Морро аккуратно кладёт мозолистые бледные руки с длинными пальцами на узкие девичьи плечи. Она прекрасна. Одно из лучших его творений.
Дева получилась бледненькой, худенькой, маленькой. Совсем на него не похожей. У неё мягкие и шелковистые волосы, но они не цвета вороньего крыла. Нет-нет, совсем наоборот. Они были цвета первых подснежников, а «семейная» зелёная прядь была совсем тусклой, более постельного оттенка. Ресницы длинные, походящие на пух.
Глаза получились и вовсе не серыми, как у него. Они просто были такого же цвета, как и волосы. Белым бело.
– Ну посмотри, какая ты красавица, – шепчет Морро ей на ухо, пока дева смотрит безэмоционально в зеркальную гладь.
С самого начала он делал себе подобных клонов (марионеток, если уж на то пошло, что умело скрывают свои шарниры и линии пересечения частей тела) из научного любопытства. Изначально это были вопросы о том, можно ли создать своего генетического клона. Потом это перетекло в вопрос «каким бы я мог быть в разных сценариях жизни?», а затем это и вовсе превратилось в фиксацию на бессмертии. В создании марионеток, исследованиях и экспериментах над ними он искал панацею. Лекарство от всех болезней, что превратит саму «Смерть» в пепел.
И он делиться этой панацеей ни с кем не хочет. Это только для себя.
И вот, на свет появилось это белоснежное чудо. Первая дева. Именно дева. Ни девушка, ни девочка. Дева. И Морро её стало жалко. Она вышла слишком хорошенькой, чтобы подвергать её испытаниям. Он проводит рукою нежно по её макушке, и та еле поднимает уголки рта.
– Хорошая моя, – Морро шипит, как змея, – теперь ты будешь со мною. Ты, может, и марионетка, но я благосклонен к тебе. Будешь моей правой рукой и спутницей в делах, – он лениво трогает за тонкие бретельки шёлкового платьица, что было чуть ниже колен. Оно тоже белое и без узоров.
Не вопрос, а утверждение.
– Конечно, создатель, – говорит она тихо, словно шепча и не переставая улыбаться невинно, как дитя.