Joyeux Noël, ma lumière

Бледные, с синеватым оттенком руки лежат на подоконнике, впитывая в себе тепло гладкого дерева, нагретого тихо гудящей под ним батареей. Взмокшую под множеством слоёв одежды спину оглаживает пробирающийся сквозь толстое стекло окна холодок. Просачиваясь через влажную ткань толстовки, он скользит по коже, ловит каждую выступившую на ней капельку пота. 

Ван Ибо проводит ладонью по волосам, всё ещё влажным от запутавшихся в них хлопьев снега, которые не успел струсить в холле университета — они растаяли, оставив прозрачные бисерины на тёмных прядях. Ибо ёжится и натягивает на голову объёмный капюшон, край которого сразу же сползает на глаза.

Телефон в кармане коротко вибрирует, и Ван Ибо, кое-как оторвав руку от тепла, лезет за ним. Поправив капюшон, он читает ответ от Ван Чжочэна на отправленное ему недавно сообщение.

Вы: Ты скоро будешь?

Чжочэн: Эм… Где?

Нахмурившись, Ибо печатает ответ, еле попадая по буквам на клавиатуре одеревенелыми от холода пальцами.

Вы: В универе, где ещё?

Вы: Старик Лю с тебя кожу живьём стащит, если пропустишь экономику

Чжочэн: Придурок, ты в расписание-то заглядывал?

Вы: Ну да

Чжочэн: Молодец, посмотрел расписание четверга вместо среды

Чжочэн: Сегодня французский, гений

— Вот чёрт, — шипит себе под нос Ван Ибо и, откинув голову назад, слабо ударяется затылком о стекло. Ткань цвета аметиста тут же темнеет от впитывающихся капель конденсата.

Чжочэн: Езжай домой

За окном продолжает падать снег, и ледяной ветер кружит крупные белоснежные комья слипшихся снежинок. Ван Ибо вздыхает, смотря на дверь аудитории, в которой обычно проходят пары по международной экономике. Выходить на улицу в такую погоду совсем не хочется: замёрзшее тело всё ещё бьёт мелкая дрожь.

Вы: Как хоть препода зовут, не знаешь?

Чжочэн: Вау, серьёзно решил сходить?

Вы: Наверное

Вы: Так знаешь или нет?

Чжочэн: Кажется, Фань Хуэй

Чжочэн: А может, и нет

Чжочэн: Не помню

Подавив бушующее внутри сопротивление, Ибо спрыгивает с подоконника, после чего оглядывается по сторонам в пустом коридоре, ведь звонок на перерыв ещё не успел прозвенеть. Телефон снова вибрирует от пришедшего вдогонку сообщения.

Чжочэн: 728 аудитория

Чжочэн: Удачи, расскажешь потом, как прошло

Путь до аудитории выдаётся сложнее, чем Ибо могло показаться поначалу. Извилистые коридоры принадлежащего факультету иностранных языков седьмого этажа пару раз заводят не туда прежде, чем уже почти под самый конец перерыва на глаза попадается серебряная табличка с выгравированным нужным трёхзначным числом.

На всякий случай снова сверившись с сообщением от Чжочэна, которое так и оставляет без ответа, Ван Ибо стучит в дверь.

— Извините, можно войти? — спрашивает, заглядывая в аудиторию, однако внутри никого не оказывается.

Садиться на холодную, несмотря на работающее во всём здании отопление, скамью амфитеатра совсем не хочется. Почки вместе с копчиком и всем остальным, что ещё можно отморозить в таком случае, начинают громко протестовать, простреливая тело Ван Ибо мимолётными, однако весьма ощутимыми покалываниями под кожей и заставляя его жалеть о том, что сдал куртку в гардероб.

Вся доска исписана, и единственное, что Ибо может кое-как понять это «Devoirs: p. 53, ex. 5 à 9»*. И то только благодаря тому, что просто догадался, а не из-за всплывающих из тёмных и очень глубоких закоулков памяти воспоминаниям о страницах хаотичных, корявых конспектов Ван Чжочэна. Да уж, так и не скажешь, что учит язык, по идее, уже второй год.

*Домашнее задание: стр. 53, упр. 5-9.

Первый месяц второго курса, с которого и ввели изучение второго иностранного языка, те из группы, кто выбрал французский в качестве второго языка, честно ходили на пары, которые Ван Ибо успешно пропустил из-за болезни. Стоило только пару раз отказаться от долгой поездки в горы к бабушке, как организм тут же решил взбунтоваться без свежего, чистого воздуха, послать подальше весь хвалёный, годами закаляемый иммунитет и слечь на полтора месяца с пневмонией, и это-то в сентябре. Как выяснилось после окончания больничного, он ничего и не пропустил, ведь и у Ван Ибо, и у его группы вместе взятых на знания по французскому языку приходится целое ничего.

Добрая пожилая женщина, которой, видимо, и самой французский был не слишком-то интересен, выставила всем зачёт по предмету, не забыв добавить, что вот учись они на её факультете иностранных языков, а не на международных отношениях, то о такой щедрости грешно было бы даже мечтать.

Дверь открывается, отрывая Ибо от разглядывания рябящих в глазах совершенно незнакомых ему слов, и в аудиторию, смотря в экран телефона, входит мужчина. Тёмные пряди падают на лоб, и, перед тем, как закрыть за собой дверь, он изящными пальцами смахивает волосы с лица. Ван Ибо следует за рукой взглядом и цепляется за вторую, ту, в которой тот держит телефон в ярко-красном чехле. Где-то вдалеке сознания мелькает мысль, что стоит посмотреть в лицо, поздороваться, но он просто не в силах перестать откровенно пялиться. Не то чтобы у Ибо когда-либо были такие… склонности, но, справедливости ради, таких красивых пальцев он и не встречал никогда.

Тонкие запястья, длинные пальцы, аккуратные костяшки, едва заметная синева сети вен под кожей — руки, созданные для того, чтобы художники увековечивали их на своих полотнах.

В этот момент, подняв взгляд, мужчина замечает, что в аудитории не один. 

— Здравствуйте, вы на пересдачу? — спрашивает спокойный голос, пропитанный усталостью. 

— Э-э, — только и может выдавить Ван Ибо, ощущая себя до ужаса глупо.

— Из какой вы группы? — пытается зайти с другой стороны.

Ибо молчит. И по-идиотски пялится на чужие руки.

— Извините, у вас всё в порядке? Не ошиблись аудиторией?

— Эм… Ну, у меня здесь должна быть пара по расписанию, — неуверенно отвечает Ван Ибо — из его горла вырывается только приглушённый хрип. Он быстро прикрывает рот рукавом толстовки, стараясь незаметно откашляться, но его кашель, как нарочно, разносится эхом по пустому помещению.

В ответ тишина. Ибо не сдерживается и наконец поднимает взгляд — сердце пропускает первый удар, а следующий застряёт где-то в горле.

Прекрасен.

Каштановые пряди спадают по сторонам от лба, обрамляя аккуратное лицо и пряча выразительные глаза — глубина бездонного омута с блеском на редких волнах спокойных вод. На губах играет сдержанная улыбка, её уголки чуть подрагивают от тревожащего мужчину непонимания происходящего.

— Пара? — переспрашивает недоумённо, и Ван Ибо медленно кивает. — Вы с международного менеджмента? — уточнят, явно сбитый с толку, и в ответ получает ещё один кивок.

Мужчина тяжело вздыхает и, придя в себя, выпрямляет и так идеальную спину и направляется к кафедре.

— Прошу прощения, если вопрос покажется грубым, — лёгкая усмешка, всё ещё пропитанная удивлением,  — но что вас сподвигло посетить пару впервые за три месяца?

— А вы?..

— Сяо Чжань, ваш преподаватель по французскому языку, верно, — подсказывает профессор, не без внутреннего удовлетворения наблюдая за тем, как Ван Ибо начинает соскальзывать со скамьи под стол. — Мне всё ещё интересно услышать ответ на свой вопрос.

— М-м… да, наверное, совесть проснулась, — бормочет Ибо.

Сяо Чжань приподнимает бровь, не сдержав лёгкой усмешки.

— Да уж, поистине удивительное событие, — тихо хмыкает себе под нос, но гуляющее по пустой аудитории эхо, подхватив чужие слова, доносит их до ушей Ван Ибо, сидящего во втором ряду. Профессор вынимает из стопки документов на столе блокнот, обращаясь к Ибо уже обычным тоном: — Вам знакомо что-то из того, что написано на доске?

— Devoirs: page… Эм… — кое-как читает Ибо на отвратительном французском, который даже корявым английским сложно назвать, и спотыкается на цифрах. — Ну… это про домашнее задание.

— Это уже что-то, — поджимает губы Сяо Чжань, коротко оглядываясь через плечо на доску. — Особенно, если не учитывать, что это всё осталось после пары у первого курса.

— Просто в прошлом году у нас была профессор Фань, и, ну… — неуклюже пытается оправдаться Ибо, стыдясь смотреть на профессора.

— Не утруждайтесь, я вполне могу представить, как так вышло, — без явного укора пожимает плечами тот и, отыскав в блокноте нужный разворот, расправляет странички с нетронутой учебной сеткой. — Ваше имя?

Плечи сковывает напряжение под взглядом преподавателя. Невозможно красивого преподавателя.

— Ван Ибо.

— Я так понимаю, ваши одногруппники не планируют посещать мои пары до конца курса? — не отрывая глаз от блокнота, с еле заметным вздохом интересуется Сяо Чжань скорее просто для галочки, дабы подтвердить своё предположение.

— Не знаю. Наверное, — Ибо слегка склоняет голову, чувствуя странное сочетание вины и разливающегося в груди довольства.

Они тут только одни. 

— По вашему желанию я могу вести для вас пары. Начинать, правда, придётся с самого начала… — Сяо Чжань осекается, переводя взгляд на студента. Тон его голоса становится мягче, но не менее серьёзным. — И, конечно, это всё при условии, что данный случай не единоразовая акция.

— Это не она, — отвечает уверенно, и в поднятом на мужчину взгляде виднеется яркий блеск упрямства.

— Что ж, посмотрим.

На самом деле, Ибо понимает, что изначально зашёл в кабинет, чтобы просто согреться, отдохнуть от прогулки по заснеженным дорожкам, которые ещё не успели разгрести, и, возможно, узнать, можно ли закрыть пропуски, как в прошлом году. Но теперь… теперь всё кажется другим. Он ловит себя на мысли, полной сожаления о том, что французский у них  в расписании стоит всего два раза в неделю.

Вы: Кажется, у меня фетиш на руки

Чжочэн: Мне тебя жаль

Чжочэн: Отморозить себе мозг в столь юном возрасте — большая потеря

Вы: Ты о чём?

Чжочэн: Ни в коем случае не осуждаю твои вкусы, друг, но обычно в 21 год мало кто западает на руки женщины, которая старше его в три раза

Вы: Да пошёл ты

— Ну вот и закрывай теперь пропуски, как хочешь, — Ван Ибо громко цокает языком и засовывает телефон поглубже в карман куртки, что успела нагреться в гардеробе.

Желание рассказать, что в кабинете сидела совсем не безразличная профессор Фань, поделиться, какой прекрасный мужчина теперь будет вести пары только для него одного, клокочет в груди, распирая его изнутри и грозясь вырваться на волю, дабы заявить всем и каждому.

Где-то в глубине колет вина перед другом, но Ибо быстро отмахивается от неё. Передаст конспекты  Чжочэну, поможет с темами, конечно, если сам будет что-то понимать, чем не помощь? Да и, если уж и смотреть правде в глаза, его кривые заметки Ван Чжочэну уж точно не пригодятся.

Он выходит на крыльцо университета — порыв ледяного ветра тут же бьёт в лицо, острыми иглами пробираясь под кожу и заставляя на мгновение зажмуриться. Снег валит плотной стеной, кружится в воздухе — Ибо втягивает голову в плечи от пробежавшего по телу ощущения, словно на тёплую спину вылили ведро ледяной воды, а не пара снежинок залетели в капюшон, устремившись прямо на его беззащитную шею. Уткнувшись носом в высокий ворот пуховика, Ван Ибо медленно бредёт в сторону метро, надеясь не поскользнуться на коварно скрывающемся под приличным слоем снега льду.

///

— Ты серьёзно? Собираешься пойти на последнюю пару? — с лёгкой насмешкой спрашивает Чжочэн, подталкивая Ван Ибо плечом, чтобы успеть протиснуться в главные двери перед группой входящих студентов.

— Да, собираюсь, — просто отвечает тот, не оборачиваясь на друга, и пожимает плечами.

Ван Чжочэн подозрительно щурится.

— И что же там такого происходит, что даже ты вдруг заинтересовался? Да и стоит заговорить о парах по французскому, как ты начинаешь улыбаться как идиот. Впрочем, не то чтобы это было чем-то новым…

— Да-да, спасибо, — поджав губы, Ибо закатывает глаза.

