—Какая глупость...–раздается напротив, и Юнхуа вздрагивает от голоса. Такого родного и абсолютно чужого одновременно. Он наполнен всем сразу: холодом, ироничной усмешкой и даже какими-то жалкими угольками практически бесцветной надежды,–Что ты такое, черт возьми?..

Се Лянь шепчет это исступлённо, и Юнхуа, не в силах побороть ступор, не совсем осознанно подмечает, что лезвие у шеи дрожит.

Как дрожит чужое тело.

Боги...

—Я и сама не до конца это понимаю, диди,–Юнхуа хватает только на тихие слова, которые вылетают из мгновенно пересохшего горла.

И правда, а что она сейчас такое.

Юнхуа не знала, как должны себя ощущать демоны, но абсолютно точно не так, как обычные смертные. Девушка не чувствовала в себе ничего особенного, кроме тяжести в груди.

Кажется, она всё ещё была человеком. Человеком, который неведомым образом остался жив после самоубийства.

—Похоже на очень плохую шутку,–Се Лянь оружие не убирал, но девушка чувствовала, что брат колеблется. Очень сильно колеблется. Она не могла видеть его глаза из-за странной маски, но по голосу могла определить, какое выражение застыло на чужом лице.

—Я, наверное, должна попросить прощения. Мой уход...

—Твой уход что?

—...был очень неожиданным, но, поверь, на то были причины.

—Причины умереть, а потом объявиться, как ни в чем не бывало?–лезвие от шеи, наконец, убрали, но Юнхуа всё ещё боялась двинуться лишний раз. Сейчас она ощущала себя провинившейся маленькой девочкой, и оттого не могла подобрать правильные слова.

Эта ситуация до ужаса напоминала сцену из далёкого, подернутого лёгкой дымкой детства. Тогда она по глупости и под влиянием совсем не нормального любопытства залезла на крышу здания, в котором находились хозяйственные помещения. Юнхуа даже не помнила, зачем конкретно туда забралась, но отчётливо помнила, как соскользнула и полетела на землю. Помнила громкий стук сердца, хруст в позвоночнике, холодный пот и чей-то громкий вскрик. Кажется, детский. А ещё девушка помнила, как сидела пол дня на коленях в углу, а потом кривым почерком выводила строки, которые надиктовывала нянечка.

Оправдываться перед родителями было стыдно. Очень-очень стыдно. И сейчас она испытывала то же самое.

—Прости. Я могу объяснить...–Юнхуа упёрлась взглядом в землю и не спешила его поднимать. Ей казалось, что сейчас последует невероятно тяжёлый разговор, который она потом будет прокручивать в голове часами, подбирая наиболее подходящие ответы, но вместо этого её лица аккуратно коснулись холодные ладони.

Юнхуа неуверенно перевела взгляд на белую маску, одна половина которой смеялась, а другая–плакала. Чужие пальцы огладили щеки, мягко провели по лбу, спустились к губам, шее, а потом девушка оказалась стиснута в объятиях настолько крепких, что дышать стало невозможно. Она чувствовала, как судорожно вздымается чужая грудь, чувствовала боль в плечах и спине и, кажется, даже могла предсказать, в каких конкретно местах появятся синяки.

Какая это из множества человеческих эмоций? Или, может быть, даже чувств? Отчаяние? Радость? Так люди скучают? Так проявляется любовь?

Юнхуа обнимает брата аккуратно, упирается носом в чужое плечо и наконец-то расслабляется, зажмуриваясь от удовольствия. Ей хорошо. Ей надёжно. Хочется даже удивиться: насколько же мало ей нужно для того, чтобы почувствовать спокойствие?

Девушка чуть приоткрывает глаза и вздрагивает: за спиной Се Ляня стоит некто в черных одеждах и маске с кривой улыбкой. Неизвестного можно было бы рассматривать, как потенциальную угрозу, но Юнхуа отчего-то не допустила такой мысли. Ей юноша, а это был, несомненно, юноша, не показался опасным, и эта уверенность так крепко и быстро укоренилась в её сердце, что Юнхуа только легонько похлопала брата по спине и мягко отстранилась.

Неизвестный сразу же встал на одно колено и почтительно склонил голову:

—Ваши Высочества...

—Ты душа павшего здесь солдата?–спросил Се Лянь.

—Да.

—Как тебя зовут?

—У меня нет имени,–ответил юноша.

—Стало быть, Умин?

—Можете называть меня как пожелаете.

Юнхуа вмешиваться не хотела. Она не хотела разговаривать сейчас в целом, но этот небольшой диалог всколыхнул что-то внутри. У неё снова возникло ощущение, будто происходит нечто очень важное, значимое. И это нечто свернулось тугим клубочком где-то под сердцем.

—Следуй за мной,–Се Лянь протянул ладонь,–и я позволю тебе получить желаемое.

Черноволосый воин без колебаний приблизился к принцу и, низко склонив голову, прижался лбом к тыльной стороне его кисти.

—Я клянусь следовать за вами до самой смерти.

Юнхуа чувствовала себя странно. Умин обращался к Се Ляню, но девушка будто ощущала чужой взгляд.

Возможно, это лишь плод воображения, но отчего-то казалось, что смотрит Умин на неё, и от этой мысли тело невольно покрылось мурашками. Как же это все...

