Княжна и Ветер

Яркое солнце ласково светило, согревая все вокруг. Особенно приветливым оно казалось здесь, близ Воложки. Пусть утро, а жизнь уже вовсю кипела. В растущей чуть ли не по дням крепости было шумно. По пыльным дорогам разъезжали кареты, груженые телеги и кибитки. На конях то гордо, то устало восседали приезжие солдаты и казаки, а купцы уже привлекали к себе гостей. Крепость не спала, крепость шумела и звала к себе всю округу.

Шум затихал где-то в самой глубине крепости, словно боялся потревожить, разбудить и раздражить живших там. Там меньше встречались солдатские шинели, дома были наряднее, а люди — чуть повыше остальных. Лучшие ремесленники и купцы, приезжие офицеры, местная, стекшаяся по разным обстоятельствам знать.

Утренняя тишина уходить там не спешила. Время текло медленнее, ленивее, а солнце будило не так настойчиво. Оно скромно пробивалось через листву деревьев в одном из садов. Птицы переговаривались где-то высоко-высоко и взлетали в голубую даль. Среди зелени примостилась женская фигурка. Из-под ее рук выходила замысловатая вышивка, сияя сочными красками.

Вышивка лучше всего шла в саду. Может, дело было в спокойствии вокруг, мягком дуновении ветерка, что ласкал щеки, а может, в уютном одиночестве. Одно можно сказать точно: вышивать в саду было проще. Приятнее. Игла словно сама плыла по полотну, нити становились послушнее, и рисунок оживал.

Рисунок все больше обретал форму, набирал цвет и будто дышал под ловкими пальцами. Девица чуть наклонила голову, присматриваясь к полотну своими черными, как угольки, глазами.

— Ты на тонком кисете моем, — тихо-тихо, только для себя и сада, пропела девица, — вышивала мне имя свое… Я живу, твое имя храня, и тепло на душе у меня.

Ее голос лился скромной и мягкой песней, будто убаюкивая спешащее время, бодрствующую природу и разгалдевшихся птиц. И те словно замерли, прислушавшись к ней.

— Голубая росинка цветка покатилась, искрясь, с лепестка, — продолжала девица, не отрываясь от полотна. — Я живу, ясный взгляд твой храня, и на сердце тепло у меня.

Внезапный порыв ветра пошатнул кусты и кроны деревьев. Птицы вздрогнули, распушились и окончательно замолкли, недовольно заозиравшись по сторонам. Девица чуть поежилась, поправила воротник бииза, чтобы переменивший свое настроение ветер не холодил шею. Тот будто тянул к нежной, чуть смуглой коже свои длинные пальцы, пытался дернуть за длинную черную косу.

Девица ненадолго замерла, прекратив вышивать. Полотно сиротливо устроилось на ее коленях, пока та обдумывала грядущий день. Время, как бы ни старалось задержаться на одном месте, неумолимо ползло к страшному часу. Это был час, с которого начинались у нее занятия. Дело, конечно, хорошее и правильно — не все же только в саду отсиживаться, верно? Да только сами занятия — вовсе не учеба и задания — вызывали у девицы огромное чувство неудовольствия и раздражения. Проблема была одна — никак не выходило сладить с учителем. Все шло не так, выворачиваясь наизнанку, и злились после занятий и она, и он. Только ему-то что? Отвел занятие, отчитался перед ее отцом, да и ушел себе дальше. А ей слушать потом о своем неприветливом виде.

Девица поправила серьгу с камешком в ухе, безо всякой цели рассматривая полотно. Стоило лишь подумать, лишь представить очередное занятие, как все недовольство мигом отразилось на ее лице. Насупилась вся, губы скривила. Шум со стороны кустов тут же заставил ее перемениться. Девица заинтересованно глянула в сторону. Если это очередное вторжение соседского гусака в сад… ругани она не постесняется. Соседский гусак был будто и не птицей вовсе. Великоват слишком, а злости в нем хватало на целую дюжину. Неприятное создание.

— Если это опять ты… — она вздохнула.

— Я, — неожиданно раздалось в ответ.

Из зелени показалась стройная мужская фигура. Юноша улыбался одними уголками губ и весело смотрел перед собой. Девица удивленно моргнула, и секундное замешательство тут же исчезло. Гостей никак не ждала, особенно таких.