— Может, мне тоже стоит разок сходить, чисто ради интереса?

Ван Ибо фыркает, отмахиваясь, и протягивает Чжочэну один из пустых подносов.

— Нет, это будет лишнее. Иди домой.

— Ну, как знаешь, — не унимается Чжочэн. — Но ты всё равно ведёшь себя странно. Сначала три месяца, поддерживая общую тенденцию, не появляешься, а теперь — прям-таки самый прилежный студент.

Ибо только качает головой и потирает ладонью уставшую от непривычно долгих улыбок щёку, чтобы не сказать лишнего. Улыбается, когда слышит о парах по французскому, значит, да?..

Воздух холодный, пахнет свежестью и чем-то почти металлическим — запах зимы, пробирающий до костей. Ван Ибо, прикрыв глаза, глубоко вдыхает и пытается ещё глубже запихнуть руки в карманы, даже несмотря на то, что залез в них уже вместе с краями рукавов пуховика. Морозный воздух колет лицо, и Ибо уже в который раз мысленно проклинает момент, когда он в непонятном порыве решил покинуть тёплые стены университета.

— Зачем я вообще согласился тебя провожать? — угрюмо бурчит, в очередной раз выдыхая облачко пара. — В такой-то дубак.

— Само собой, потому что ты добрый и заботливый друг, — невозмутимо отвечает Ван Чжочэн, насмешливо растягивая слова.

Небо уже потемнело, и густая зимняя темень, словно мягкий бархат, окутывает всё вокруг. Уличные фонари горят ровными рядами, проливая на разбросанный по краям широкой улицы снег тёплый золотисто-жёлтый свет. Он переплетается с яркими лампами витрин, бьёт в уставшие глаза освободившихся от пар студентов. Неубранный с тёмного асфальта снег тихо поскрипывает под их подошвами.

Ван Ибо шмыгает носом и трётся его мокрым от собственного горячего дыхания кончиком о внутреннюю часть застёжки-молнии пуховика. 

— Ладно, — вдруг говорит Ибо, перебивая рассказ Чжочэна о своих планах на выходные, и останавливается возле переполненной людьми остановки. — Увидимся завтра.

— Всё же не шутил? — хмыкает тот, оборачиваясь к нему.

— Ни капли.

— Тогда пока, — коротко махнув рукой, Ван Чжочэн прощается голосом с проскальзывающими в нём нотками интереса.

Ибо коротко, почти незаметно, кивает на прощание и разворачивается на пятках, собираясь вернуться в университет. Сделав пару широких шагов против всё прибывающих к остановке студентов, он останавливается, стоит услышать почти неприметный среди общего городского шума мелодичный звон колокольчика — звук из кофейни, оставшейся за спиной.

Взгляд Ван Ибо скользит к окнам заведения: через тонкое стекло хорошо видно стойку, утопающую в мягком свете ламп. Тёмное дерево, отполированное до блеска, мерцает под тёплым светом ламп, отражая отблески огоньков гирлянд, небрежно обвитых вокруг верхних полок. На них ровными рядами стоят керамические чашки, бутылки с сиропами и стеклянные колбы, наполненные свежемолотым кофе. За стойкой, между силуэтами стоящих в очереди посетителей, мелькает тень суетливого бариста.

Ноги, будто сами по себе, делают шаг — над головой раздаётся приятный звон колокольчика.

— Извините за опоздание, — голос Ван Ибо звучит удивительно спокойно для человека, который, спотыкаясь и поскальзываясь, бежал из кофейни в университет, боясь прийти не только с опозданием, но ещё и с остывшим кофе, чудом не пролитым на одну из заснеженных дорог.

Сяо Чжань, сидящий за преподавательской кафедрой, поднимает глаза от толстой тетради. Лицо его выражает лёгкую растерянность, когда он разглядывает стоящего на пороге студента, поёживающегося от холода, принесённого с собой: не верил, что тот, кто с чистой душой пропустил три месяца занятий, правда придёт на пару.

Ибо заходит внутрь, держа руки за спиной, и толкает бедром дверь, которая с тихим щелчком захлопывается.

— Что выбираете? — неожиданно спрашивает Ван Ибо, немного наклонив голову к плечу, отчего влажные от пота и растаявших снежинок пряди волос падают вбок, открывая вид на взмокший лоб.

— Простите? — Сяо Чжань недоумённо моргает.

— Капучино или латте? — спокойно уточняет, делая пару шагов ближе к столу и, достав руку из-за спины, вытягивает её вперёд с зажатым в ней холдером с двумя фирменными картонным стаканами.

Сяо Чжань откидывается на спинку стула, явно стараясь скрыть смешанное чувство недоумения и интереса, которое вспыхивает в его глазах.

— Капучино, — отвечает он после недолгой паузы, решив пока не задавать никаких вопросов.

— Отличный выбор, — коротко кивает Ибо, ставя холдер на стол. В его движениях угадывается почти незаметная неловкость, даже когда он поспешно идёт к выбранному в прошлый раз месту, попутно пытаясь стянуть с себя один из рукавов куртки.

— Не стоило, но спасибо, — немного растерянно благодарит Сяо Чжань. 

Поставив холдер с оставшимся в нём стаканчиком на стол, Ибо дёргаными движениями пытается освободиться от оков верхней одежды, в которой, кажется, сейчас заживо сварится.

— Незачем загонять себя на третий ряд, вы же один в аудитории, — спокойно замечает Сяо Чжань, со скрытым в глазах и чуть приподнятом уголке губ весельем наблюдая за потугами своего студента. — Обещаю, если сядете на первый ряд, я вас не съем.

— Как скажете, профессор, — на выдохе, запыханно отвечает Ван Ибо и кидает куртку через ряд на скамью перед кафедрой. Та с коротким шорохом проезжается по лакированному дереву и падает на пол.

— Пока вы пытаетесь усесться, задам вам один вопрос, — Сяо Чжань скрещивает руки на груди и внимательно, с любопытством и терпеливым ожиданием следит за каждым движением студента. — Мы уже выяснили, что как читать вы не помните, но мне всё же интересно, как вы можете оценить свои знания алфавита?

Ван Ибо, едва сев на скамью, закидывает ногу на ногу и облокачивается на край стола, стараясь выглядеть непринуждённо.

— Честно? 

Сяо Чжань кивает, уголки губ почти незаметно вздрагивают, так и не дав показаться улыбке.

— Как полный ноль, — выдыхает Ибо, стыдливо переводя взгляд на окно. — Ну, может, с половиной.

— С половиной? — переспрашивает Сяо Чжань, приподнимая одну бровь. — Это как? Знаете первую букву?

Ибо поджимает губы и, немного подумав, неуверенно отвечает:

— Ну, «эй» ведь, правильно?

Сяо Чжань вздыхает, прикрыв глаза, и сцепляет пальцы, словно молится за терпение.

— Ладно, Ван Ибо. Начнём с того, что французский алфавит, к вашему счастью, действительно похож на английский. Но это не значит, что можно скинуть всё на «угадаю, а вдруг пронесёт», потому что английская «эй» во французском читается как «а».

Сяо Чжань неспешно встаёт из-за стола и, сделав пару шагов назад, отточенным множеством раз движением легко подцепляет край тканевого экрана пальцами. Белое полотно с мягким шуршанием опускается, перекрывая поверхность графитовой доски, на которой едва заметны старые меловые следы.

— Ну что вы, я же пришёл учиться, — бурчит Ибо под шум запускающегося проектора, взглянув на преподавателя исподлобья, чей идеальный, что нельзя не отметить, профиль освещает мягкий, мерцающий свет устройства.

— Рад это слышать, — спокойно отзывается Сяо Чжань, не позволяя себе ни усмешки, ни другой лишней эмоции. — Тогда начнём прямо сейчас. Прочитайте весь алфавит.

На белом проекционном экране постепенно появляется картинка: алфавит, выстроенный в строгом порядке, где каждая буква подчёркнута тонкой серой линией.

— Выглядит не так уж сложно, — пробует пошутить Ибо, но голос выдаёт неуверенность.

— Вот и посмотрим, — замечает профессор Сяо, возвращаясь к столу. Его рука мельком касается края экрана, приводя его в идеальную параллель со стенкой стола кафедры. — Прочитайте, — снова просит он, бросая короткий взгляд на студента, и складывает руки перед собой, ожидая с профессиональным терпением.

— Эм... «эй», «би», «си»… — начинает читать Ван Ибо, с каждой новой буквой чувствуя себя ещё глупее.

Сяо Чжань молча смотрит, подперев подбородок рукой, явно ожидая, когда же тот самый принцип «угадаю, а вдруг пронесёт» выключится и Ибо попробует хоть на секунду задуматься о том, что несмотря на одинаковый вид букв в английском и французском языках, как он уже подметил, читаются они всё же по разному.

— Поздравляю, из двадцати шести букв у вас пять попаданий, — сухо кивает Сяо Чжань и, достав из ящика указку, поднимается со стула. — А теперь, когда мы выяснили, что английский с французским мало в чём схожи и помощи вам искать негде, предлагаю приступить к тому, ради чего вы сюда и пришли.

— Да, профессор, — обречённо выдыхает Ибо, складывая руки на столе.

Сяо Чжань разворачивается к экрану и делает несколько шагов вперёд, указывая на первую букву алфавита.

— Повторяйте за мной. Если требуется, записывайте себе транскрипцию, так как после я попрошу прочитать весь алфавит самостоятельно. Итак, начнём. «А», — интонация его голоса становится чёткой, резкой, подчёркивающей каждый звук.

Ван Ибо старается повторить, но звук выходит глухим и неуверенным, несмотря на знакомый благодаря родному, китайскому, языку звук.

— Неплохо, теперь «бэ».

Звук у Ибо получается не таким красивым и плавным. Он слишком тяжёлый, словно застревает в горле, а движения губ кажутся излишне напряжёнными. Ван Ибо нервно трёт пальцем угол стола, опуская взгляд вниз.

— Расслабьте челюсть, — поправляет Сяо Чжань, оборачиваясь к нему. — И произносите короче, без лишних движений губ.

Ибо прикусывает внутреннюю сторону щеки. Неприятно ошибаться. До жгучего чувства под кожей и вмиг прилившего к щекам тепла. Ибо склоняется пониже над тетрадью, старательно выводя латиницей транскрипцию к пока только двум буквам.

— Ошибки естественны, — как бы невзначай замечает профессор Сяо, с наигранным интересом разглядывая экран проектора. — За свою практику я много их повидал и могу заверить, что запомню только конечный успешный результат, а не путь, который вы к нему проделали. 

С каждым словом тело Ван Ибо бросает то в жар, то холод, а желудок сжимается в тугой узел, содрогаясь в мелких болезненных судорогах. Сяо Чжань не укоряет его, не насмехается, а успокаивает, поддерживает. И это бьёт по протестующе бурлящей внутри гордости. Он ведь так хотел произвести впечатление на этого прекрасного человека, провести с ним время, иначе зачем бы он ходил на эти пары, если их всё равно и так закроют? А его подбадривают как маленького ребёнка, который готов расплакаться от малейшего промаха.

— Вам нужно сосредоточиться на исправлении ошибок, а не на факте их существования, — продолжает профессор, всё так же стоя к кафедре спиной.

Ибо заставляет себя сделать вдох, пробить путь воздуху к лёгким сквозь плотный ком, вставший посреди горла. И когда чуть прохладный воздух, который не смогли согреть даже батареи, успокаивающе оглаживает стенки лёгких изнутри, он пробует ещё раз, переполненный решимостью выучить этот чёртов алфавит за одну пару и больше никогда не возвращаться к этому позору.

— «Бэ»? — неуверенно произносит Ван Ибо с паузой между звуками, упорно смотря на еле тронутый чернилами тетрадный лист.

— Уже лучше, — кивает, принимая попытку. — Попробуйте ещё раз.

Проектор гудит тихим, ровным шумом, а голос Сяо Чжаня, ровный и требовательный, заполняет пустую аудиторию. Ван Ибо, вопреки собственным ожиданиям, чувствует, как с каждым новым звуком отступает первоначальная неловкость и чувство радости вместе с зарождающимся довольством начинают согревать тело где-то в районе солнечного сплетения.  

Ван Ибо кидает редкие взгляды на Сяо Чжаня, словно случайно смотрит мимо экрана, пока профессор полностью сосредоточен на ведении пары. Он с лёгкой неторопливостью повторяет французские звуки, терпеливо ожидая, когда Ибо снова попробует, наблюдая за всеми его фазами внутреннего разочарования самим собой при малейших ошибках. Свет от проектора мягко обрамляет лицо Сяо Чжаня, подчёркивая высокие скулы, линию носа и отражаясь на густых ресницах, а его голос — ровный, глубокий — безвозвратно приковывает всё внимание к себе.

