а тело обмякло. Я осел на пол, не в силах совладать собой. Ноги меня не держали и вновь, как и в прошлый раз, сделались ватными. Я навалился спиной на стену, жадно глотая ртом воздух. Силился что-то сказать, но на выходе получился лишь бессвязный хрип. Со стороны я выглядел жалким, ничтожным, но мне было все равно. Главное, думал я тогда, Она здесь, Она рядом. Она пришла!
Я смотрел на Неё, не мигая и не отрываясь. Во взгляде моем плескалось восхищение и какая-то странная, щенячья радость. Я был счастлив и меня совершенно не волновало, что ради этого мимолетного счастья пришлось пожертвовать родным человеком. Да, я убил своего дядю, но ни капельки об этом не жалел. Ведь Она пришла. Встреча с Ней стоила десятка, сотни, тысячи таких вот дядь.
— Интересно, — проговорила Она, а мое сердце замерло от звука Её голоса, такого тихого и пронзительного, — насколько далеко ты готов зайти?
За то время, что я любовался Её красотой, Она успела забрать дядю Пашу. Они стояли рядом, плечом к плечу. Сердце кольнула ревность, в душе поднялся гнев. В тот момент я готов был снова убить его, лишь бы он исчез и более не смел касаться Её. Она словно почувствовала мой порыв, лукаво сощурилась и заливисто рассмеялась.
— Ты интересный, смертный! — произнесла Она и, прежде чем исчезнуть, подарила мне милую, ласковую улыбку.
С той осени минуло два с половиной года. Я, как и прежде, трудился в хосписе, ухаживал за безнадежными больными и изредка, не реже, чем раз в пару месяцев, принудительно отправлял кого-нибудь на покой и встречался с Ней.
Да, я нашел лазейку! Я потратил целый год, чтобы разгадать эту загадку и найти путь к Ней.А когда отыскал, то уже ничто не могло остановить меня…
Где-то полтора года назад, по собственной рассеянности и невнимательности, я допустил ошибку, перепутал ампулы и ввел пациенту не тот препарат. Бабуля умерла быстро, безболезненно. Я с ужасом следил за тем, как выпрямляется треклятая линия на мониторе, и представлял к каким последствиям приведет эта ошибка. В тот момент, я, наверное, впервые по-настоящему испугался за себя, за свое будущее. Но, когда мир знакомо поблек и лишился красок, страх отступил. Я увидел Её и забыл обо всем. Более ничто меня не страшило, ничто не волновало. Для меня существовала только Она.
Помню, как на Её прекрасном лице отразилось удивление, глаза сощурились, а губы сжались в тонкую линию. Встречи со мной Она явно не ждала.
— Интересно, — пропела Она тогда.-Не думала, что ты такой проблемный, смертный.
— Не — «смертный», — просипел я в ответ. — Зови меня Марком.
Она не ответила и тихо, молчаливо ушла, прихватив с собой душу почившей бабули.
С тех пор мы стали видеться чаще. Наши встречи перестали быть случайными, мимолетными и быстротечными. Я научился общаться с Ней, перестал выставлять себя идиотом и теперь уже вполне спокойно и ровно реагировал на Её появление. Я изменился, повзрослел и духовно возмужал. А Она…Она, как и прежде, принимала меня за глупого смертного, за мальчишку, что посягнул на что-то вечное, недоступное, непостижимое.
Это казалось странным, но каждую нашу встречу я помнил до мельчайших подробностей, мог воспроизвести в памяти любую деталь, будь-то случайно оброненная фраза, мимолетный взгляд, скромная улыбка, неосторожный жест или движение кисти… Я помнил все, что связывало нас, и больше никогда не забывал. Она прочно засела в моих мыслях, а Её образ намертво отпечатался в моей памяти, с каждым днем, с каждым месяцем все сильнее и сильнее подпитывая мою одержимость…
Я прошел в палату, окинул безразличным взглядом больного. На койке, под капельницей, лежал молодой мужчина. На вид ему было лет сорок, на деле же — тридцать два. Болезнь измотала его, вытянула последние силы, состарила. Жить ему оставалось недолго. По прогнозам врачей — неделю, может две. Незавидная участь… Столько мучиться, столько бороться, чтобы уйти вот так, в бреду и мучениях.
— Ничего, — прошептал я, натягивая перчатки, — я избавлю тебя от боли.
Я наполнил шприц и ввел препарат в пакет капельницы. Лекарство смешалось с физраствором и медленно, капелька за капелькой, просочилось в кровь. Я спрятал ампулу и шприц в карман, отступил на пару шагов и принялся наблюдать, выжидать момент, когда сердце жертвы остановится.
Губы мои сами собой растянулись в улыбке, душа затрепетала в предвкушении. Я прикрыл глаза, расслабил плечи, кожей почувствовав Её приближение.
— А ты настойчивый, — коротко хохотнула Она.- раньше старался не частить, а теперь…
Она проплыла мимо меня, едва дотронувшись до моей щеки. У меня перехватило дыхание, сердце пропустило удар. Я продолжал улыбаться, так и не открыв глаз. Мне хотелось насладиться ощущением Её присутствия, прочувствовать его, закрепить в памяти. И только после этого усладить взгляд Её обликом, Её красотой.
— Ты нужна мне, — прохрипел я, открывая глаза и делая шаг вперед, к Ней.
— Это становится опасным, — прошептала Она, вытянув вперед руку и кончиками пальцев дотронувшись до моей груди. — Будешь неосторожным, — Она аккуратно схватила меня за подбородок и вынудила взглянуть Ей в глаза, утонуть в них, раствориться, а после добавила: — Тебя поймают, а я… Я лишусь своего дорого Ангела Смерти.
Я вздрогнул. Сердце мое ухнуло в пятки, по телу пробежала дрожь. Её слова взволновали меня, задели. Мы и вправду стали встречаться чаще. За последний месяц это была уже третья наша встреча. Я рисковал, не спорю! Но и ничего поделать с собой, сдержать себя никак не мог. С каждой нашей встречей, с каждым свиданием, я все больше и больше нуждался в Ней, желал быть подле Неё. Она стала моим воздухом, моим кислородом. И без Неё я задыхался, пропадал, сходил с ума. Без Неё я погибал.
— Ты нужна мне, — повторился я, перехватив Её тоненькую ручку и запечатлев на ней легкий, невесомый поцелуй. — Я жить без Тебя не могу.
— Жить не можешь? — Она хитро сощурилась и скривила губы в лукавой улыбке. — Ты сумасшедший, смертный.
— Я не сумасшедший, — усмехнулся и, взглянув ей прямо в глаза, добавил: — Я — одержимый… Одержимый Смертью!
Она рассмеялась, громко, заливисто. Ну Её пухлых губах играла озорная улыбка, а в глазах, обычно холодных и бездонных, разгоралось пламя. Я почувствовал небывалую легкость в теле, а после, всего через мгновение, услышал, как сзади, за спиной что-то рухнуло. Вздрогнул от неожиданности, обернулся и взглядом зацепился за собственное тело, бездыханное и неподвижное.
— Раз одержим, — проговорила Она, взяв меня за руку и развернув к себе, — так следуй за своей госпожой!
Я улыбнулся и прошептал:
— О большем я не смел и мечтать!