— Зачем пожаловали? Отца нет дома.

Да и вертелись в голове у нее огромные сомнения, что странный и незнакомый юноша пришел к ее отцу. Добрые гости через сад не пробирались. Тем более такие. Не похож он был на офицера или купца, да даже простого крестьянина. Не кафтан, не шинель, не камзол… а рубаха. Ткань легкая, дорогая и без единого узора. Штаны простого кроя, но не похожи на крестьянские. Никакого знака, который мог бы дать подсказку.

— А зачем мне к твоему отцу?

Юноша чуть наклонил голову, открыто рассматривая девичье лицо. От такой наглости ее щеки тронул еле заметный румянец, но глаза-угольки недовольно сверкнули. Девица поднялась с лавки.

— Или представься, или я зову слуг.

— А я без имени.

— Чей ты?

Девица начала думать, что это просто или чей-то полоумный слуга, или… подвыпивший путник-чужеземец. Хотя говорил он хорошо, ясно. Его голос был ровным и чистым, словно струился и не встречал преград.

— Ничей, — сделав пару шагов к ней, ответил юноша. — Я свой.

Она сделала ответные шаги назад, недоверчиво оглядывая его. Тот со смешком провел по своей русой копне волос и замер напротив.

— Поешь красиво, — без тени насмешки сказал он. — А мне кисет вышьешь?

— Ежели не в себе, так уходи быстрее. Пока хуже не стало. С княжеской дочерью толкуешь.

— Саран! — раздалось из дома. — Саран!

Девица обернулась. Это был непривычно низкий женский голос, натужный — ээж звала ее. Старуха любила видеть внучку рядом, рассказывать ей истории про дикую степь, когда они еще не осели здесь, когда крепость еще только-только строилась.

— Са-ран… — прошептал по слогам юноша, и кончик языка коснулся нёба.

Ей хотелось гнать его из сада, звать слуг и пожаловаться коменданту на странных проходимцев, но стоило развернуться — его уже не было в саду. Очередное дуновение ветра будто разбудило замерших птиц, и те повзлетали с насиженных мест размять крылья. Кроны деревьев все так же мерно покачивались, как и подол бииза, а ээж еще громче принялась звать задумчивую внучку.

Саран рассказывать о незнакомце ничего не стала. Еще и виноватой окажется, что юродивому грубить решила… Пока отец был в отъезде, она много времени проводила подле ээж, не давая той скучать. Старуха была низкая, сухонькая, а смуглое морщинистое лицо обрамляли седые — почти белые — волосы. По утрам ээж бывала сварливой, оттого Саран старалась или не попадаться ей на глаза до обеда, или вовсе молчать, если избежать ее зорких глаз не выходило. Зато к обеду ээж добрела, становилась мягче и веселее, как цветок, который раскрывался навстречу солнцу и становился краше. С широкой улыбкой и смеющимися глазами ээж уже не казалась такой грозной.

Последние дни дом чуть ли не ходуном ходил: ээж гоняла слуг и в хвост и в гриву к возвращению дорогого сына с дальней службы. До очередного «страшного» часа Саран же хотелось хотя бы немного побыть в тишине, в одиночестве. Встав как можно раньше, она быстро облачилась в легкое платье, запахнулась в самый неприметный лавшиг и тихонько пробралась за сапожками. Бродить по крепости, конечно, будет дурным решением, оттого она хотела хотя бы погулять по родному саду без вечной суеты вокруг, без криков ээж и запуганных слуг. Солнце даже еще не поднялось, и утренняя прохлада бодрила, окончательно прогоняя сон. Саран бродила по саду и размышляла о всяком, что только могло прийти в голову.

Деревья стояли темными пятнами, почти угрожающе нависая над головой. Полы лавшига собирали росу с травы, которая казалась одним невзрачным комком. Поднявшийся ветерок заставил ее обнять себя руками: зябко стало. Ей хотелось сесть на свое привычное место, — лавка у яблонь — но движение поодаль, у деревьев, заставили замереть. Саран приготовилась звать слуг и мигом возвращаться в дом.

— Это снова ты? — сглотнув, негромко спросила она.

