Говорят, ненависть и неприязнь к общему врагу объединяет, позволяя стоять против неприятеля увереннее, да смелее. Причём абсолютно разных личностей — вне зависимости от пола, возраста, жизненных целей, характера и качеств в целом. Общий недруг сплачивает, как никто другой.
Особенно в борьбе за, кажется, последние во всём, мать его, городе запасы еды за пару часов до Нового года, когда главным врагом против вас выступают бьющий до костей мороз и неумолимо утекающее сквозь пальцы время. И странные люди, куда уж без них.
Секби, зябко растирая одубевшие пальцы в чуть нелепой попытке согреть, думает, закатывая глаза и пряча нос в колючий шарф, что отправлять его в магазин не в одиночку всё-таки было хорошей идеей. В конце концов, соблазн сдаться и упасть лицом в ближайший сугроб после очередной череды пустых полок чуть притуплялся, как и желание убить очередную больно изворотливую женщину бальзаковского возраста, готовую, кажется, вырвать кому угодно трахею за заветную пачку майонеза.
Сантос рядом бурчит недовольно и неразборчиво — Секби вылавливает что-то очень похожее на «старая манда» и согласно хмыкает, пряча руки поглубже в карманы, — стягивает зубами шерстяную варежку и злобно стучит по экрану телефона, видимо, пытаясь найти ещё один рабочий продуктовый поблизости. Кажется, шестой за последние полтора часа. У него на локте висит на вид тяжеловатый пакет с игриво выпирающим сквозь целлофан хвостиком ананаса, — «Ещё раз, зачем БЛСу свежий ананас? — Спроси что попроще!» — и Секби бегло мысленно проходится по пунктам списка покупок, который им весело впихнули чуть ли не в зубы, оторвав его самого от долгого и нужного распутывания старинной-старинной, — пожалуйста, Боже, — рабочей гирлянды и заучивания конспектов, а Сантоса от мерного шинкования третьего тазика оливье. Там, в списке, без галочек оставались только два несчастных пункта — трижды проклятая кукуруза и почти добытый майонез.
— Ближайший открытый продуктовый в трёх километрах отсюда, — он стонет, сжимает крепко челюсти и по-детски отчаянно топает ногой, сдерживая отчаянный вой. Сантос ругается сквозь стиснутые зубы и отправляет телефон обратно в карман, подтягивая выше воротник зимнего пальто, пытаясь спрятать красные от грубого мороза уши. Они-то оба думали, что просто быстро сбегают к ближайшему круглосуточному, потратив максимум минут пятнадцать, вот и оделись не пойми как — один не взял перчатки, теперь едва кончики пальцев ощущая, второй — шапку и шарф, явно рискуя все новогодние выходные проваляться с ангиной. — Зашибись.
— Я так больше не могу. Оставь меня здесь и забери как-нибудь весной, — Секби закатывает глаза, борясь с желанием правда упасть в ближайшую кучу снега и соорудить себе берлогу. — Серьёзно, это просто невозможно уже. У меня, кажется, начинают конечности отмерзать.
Видит Бог и иже с ним, он ненавидит зиму и всё с ней связанное. Мороз особенно.
Сантос красноречиво-согласно молчит и вжимает голову в плечи, придирчиво просматривая содержимое пакета. Глубоко вздыхает и ёжится от холода.
— Ладно уж, тут ведь недалеко идти, может, на этот раз повезёт, — он звучно чихает, крепче кутаясь в пальто. — Или мы правда тут обмерзнем к хренам. Почему, ещё раз, всё это не купили позавчера?
— Спроси что попроще.
Секби хмурится, растирая пальцы в карманах, но кивает, выдыхая белое облачко пара, поблескивающее в серебристом свете магазинных окон.
Они идут молча, сопровождаемые только хрустом снега под ногами да отдалённым городским шумом, — лаем собак, чуть слышным гудением автомобилей, потрескиванием то и дела мигающих фонарей, раздающегося в отдалении. Говорить не было ни сил, ни желания, да и у Секби с самого начала новогодней недели хоть какого-то праздничного настроения не наблюдалось. Может, его поэтому и прогнали на встречу морозу да всё никак не начинающейся метели — снег то начинал идти гуще, мигом подхватываемый ветром, то почти прекращался — чтобы кислой мордой не светил и общий настрой не сбивал.
Если так, то Сантос, видимо, тоже особенным счастьем сегодня не светился и довольством, раз уж их обоих отправили страдать. На самом деле, не то чтобы он был прямо против — из опостылевшей гирлянды на второй час распутывания, чтения про уголовный кодекс и созерцания не в меру радостных лиц окружающих хотелось соорудить электрический стул и сесть на него или повесится на весело сияющей мишуре.
Может и хорошо, что так случилось — по крайней мере, он теперь вместо тоски и желания удавиться испытывал ещё и дикую ненависть к пробирающему до костей морозу и стремительно утекающим часам-минутам.
— Может, ну это всё, и правда впадем в спячку до весны, а? — Он зябко шевелит пальцами ног, с отвращением ощущая, что в сапоги каким-то образом попало немного рыхлого снега. Холодно и мокро, видимо, они оба заболеют.