—Юнхуа, ты пойдешь со мной?–обращается к ней брат, и Юнхуа внезапно осознает как никогда четко: куда бы не пошел Се Лянь, она пойдет за ним, если ей позволят. Да если не позволят, тоже пойдет. В любое пекло. В любую бездну. Куда угодно,–Спасибо.

Брат склоняет голову перед ней, и Юнхуа видит: их связь крепче, чем казалось.

Она ведь ничего не говорила вслух. Ничего не делала, никаких жестов не было, даже малозаметных, но Се Лянь понял. Увидел ответ в её глазах, почти таких же, как у него самого, увидел его в том, как она держит спину, как дышит.

Они втроём направляются прочь с пустынного поля. Се Лянь идёт чуть впереди, Умин и Юнхуа–позади. Девушка подмечает, что юноша старается близко не подходить, будто сторонится, будто не хочет идти наравне и потому то и дело пытается отстать на пол шага или шаг. Юнхуа поворачивается к нему и, смотря туда, где под маской скрываются глаза, говорит негромко:

—Надеюсь на тебя, Умин. Будь рядом.

Девушка улыбается, потом ускоряет шаг, оказываясь наравне с братом.

Умин отвечает молчанием.

***

Юнхуа не удивляется, когда узнает, что направляются они во дворец правителя Юнъаня. Молчаливо кивает и продолжает задумчиво смотреть по сторонам, а иногда ещё и под ноги, чтобы не споткнуться.

Подумать есть о чем. О смерти родителей, которых Юнхуа хочет понять, но не получается. О Фэн Сине. О белой ленте Се Ляня. О том, что с ними теперь будет. А ещё Юнхуа думает о том, что за чудесная вещь попала ей в руки по случайности.

Найденный веер продолжал лежать в руке, как влитой, и, Юнхуа могла поклясться, что он был совсем не простым. Сначала она думала, что показалось, но потом поняла: не показалось. От веера чувствовалась сила. Им хотелось как-то по-особенному взмахнуть. Его хотелось держать. Он придавал уверенности и внушал мысль о том, что Юнхуа может сделать что-то невообразимое.

Се Лянь этого не чувствовал.

Се Лянь почувствовал, как его обожгло, стоило прикоснуться к цветам персика.

Умин отдернул руку, не успев даже потрогать сиреневый шелк.

Веер решительно никого подпускать к себе не хотел. Кроме самой Юнхуа. Брат высказал предположение, что, возможно, эта вещичка очень даже проклятая, демоническая, но точно никто ничего сказать не мог. Никакой проклятой энергии от веера не чувствовалось.

Под вратами дворца сидеть скучно. Внутрь её брать отказались, оставили подождать. Это немного обижало. Совсем чуть-чуть, но Юнхуа понимала, что для этих двоих она балласт. Ни на что не способный. И потому хотелось уметь хотя бы что-то полезное.

—Что ты такое, Шу?

Девушка вертела веер и так и сяк, но никак не могла понять, что именно ей нужно сделать. Сплошная загадка. Самая настоящая головоломка.

—Как тобой пользоваться? Подскажи, пожалуйста,–она произнесла это настолько умоляюще, что даже замерла от неожиданности. Таких интонаций из её уст мир ещё не слышал.

Боги, да она же говорила с чёртовым веером!

Со стороны это очень даже ненормально выглядит.

С другой стороны, а кто в этом мире вообще нормален?

Разве нормальные захотят положить целую страну ради мести? Разве нормальные повесятся, оставив сына совершенно одного? Разве нормальные добровольно пойдут за человеком, у которого, очевидно, проблемы с головой?

И ведь они пошли. Она пошла. Юнхуа даже не пыталась отговорить брата от этой сомнительной затеи. Не смогла бы. Понадеялась на авось. Понадеялась, что всё само разрешится, и теперь сидит под каменной стеной, терпеливо ожидая, когда сюда набежит целая куча народа.

—Да что же это такое...–Юнхуа мученически выдыхает и хватается руками за голову. В самом деле, а что они, собственно, делают? К чему это всё приведет? Очевидно, ни к чему хорошему. Девушка резко опускает вниз руку, в которой сжат веер, и тут же зажмуривается от раздавшегося грохота.

Чего?

Юнхуа неуверенно поднимает голову и видит глубокую траншею на дороге, будто кто-то провел по ней ножом. Потом поднимает взгляд чуть выше. Разрез пересекает не только дорогу, но и впереди стоящее здание, которое начинает рассыпаться. Деревянные балки валятся одна за другой, а со сторон начинают сползаться люди. Они переговариваются обеспокоенно, а потом кто-то начинает кричать, указывая пальцем в сторону замершей Юнхуа.

Девушке сначала кажется, что в произошедшем виновником посчитали ее, но тут же понимает, что что-то ну очень не так. Люди шокировано прикрывают рты ладонями, а потом бегут в разные стороны. Кто за водой, кто в сторону дворца, и Юнхуа понимает: что-то очень-очень-очень не так.

Девушка чувствует, как ее аккуратно подхватывают на руки, и как перехватывает дыхание, стоит оказаться в воздухе. Се Лянь держит крепко и двигается быстро, но...

—Куда мы теперь?–Юнхуа спрашивает, а сама завороженно смотрит за плечо брата.

—В Ланэрвань.

Черная фигура Умина на фоне горящего дворца кажется невероятно уместной и почему-то красивой.

Юнхуа трясет головой.

Скольких же вы убили?..

Становится нехорошо.