В темноте загадочно блеснуло, зашуршало под ногами, и перед ней оказался тот самый юноша. Саран предусмотрительно сделала шаг назад.

— Я же не огонь, ко мне можно и ближе стоять, — подал он голос.

— Да только я тебя не знаю. Ни имени, ни земли родной.

Юноша наклонил голову, глядя на Саран.

— Нет ничего из этого у меня.

— Так не бывает, — даже строго сказала она. — У всякого человека есть если не имя, то хотя бы родная земля. Все мы откуда-то пришли.

— Я нигде не живу. Простор — вот мой дом. И зовут меня никак, потому что нет нужды.

— Глупости.

Саран вздохнула и отвела взгляд в сторону. Беседа, лишенная всякого смысла, начинала утомлять. Успокаивал лишь полный дом людей за спиной. Любой громкий звук — все проснутся, все сбегутся.

Юноша потоптался на месте, метнул взгляд к окнам. Солнце уже поднималось, и в предрассветных лучах на Саран уже смотрели не два неясных пятнышка, а серые, как талая вода, глаза. Глубокие, с залегшей в них вековой печалью, будто от прожитых лет. Да только какие лета у него, юноши, что был чуть старше самой Саран? Она-то девица на выданье, не больше двадцати ей.

— Зачем ты ходишь сюда?

Саран вновь устремила на него строгий взгляд, который должен будто пригвоздить его к ответу. Гость выпрямился, став еще выше, спокойно глянул на нее.

— Видеться хочется.

— А если я не хочу с тобой видеться?

Ветер играл с травинками и листвой, мягко касался растрепанной женской косы. Юноша чуть раскрыл глаза, словно удивился.

— Тогда я уйду.

Его движения были легкими, порывистыми — вот он шагнул обратно в тень, метнулся куда-то вглубь, да и исчез. Саран и сказать ничего не успела, лишь застыв на месте.

Странным был этот гость, необычным. Ни веры, ни страха не внушал, какими-то загадками говорил, не давая прямого ответа. Саран вспоминала его то с настороженностью, то с интересом. А может, над ней кто-то так подшутить решил? Посмотрите, какая у князя Баира дочка глупая… Эта мысль заставила Саран и вовсе насупиться, быть осмотрительнее. В каждом пыталась увидеть знакомые черты, но никого не находила. Как ни спросишь кого — не знали такого. Даже и не слышали.

Совсем недалеко от крепости зеленели просторные луга. День был тепл, солнце — ярко. На лугу, среди разносортных трав, прогуливалась Саран, продолжая когда-то прерванную песню:

— Ах, кисет мой, кисет дорогой, буквы четкие всюду со мной. Как подруга моя хороша, как чиста и невинна душа…

В спину дунул ветер, и недалеко, почти рядом, мелькнула тень. Саран вздрогнула от неожиданности и прыгнула в сторону, едва не запутавшись в полах лавшига.

— Ты допела, — сказал юноша, улыбнувшись уголками губ. — Жаль, я без кисета.

Саран окинула взглядом луг: никого, кроме них, здесь больше не было. Откуда он появился? Рядом с крепостью жить никто не мог.

— А ты, кажется, ушел.

— Ушел, — он согласно кивнул. — И вернулся. Ты же сама меня позвала.

Саран молча отвела взгляд. Крутила в руках невзрачный полевой цветок.

— Не звала.

— Даже если меня нет рядом, я обо всем обязательно узнаю.

Саран тихо фыркнула и медленно побрела по лугу дальше. Юноша же скромно следовал за ней. Он не шел, а будто бы плыл — настолько плавными оказывались его движения, что травы едва колыхались. Солнце начинало печь.

— Бажен, — подала голос Саран.

Она резко остановилась и обернулась, смерив юношу оценивающим взглядом. Тот почти послушно стоял на месте, лишь слегка наклонил голову в немом вопросе. В бледных глазах вспыхнуло любопытство.

— Я имя такое услышала как-то. Бажен. Мне кажется, тебе подходит.

— Зачем?

— Нужно же как-то к тебе обращаться… Все да как-то называется. Вот и будем знакомы.

— Бажен, — повторил он и кивнул в знак согласия.

— Саран.

И ее губы тронула мягкая улыбка, озарившая луг.