— Чепуху не неси, — без особого энтузиазма и немного грубовато отвечает Сантос, не оборачиваясь, и, судя по всему, начиная серьёзно обдумывать чужое предложение, тоже не впечатленный перспективой тащиться, возможно бессмысленно, по морозу до магазина, а потом и обратно, в наполненный праздничной атмосферой, которой они никак не проникнутся, дом.
Он неуютно ведёт плечами, поправляя пакет в руках, и шмыгает носом как-то жалостливо. Секби его чуть ли не эхом копирует, ещё и покашливая хрипло. Полный джингл белз, как говорится. Ещё и идут они неприлично долго из-за высокого, никем не убранного, доходящего чуть выше голени снега. Потрясающе.
Телефон в кармане чуть ощутимо, — может уже пальцы отнялись, — вибрирует, призывая посмотреть, что от него там хотят. Секби одервенело обхватывает его всей ладонью, стискивая с силой. С трудом снимает блокировку, замечая, как время медленно ползёт к восьми часам, и подрагивающими пальцами открывает сообщение в общем чате, тут же тихо фыркает, губы поджимая.
Сантос оборачивается, бровь приподнимая, кажется, пытается окончательно утонуть, раствориться в слабом тепле пальто, останавливается, и Секби дрожащими от холода руками поворачивает к нему экран телефона.
Там, чуть ниже характерного альцестовского «Вы, блять, где?», сияет смазанное в моменте, яркое от кучи разноцветных огоньков на фоне фото от Диамкея. На нём Ники, с обернутой как шарфом мишурой шеей, держала одной рукой сразу пять чашек, — она, кажется, прикладывала неимоверные усилия, чтобы не разлить ароматное какао и не уронить кружки, уже жгучие пальцы, — и очень старалась ударить Хайди, улыбающегося зубасто от уха до уха и неумело прикрывающегося руками, подушкой. Где-то сбоку, в правом нижнем углу, виднелось безумно довольное лицо Алфёдова, тянущего куда-то руку. Видимо, к праздничному столу — Секби пытается вглядеться сильнее в фон, и, кажется, замечает краешек парадной скатерти. В другом углу светил макушкой Зак, обмотанный горящим жёлтым гирляндой. Лица его не было видно почти, только совсем мелкий кусочек, где виднелся в усмешке сощуренный глаз. Ниже фото светилось опять-таки альцестовское «пиздуйте уже домой».
— Вау, — Секби возвращает телефон в карман, как-то легко осознавая, что пальцев уже вот прям почти не чувствует. Либо помутнение сознания от холода, либо на фоне все-таки догнавшего в самый последний момент новогоднего настроения. — Я уж думал, нас просто из дома выгнали.
— Я тоже, — Сантос фыркает хрипло, тут же откашливаясь в кулак и чуть хмурясь, всё равно едва заметно ухмыляясь. — Ну эту кукурузу и майонез, пойдём-ка правда домой, а?
Секби рассеянно прикусывает губу, будто и правда раздумывая. Рассуждает весело, что, ну, раз перспектива вернуться в окружение не в меру довольных и счастливых морд больше не кажется ему ужасной, то помутнение от чего-то точно есть, и кивает.
— Полностью согласен. Пошли.
До дома, чей-то квартиры, где они всей толпой решили отмечать праздники, и ему уже заранее жаль хозяина, они идут дворами, чуть петляя, и Сантос, ругаясь почти беззлобно, пару раз чуть не падает, подскользнувшись на незаметном, оставленном краткой оттепелью и резкими морозами, льду, а на Секби примерно так же часто падает с нависших над дорожками ветвей деревьев пушистый снег.
Он фырчит, отряхиваясь от очередного сугроба, и дышит на окоченевшие пальцы, пуская в воздух серебристое облако пара, всё равно чуть-чуть улыбаясь.
Они доходят, — добегают почти, быстро двигая ногами, подгоняемые холодом и медленно ползущей к девяти стрелке часов, — удивительно быстро, и Сантос, поправляя повисший на локте пакет, уже тоже подрагивающими руками набирает код от домофона, пулей влетая внутрь дома.
В подъезде прохладно, далеко не тепло, но Секби всё равно с наслаждением стряхивает с плеч путы холода. Они поднимаются до нужной двери по лестнице тоже почти бегом и пару раз давят на кнопку звонка, даже отсюда слыша шум голосов, раздающийся в квартире.
Им открывает Ники, и Сантос рядом немного хихикает, сначала осматривает их внимательно с пару секунд, а потом быстро загоняет в дом, выхватывая продукты и вместо этого впихивая в руки по пледу.
— Мы уже подумали, что вас искать придётся, клоуны. Раздевайтесь, грейтесь и бегом помогать.
Секби стягивает куртку и довольно заворачивается в плед, всём телом впитывая тепло и прогоняя противную морозную дрожь.
Что же. Зима, может, и не самое приятное время года, но даже в чём-то таком холодном и страшном можно найти убежище с пледом, костром и рукой помощи.