— Там было только это.
В её руке была зажата пачка чебупелей.
Он благодарно кивнул, мол, пойдёт, и протянул ладонь. Разбитой губе было всё равно, что к ней будут прикладывать, чтобы избежать отёка.
Дверь магазина звякнула и затихла, чьи-то скрипучие шаги из громких превратились в еле заметные, и улица стала совсем пустынной.
Ира присела напротив него на корточки, чтобы не садиться на холодные ступеньки, откинула волосы от лица и улыбнулась — нежно и издевательски.
— Вы всегда так со свидетелями разговариваете?
Очень хотелось ответить ей что-то хлёсткое и остроумное, но хук слева, кажется, опрокинул все полки со словами у Арсения в голове. Порядка там теперь не будет до следующей генеральной уборки. Остался только противный звон и собственный не менее противный голос: ну заслужил же. Заслужил. Что он о себе возомнил, что он сраный Мэттью Макконахи? Что все эти хмурые люди в богом забытом городке с радостью примутся вываливать ему свои секреты и отвечать на вопросы про пропавших подруг и сестёр? Забыл, где живёшь?
Забывать нельзя.
Очень хотелось ответить ей хоть что-то, поэтому он ответил невпопад, лишь бы сбить её с толку:
— А вы всегда со свидетелями флиртуете?
— Нет, — ответила она мягко, почти возмущённо. — Только с детективами. И только с теми, с кем у меня точно ничего не получится.
О нет. Она должна была сказать: «Я ни с кем не флиртовала». Больше одной вещи за вечер пошло не по плану.
Если бы он незнал наверняка, чего она хочет, мог бы решить, что она хочет его.
Губа онемела окончательно. Арсений убрал от лица холодный пакет. По штрихкоду была размазана его кровь, почти чёрная в тусклом свете одного фонаря и двух новогодних гирлянд.
— Да уж, такой себе из меня детектив, — усмехнулся Арсений и поспешно приложил чебупели обратно к трещине на губе.
Ира протянула руку, хлопнула его по плечу и поднялась на ноги:
— Ничего, я когда вас нанимала, я подозревала, что вы больше по буквам, чем по людям.
Он кивнул:
— Всё верно, я предпочитаю флиртовать с пыльными архивами и газетными вырезками.
В её глазах промелькнул интерес. Она протянула Арсению руку, чтобы помочь ему встать, и, наблюдая, как он отряхивает джинсы от снега, поинтересовалась:
— А вы-то почему? Страх ответственности?
— Что-то типа того, — нехотя отозвался он.
— М-м, самосаботаж, очень приятно, — представилась она и потрясла его ладонь. — Не думаю, что можно вырасти в таком месте и выбраться из него без травм. Весь этот город — одна сплошная травма. Думаю, вы понимаете.
Арсений, конечно, понимал. Его собственная малая родина и собственные ошибки прошлого не отпустили никогда, и он себя даже сейчас, уехав на большую землю, ощущал так, будто улиткой тянул за собой свой дом. И это было отнюдь не так мило и уютно, как можно было себе представить. В это месте, в этом совершенно чужом городе, этот дом был близок как никогда, игнорировал тысячи километров, саднил незажившей раной, как будто Арсений хотел…
Чего Арсений хотел?
Она что-то говорила.
— Что, простите?
— Я говорю, хотите, через кладбище срежем? Я там всё равно кое-что проверить хотела.
Арсений переложил чебупели в другую, ещё тёплую, руку и кивнул. Кладбище так кладбище.
Тропинку, на которую она свернула, он бы даже не заметил. А Ира мелькнула и исчезла между деревьями. Она в этом своём сером пуховике так искусно сливалась с декабрьскими сумерками, что, казалось, в любой момент может ускользнуть, раствориться среди сугробов, и Арсений никому, даже самому себе не докажет, что она существовала.