Загадки, казалось, только росли и росли с каждой новой встречей. Бажен не говорил прямо и ясно, будто увиливал от ответа. В его словах не было и ни капли точности, все как-то расплывчато и скрытно.

— Так и не признаешься, да, кто ты? — спрашивала Саран.

Бажен стоял совсем рядом с ней, любуясь с высокого холма на зелёные луга. Солнце светило прямо им в лица, заставляя щуриться, ветер приятно обдувал.

— Я Бажен, — усмехнулся он, глянув на нее с хитрой улыбкой. — Разве этого недостаточно?

Саран махнула на него рукой и зашагала дальше, собирая невзрачные цветы. Бажен же предпочел промолчать и с улыбкой следовал за ней, любуясь ее станом. Она словно сама была одной из этой цветочной гурьбы: ткани наряда были яркие, словно вобрали в себя все соки. Саран внезапно остановилась, прикрыла ладонями лицо, чтобы солнце не мешало вдаль смотреть.

— Пойду я.

— Рано сегодня, — заметил Бажен.

Он положил ладонь ей на плечо, едва ли касаясь. Саран крутила в руках скромный букет, перебирая цветы, словно искала каждому лучшее место.

— Отец сегодня приезжает.

Бажен кивнул, соглашаясь, и пошел за ней в сторону крепости. Саран остановилась. Он тоже.

— Я иду домой, Бажен.

— Я понял.

— Одна.

Бажен стоял напротив, пытаясь уловить суть.

— Это я тоже понял.

— Так к чему ты за мной идешь-то, в конце концов?

— Проводить, — просто выдал он, будто бы это не было и без того ясно.

— Не нужно, Бажен.

Его брови удивленно метнулись вверх. Ему хотелось возразить ей, что-то объяснить, но ее настойчивый взгляд не давал такой возможности. Саран улыбнулась и махнула на прощание, прежде чем уйти. Девичья фигура все сильнее удалялась, теряясь где-то вдали, среди цветов и трав. Бажен же смиренно стоял, провожая ее взглядом, хотя до одури хотелось сорваться с места.

Ээж была полна энергии, что сулило неприятности всему дому. И убирали слуги плохо, и готовили дурно, и Саран снова где-то пропадала… Виноваты были все, даже прибившийся к их двору бродячий кот, который мирно дремал на лавке. Саран быстро погладила уже знакомого ей кота и попросила вынести блюдце для него, с остатками от вчерашнего ужина. Только ступила на порог и собралась незаметно юркнуть к себе, как тут же попалась на глаза грозной ээж. Саран ничего не оставалось, как стыдливо опустить глаза и выслушивать замечания.

Князя Баира встречали с радостями, с почетом. Народ любил его за спокойный нрав и умение направлять остальных. В этот раз еще и с вестями хорошими возвращался. В его доме было громкое гуляние. За огромным столом совсем рядом с князем Баиром сидел совершенно не знакомый ни домашним, ни жителям крепости мужчина. Это был Григорий Звениславский.

О нем больше слышали — о нем и его службе, за которую и получил свое высокое положение — но увидеть вот так, в глаза… это было впервые. Звениславский был мужчиной среднего роста и широким в плечах, а черные густые волосы едва касались плеч. Голос был такой низкий, что казалось — стены затрясутся. Саран и вовсе стушевалась, замерев на месте, как испуганный зверек, когда почувствовала на себе чужой взгляд. Звениславский смотрел на нее долго, безотрывно. Ей хотелось спрятаться от настойчивых карих глаз. Взгляд у него был… волчий.

Саран почти не гуляла после приезда отца. Да и в целом старалась свою комнату не покидать или вовсе быть постоянно рядом с ээж. Дело было не в нем: отец любил свою дочь, не смел запирать ее, многие ее желания только и рад был исполнить. Все-таки только Саран и была живым напоминанием его дорогой, но так давно ушедшей жены. Легкая задорность в нраве, блеск в глазах, мягкая улыбка и звонкий смех — все это было и жене, и в дочери.

Саран не хотелось столкнуться с Григорием Звениславским. Надолго ли он остановился в крепости, — еще и в их доме, гость же такой дорогой! — никто и не знал. Саран не раз замечала отца в его компании, и отчего-то ей делалось жутко. Что было за душой у этого мужчины, что от одного его смеха уже бежал табун мурашек по спине?