Ибо вдруг ловит себя на том, что пытается уловить не только произношение звуков, но и интонацию, интуитивно вслушивается в мелодию чужого голоса. Его взгляд невольно задерживается на губах Сяо Чжаня — как они мягко округляются на букве «о» и как чуть тянутся в стороны их уголки на следующей букве «эс». Как мужчина коротко проводит кончиком языка по этим идеальным губам, как свет от проектора блестит на их влажной от слюны коже. Это завораживает, заставляет забыть на миг, где он находится и зачем пришёл.

— Теперь «зэд», — вытаскивает из мыслей немного уставший голос профессора, и Ван Ибо, как, оказывается, делал всё то время, пока витал где-то в собственных мечтах, машинально повторяет за ним. — Для первого раза очень даже неплохо. Теперь попрошу вас самостоятельно прочитать весь алфавит.

Ибо моргает, прогоняя наваждение и опускает взгляд в тетрадь. Под заголовком в последней строчке записала буква «эль», что значит, что он пропустил с половину букв.

— Обещайте, что не будете смеяться, — уныло тянет Ван Ибо и поднимает верхний край тетради, чтобы Сяо Чжань не увидел, насколько велик уровень его безответственности и, очевидно, наглости.

— Только если не будет с чего.

Даже силясь вспомнить, как читается каждая из букв, Ибо не может не замечать, как уголки губ Сяо Чжаня едва-едва поднимаются, формируя улыбку, когда звук выходит правильным, или как он прикусывает нижнюю губу, чтобы не фыркнуть, когда слышит глупую ошибку, которую он уже несколько раз поправлял.

В груди Ван Ибо зарождается странное, щемящее чувство — смесь смущения и восхищения, от которого он, кажется, совершенно теряет способность сосредоточиться на учёбе.

///

— Ты, наконец, перестанешь обжиматься с батареей? — интересуется Чжочэн, впрочем, ни на что особо не надеясь, и с измученным видом переводит взгляд с закрытой двери аудитории, где по расписанию у них должна быть пара по международному культурному сотрудничеству, на сидящего на полу друга.

Ван Ибо в этот момент как раз вздрагивает от холода, когда лёгкий холодок сквозняка, тянущегося по полу, забирается под плотные штанины джинсов. Он ёжится на сложенном в несколько раз собственном пуховике и сильнее прижимается спиной к нагретой поверхности короба для батареи, чей жар приятно опаляет кожу сквозь ткань гольфа.

— Только если захочу околеть, — чуть заторможенно отзывается, старательно выписывая очередную букву в уже изрядно помятой тетради.

— Что тебя вообще дёрнуло в такую погоду прийти в весеннем гольфе? — Чжочэн многозначительным взглядом окидывает тонкий чёрный трикотаж, который Ван Ибо явно выбрал вопреки всем советам здравого смысла.

— Хочу произвести впечатление, — честно отвечает Ибо, удерживая на коленях постоянно грозящую съехать вниз тетрадь с загнутой назад обложкой.

— А в куртке это делать не судьба? — продолжает допрос Чжочэн, поджимая губы, чтобы не рассмеяться.

— Не тот эффект, — просто пожимает плечами Ван Ибо и делает вид, что вновь сосредотачивается на своих каракулях, которые, честно пытался выводить красиво вопреки неудобному положению.

Чжочэн издевательски громко хмыкает и нарочито медленно качает головой.

— Мне кажется, профессор Фань не в том возрасте, чтобы сильно тебя разглядывать.

Закатив глаза, Ибо больно тычет локтем Ван Чжочэну в колено, отчего у того даже ноги подгибаются.

— Воу! Так недоволен тем, что недооцениваю твои навыки очаровывания взрослых замужних женщин? — с преувеличенной болью протягивает Чжочэн и делает шаг в сторону ради лишней предосторожности.

— Ты перестанешь нести этот бред? — раздражённо бросает Ибо, его голос слегка повышается, а тетрадь в руках угрожающе хрустит, когда он машинально сжимает её.

— Ну ладно-ладно. Я верю, что твой мозг не окоченел с концами, — Чжочэн примирительно приподнимает кисти рук. — По крайней мере, пока ещё.

Протяжно выдохнув, Ван Ибо с досадой рассматривает написанное. Почерк скачет от нетерпеливого нажима до почти невидимых линий, а буквы часто соскальзывают со своей строчки на соседнюю. Решив, что большего результата всё равно сейчас не добьётся, он захлопывает толстую тетрадь, и глухой хлопок тонет в шуме голосов множества студентов.

— Она у нас больше не ведёт так-то, — наконец отмечает Ибо, лениво откидывая голову назад.

— О, неужели? — заинтересованно откликается Ван Чжочэн. — Ну, выкладывай, кто же этот удивительный герой, из-за которого ты проявляешь такое пугающее рвение к изучению французского.

— Так я тебе и рассказал, ага, — отмахивается Ибо, пытаясь спрятать разрывающее его уже несколько дней жгучее желание поделиться за безразличным выражением лица.

— Ну, не томи. Давай уже, говори. Я же вижу, что тебе и самому не терпится рассказать, — Чжочэн упирается локтем в подоконник и подаётся ближе, с любопытством заглядывая в лицо друга.

— Ладно, — словно нехотя выдыхает Ван Ибо, стараясь смотреть только на идеально белый потолок. — Это Сяо Чжань.

Чжочэн хмурится, недоумённо пожав плечами.

— И о чём, по-твоему, одно только имя должно мне сказать?

— О том, что это самый невероятный человек, которого я когда-либо встречал в своей жизни, — произносится шёпотом, твёрдым, полным непоколебимой уверенности.

— Справедливости ради, хочу заметить, что она у тебя выдалась пока не такой уж и длинной, — с насмешкой добавляет Чжочэн, не удержавшись.

Ибо лишь молча смотрит на него — долгий, тяжёлый взгляд, полный того самого упрямства, которое словно зажимает между двумя стенами, неумолимо движущимися друг к другу, пока не сдавят тело между ними, не оставляя выхода.

— Молчу-молчу, — тут же сдаётся он, вновь подняв руки. — Сяо Чжань так Сяо Чжань. Так и что он?

Ван Ибо закатывает глаза, но всё же продолжает:

— Он… — Ибо осекается, стараясь подобрать правильные слова. — Очень красивый. Настолько, что сложно сосредоточиться на чём-то другом. У него такие черты — будто нарисованные. 

Чжочэн закатывает глаза, но не перебивает.

— А ещё он интересно рассказывает. Ты же знаешь, что на французский я записался только из-за тебя и особой любовью к нему не пылаю, но Сяо Чжань объясняет всё так спокойно и уверенно этим своим глубоким голосом, что просто… завораживает. Голос у него мягкий, но с такой глубиной, что его хочется слушать, даже если не понимаешь половину слов.

Ибо на секунду замолкает: слышит голос Сяо Чжаня, словно он совсем рядом — повернёт голову и увидит, как профессор сидит, прислонившись своим плечом к его.

«Ещё раз: расслабьте челюсть. Произносите звук более открыто, вас ведь никто бить не собирается, незачем так напрягаться», — вспоминается замечание, от которого профессор Сяо не смог удержать себя после которой по счёту одной и той же ошибки.

— И терпение у него просто железное. Но он не из тех, кто позволяет сесть себе на шею. Хоть и всегда вежливый, но... этот его сарказм… Понимаешь?

Ван Чжочэн хмыкает, скрещивая руки на груди.

— Нет. Но ты продолжай.

— Ну, и ещё его руки...

— Руки? — он поднимает брови, стараясь удержаться от усмешки.

Ибо бросает на него наполненный негодованием взгляд, но решает, что пытаться брать слова назад уже поздно.

— Да. Длинные и изящные пальцы, тонкие запястья, а кожа такая гладкая и мягкая на вид, что хочется потрогать, — Ван Ибо громко вздыхает. — Никогда не думал, что буду завидовать ручке и указке.

Больше нет в силах сдерживаться, Чжочэн громко смеётся.

— Руки! Вот это я понимаю — серьёзное увлечение.

— Да иди ты, — бурчит Ибо, резко отворачиваясь и делая вид, что очень уж увлечён наблюдением за каким-то студентом, который пытается поправить бахилы, что зацепились за край массивной подошвы его ботинок.

— Серьёзно, друг, да ты попал, — заявляет Ван Чжочэн, всё ещё посмеиваясь.

— Просто заткнись, ладно?

— Эй-эй, я не осуждаю! Просто, знаешь, мне интересно: а он сам вообще в курсе, как ты тут с ума сходишь спустя всего две пары, проведённые с ним наедине? Извини, даже одну.

— С чего бы ему быть в курсе? — хмурится Ибо, немного отстранившись от батареи, которая по ощущениям начинает прожигать в гольфе и его затылке дыры.

— Ну, не знаю, — нарочито медленно протягивает Ван Чжочэн. — Может, он раз-другой заметил, как ты пожираешь его взглядом?

— Ты преувеличиваешь, — ворчит Ван Ибо с неуверенностью в голосе, от которой Чжочэн тут же весело фыркает.

— Ну ладно, хорошо, — качает головой и переводит тему, словно переступая через себя, ведь не воспользоваться шансом понаблюдать за презабавной растерянностью Ибо — то ещё упущение. — Сяо Чжань красивый, умный и руки у него нереальные — это я понял, но мне вот интересно: как он сессию-то закрывает?

Ван Ибо, взявшийся уже было снова открыть тетрадь, останавливается и пожимает плечами:

— Не знаю.

— Не знаешь? Ну конечно, зачем узнавать такую информацию? Это ведь не любимый цвет профессора Сяо как-никак.

— Наверное, как и профессор Фань, — задумывается Ибо, пропуская мимо ушей выпад Чжочэна. — Он спросил меня только в самом начале насчёт остальных, а так делает вид, что пустая аудитория — вполне обычный порядок вещей.

— Ну, раз спустил нам с рук три месяца прогулов, то, должно быть, он не из тех, кто в деканат бегает.

— Может быть, — с сомнением протягивает Ван Ибо. — Но даже если и устроит неожиданный экзамен, ты-то его уж точно сдашь.

— Что верно, то верно. — Чжочэн усаживается на подоконник и, подперев подбородок рукой, усмехается: — Впрочем, тебе тоже должно быть легче, чем остальным. Как-никак такой старательный студент.

— Кончай язвить, — фыркает Ибо, снова открывая тетрадь и настойчиво протягивая её другу. — Давай лучше помоги с произношением букв. И ещё парочку фраз от себя добавь.

Осмотрев исписанные страницы, Ван Чжочэн, поражённый серьёзностью настроя, поднимает брови и косится на прожигающего его нетерпеливым взглядом Ибо.

— Может, я тебе лучше прописи куплю? — предлагает учтиво.

— Я тебя сейчас ударю, — обещает Ван Ибо, на что Чжочэн только беззаботно пожимает плечами.

Склонившись над очередным упражнением по грамматике, Ван Ибо решительно водит ручкой, оставляя уверенные линии французских слов, как его резко толкают в локоть — чернильный след скользит в сторону, шарик ручки оставляет небольшую дырку в скомканном листе.

— Что? — раздражённо шипит Ибо, поворачивая голову к Чжочэну, который смотрит вперёд с совершенно невинным выражением лица.

Он не отвечает и даже не бросает короткий взгляд в его сторону, только осторожно кивает подбородком вперёд, словно говоря: «Не ко мне вопрос».

— Ван Ибо, — раздаётся строгий голос с кафедры.

Ибо замирает. Подняв глаза, он встречается с пристальным взглядом профессора по международному культурному сотрудничеству.

— Рад, что вы наконец обратили внимание, — продолжает тот, слегка приподнимая бровь. — Я повторю вопрос: как бы вы объяснили различия между высоким и низким контекстом культур и как это влияет на деловое общение?

— Эм… — тянет Ван Ибо и незаметно, как ему кажется, отодвигает исписанную французским тетрадь, дабы освободить скрывающиеся под ней записи по теме пары, которых, как ни странно, не оказалось: листы сияют идеальной чистотой.

Чжочэн тихо выдыхает сбоку и как бы невзначай пихает чуть ли не под нос Ибо свой конспект. Чувствуя прикованный к нему взгляд всей аудитории, Ван Ибо выпрямляется и, как может, начинает читать из тетради друга текст, который первый раз видит:

— Э-э… Ну, высокий контекст — это когда не всё говорят прямо, а полагаются на, — Ибо прищуривается, пытаясь разобрать написанное, — невербальное общение? А низкий — наоборот, всё объясняют очень чётко. Это… влияет на переговоры, потому что в первом случае надо читать между строк, а во втором — быть понятным.

