Зато в России есть сеть супермаркетов «Пятёрочка», снабжающая полчище семей нашего микрорайона продовольствием, продуктами гигиены и возможностью незамедлительного выхода в какое-никакое светское пространство. Местного значения. Во мне живёт неоправданная обида на магазин. На микрорайон. На тыквенный спас.

В момент, когда всё происходит, я ещё, благо, не умею намеренно пачкать клетчатые страницы чужим присутствием и изрыгать из себя дефектную действительность. Ничто не остаётся со мной. Я ковыряю здоровую кожу. Случай наряжает меня в костюм зрелости. Я, пользуясь случаем, играю в непослушного ребёнка.

В момент, когда всё происходит, я определяю потенциального друга и недруга посредством детального изучения значков по всему периметру осваиваемого объекта. Вот настолько давно это было. Конечно, я отдаю предпочтение тем, от чьего внешнего вида рябит в глазах.

Я выбираю её. У неё на разноцветных кроссовках скрепыши.

Она выбирает — хер её знает, что она выбрала, но раз я не в курсе, то точно не меня.

Но мой выбор не для главного, мой выбор просто так. Простотаком пропитана вся моя физическая объективная реальность: начиная с момента рождения и заканчивая говном, которым я надышалась тринадцать минут назад, проходя мимо здания МФЦ. Это жутко неправильно. Под веянием простотака всё идёт через жопу и теряет смысл. Любые проявления простотака обязаны подлежать геенне огненной, иначе все ценности — которые не берёзы, не колосья и не пельмени с сорокоградусной водкой — полная херня. А то, что пустое, односложное и вещаемое с телевизора — от лукавого.

Крайне ущербно пытаться существовать на периферии херни и главного: где кончается одно, там начинается другое, а спросить про правду не представляется возможным — ты же не Данила Багров и не Юрий Дудь.

Правда в том, что любить человека за скрепыши — говно собачье, с которым ни одна любовь рядом не стояла.

Чувство, которое про «любить за что-то» — это мой односложный жребий. Тот, который за костюмом зрелости. Им легко делиться, потому что всё взаимодействие сводится в понарошку; потому что говно собачье в фантике возвышенного и обёртке одухотворённого хавается нарасхват, а мне больше ничего не надо. Всё, что во мне от лукавого, я привыкла тихо разделять с бумагой. А кричу, люблю и молюсь я для главного.

Для главного — ромовая баба, землетрясения и самолёты, потому что исполняют предназначение судьбы. Для послеглавного — время, в которое вопрос «как дела?», становится значимым, потому что по предназначению судьбы ты не имеешь шанса узнать или догадаться заранее.

Странно: почему всё началось со скрепышей, но, несмотря на просто так, скрепышами не кончилось? Я думаю об этом сейчас, когда улицы, по которым мы ходили, изменились до неузнаваемости, когда, надышавшись говном у МФЦ, я знаю, что это не последнее говно в моей жизни, когда не помню, чем всё закончилось, но мне в целом не важно.

Потому что я до сих пор не понимаю.

Наверное, я всё-таки девочка, а не банка пепси колы: не вижу возможности пошипеть-пошипеть и открыться. В следующий раз.