— Вы избегаете меня.

Саран глянула на мужчину исподлобья и опустила глаза обратно к вышивке. Звениславский издал смешок, стоя напротив нее в саду, и без всякого приглашения уселся на лавку рядом. Саран напряглась. Ее движения стали резче.

В голове разом вспыхнули все-все слова, что она слышала от коменданта. Тот не жаловал такого гостя… Всех причин, правда, Саран услышать не удалось. Отец и комендант слишком быстро удалились от дома в тот раз.

— Вам кажется, — тихим и бесцветным голосом ответила она.

— Даже не смотрите. А ведь я не последний человек. С положением, с достатком.

Она была уверена, что его губы были растянуты в широкой самоуверенной улыбке.

— А нечего мне глазеть на гостя и смущать его.

— Я был бы рад, Саран.

Горячие пальцы коснулись ее щеки. Саран вздрогнула и соскочила с лавки, выронив полотно из рук. Ее глаза искрились негодованием и легким испугом, ладони сжимались в небольшие кулаки, и в груди не хватало воздуха.

— Звените славой громко, — ее голос дрогнул. — Да только ничего не стоит ни она, ни вы. У вас за душой ничего нет.

И Саран, сглотнув, унеслась в дом, пока Звениславский еще не захлестнулся гневом. Плохим знаком оказалось его внимание.

Голубое небо оказалось затянуто серым, каким-то неразборчивым цветом. Все краски вокруг мгновенно стали блеклыми и некрасивыми, нагоняя тоску. Ветер приносил ощутимый холодок.

— Что это? — спросил Бажен после долгой тишины.

Он глянул на кусочек сероватой ткани, который Саран вложила ему в руку. Чуть расправил его. На ткани расползались разные узоры, а в середине замерла незатейливая птичка.

— Кисет.

— Зачем?

— Чтобы был, — фыркнула Саран. — С первого дня все говоришь мне про кисет. Устала уже слушать.

Бажен поморгал, глянул на безучастное лицо Саран и снова уставился на кисет. Мягко провел пальцем по ручной вышивке и расплылся в легкой улыбке. Что в нем будет носить, он, конечно, не понимал, но само наличие кисета… из-под рук самой Саран…

— Отец вернулся в дурном настроении? — спросил он.

Они давно не виделись. Как раз с момента возвращения князя Баира. Саран хотелось сохранить это знакомство в тайне, словно это было что-то неправильное, запретное. Была какая-то уверенность, что ничем хорошим рассказ про Бажена не кончится. Может быть, для него особенно.

— Ты же все знаешь, — хмыкнула она.

Саран расправила подол бииза, сидя рядом с Баженом на лугу. Ей не хотелось язвить ему, все вырвалось само по себе. Он лишь улыбнулся уголками губ и качнул головой.

— А если то была шутка?

— Тогда очень дурная шутка.

Бажена всерьез начинал тревожить ее хмурый вид. Знал все, да не все…

Саран тяжело вздохнула, поежилась и уткнулась лицом в ладони. Тогда он и вовсе растерялся.

— Я подслушала разговор Звениславского с отцом… в мужья мне набивается.

Повисла тишина. Саран и дальше прятала лицо в ладонях, а Бажен смотрел перед собой немигающим взглядом.

— Не будет этого, — резко выдал он после долгого молчания.

— Чего не будет? — несмело уточнила Саран.

— Союза вашего. Не будет его.

Саран отняла ладони от лица и непонимающе посмотрела на него. В ее голове роились вопросы, откуда в нем могла быть такая непоколебимая уверенность. Это же решать не ему, а ее отцу, князю Баиру! А кто Бажен?

— Меня никто не спросит, а тебя тем более.

— Мне и не нужно ничье разрешение. Достаточно, что ты не хочешь этого. Верь мне, Саран.

В одну из ночей Саран проснулась от криков. Ээж кричала так жутко, что чуть ли не весь дом сбежался к ней. Саран предусмотрительно не пустили, зато слышно все ей было просто прекрасно.

— То ли дух, то ли бес! — плакалась ээж.

Саран была уверена, что сейчас ээж хваталась за рубаху Баира в неимоверной истерике. Ясно все было по ее голосу, надрывному и слишком высокому.