— Скомкано, но общую мысль передали. Прошу вас больше не отвлекаться. Продолжим…

Воздух пахнет влажным снегом, хлюпающим под ногами множества прохожих, с металлическими отголосками, словно перед сильным снегопадом. Пахнет жареными каштанами из палатки на углу, смешиваясь с резким запахом бензина и щекочуще забирающимся в нос дымом от выхлопов стоящих в пробке машин. Вечерние уличные огни и мигание светофоров отражаются в покрытых коркой льда лужах и блестят на гладких стёклах витрин. Пронизывающий до костей холодный ветер бросает под ноги обрывки афиш, сорванных с фонарных столбов и вырванных сильным порывом их рук зазевавшихся промоутеров, и несёт их дальше, чтобы оставить трепетать под первым же декоративным ограждением для мёрзлых клумб.

Ибо кутается в шарф, который скорее просто свисает с шеи, чем согревает. Он упрямо смотрит себе под ноги, словно пытается рассмотреть каждую трещину на асфальте сквозь слой вновь выпавшего на убранные дорожки снега. Ван Чжочэн, явно забавляющийся чем-то невысказанным, идёт рядом, нахлобучив капюшон так, что видно только кончик носа и блеск глаз.

— Интересно, и как профессор Сяо реагирует на то, что ты ему кофе каждый раз таскаешь? — вдруг громко спрашивает Чжочэн, из-за скрывающего его уши и рот капюшона пуховика.

Ван Ибо резко поворачивает голову, прищурившись.

— С чего ты взял, что я так делаю?

— Ты уже третью неделю бегаешь в ту кофейню только по средам и пятницам, — просто отвечает Ван Чжочэн, хотя Ибо понимает, что того подмывало спросить об этом и раньше. — Хоть я и не видел, с одним стаканом ты оттуда выходишь или двумя, но думаешь, поверю, что ты, человек, который кривится даже от рафа с кучей сиропов, просто хочет взбодриться перед парой?

— С чего сразу кофе? Может, я чай там покупаю, — отвернувшись обратно к дороге, Ибо закатывает глаза и перекидывает один из длинных концов шарфа через плечо, чтобы уткнуться носом в холодную вязаную ткань.

— Ты писал Юй Биню и спрашивал у него, какой кофе самый нейтральный, — безапелляционно добавляет Чжочэн.

Ибо замолкает. Несколько секунд он просто хмуро смотрит на огоньки гирлянды, что, свисая с края козырька остановки, мелькают уже совсем рядом, а потом, не выдержав, раздражённо шипит:

— Ну и вот чего ради о таком трепаться?

Ван Чжочэн невозмутимо пожимает плечами и, встав в очередь на автобус, приподнимает капюшон, чтобы лучше видеть друга.

— Мне почём знать? Его спроси, — с нарочитым спокойствием замечает он. — Ну так что там с профессором Сяо? 

Ван Ибо с досадой, что нужно продолжать этот диалог, цокает языком и отворачивается, глядя на дорогу, где в морозной дымке едва различимы фары и яркое табло с номером приближающегося автобуса.

— Вон, там твой подъезжает уже.

Встав на цыпочки, чтобы можно было что-то разглядеть над макушками бегущих к остановке людей, Чжочэн прищуривается.

— Какая жалость, не мой номер, — наконец выдыхает он с облачком пара. — Ита-ак, — тянет с улыбкой, не собираясь отступать. — Откуда вообще знаешь, что он предпочитает чаю кофе?

Ван Ибо, сам того не замечая, находил странное удовольствие в том, чтобы рассказывать Чжочэну о Сяо Чжане. Это было сравнимо с чем-то вроде проветривания душной комнаты. Распахиваешь окна — и морозный воздух беспрепятственно влетает в помещение, сдувая пыль в самый дальний угол. Но по прошествии двух недель это лёгкое ощущение свежести сменилось усталостью, полностью выжженной пылающим в теле ранее энтузиазмом. Не то чтобы Ван Ибо был мальчишкой, который верит в сказки о случайных взглядах, превращающих обычные встречи во что-то большее. Ему давно не тринадцать, чтобы строить воздушные замки, где розовые облака из сладкой ваты, стены из мягкого, пористого бисквита, шоколадные фонтаны и Сяо Чжань, начинающий вдруг смотреть на него иначе, чем на остальных студентов. Если такие иллюзии где и существуют, то только в его снах, бесконтрольно создаваемых уставшим за день мозгом.

С того момента, как он начал сидеть за учебниками по французскому до поздней ночи и вычитывать грамматику под тусклый свет настольной лампы, всё остальное ушло на второй план. Лекции Сяо Чжаня — словно глоток свежего воздуха, но они отнимают столько времени и сил, что кажутся почти роскошью. Под весом неумолимо приближающейся сессии и кучи долгов по другим дисциплинам створки распахнутого окна захлопнулись, перекрыв поток живительной прохлады, — и пыль снова осела на все поверхности.

— Просто увидел у него на столе стаканчик из-под кофе из этой кофейни, — нехотя отзывается Ибо, даже не пытаясь скрыть усталые нотки в голосе, — а для чая они обычно дают их с другим дизайном. Вот и всё.

Он почти чувствует себя жалким. Сяо Чжань — изящная ледяная скульптура, прикоснёшься — до красноты обожжёт кожу. Ибо ни на что  не рассчитывал, лишь хотел просто быть рядом, хотя бы на какое-то время пару раз в неделю полностью занимать время этого удивительно прекрасного мужчины.

Сяо Чжань преподаватель и определённо старше самого Ван Ибо, но это ведь и не особо важно, если нет никаких неосторожных шагов, приближающих к запретной черте? 

— Уж не знаю, чего ты ждёшь от своего увлечения им, я только надеюсь, что ты не сделаешь ничего глупого, что может тебе навредить, — вдруг серьёзно заявляет Ван Чжочэн, внимательно глядя на задумчивого Ибо.

Ходить на пары до конца семестра — вызов, который Ван Ибо сделал не только себе, но и Сяо Чжаню, а его отчего-то подводить не хочется даже больше, чем самого себя. Но это утомительно до ярких синяков под глазами и побледневшей от недосыпов кожи.  Сяо Чжань похож на несбыточную мечту, навязчивую идею, от которой не скрыться. Ибо соврёт, если скажет, что не хочет получить хотя бы кроху особенного внимания с его стороны. Это изматывает до красочных коротких снов, от которых потом стыдно.

Вдохнув глубоко в лёгкие зимний воздух, смешанный с удушающим дымом от машин, Ван Ибо нервно переступает с ноги на ногу, словно Чжочэн может прочитать его мысли.

— Ничего я не жду. Да и не делаю ничего такого. Просто... стараюсь не выглядеть дураком на его парах.

Ван Чжочэн фыркает, но в его взгляде мелькает обеспокоенность.

— Хорошо. Если что, я всегда готов предоставить своё плечо, будь то слёзы горя или счастья.

Ван Ибо бросает на друга быстрый взгляд, в котором мелькает смесь раздражения и благодарности, но быстро снова оборачивается на дорогу, где в густом тумане размазывается свет множества фар.

— Спасибо за великодушие, но пока справляюсь сам, — отзывается с лёгкой насмешкой, скрытой в напряжённых уголках губ.

Чжочэн ухмыляется, поправляя капюшон, чтобы за шиворот не залетали шаловливые снежинки.

— Ну, смотри. Только учти, я не мастер в романтических драмах. Больше по части «вытащить друга из беды».

— Драма тут явно лишняя, — тихо смеётся Ибо, спрятав половину лица за шарфом. — Всё это... не больше, чем пыль на дороге.

Поднимется, поблестит в тонких лучах негреющего зимнего солнца и осядет.

— А ты не говорил, что пытаешься ещё и в писатели заделаться, — хмыкает Чжочэн, хитро сощурив глаза. — Только, если честно, мне кажется, эта «пыль» засела у тебя глубже, чем ты хочешь признать.

Ван Ибо делает вид, что сказанное заглушили сигналящие машины, учтиво напоминающие стоящим в первой линии, что зелёный свет на светофоре загорелся аж целую секунду назад, ну или на него внезапно напал приступ глухоты, и с мрачным упорством смотрит на ещё один приближающийся автобус. Слова Чжочэна звучат как правда, которую он не готов обсуждать, и от этого что-то пока ещё неопределённое сдавливает грудь.

— Ну, мой автобус, — спасительно подмечает Ван Чжочэн, заметив свой номер на табло.— Держись там, поэт. И не забудь поделиться, когда напишешь бестселлер о собственной истории любви.

Ибо закатывает глаза, но его губы на миг дёргаются в намёке на улыбку.

— Давай уже иди, а то я передумаю насчёт твоего «плеча» — и не видать тебе спойлеров.

Ван Чжочэн с усмешкой вскидывает руку в прощальном жесте и, стоит только дверцам открыться, а всем желающим выйти, втискивается в переполненный автобус, оставляя Ибо одного с обрывками мыслей, которые он так старается игнорировать, словно они не больше, чем мелькающие перед глазами кристаллики льда, которые растают, стоит им коснуться горячей кожи.

Двери автобуса с тяжёлым металлическим скрежетом закрываются. Ван Ибо стоит, немного отрешённый, наблюдая, как транспорт отрывается от остановки. В голове мелькает мысль: что сейчас? Следовать за навязчивым импульсом или пытаться влиться в обыденную суету университета, которая может стать тем самым отрезвляющим актом побега?

Автобус скрывается за первым же поворотом. Вспышка упрямства пронзает его тело, — и Ибо разворачивается на пятках. Его шаги становятся уверенными, когда он направляется в сторону украшенной декоративными снежинками, карамельными тростями и мерцающей гирляндой витрины. Сквозь запотевшее от разницы температур стекло двери на лицо Ван Ибо падает мягкий золотистый свет, намного более яркий, чем уличные фонари.

Над головой привычно звенит колокольчик, приветствуя нового посетителя, стоит дёрнуть ручку двери на себя, которая с лёгким сопротивлением открывается. Воздух тут тёплый и пахнет свежесваренным кофе, ароматной выпечкой и немного шоколадом и корицей. Как всегда.

Встав в очередь за мужчиной, который с интересом изучает скрывающуюся за стеклом витрины выпечку, Ван Ибо не сдерживается от того, чтобы самому не посмотреть туда же. Беря каждый раз одно и то же, он был больше сосредоточен на моральной подготовке к ждущему его впереди латте, нежели разглядывании имеющегося в кофейне ассортимента. Мужчина перед ним поворачивает голову, чтобы получше рассмотреть позиции на краю витринной полки, и Ибо с замиранием сердца узнаёт его профиль. Тот самый, который часто видит у меловой доски или проекционного экрана.

— Профессор Сяо? — он вмиг охрипшим голосом осторожно зовёт мужчину, словно не знает, позволена ли ему такая вольность.

Сяо Чжань слегка приподнимает бровь, услышав своё имя, и поворачивается к Ибо. А у того дыхание перехватывает, словно из лёгких вмиг выкачали весь воздух, стоит на лице профессора появиться лёгкой, почти неуловимой улыбке.

— Ван Ибо, — спокойно, но в то же время так непривычно произносит Сяо Чжань, кивая в знак приветствия. Затем его взгляд возвращается к витрине, где за стеклом лежат ряды идеально выложенной выпечки. — Чего бы вам хотелось?

— А? — Ибо моргает, не понимая.

— Вы каждую пару приносите мне кофе, — объясняет Сяо Чжань с неловким изгибом на губах. — Не очень красиво с моей стороны вот так это принимать, поэтому хотел хотя бы купить что-то к кофе. Но раз уж вы не успели ещё ничего приобрести, то прошу позволить мне угостить вас в этот раз.

— Что вы, профессор Сяо, не нужно, — поспешно отговаривается Ибо, смущённо отводя взгляд.

— Я настаиваю, — Сяо Чжань спокойно перебивает его дальнейшие попытки отговориться. — Считайте это знаком моей признательности или же наградой за ваши старания в изучении моей дисциплины.

— Я... Спасибо, — бормочет Ван Ибо, чувствуя, как щеки начинают гореть, поэтому поспешно отворачивается, словно его уж очень заинтересовало особое праздничное меню с эксклюзивными позициями.

— Круассан и латте вас устроит, или вам бы хотелось чего-то другого? — интересуется Сяо Чжань, делая шаг ближе к стойке.

— Устроит, спасибо, — деревянно кивает Ибо, украдкой трогая свои щёки, дабы проверить, горят ли те ещё.

Сяо Чжань делает заказ, и на время его приготовления между ними повисает тишина, нарушаемая только лёгким звоном кофейных чашек, жужжанием кофемашины и ненавязчивыми рождественскими песнями. Ибо украдкой косится на мужчину, отмечая, как естественно тот держится, словно в этом небольшом жесте угощения нет ничего такого, что заставило бы всё внутри подняться высокой волной бурных вод.

Стоит колокольчику над входной дверью вновь прозвенеть, как их тут же окутывает морозный воздух, а ветер, подхватив кружащийся в свете уличных фонарей снег, бросает его холодные иголки прямо в лицо. Зажмурившись, Ван Ибо мгновенно кутается в шарф, натягивая его край до самых глаз, и прячет руки в карманы пуховика, пользуясь тем, что Сяо Чжань вызвался нести напитки с десертами.