Но пока что она была в поле видимости — шла впереди, поправляла шапку, оглядывалась, словно убеждаясь, что и Арсений от неё не ускользнул.
Свет магазинов пропал почти совсем. Деревья сомкнулись за спиной и заглушили шум дороги. Арсений решился перебить единственный звук — хруст шагов:
— Я, если вы не возражаете, всё-таки спрошу ещё раз, почему вы так верите в этого Стаса?
Она обернулась на него через плечо и нахмурилась:
— Я не верю в Стаса. Я верю в Дарину. Стас, он… я его почти не знаю, что он там за человек. Мне он не казался тем, кто может убить жену, но так про всех говорят. Важнее то, что он мне ещё не кажется тем, кто может совершить идеальное преступление. Ни следов крови, ни видео с камер, ни тела… Пока всего этого нет, я буду верить, что Дарина жива.
Арсению пришлось поравняться с ней на узкой тропинке, чтобы слышать, что она говорит. Ира продолжила:
— А она… ну, я знаю, что она могла бы такое провернуть. Исчезнуть у всех из-под носа. Испариться… Только не так. Так не делают, — её голос звучал серьёзно и немного дрожал.
— Как?
— Не оставив никакой весточки тем, кого любишь. Когда любят, так не поступают, — ответила она уверенно.
Арсений поджал губы, сделал глубокий вдох, а потом пересилил себя и кивнул:
— М-м, да, наверное. Но может, у неё были свои причины.
Ира помотала головой:
— Глупости.
Ей, кажется, в голову даже не приходило, как можно захотеть исчезнуть из жизни того, кого любишь, и кто любит тебя.
— Может, она посчитала, что для вас уже всё потеряно, — пожал плечами Арсений и тут же врезался в Ирину спину, потому что она резко остановилась и посмотрела на него как на умалишённого. Сказала:
— Нет, — и продолжила идти вперёд.
Желания извиняться не было, он же ничего такого не сказал. Но разговор заметно провис, налился неловкостью, молчанием, скрипом снега. Четыре дерева спустя Ира снова ожила:
— Да и потом, я же не только про себя. Я поэтому к брату её и поехала, у них всегда были очень тёплые отношения. Кто же знал, что он руки распускать начнёт.
— Он всегда такой? — спросил Арсений, радуясь подаренной возможности перевести тему.
— Кто, Марат? Не-ет. Нет, он хороший парень. Он лезет в драку только когда заявляешься к нему в дом тридцать первого декабря и начинаешь задавать вопросы про его считающуюся убитой сестру.
Арсений усмехнулся:
— Буду знать. Не то чтобы я планировал снова с ним встречаться…
— Нет, он правда хороший, — она помотала головой. — Когда-то давно-давно Дарина хотела нас свести. Ей нравилась мысль, что я выйду за него замуж, и мы все будем семьёй.
— Так мне всё-таки не показалось, что вы с ним флиртовали! — Арсений победоносно вскинул руку в воздух. — Вы с ним встречались.
Но Ирина в ответ только фыркнула:
— Да какой там. На пару свиданий сходили и всё. Ничего у нас не получилось.
— Самосаботаж? — с пониманием предположил он.
Она заметно погрустнела:
— Нет. Тут нет. Я просто поняла, что мне… нужен другой человек.
Годами наработанное журналистское любопытство заставило Арсения открыть рот, чтобы спросить что-то ещё, но Ира вовремя перебила его:
— Пришли.
Кладбище вынырнуло из-за стволов как-то неожиданно. Никакой поляны, никаких заборов — тёмные кресты торчали из снега прямо под деревьями, красиво и жутко. Арсений замер, задирая голову, пока Ира уверенно направилась к какой-то определённой могиле.
— Никогда таких мест не видел, — признался он. — Чтобы вот так, даже деревья не срубили.
— Кто же их срубит? — почти возмущённо отозвалась она. — Смотрите, какие высокие. Очень старые. Это секвойи.