— Да не с ума ли ты сошла?

— Прекрати потешаться! Прекрати! Видела все! Явился ко мне то ли наяву, то ли во сне и велел не выдавать Саран замуж. Приказывал! Нельзя ее за этого чужака! Дурной он, большая беда будет. Беда, если отдашь ее ему!

— Да из ума ты выжила, старая!

Саран метнулась обратно к себе и заперла дверь. Сон ли? Опасения ли самой ээж? Или помог кто?.. Да как только?

И странности на этом не закончились. Буквально несколько дней спустя князь Баир нашел на пороге собственного дома мешок со златом, будто насмешку чью-то. Наверное, вся крепость слышала его негодование. Кто посмел вздумать купить его? Кто посмел так посмеяться над ним? Чьи это деньги? Комендант лишь разводил руками.

А потом и вовсе конь Звениславского исчез. Никто не видел, кто увел животное. Не мог же он сбежать сам, из конюшни.

И грянул в один день гром, расстроив жизнь Саран. Отец, словно назло неясно кому, объявил о грядущей свадьбе. Сердце замедлило ход, грозясь вот-вот остановиться, когда она встретилась глазами с Григорием Звениславским. В темных, будто без всякого дна, глазах плескались победа и тошнотворное самодовольство.

К ночи на небе собрались черные тучи. Ветер становился все сильнее и злее, безжалостно трепал деревья, грозясь вырвать их с корнем. Саран не спала. Дом резко стал ощущаться холодным и чужим, а воспоминания счастливого прошлого принялись медленно таять, рассыпаться в ее памяти. Скоро ее отсюда заберут.

Ветер со всей силы ударил в окно. Она моргнула, очнувшись, и огляделась. Не чувствуя ног, поднялась с постели и наскоро запахнулась в первый попавшийся халат, обулась и шмыгнула на улицу через окно. Ее распущенные волосы растрепались и раскинулись по плечам темным пятном. Холод пробирал до дрожи, гремящее небо нагоняло ужас — все словно заставляло вернуться в дом, в укрытие, и примириться с судьбой. Да только не могла этого допустить Саран.

И она побежала, в чем была. Страх сжимал грудь, глаза не разбирали дорогу, но ноги несли ее все дальше и дальше. Травы, колючки и кусты цеплялись за подол рубахи и халата, царапали ноги, а дыхание все быстрее сбивалось. Громыхающее небо оставляло последние предупреждения.

Крепость скоро осталась за спиной, когда силы уже закончились. Саран тяжело дышала, почти задыхаясь от бега и страха, а черные глаза метались из стороны в сторону, ища путь отступления. Природа бесновалась. Тучи все больше сгущались, грозясь вот-вот хлынуть настоящим потопом на землю. Ноги спотыкались, и слезы уже начинали катиться по щекам.

Крепкие руки ухватили ее за плечи, не давая упасть. Саран выдохнула и испуганно посмотрела перед собой. И как только узнала перед собой Бажена, так сорвалась на всхлип. Его прохладные ладони будто прожигали ткань, холодя кожу, но Саран было так все равно на это. Она лишь смотрела на него с полной мольбой во взгляде.

— Я спрячу тебя, — шепнул Бажен.

Она бросилась в его руки, ища в нем укрытие, и Бажен крепко обнял ее в ответ. Ветер перестал безжалостно хлестать по лицу, напротив, это превратилось в почти что ласковые прикосновения.

— Отец найдет… и он найдет, — затараторила Саран.

Бажен посмотрел на ее лицо и лишь отрицательно покачал головой.

— Верь мне.

Ей оставалось лишь безропотно кивнуть. И их окутал, словно покрывало, мягкий поток ветра. Посреди луга более никого не стояло, а с неба хлынул дождь.

— Сбежала! Украли!

Крик в доме поднялся с раннего утра. Куда делась Саран, для всех стало большим вопросом. Кто бы осмелился красть княжну? Князь Баир в гневе послал всех на поиски, разослал каждому вести о пропаже дочери. Звениславский же был недоволен таким поворотом. Посчитал, что размягчился князь, раз собственную дочь удержать не смог, и отправился на поиски сам. Да только в грозу попал жуткую… и пропал.

А юную княжну больше никто и не видел.