— Профессор Сяо, вам не холодно? — тревожится Ибо и бросает на него короткий смущённый взгляд.

Тот оборачивается и с лёгкой улыбкой, будто обжигающий кожу холод вовсе его не касается, отвечает:

— Нет, всё в порядке. Спасибо за беспокойство.

Некоторое время они идут молча, только хлюпанье мокрого снега под ногами и сменяющиеся от магазина до магазина мелодии заполняют паузу. Профессор Сяо вдруг немного наклоняет голову в его сторону, словно обдумывая свои следующие слова, и спокойно добавляет:

— Знаете, Ван Ибо, мы общались в кафе на "вы", и я почувствовал, что мне от этого немного не по себе. Да, я старше, но не настолько, чтобы это имело такое значение. Если хотите, за пределами университета можете обращаться ко мне менее формально.

Ван Ибо на мгновение замирает и моргает несколько раз, словно стараясь убедить себя, что действительно всё правильно услышал. Глубоко вдохнув морозный воздух, он нагоняет успевшего оторваться на пару шагов вперёд Сяо Чжаня. Взгляд его, полный смешанных эмоций, мечется между блестящей от снега мостовой и профилем профессора.

— Правда могу? — в голосе звучит почти детская радость вперемешку с удивлением.

Сяо Чжань улыбается уголком губ, чуть поворачивая голову.

— Конечно, — голос его ровный, но удивительно тёплый, словно едва заметное солнце сквозь зимние облака. — Так будет проще, не находите? Да и незачем соблюдать такие церемонии, когда я уже пересёк черту, приняв от тебя кофе. Если не в первый, то во второй раз точно.

Ван Ибо опускает взгляд, и по его лицу медленно расплывается неловкая, но искренняя улыбка.

— Спасибо… тебе. 

Сяо Чжань кивает, уголки его губ чуть подрагивают, будто он едва удерживается от широкой улыбки или смеха, что было бы неудивительным, если учесть, какое забавное зрелище представляет из себя лицо Ван Ибо, на котором смешались самые разные эмоции: от детского восторга до жалящей нервозности.

— Вот видишь, ничего сложного, — говорит он, уверенно шагая дальше.

— А как мне лучше обращаться? — тут же спохватывается Ибо, сжимая руки в карманах в кулаки. Сердце у него стучит так громко, что кажется, словно его биение поселилось в каждой клеточке его тела. Ибо ведь не разрушит то хрупкое, едва сплетённое между ними, одним неосторожным вопросом? — Ведь не могу же я вас называть… «гэгэ»?

Последнее слово он произносит почти шёпотом, словно пробует его на вкус. Оно звучит непривычно, неловко, но в то же время удивительно естественно. Ван Ибо, не в силах скрыть волнения, краем глаза наблюдает за реакцией Сяо Чжаня.

— Почему нет? — беззаботно отзывается мужчина, упорно глядя вперёд на показавшийся из-за высотных зданий фасад главного корпуса университета.

У Ван Ибо вновь перехватывает дыхание. В который уже раз? Кажется, рядом с Сяо Чжанем он в принципе не способен нормально дышать. Даже что-то незначительное со стороны этого человека обладает неведомой силой, способной выбить его из равновесия. В буквальном смысле: собственное тело чувствуется словно издалека. Будто к конечностям прикреплены ниточки, и если бы не невидимый кукловод, Ибо, не в силах держаться на ногах, тряпичной куклой осел бы прямо в сырую грязную слякоть. 

«Может, всё же стоит пересмотреть вывод о том, что меня от тринадцатилетнего глупо влюбившегося школьника что-то да отличает?» — мелькает в голове совсем тихое, не в силах отвлечь, привести в себя.

Ван Ибо смотрит на его прямую спину, лёгкую, уверенную походку. Смотрит, как искусно вырезанные снежинки оседают на его густых ресницах, как крохотные ледяные кристаллики подчёркивают их насыщенный тёмный цвет, делают и без того завораживающий образ Сяо Чжаня поистине волшебным, чарующим, пленительным.

Он смотрит, не отрываясь, с каждым мгновением погружаясь в сладостный омут глубже, и не замечает, как наступает на прячущийся под мокрым снегом участок льда. Нога едет вперёд и теряет опору, сердце замирает в испуге, подскочив к горлу. Но прежде, чем Ибо успевает ощутить болючую твердь мёрзлого асфальта и испачкать пуховик, его успевают подхватить.

Сяо Чжань.

Сяо Чжань держит его. Своими прекрасными, тонкими и, оказывается, удивительно сильными пальцами, аккуратно обтянутыми чёрными перчатками. От осознания этого факта внутри словно всё переворачивается, а в ногах разливается тягучая, предательская слабость.

— Осторожнее, — мягко просит мужчина, склонившись чуть ближе, чтобы убедиться, что с ним всё в порядке.

Ван Ибо чувствует, как от этой близости по коже пробегает дрожь. В пуховике становится ужасно жарко, а свежий зимний воздух странно душным, спёртым. Этот голос, этот взгляд и эти руки — всё вместе — пленяют его окончательно и бесповоротно сжигают.

— Merci*, — шепчет Ибо, удивляясь, как ещё может говорить что-то дельное.

*с фр. «спасибо»

— Pas de quoi*, — спокойно отзывается Сяо Чжань, чуть склонив голову набок.

*с фр. «не за что» или «пожалуйста»

В таком положении всё становится пугающе отчётливым. Снежинки на ресницах Сяо Чжаня будто вырезаны из хрусталя — тонкие, изящные, бесконечно хрупкие. Он видит каждую и удивляется, как те не тают от тёплого и такого яркого блеска в глазах Сяо Чжаня.

Бледная от холода кожа профессора, поразительно гладкая на вид, заставляет взгляд Ван Ибо цепляться за каждую линию, за каждый изгиб. А губы... Губы, которые выделяются ярким росчерком, манят, как искушение, против которого нет сил бороться. Их цвет, насыщенный, словно спелая вишня, притягивает и сбивает с толку, пробуждая желание рассматривать, всматриваться ещё и ещё. 

Ибо знает, что не должен. Разум кричит ему об этом громче, чем когда-либо. Но тело не слушается. Глаза медленно, будто зачарованные, изучают лицо Сяо Чжаня: прямой нос, чуть наморщенный от мороза, едва заметные тени под глазами и очаровательная родинка под нижней губой, от которой зуд в кончиках пальцах… Всё в нём завораживает, чарует, заставляет забыть, где они находятся и что происходит.

— Ван Ибо, ты меня отпустишь? — негромко, с лёгкой ноткой веселья, притаившейся в уголках глаз, спрашивает Сяо Чжань, взглядом напоминая о до сих пор удерживающих его руках: Ибо не заметил, как вцепился в мужчину, словно утопающий в спасательный круг.

Ван Ибо тут же отдёргивает руки, словно обжёгся, краснея до кончиков ушей.

— Простите! — пылко спешит извиниться, забывая о недавней договорённости оставить формальности, опускает голову, чтобы не встретиться глазами с Сяо Чжанем, и поспешно делает шаг в сторону.

— Ничего страшного, — кивает мужчина, невозмутимо оправляя пальто, словно и не заметил блестящего запретным желанием взгляда собственного студента.

Холл университета встречает их гуляющими по полу сквозняками от постоянно открывающихся и закрывающихся главных дверей и ярким тёплым светом ламп. Они молча надевают бахилы, привычным движением цепляя их за носки ботинок, проходят мимо гардеробной, где звенят номерки и шелестят выдаваемые студентам куртки. Лифт оказывается пустым. Молча они стоят бок о бок, глядя на сменяющиеся цифры этажей. Металлические двери скользят в сторону с тихим звоном, открывая знакомый коридор, ведущий к аудитории, где они будут одни.

Ибо всё ещё чувствует жар в лице и опускает взгляд, стараясь казаться спокойным.

«Соберись», — велит себе одними губами и заставляет сделать шаг из лифта.

Войдя первым в аудиторию, Сяо Чжань снимает шапку и аккуратно встряхивает её, чтобы избавиться от налипшего снега — тот мокрыми капельками остаётся около двери.

— Не подскользнитесь, — предупреждает Сяо Чжань, используя вежливое обращение, как и обещал делать в стенах университета, а у Ван Ибо внутри что-то с глухим грохотом обрывается.

— Спасибо, профессор, — неразборчиво мямлит, идя к привычному месту и по пути стягивая пуховик.

На стол с тихим стуком опускается стаканчик с латте, а рядом шуршащая бумажная упаковка с хрустящим круассаном.

— Ваш кофе, — доброжелательно улыбается профессор Сяо и проводит рукой по волосам — волнистым, мягко обрамляющим лицо, ещё слегка влажным на чёлке от растаявших снежинок. Пряди послушно ложатся на место, блестят в свете ламп, а Ибо ловит себя на том, что не может отвести взгляд.

Сяо Чжань поднимает глаза, ловя его взгляд, и чуть склоняет голову в немом вопросе, словно ожидая объяснений.

— Эм, спасибо, — немного дёргано кивает Ван Ибо. И спешит заполнить неловкую паузу первым, что приходит в голову: — Знаете, я вообще не люблю кофе. Никакой.

И тут же жалеет о том, что вообще умеет разговаривать.

— Правда? — удивляется Сяо Чжань и озадаченно опускает глаза на бумажный стакан, украшенный праздничным принтом. — Тогда почему не сказали? Я бы купил вам что-то другое.

— Ну, — тянет Ибо, не зная, как теперь объяснить свой неожиданный порыв к не то чтобы уместным откровенностям. — Я решил его пить, чтобы взбодриться. Не столько от содержания кофеина, сколько от неприятного вкуса, — неуклюже посмеивается, старательно пряча взгляд. — Понимаете, четвёртая пара и всё такое…

Профессор Сяо улыбается чуть заметнее, и в его взгляде мелькает что-то тёплое.

— Думаю, понимаю, — соглашается, делая шаг назад, к преподавательской кафедре.

Сев на скамью, Ван Ибо обхватывает ладонями ещё тёплые бока стакана.

— Профессор Сяо, а вы… были уверены, что я приду?

Сяо Чжань чуть приподнимает бровь, будто не сразу понимая, о чём его спрашивают.

— Можно так сказать, — наконец отвечает мужчина, перебирая папки в поисках той, где хранятся материалы для сегодняшней пары. — У меня сложилось впечатление, что вы из тех, кто держит своё слово. Скажите, Ван Ибо, оно ошибочно?

Собственными руками Сяо Чжань возлагает на его плечи ещё большую ответственность — не разочаровать. Но Ибо нравится её тяжесть, она дарит странное чувство надёжности, данного обещания.

— Надеюсь, что нет.

///

— Ибо, ради Бога, мы пришли сюда развеяться, — отчаянно стонет Ван Чжочэн, положив голову на сложенные на перилах катка руки. — Ещё хоть одно восторженное слово о твоём профессоре Сяо — и, обещаю, я брошусь под ледовой комбайн.

Ван Ибо хохочет, поправляя шарф, что сполз с плеч после неудачной попытки прислониться к скользковатому ограждению.

— Прошло всего ничего, а ты уже забыл о своём обещании любезно подставить мне своё плечо? — возмущается Ибо, но сам не может сдержать смешка.

— Для слёз вообще-то, а не твоих слюней, которые ты уже не первую неделю пускаешь на профессора, которого я, между прочим, ни разу ещё в лицо не видел, — ворчливо заявляет Чжочэн, почти утопив слова в своём предплечье.

— Ну и не надо, — Ибо пожимает плечами с нарочитой беззаботностью.

— Ты прав, — нехотя соглашается Чжочэн, поднимая голову и сверля Ван Ибо взглядом из-под насупленных бровей. — Пожалуй, для моей психики так будет лучше.

— Ой, не драматизируй, — отмахивается.

— Если собираешься продолжить, то в качестве компенсации жду глинтвейн, — Ван Чжочэн картинно вздыхает, словно вес его горя превышает все возможные меры. — Потому что я отказываюсь выносить всё это на трезвую голову.

— Эх, как же так? — протягивает Ибо с наигранным сожалением, хлопая себя по карманам пуховика с преувеличенной драматичностью. — Они принимают только наличку, а у меня один Алипей*.

*Alipay — метод, позволяющий проводить платежи в разных валютах с использованием электронного кошелька в Китае. Подключается к аккаунту в их мессенджере WeChat и является очень распространённым способ оплаты.

Чжочэн, молча закатив глаза, суёт руки в карманы своего пуховика. Шуршание купюр звучит так, будто достаёт последнюю крупицу терпения.

— Вот, — он выуживает несколько помятых банкнот и протягивает их Ибо. — Только поторопись. Если я тут замёрзну, пока ты там возишься, пеняй на себя.

Ван Ибо легко перехватывает деньги, ловко уворачиваясь от слабого шлепка по руке. Его улыбка — ледяная крошка под коньками: скрипучая, но сияющая.