— Не знал, что у нас они есть.
— Да мало ли чего у нас на самом деле есть из того, чего официально нет, — улыбнулась она и присела на корточки у одного из надгробий. — Это лет триста назад кто-то завёз, а они почему-то взяли и прижились. Представляете? Один человек чего-то захотел и изменил реальность навсегда. Чудеса.
Арсений представлял, даже слишком хорошо.
Он снова запрокинул голову, пытаясь разглядеть, где заканчиваются заснеженные кроны. Небо было таким низким, а деревья такими высокими, что казалось, либо небосвод серой наждачкой должен стесать макушки, либо расходящиеся фракталами ветки секвой должны воткнуться в него упрямыми остриями. Благополучного исхода быть не могло. Но вот же они сосуществовали рядом спокойно.
Чтобы голова не кружилась, и в собственных мыслях не хотелось захлебнуться, он перевёл взгляд обратно на замершую у могилы Ирину:
— А мы здесь что-то ищем? Или зашли чью-то память почтить?
— Да как сказать… и то, и то, — она стряхнула с надгробного камня снег и поскребла варежкой наледь. — Тут её бабушка похоронена, это было наше место. Я в детстве, когда отпрашивалась у родителей, говорила, что Дарининой бабушке нужна помощь там с чем-то, и меня всегда отпускали. А потом мой отец как-то поговорил с её родителями и случайно выяснил, что бабушка ещё до моего рождения умерла, и моя отмазка работать перестала.
— Я вижу, что у вас не самый жизнерадостный городок, — усмехнулся Арсений, — но чтобы дети на кладбище тусили…
— Да тут хорошо летом, — извиняющимся тоном пояснила она. — Деревья, тихо… Тут ещё раньше у надгробия ваза стояла, типа для цветов, мы когда увидеться не могли, оставляли там друг другу записочки… подарочки там всякие. Я думала, вдруг она мне что-то оставила. А уже вон и вазы нет.
Когда Ира снова поднялась на ноги, Арсений зачем-то полушутя подытожил:
— Значит бабушка в этой истории так, просто инструмент для достижения ваших целей?
— Выходит так, — Ира виновато улыбнулась, но сразу же после этого её лицо помрачнело, как будто чувство вины всё же догнало её. — Но это жизнь так работает, все мы инструменты. Для кого-то я инструмент, да и вы тоже.
Что-то было в её голосе такое настоящее, звеняще-напряжённое, что Арсений и сам напрягся. Может, он ошибся, когда решил, что прекрасно понимает, что этой женщине нужно? Таилось в ней странное, тёмное, непрозрачное. Похожее на него. Словно проклятое в нём тянулось к проклятому в ней.
Её лицо было совсем близко — ресницы в инее, щёки красные от мороза. Как просто было сейчас отключить голову и просто поцеловать её. Не потому, что он мог бы в неё влюбиться, не потому что это было непреодолимо, а как раз наоборот — потому что у них никогда ничего бы не получилось. Было в этом что-то… успокаивающее.
Ира подняла на него взгляд, её белые ресницы дрогнули. Она продолжала стоять неприлично близко — не отодвигаясь, но и не делая первый шаг.
Интересно, это зелёный свет?
Или красный флаг?
С секвойи за их спинами, шумно галдя, сорвалась стая ворон. И вместо того, чтобы податься вперёд и поцеловать кого-то холодными губами, Арсений ими спросил:
— Ирина, а вот… Вы же мне не врёте? Вы же не используете меня только для того, чтобы Даринина история снова обсуждалась в медиа?
В её глазах не было очевидной паники, на лице не застыл ужас оленя в свете фар приближающегося грузовика — ничего такого, что выдало бы, что он попал в точку. Но почему-то она молчала. Секунду, две, три. А потом звенящую морозную тишину разрезала трель мобильного телефона, и Ира суетливо полезла в карман.
— Алло, да? Ты уже приехал, что ли? Сегодня? Мы всё равно только завтра планировали… ну хорошо. Ладно. Езжай пока к «Северу», мы там остановились, там и встретимся. Ты бронировал себе что-то? Да я не думаю, что будут проблемы, кому эта дыра нужна. Давай, сейчас подойдём.
Когда она положила трубку, Арсений уже мысленно смирился с тем, что момент был потерян, и поэтому просто буднично уточнил:
— Это тот ваш знакомый, который вызвался нам помогать завтра?
Она кивнула:
— Не просто вызвался, это он всю эту тему придумал с первым января, чтобы мы всё провернули, пока все отсыпаются. Ну и ещё он в технике шарит, поможет с камерами. Пойдёмте, я ему сказала у гостиницы нас ждать.
Арсений двинулся за ней следом, но в груди тревожно свербело:
— А ему точно можно доверять? Мы всё-таки взлом с проникновением затеяли, не хотелось бы…
— Нет, он отличный парень, — перебила Ира. — Это мой бывший молодой человек, но мы с ним теперь ещё лучше друзья, чем были, когда встречались. Нет, за него я ручаюсь.
Арсений кивнул. Не то чтобы он мгновенно проникся доверием, но что ему ещё оставалось? В конце концов, Ирина вместе с ним рискует, вламывались в этот центр видеонаблюдения или как его там. Не станет же она подставлять его осознанно? А неосознанно — что ж… это другой разговор.
Назад они шли уже по другой тропинке. Если бы спросили у Арсения, он бы поклялся, что они топают только глубже в лес, но вот же на них снова выскочила дорога. Чудеса. Дома тоже так было, остров маленький, куда не иди, всё равно вернёшься в изначальную точку. Может, это все маленькие города, из которых невозможно вырваться, безвыходно прокляты одинаковым образом?
До гостиницы хотелось добраться побыстрее: щёки болели от холода, пальцы всех конечностей начинали замерзать, а бёдра уже онемели. Зря он пренебрёг термобельём, конечно. Перед кем тут красоваться в любимых джинсах?
— Щас я позвоню… — пробормотала Ира. — А, вон его машина, чёрная.
Арсений понятия не имел, про которую машину она говорит. Все они на парковке были чёрные. Но она помахала кому-то рукой, и этот кто-то её увидел — одна из чёрных дверей одной из чёрных машин открылась, и навстречу им двинулся высокий мужчина в объёмном пуховике. Тоже чёрном.
Арсений его и не узнал сразу. Всё в нём было другое: и волосы по-другому лежали, и одевался он уже не так небрежно. Старше стал. Но лицо, лицо у него было всё то же. И это лицо сейчас из улыбающегося в режиме реального времени превращалось в какую-то замершую посмертную маску. Винить его было сложно. У Арсения самого всё внутри связалось в узел.
— Знакомьтесь, — прощебетала Ира, игнорируя все знаки опасности, красный свет, железнодорожные шлагбаумы и сирены вокруг. — Антон, мой друг, а это Арсений Попов, он мне помогает искать Дарину!
— Да, мы встречались, — холодно протянул Антон, не отводя сверлящего взгляда от лица Арсения.
— Да? — встрепенулась она. — А-а, ну да, вы же оба с этого острова вашего, там небось все всех знают.
Арсений заторможенно кивнул, а внутри него органы медленно плавились, превращаясь в суп-пюре. Снаружи это, наверное, было не очень видно, потому что Ира довольно продолжила:
— Ну так нам даже и на руку, что вы знакомы, потому что…
— Нет, — перебил её Антон, не позволяя лёгкой недосказанности разрядить атмосферу. — Мы буквально встречались. Как мы с тобой, Ир.
Вот так он, решил сразу все диакритические знаки над всеми буквами расставить: и точки, и акуты, и умляуты. Молодец какой.