Палатка с глинтвейном стоит прямо у края катка. Ибо подкатывается к перилам, чуть наклоняется и громко заказывает два стакана. Продавец, привычно ворча о недостатке мелочи для сдачи, прячет протянутые ему денежные купюры в карман фартука с вышитыми крестиком рождественскими оленями на нагруднике и быстро наполняет стаканы горячим ароматным напитком. Осторожно забрав стаканы, чтобы не слетела ненадёжно надетая крышка и не расплескать ни капли, Ван Ибо разворачивается и медленно направляется обратно, стараясь объезжать стороной неуверенно стоящих на льду людей. 

Огибая очередную группу школьников, возомнивших себя талантливыми фигуристами, Ибо случайно выхватывает взглядом знакомую фигуру, плавно скользящую коньками по льду ему навстречу. Высокий, уверенный в себе мужчина движется так, словно каток — его второй дом.

— Чжань-гэ! — голос Ван Ибо звучит радостно, почти дрожащий от неподдельного удивления. Не успевая осознать, откуда в нём вдруг набралось столько смелости вот так просто окликнуть профессора, Ибо замедляется и вытягивает руку со стаканом в сторону, чтобы его точно заметили.

Сяо Чжань замедляется с лёгкостью, кажущейся почти противоестественной на скользком льду. Одним изящным движением он ловко забирает напиток из руки Ибо, слегка потянув его на себя — за спиной тут же проносится человек, явно не научившийся тормозить и теперь срочно ищущий пустое место у перил, за которое можно ухватиться.

— Не самая лучшая идея вот так останавливаться посреди людного катка, не думаешь? — с мягким, окутывающим всё тело теплом улыбается Сяо Чжань, от которой, кажется, даже лёд под ними должен начать таять. — Вот, извини, что так выхватил.

Он протягивает стакан обратно. Из маленького отверстия в крышке поднимается тонкая струйка пара, разбавляя морозную свежесть вокруг них ароматом пряностей.

— Да ничего страшного. Это вам, — поспешно говорит Ибо, чуть выпрямляясь.

— Тебе, — спокойно поправляет Сяо Чжань.

— А, ну да… — согласно кивает Ван Ибо. Щёки, раскрасневшиеся от мороза, теперь явно отдают ещё и румянцем смущения. — Я это... просто было так холодно, что купил зачем-то сразу два, чтобы согреться. Поэтому можете взять себе. Только крышку поправьте, а то продавец её нацепил на лишь бы было.

Сяо Чжань с лёгким кивком поправляет крышку, скользнув подушечками пальцев по её краю, и благодарно смотрит на Ибо.

— Спасибо. Ты уверен?

— Конечно, — отмахивается Ибо, торопливо качая головой. — Забирайте, честно.

Сяо Чжань улыбается ещё шире, чуть наклонив голову, и Ибо не в силах понять, о чём тот думает.

— Очень кстати, спасибо, — искренне благодарит профессор, вдыхая поднимающийся над стаканом аромат вместе с жаром пара, от которого от налипших на шапке снежинок остаются лишь влажные холодные капли. —  Ты тут один? Надеюсь, я не помешал тебе?

— Что вы! — горячо восклицает Ибо, почти оступаясь от своей порывистости, и тут же ловит укоризненный взгляд. — Ну, я же сам… тебя окликнул. А Чжань-гэ здесь один?

— Да, один, — подтверждает Сяо Чжань, скользнув взглядом по катку.

Ван Ибо сглатывает, чувствуя, как ком волнения подступает к горлу. Он отводит глаза, собираясь с мыслями, а потом выдыхает, словно бросаясь в ледяную воду:

— Тогда, может... покатаемся вместе? Ну, если ты не против.

Сяо Чжань улыбается, и в этой улыбке та самая лёгкость, с которой снежинки кружат в небе, с которой он движется по льду.

— Почему бы и нет?

Ибо едва успевает облегчённо выдохнуть, как в кармане вибрирует телефон. Он машинально достаёт его, на мгновение отвлекаясь от Сяо Чжаня. На экране высвечивается пара сообщений от Ван Чжочэна, и вслед за ними продолжают приходить новые.

Чжочэн: Это что, тот самый профессор Сяо?

Чжочэн: Ты вот так просто решил променять мою компанию, о которой мы, между прочим, заранее договаривались, на его?

Чжочэн: И мне не показалось?

Чжочэн: Ты только что отдал ему мой глинтвейн?

Чжочэн: Купленный на мои деньги?

Чжочэн: Вообще-то я не собирался спонсировать вашу пару

Чжочэн: Ван Ибо, имей совесть

Ибо протяжно выдыхает и, быстро напечатав в ответ «Прости, потом отплачу», торопливо убирает телефон в карман. А после, не в силах сдержать порыв, бросает короткий взгляд в сторону Чжочэна, который стоит у перил вдалеке, прожигает его взглядом и, кажется, костерит на чём свет стоит. Честно признаться, Ван Ибо может только порадоваться, что находится сейчас не рядом и не может слышать всех слов, что несомненно льются на его голову.

— Всё в порядке? — с любопытством спрашивает Сяо Чжань, скользнув внимательным взглядом по Ибо.

— Да-да, всё хорошо! — торопливо отмахнувшись с натянутой улыбкой, он быстро бросает взгляд на глинтвейн в чужой руке, но тут же отворачивается, стараясь выглядеть как можно более непринуждённым. — Просто друг написал. Неважно.

Сяо Чжань чуть склоняет голову, наблюдая за Ибо с мягкой улыбкой, но ничего больше не спрашивает. Тем временем Чжочэн вдалеке демонстративно поднимает телефон, давая понять, что прекрасно видит их, как и полное отсутствие совести у Ван Ибо, который быстро собирается с мыслями и поворачивается обратно к Сяо Чжаню, словно только что ничего не произошло.

— Ну что, может, попробуем прокатиться? — предлагает он с храбростью, которой сам от себя не ожидал. — Я, правда, не мастер, но постараюсь не упасть.

— Не переживай, — с улыбкой отвечает Сяо Чжань, жестом приглашая Ибо вперёд. — Если что, подстрахую.

Ван Ибо первым слегка отталкивается от бортика, чувствуя, как лезвия коньков впиваются в ледяную поверхность. Острая сталь оставляет тонкие, сливающиеся со множеством других полосы, исчезающие за его спиной. Сяо Чжань делает небольшой глоток из стакана — сладковатый и слегка тёрпкий вкус согревает горло, — и плавно трогается следом.

— А неплохо на вкус, — оценивает профессор, коротко облизывая губы. — В такой день самое то.

Вокруг мерцают гирлянды, перекинутые над катком, их свет ложится зыбкими пятнами на давно рассечённую сотнями лезвий гладкость льда, и огоньки ложатся на неё мягкой золотистой дымкой, что мелькает от движений катающихся. По округе разливается музыка: лёгкая, напоминающая о горячем шоколаде, звоне праздничных колокольчиков и уютном кругу близких. Она смешивается с множеством гудящих голосов, шуршащим звуком скользящих по льду лезвий коньков, громким смехом: звонким детским от купленной красивой игрушки, что блестит в обилии огоньков света, и заливистым от чьего-то неуклюжего падения прямо на спину. Всё складывается в единый хаотичный аккорд приближающихся праздников.

— Рад, что понравилось, — улыбается Ибо и, притормаживая, оглядывается через плечо.

— Ты тоже пей, а то остынет ведь, — словив его взгляд, кивает Сяо Чжань и подстраивается под темп Ван Ибо.

Они скользят дальше. Впереди возвышается ёлка: её вершина, окутанная гирляндами, уходит в темноту, а вокруг ветвей пляшут разноцветные огоньки. Ветки украшены искусно, но не вычурно: стеклянные шары между золотистыми и алыми лентами. У её подножия кружатся дети, взявшись за руки, их смех поднимается, как лёгкий снег, растворяясь в морозном воздухе.

— Красивая, правда? — вдруг замечает Сяо Чжань, слегка сбавляя ход и глядя на ёлку.

Рядом с ёлкой, прислонившись спиной к перилам, стоит Ван Чжочэн, и Ибо краем глаза замечает, как тот молча поднимает стакан с самостоятельно купленным напитком, словно саркастически желая: «Приятного катания».

— Да, очень, — заторможенно соглашается Ван Ибо, переводя взгляд со стоящего у перил со скривившимся от недовольства и возмущения лицом Чжочэна на Сяо Чжаня. 

Свет гирлянд играет в его глазах, делая их теплее, глубже, и Ибо тут же забывает о покалывающем чувстве вины. Они проезжают мимо ёлки, не задерживаясь, но её свет ещё долго следует за ними, запутываясь в их шапках и шарфах, не желая отпускать.

В кармане пуховика снова вибрирует телефон. Ван Ибо вздыхает и, покачав головой, достаёт его. 

Чжочэн: Ты бросил меня, чтобы просто молча с ним покататься?

Чжочэн: Действуй давай, а то всё будет зря

Сяо Чжань замечает, что Ибо снова отвлёкся, и слегка склоняется ближе.

— Всё в порядке? Я точно не задерживаю тебя?

— Нет-нет! — Ван Ибо поспешно убирает телефон, почти теряя равновесие от зацепившегося края лезвия конька за глубокую борозду во льду. — Всё нормально. Прости. И спасибо, что согласился покататься вместе.

Сяо Чжань отвечает мягкой улыбкой.

— Не за что. Не могу говорить за двоих, но мне приятна твоя компания.

— Мне тоже! — поспешно, возможно, даже слишком, заявляет Ибо и прокашливается. — Чжань-гэ, я всё хотел спросить: почему ты решил стать преподавателем?

Успевший немного остыть глинтвейн всё равно приятно согревает руки. Аккуратно отпивая из стакана, Ибо мысленно снова извиняется перед Чжочэном и благодарит его за совет, являющийся очевидным для кого и чего угодно, но только не для его собственного рассудка, помутневшего от присутствия Сяо Чжаня рядом. 

— Ну и… почему именно французский? — взгляд уходит куда-то в сторону, словно в поиске смелости для продолжения. 

Сяо Чжань слегка закусывает нижнюю губу, склоняя голову вбок, словно обдумывая, с чего начать.

— Французский… — он делает паузу, оглядывая их путь на катке, извивающийся между другими людьми. — Можно сказать, это произошло случайно. Когда я учился, мне предложили попробовать изучать его как второй язык после английского. И знаешь, чем больше я в него углублялся, тем сильнее он меня увлекал. На третьем курсе спонтанно решил вместо Англии поехать по программе обмена во Францию. Так и получилось. А преподавание...

Он задумчиво смотрит вперёд, следя за своими шагами на льду.

— Это способ делиться тем, что сам полюбил. Да и, честно говоря, немного устал я мотаться по миру в качестве переводчика, поэтому решил осесть на какое-то время в родном городе.

Ибо в одночасье словно холодным потом прошибает.

— Так ты не собираешься задерживаться тут?

— Не дольше, чем на несколько лет, — просто пожимает плечами профессор и делает глоток напитка цвета тёмного граната. — Уж до конца твоей учёбы точно задержусь, а после истечения контракта подумаю, что дальше делать.

Сяо Чжань с искорками в глазах косится на задумчивого Ван Ибо и переводит разговор в немного другое русло:

— А что сподвигло тебя изучать французский?

— Друг, — коротко отвечает Ибо перед тем, как сделать большой глоток, который еле удаётся спокойно проглотить. — Он каждые каникулы проводит во Франции, поэтому и язык успел изучить. Я не знал, куда записываться, поэтому решил пойти за ним. Подумал, так легче будет, а потом нам поставили профессора Фань и…

— И всё пошло вопреки ожиданиям, — заканчивает Сяо Чжань, понимающе кивая. — Я бы тоже не устоял от соблазна пропустить пары, если уж сам преподаватель в них не заинтересован.

— Так ты не злишься? — вскинув голову, Ибо вперивается в Сяо Чжаня выжидающим взглядом.

— Не сказал бы. Скорее немного разочарован, что никто из вас даже не потрудился заглянуть в списки и увидеть, что сменился преподаватель, — губы его трогает усмешка. — Зато на сессии получится весьма неожиданный сюрприз.

Не успевает Ван Ибо спросить о том, что это за «сюрприз» такой, как над катком разносится объявление с просьбой покинуть лёд на время работы ледового комбайна.

— Что ж, пошли, — Сяо Чжань ведёт рукой в сторону выхода, приглашая Ибо проследовать к нему первым.

Решив не ждать, пока лёд обновят, они сдают коньки и отправляются через ряды ярмарочных палаток, увитых гирляндами, в сторону переливающегося приглушённым бархатным светом огоньков парка. 

— А здесь всегда так красиво перед Рождеством? — спрашивает Ибо, вдыхая пропитанный ароматами корицы, карамели и горячего шоколада воздух, и поднимает взгляд на иллюминации, которые переливаются яркими разноцветными, но преимущественно алыми, огнями на деревьях.