Иру почему-то этот факт привёл в восторг:
— Серьёзно? — она рассмеялась и толкнула серьёзного как изваяние с острова Пасхи Антона локтем. — Это у тебя вечер встреч бывших, получается? Вот так да!
Ну хоть кому-то тут было весело. Антону вот, кажется, не было, а Арсению и подавно, он слишком занят был расследованием дела о том, почему четыре с половиной литра крови в его венах вдруг превратились в серную кислоту и принялись разъедать его изнутри.
Ах да. Чувство вины. Вот, как это называется.
Расстанься они с Антоном как-то иначе, может, и рады были бы увидеться снова, но тяжёлая густая враждебность повисла сейчас между ними как вязкая инопланетная субстанция. Например, такая, которая появляется однажды ночью на пляже в маленьком городке, и вся жизнь идёт под откос.
Ира юркнула Антону под руку, повисла на нём, потянула в сторону входа в гостиницу. Какая-то она была с ним… другая. Открытая, светлая, чистая… как зеркало. Арсению вот досталась её более тёмная версия.
— Ты снял себе номер уже? — поинтересовалась она.
— Говорят, нету номеров.
— Как так?
— Прикинь.
— Блин, а что нам… Тут же и остановиться негде, кроме«Севера». Давай ещё раз спросим, может, они что-то придумают?
Интересно, что они должны были придумать? Даже Ире с Арсением двух раздельных номеров не нашлось, какое новогоднее чудо должно было материализовать лишний номер для Антона?
Хмурый усатый мужчина за стойкой администратора поднял на них недовольный взгляд, стоило им переступить порог в гостинице.
— А вот скажите, пожалуйста, мой друг… — начала Ира своим самым очаровательным голосом.
— Я вашему другу уже сказал: мест нет, — своим самым противным голосом ответил администратор. — Вы что, думаете, вы одни на праздники приехали?
Строго говоря, да, так они и думали. Кто в здравом уме сюда поедет, кроме, разве что, сумасшедшего натуралиста, желающего своими глазами посмотреть на северные секвойи. И троих детективов-самоучек.
Часы над стойкой своим самым громким тиканьем оповестили: одиннадцать. Ни один нормальный человек не будет сейчас заниматься заселением нежданных гостей.
— А может, ну, как-то можно добавить лишнюю кровать в наш номер? — не сдавалась Ира.
Мужчина приспустил очки на нос, кажется, специально чтобы снисходительно посмотреть на неё поверх стёкол:
— Девушка, по-вашему, у меня кровати на деревьях растут?
— Ну обычно в отелях есть дополнительные спальные места, — резонно заметила она.
Он поморщился:
— Лучшее, что я могу вам предложить — это раскладушка. И то если они остались на складе.
— Давайте, — смиренно вздохнула Ира, а Арсений подумал, где они умудрятся разложить раскладушку в их номере, где и две кровати-то поместились с трудом.
— Тысяча двести рублей, — огласил ценник администратор и окинул их торжествующим взглядом, словно был уверен, что у них на троих не найдётся такой суммы.
— За раскладушку? — не сдержался Арсений. — Вы нам её навсегда продадите, что ли?
— За добавление дополнительного гостя без предварительного согласования.
Очень не хотелось учинять скандал. Хотелось согреться, выпить чаю, руки под горячей водой подержать, но если нужно было скандалить, то…
— Ну вы идите сначала посмотрите на складе, есть ли она вообще, — внезапно подал голос Антон. — Я заплачу, только найдите мне хоть что-нибудь.
Мужчина скрипуче и недовольно вздохнул и неторопливо скрылся за дверью с надписью«Только для персонала».
— Обдиралово, — Ира сняла с руки варежку и нетерпеливо побарабанила ногтями по стойке.
Антон вздохнул:
— Да я и в машине мо…
— Нет! Вот ещё, — она поджала губы. — Не будешь ты спать в машине. На крайняк сдвинем кровати и поперёк ляжем. Как в летнем лагере.