— Да, — отвечает Сяо Чжань и, мельком взглянув на мерцающие огоньки, сжимает пальцами локоть засмотревшегося наверх Ибо. — А что, ты тут ни разу не был?

— Не-а, — качает головой с широкой улыбкой, не собираясь смотреть куда идёт, чтобы растянуть момент прикосновения подольше. — Обычно прихожу сюда уже в Праздник весны*.

*春节 — chūnjié — Праздник весны, китайский Новый год (1-го числа 1-го месяца по китайскому лунному календарю).

— Могу понять, — хмыкает с весёлым изломом на губах. — Сейчас красиво, но с украшениями к Празднику весны всё равно ни в какое сравнение не идёт.

Они входят в парк, оставляя позади яркие гирлянды и шум ярмарки. Здесь тишина ласково ложится на плечи, лишь изредка нарушаемая рассеянным шёпотом ветра, хрустом снега под ногами и поскрипыванием раскачивающихся на ветру голых ветвей деревьев. Свет фонарей в парке мягкий, приглушённый, он бережно ловит в пучки тёпло-жёлтого каждую скользящую по воздуху снежинку.

— Странно, — вдруг замечает Ван Ибо, глядя перед собой. — Как будто совершенно другой мир.

Сяо Чжань чуть улыбается, его дыхание превращается в облачко пара.

— Есть в этом что-то волшебное, не находишь? — он слегка поворачивается к Ибо, чтобы поймать его взгляд.

— Волшебное? — Ибо ненадолго задумывается, незаметно для самого себя замедляя шаг. Его ботинки скрипят по снегу, и он смотрит, как фонари обрисовывают золотистыми линиями тени на белом ковре. — Может быть. Но, если честно, больше похоже на сон, от которого не хочется просыпаться.

Сяо Чжань тихо улыбается и вместо слов слегка трогает локоть Ван Ибо, приглашая продолжить путь.

Они идут дальше, пока Ибо не становится прямо под одиноким фонарём, запрокидывает голову, стараясь поймать взглядом в лучах света танцующий снег. Сяо Чжань поднимает глаза, задержавшись на Ибо чуть дольше, чем следовало. Золотистые отблески падают мягко, будто тонкой вуалью, обрисовывают каждую застрявшую в торчащих из-под шапки волосах Ван Ибо снежинку, выхватывают каждый штрих его лица, медною дымкой обнимают линии его скул и подбородка.

— Спасибо за этот вечер, — негромко, почти бархатным шёпотом говорит Сяо Чжань, и его голос звучит так искренне, что Ибо вдруг становится трудно выдавить из себя хоть слово.

///

Снег тонкой пеленой укутывает тротуары, хрустит под тяжёлыми шагами Ван Ибо, но он его почти не замечает. Его дыхание сбивается, превращаясь в неровные облака пара, лёгкие сдавливают железные обручи, щёки пылают от мороза и спешки. Углы картонной коробки сквозь полиэтилен пакета врезаются в обожжённые морозом ладони, но Ибо сжимает их только крепче, боясь уронить. 

— Ну, давай, ещё немного! — шепчет он сам себе, чувствуя, как горят мышцы икр.

В университет он забегает позднее, чем рассчитывал, проносясь мимо таких же опоздавших студентов под звук собственных разносящихся по холлу глухих шагов и изредка хлопающих где-то вдали дверей кабинетов, разносящих звук по пустым коридорам. Полностью забыв о бахилах и рассерженной уборщице, которой придётся вытирать за ним грязные следы, Ван Ибо бросает раздражённый взгляд на лифт, который, кажется, специально замер на шестом этаже, не желая внимать десятку, если не больше, нажатий кнопки вызова, и мчится наверх по лестнице, перескакивая через ступеньки. На каждом пролёте Ибо боязливо проверяет, не перевернулись ли коробки, и мысленно молится, чтобы ничего внутри не раскрылось и не пролилось.

Пятый этаж. Напряжённые мышцы ног начинают забиваться, словно наливаясь сталью, но Ван Ибо упрямо продолжает подниматься.

Шестой этаж. Каждый шаг отзывается биением сердца, гулко отдающимся в ушах и посередине горла.

Седьмой этаж. Ван Ибо практически вываливается с лестницы в коридор и, еле переставляя уставшие ноги, бредёт вперёд.

Он останавливается перед дверью аудитории на полсекунды: не чтобы отдышаться, а с целью собраться с силами. Знает, что уже опоздал на добрых пятнадцать минут. Знает, что Сяо Чжань, возможно, успел уже уйти праздновать Рождество в кругу близких или, хуже того, решить, что Ибо совсем не придёт.

Он толкает дверь плечом, едва не спотыкаясь, и влетает внутрь. В аудитории с приглушённым освещением тихо, и только шелест вороха бумаг, которые ловко перебирает пальцами Сяо Чжань, не даёт потонуть в оглушающем звоне в ушах. 

— Простите! — чуть ли не выкрикивает Ибо, чувствуя, как голос подрагивает от нехватки воздуха.

Сяо Чжань медленно поднимает взгляд, слегка приподнимая брови. В выражении его лица не раздражение, а скорее удивление, перемешанное с чем-то тёплым и даже… облегчённым?

— Ты всё-таки пришёл, — спокойно замечает он, кивая скорее самому себе, и с ног до головы осматривает взъерошенного после такого забега Ван Ибо, а затем возвращает взгляд к спрятанным в пакете коробкам в его руках.

— Конечно, пришёл, — запыханно отвечает Ибо, осторожно ставя коробки на ближайший стол. Пальцы дрожат, и он торопливо вытирает их о пуховик, что совсем не помогает. — Простите, я… Я старался успеть, но…

Достав что-то из выдвижного ящика в столе, Сяо Чжань спускается с кафедры и, подойдя ближе, слегка наклоняет голову, чтобы посмотреть в лицо Ван Ибо.

— Успокойся. Всё в порядке, — произносит он с лёгкой, ободряющей улыбкой.

Ибо чувствует, как от этой улыбки что-то внутри него странно дрожит — то ли ему действительно становится легче дышать, то ли, напротив, дыхание совсем перехватывает.

— Вот, возьми, — добавляет Сяо Чжань, протягивая белоснежный платок.

— Спасибо, — Ибо загнанно выдыхает и, принимая платок, быстро стаскивает с головы шапку, чтобы протереть взмокший лоб. Его волосы торчат во все стороны, но он не обращает на это внимания, сосредоточенный на том, чтобы не выронить платок из подрагивающих пальцев.

Пока он вытирается, Сяо Чжань делает шаг назад, давая ему пространство, но взгляд его остаётся мягким, почти заботливым. Ван Ибо делает глубокий вдох, отзывающийся спёртой болью в лёгких, чувствуя, как бешеный пульс понемногу утихает. Он опускает руки и встречается взглядом с Сяо Чжанем. Добирающийся до окон седьмого этажа свет от уличных фонарей падает на мужчину, мягкий, зимний, обрисовывая его лицо золотистыми бликами.

— Я думал… — Ибо запинается, сжав в пальцах ткань платка. — Ну, вдруг вы решите, что я не приду.

Сяо Чжань чуть приподнимает брови, словно удивлённый его словам, а затем едва заметно изгибает губы в улыбке.

— Я верю твоим словам, — заявляет с неоспоримой уверенностью в голосе. — Но всё равно приятно, что ты так спешил.

Ван Ибо отводит взгляд в сторону, чувствуя, как щеки снова начинают гореть, наливаясь алым. Он нервно теребит влажный платок в руках, а потом вдруг будто спохватывается.

— Вот… — начинает Ибо, стараясь говорить ровно, но голос всё равно немного срывается. Он подтаскивает к краю стола пакет и достаёт из него холдер с напитками. — Я принёс кое-что… Ну, понимаете, праздник всё-таки.

Заметив его старания, Сяо Чжань чуть наклоняет голову, а в уголках губ тонет смешок.

— О, тебе не стоило.

Ван Ибо, занятый тем, чтобы аккуратно поставить напитки на стол и проверить, насколько надёжно на них держаться крышки, вдруг замирает, услышав его слова. Он моргает несколько раз, будто осознавая что-то новое.

— Подождите… — Ибо поднимает глаза. — Вы ко мне на «ты»?

Сяо Чжань медленно приподнимает брови, будто нарочно раздумывая над вопросом, а затем на его лице появляется лёгкая, почти шутливая улыбка.

— Ну… — начинает он, чуть отодвигая холдер, чтобы Ибо его случайно не задел. — Конечно, могу ошибаться, но мне показалось немного странным обращаться на «вы» к студенту, с которым я ещё недавно катался на коньках и гулял по парку, а теперь вот этот самый студент приносит пакет, откуда подозрительно пахнет пиццей и ещё чем-то, кажется, сладким?

Ибо чувствует, как сердце пропускает удар. Он хмурится, делая вид, что сосредоточен на пакете, но явно смущён до кончиков ушей.

— Это крендели, — тихо бурчит, будто оправдываясь.

— Крендели? — переспрашивает Сяо Чжань с заинтересованным блеском в глазах и отодвигает край пакета, чтобы заглянуть внутрь. — Звучит вкусно.

Ван Ибо по-прежнему избегает взгляда, упорно глядя на пакет, и выдыхает, собираясь с духом.

— Просто хотел, чтобы тебе было… приятно, — пытается объяснить Ибо. Его слова звучат неуверенно, но в них слышна искренность. — Ну, ты ведь много работаешь, ещё и в вечер Рождества.

Сяо Чжань усмехается, но его взгляд остаётся мягким.

— Спасибо, — говорит он тихо. — Это очень мило с твоей стороны.

Ибо только кивает, чувствуя, как тепло в груди растекается всё сильнее, грозясь испепелить его душу, не оставив даже маленького тлеющего уголька.

— Ты удивительный, знаешь? — вдруг признаётся Сяо Чжань, и Ван Ибо не может точно утверждать, что ему не послышалось, что какая-нибудь нейтральная фраза сложилась в желанные слова, не щадя его бедное сердце.

— Ч-что? — запнувшись, переспрашивает Ибо с клокочущим в животе страхом, что выдуманное чудо сейчас рухнет в одно мгновение, безжалостно придавив его сверху.

— Говорю, что ты удивительный, Ван Ибо, —  без капли стеснения и с невозможной лаской в голосе повторяет Сяо Чжань, и Ибо облокачивается на стол, вмиг теряя возможность держать себя на ногах от того, как звучит его имя. Сяо Чжань словно пробует его на вкус, оставляя нежностью на губах. 

Не дожидаясь ответа, он сам достаёт из пакета верхнюю коробку, перевязанную бечевкой, и, протянув её Ибо, постукивает пальцем по напечатанному на крышке логотипу в виде скрученного в сердце кренделя. 

— Неужели это намёк? — с добродушным любопытством интересуется Сяо Чжань.

Ибо захлёбывается воздухом, и его рука чуть не соскальзывает с края стола, лишая его всякой опоры.

— Ты дразнишь меня? — кое-как с пересохшим горлом не то утверждает, не то спрашивает.

— Может быть, только чуть-чуть, — Сяо Чжань ставит коробку на стол и жестом приглашает Ван Ибо сесть. — Но в этом наши мысли сошлись.

— А? — непонимающе хмурится и, скинув пуховик на скамью, плюхается на привычное место.

— Я тоже не с пустыми руками пришёл, — объясняет уже на пути к кафедре.

Сяо Чжань тоже принёс что-то для него?.. Это сладостное осознание накрывает с головой, утягивая за собой в вязкую, тягучую, словно мёд, пучину, в прекрасный сон, в котором хочется навсегда остаться.

Вернувшись с небольшой коробкой и холдером, поддерживающим два стакана из знакомой кофейни, в руках, Сяо Чжань пододвигает их поближе к Ван Ибо и указывает пальцем на красующийся на картонной крышке логотип пекарни — такой же скрученный в сердце крендель.

— Ты… принёс это для меня? — неверяще выдыхает, поднимая сверкающий взгляд.

— А для кого же ещё? — Сяо Чжань дёргает плечом и беспомощно улыбается, безнадёжно очарованный чужой открытостью.

— Я… — начинает Ибо и коротко облизывает пересохшие, чуть потрескавшиеся на морозе губы. — Помнишь, я сказал, что записался на французский из-за друга?

Наверное, не время откровенничать. Наверное, он сильно торопится и может всё испортить. Но произнесённые с улыбкой слова «Неужели это намёк?» не отпускают, опутывают прочной вьющейся лианой, забираются под кожу, отчего всё тело охватывает зуд.

— Помню, — кивает, не понимая, к чему идёт разговор.

— Я прогуливал его почти три семестра, но решил учить из-за тебя, — признаётся Ван Ибо, вглядываясь в прекрасное лицо напротив, стараясь уловить малейшее изменение. — Ты причина, по которой я решил засесть за изучение французского. И ты причина, по которой я боялся нарушить своё слово и пропустить хотя бы одну пару.

Сяо Чжань приподнимает брови, но не перебивает.

— Я знаю, как это звучит, — продолжает Ибо, крепко сцепляя руки в замок. — Но тогда я этого сам не понимал. Просто… язык мне начал нравиться уже потом, сначала — это был ты.

— Ты понимаешь, о чём говоришь? — наконец произносит Сяо Чжань, и его голос звучит так же мягко, как всегда, но теперь в нём слышится что-то новое.

Ибо едва заметно вздрагивает от этих слов, но, к его удивлению, Сяо Чжань вдруг наклоняется вперёд, опираясь локтями на стол.

— Да, — отвечает Ибо твёрдо, хотя его сердце готово разбиться о твёрдость рёбер на тысячи осколков.

— Тогда позволь и мне быть честным, — просит Сяо Чжань, его взгляд становится чуть более сосредоточенным.

Ибо вскидывает взгляд, затаив дыхание.

— Ты для меня давно перестал быть просто студентом. Я думал, что это неправильно, что я не могу… — Он замолкает на мгновение, но затем накрывает своей тёплой — обжигающей — ладонью сцепленные руки Ибо и продолжает: — Я не знал, правильно ли это, но сейчас думаю, что если это взаимно, то, может, стоит попробовать.

— Попробовать? — глупо переспрашивает Ибо, затаив дыхание, не в силах поверить, что всё наяву.

— Встречаться, Ван Ибо, — спокойно отвечает Сяо Чжань, слегка приподнимая уголки губ. — Если ты не против.

Ибо смотрит на него, чувствуя, как всё внутри него будто взрывается. Вглядывается в глаза, в которых отражаются похожие на звёзды искорки слабого света. Опускает взгляд на его невозможные губы с обворожительной родинкой под ними.

— Не против, — неверяще выдыхает шёпотом, похожим на ласковое дуновение ветерка. — Конечно, не против.

Сяо Чжань на мгновение задерживает на нём взгляд, затем чуть склоняет голову и мягко поглаживает пальцами тыльную сторону ладони Ибо. Они скользят выше, осторожно поддевая край рукава гольфа, и касаются выступающей косточки на запястье. Ван Ибо замирает, чувствуя, как сердце колотится где-то в горле, а мир вокруг сужается до них одних, разделённых заставленным едой и напитками столом.

— Подожди секунду, — просит хрипло, но весьма решительно.

Осторожно и совсем нехотя Ибо освобождает руки из-под жара чужой ладони и под озадаченным взглядом Сяо Чжаня, заглянув в пакет, вытягивает из-под красной ленты, которой обвязана коробка пиццы, декоративную веточку омелы. Поспешно выйдя из-за стола, Ван Ибо на ватных ногах встаёт напротив, так близко, что может уловить лёгкий аромат его парфюма, кружащий голову терпкостью древесного аромата. Растерянно моргнув, Сяо Чжань внимательно следит за тем, как Ибо поднимает над их головами руку с зажатой в пальцах маленькой веточкой омелы, и его губы тут же растягиваются в улыбке, а в глазах загорается озорной блеск.

— Можно? — тихо, почти одним движением губ, спрашивает Ибо, словно всё ещё не верит в то, что делает.

Сяо Чжань не сдерживает смеха, бархатного и чарующего, как мерно потрескивающие поленья в пламени греющего до самых кончиков пальцев костра.

— Под омелой не нужно спрашивать разрешения, — отвечает, наклоняясь ближе. — Особенно тебе.

Ибо замирает, чувствуя, как обжигающее дыхание Сяо Чжаня касается его кожи. Это мгновение кажется бесконечным, будто всё вокруг застыло — лишь тёплый свет лампы, мягкий аромат кофе и эта близость, где между ними и воздуху места не хватает. Он едва дышит, чувствуя, как мир вокруг становится зыбким, будто бы растворяясь в мягком свете лампы. Видит, как Сяо Чжань наклоняется ближе, медленно, давая время осознать каждое мгновение, каждый шёпот тишины между ними.

Их губы встречаются, сначала это всего лишь лёгкое прикосновение, робкое, почти невесомое, словно снежинка, что садится на кожу и тает, оставляя за собой прозрачный след. Но с каждым ударом сердца поцелуй становится увереннее, глубже. Сяо Чжань движется осторожно, словно боится переступить ту черту, что удерживает от омута, где утонешь — не найдут. Его губы мягкие, жаркие, сладкие, желанные. Ибо отвечает с затаённым дыханием, его пальцы нерешительно прикасаются к плечу Сяо Чжаня, непроизвольно сжимая его, словно боясь, что если не вцепиться, то иллюзия растает, рассыплется с громким треском.

Их дыхание смешивается, тонкое, обволакивающее, как лёгкий пар в морозный вечер. Кажется, что время остановилось, растянув этот миг до бесконечности. Всё, что имеет значение — это тихое биение сердец и тепло, которое проникает до самых глубин, прогоняя зимний холод.

Губы медленно, неохотно разъединяются, словно ещё на мгновение пытаясь удержать тепло друг друга. Пространство между ними заполняется тихим звуком сбившегося дыхания, едва заметным шёпотом тишины.

Ван Ибо не поднимает взгляд сразу, его ресницы дрожат, отбрасывая крошечные тени на щёки, и этот трепет кажется Сяо Чжаню чем-то необъяснимо хрупким, почти священным. Свет с кафедры мягко ложится мазками на его лицо золотистыми бликами, ласковыми, словно тёплая кисть художника. Он задерживается на изгибе скул, чуть подсвечивает линию губ, ещё слегка припухших от поцелуя.

Зачарованный чужим образом, Сяо Чжань хочет запомнить каждую деталь: то, как волосы Ибо чуть прилипли ко лбу от недавней спешки, как лёгкий румянец расцвечивает его лицо, как он застенчиво прикусывает губу.

— Joyeux Noël, ma lumière*, — шепчет Сяо Чжань, его голос мягкий, обволакивающий, как самое тёплое одеяло в зимний вечер.

* с фр. «С Рождеством, свет мой»

Ибо поднимает взгляд, растерянный, но тёплый, как солнечные лучи, пробивающиеся через серые тучи, с которых вот-вот повалит густой снег. Улыбка, едва заметная, медленно растягивается на его губах, и на мгновение кажется, что время снова замирает, оставляя их в этом мире, где есть только они двое.

— Joyeux Noël, — счастливо улыбается Ван Ибо, чувствуя, как внутри него растекается тепло, сравнимое разве что с рождественским чудом.

///

Ван Ибо сидит на подоконнике напротив аудитории, в которой сейчас в самом разгаре проходит экзамен. Батарея мирно гудит, за окном медленно кружат снежинки, золотая табличка под номером мягко отсвечивает белым светом из окна, а на ней — те самые два слова, с которых всё началось: «Французский язык». Ибо с улыбкой откидывается назад, упираясь затылком в холодную поверхность стекла. Образ Сяо Чжаня всплывает в памяти — его мягкая улыбка, лёгкий изгиб бровей, спокойный и уверенный голос, будоражащий всё естество.

Ибо не может не задуматься о том, как много изменилось с тех пор, как он впервые переступил порог этой самой аудитории. Их совместные прогулки по украшенным к празднику улицам с переплетёнными пальцами, когда дрожь в руках от жаркой близости при всех, заявления, что этот потрясающий мужчина его. Вечера в квартире Сяо Чжаня, разговоры обо всём и ни о чём, и каждое слово, слетевшее с таких мягких и сладких на вкус губ, навсегда выжигается на стенках сердца, сдавшегося добровольно. 

Он задумчиво качает ногой, иногда задевая пяткой ботинка короб батареи, когда дверь аудитории распахивается и в коридор выливаются неуверенные нервные заикания отвечающего перед кафедрой студента. Ван Чжочэн закрывает за собой двери, прерывая напряжённые потуги на грани истерики их одногруппника, и подходит к Ван Ибо.

— Меня ждёшь? — интересуется Чжочэн, ставя на подоконник сумку, а после, осознав сказанное, поворачивает голову обратно к двери. — А, ну да, меня, как же.

— Да ладно тебе, — посмеивается Ибо. — Тебя, конечно, тоже. Поздравляю со сданной сессией.

— Да-да, спасибо, — отмахивается Ван Чжочэн и, облокотившись на подоконник, сообщает: — Там ещё пятеро остались, так что тебе недолго осталось ждать.

— Что ж так долго-то, — недовольно фыркает Ибо и наклоняется вперёд, уперевшись ладонями в подоконник.

— Хоть твой ненаглядный и выбрал для экзамена программу за первое полугодие, мало кто хоть пару слов помнит. Это же у тебя, в отличие от них, была особая программа подготовки. В общем, я помог им, чем смог, а дальше пусть уже сами, — Чжочэн подхватывает сумку и хлопает Ибо по плечу. — Ну, у меня ещё дела, так что бывай. Счастливого тебе времяпрепровождения.

— Спасибо, и тебе, — усмехнувшись, отзывается Ибо и провожает друга взглядом.

Коридор снова погружается в тишину, лишь изредка нарушаемую гулкими шагами где-то вдали запутанных коридоров и слабой вибрацией, прокатывающейся по коробу для батареи от случайных ударов ботинком. Один за другим студенты выходят из аудитории, и Ибо терпеливо ждёт до тех пор, как последний из них, неловко протискиваясь в куртку, захлопывает за собой дверь.

Ибо ловко спрыгивает с подоконника и без стука входит в аудиторию. Яркий холодный свет ламп выхватывает резкими рефлексами линии плеч и подбородка сидящего за кафедрой Сяо Чжаня. Подойдя ближе, Ван Ибо останавливается за его спиной и осторожно обнимает, сплетая руки у него на талии. Тёплая ткань свитера Сяо Чжаня касается его подбородка, и уже привычный лёгкий древесный аромат уютно окутывает Ибо со всех сторон, приятно наполняя собой его лёгкие.

— Устал ждать? — интересуется профессор, подписав ведомость с баллами за экзамен.

— Немного, — признаётся Ибо, прижимаясь сильнее к любимому теплу. — Но это того стоило.

Отложив ручку с документами в сторону, Сяо Чжань поворачивает голову ровно настолько, чтобы краем глаза видеть Ибо, и опускает ладонь поверх переплетённых на своей талии пальцев, слегка сжимая их: жест одновременно уверенный и почти невесомый.

— Кстати, твои ответы на экзамене были впечатляющими, — произносит он с ноткой искренней гордости. В его голосе звучит тихое одобрение, которое изнутри согревает не хуже горячего чая. — Все эти усилия явно не прошли даром.

Ван Ибо усмехается, наклоняя голову так, чтобы встретиться взглядом с Сяо Чжанем. В его глазах плескается бесконечная нежность, а в уголках губ мелькает хитрость.

— Что-то мне подсказывает, что профессор Сяо просто выбрал для меня самые лёгкие вопросы.

Сяо Чжань приподнимает одну бровь, поворачиваясь чуть сильнее. Его взгляд становится чуть более острым, но играющая на губах толика озорства почти выдаёт его с головой.

— Pas vu, pas pris*, — уклончиво отвечает, быстро чмокнув Ибо в кончик носа.

*дословно с фр. «Не видели — не поймали», что будет аналогом нашему «Не пойман — не вор».

Ван Ибо моргает, замешкавшись, и чуть выпрямляется.

— Э… Чего? — тянет он, глядя с лёгким замешательством. Его голос звучит настолько искренне, что Сяо Чжань не выдерживает и смеётся, едва заметно качая головой.

— Не выдумывай, говорю, — хмыкает, мягко ткнув пальцем Ибо в лоб. — С чего бы мне так делать?

Всё ещё растерянный, Ван Ибо выдыхает со смехом и снова прижимается ближе, сцепляя руки на чужой талии ещё крепче, жарче. 

— Ну… — со смешливой наигранностью тянет Ибо, словно всерьёз задумался. — Например, потому что ты меня любишь?

В груди разливается тёплая дрожь: смесь волнения, ожидания и необъяснимой уязвимости. Он с трудом удерживает взгляд, но в то же время не хочет отводить глаз от Сяо Чжаня, такого волшебного, такого нереального.

Сяо Чжань смотрит на него внимательно, словно читает между строк, вчитываясь в эмоции, что отразились на лице Ибо. Его взгляд мягкий, тёплый и в то же время слишком глубокий, чтобы сердце могло биться ровно.

— Идём домой, — наконец предлагает Сяо Чжань, смотря прямо в глаза, открыто, трепетно.

— Идём, — шёпотом соглашается Ван Ибо, бережно касаясь губами чужой мягкой щеки.

На улице бушует морозный ветер, подхватывая слипшиеся друг с другом снежинки и бросая их в окна, за которыми яркий свет, тепло батарей и сладостная нежность чувств.