Из-за двери не доносилось ни звука. Шагов и грохота раскладушки точно слышно не было.
— Ладно, пока он ходит, я пойду кофе возьму, — решила Ира и расстегнула куртку.
— На ночь? — негромко возмутился Антон.
— Да я капучино. И какой там кофе в этих штуках вообще, — она отмахнулась, стащила с руки вторую варежку, запихнула их в карман и направилась к автомату в конце коридора, оставляя их наедине с раздражающе громкими часами и отсутствием шагов за дверью.
Время пошло как-то тягуче и нелинейно — в одну секунду можно было уложить года полтора. По крайней мере, так ощущалось.
— Я смотрю, ты выжил всё-таки, — хмуро заметил Антон, когда Арсений наконец-то набрался смелости поднять взгляд и посмотреть ему в лицо. — В пожаре.
— Есть такое, — согласился Попов. — А чего ты так разочарованно это говоришь?
Антон покачал головой:
— Не разочарованно. Просто я все стадии горевания по тебе прошёл уже. Дважды, получается.
Надо было сдержать язык за зубами, но Арсений никогда не был в этом хорош. Поэтому он позволил вывалиться из своего рта первым пришедшим на ум словам:
— А она, — он кивнул в конец коридора, — на какой из стадий была?
Антон не ответил. По крайней мере, не губами. Не словами. Он ответил кулаком и звуком отвратительного хруста челюсти, прозвеневшего в ушах у Арсения. Не сказать, чтобы незаслуженно — но, сука, как же больно.
— Антон! — испуганно вскрикнула Ира и кинулась к ним, расплёскивая по пути свой капучино на того же цвета гостиничный ковёр. — Что ты… И прямо по больной губе! Кошмар! Арсений, где ваши, эти, чебупели?
Арсений не знал, где его чебупели, где его дом, где его место в этом мире. Он только знал, что где-то в районе челюсти и груди было очень больно и очень обидно. Из правого глаза покатились слёзы — но почему-то только из него.
И вместе с тем — парадоксально, но стало легче. Как будто всё чувство вины вытекло из правого глаза и пересохло. Как будто он ждал хоть какого-то наказания все эти годы — и получил. И успокоился.
Он поднял на Антона почти благодарный взгляд. У того на лице уже тоже не было злости. Хотелось верить, что и ему это чем-то помогло.
Администратор появился из подсобки совершенно бесшумно, как будто всё это время стоял прямо за дверью с раскладушкой. Дождался, пока Антон вытащит карточку, приложит её к терминалу, убедится, что связь не работает, полезет за наличными, поймёт, что что забыл бумажник в машине, попросит Иру сбегать, смутится, когда она вместо этого заплатит за раскладушку сама…
И всё это для того, чтобы вернуться в номер и окончательно убедиться, что даже в сложенном виде раскладушка тут еле помещается. Отлично.
— Ну, и что это было? — Ира требовательно вскинула бровь, когда Антон наконец-то соизволил прислонить третье спальное место к стене, блокируя встроенный шкаф.
— М? — он неловко замер посреди «прихожей», подняв на неё вопросительный взгляд.
Ира убрала волосы от лица и недовольно скрестила руки.
— Ты со всеми бывшими в драку лезешь? — холодно уточнила она. — Я следующая на очереди?
— А вы пропадали без вести на пять лет? — ответил Арсений вместо него. — Чтобы потом вернуться и даже не сообщить, что вы живы? Нет? Тогда, я думаю, вы в безопасности.
— Я его не поэтому ударил, — возразил Антон почти извиняющимся, смущённым тоном.
Арсений вопросительно приподнял бровь: а почему же?
— А потому что мистер «свалю на большую землю и заведу там жену и ребёнка, а потом вернусь и буду затирать, что всё это время любил только тебя» вякнул что-то про то, что я с тобой встречался, а не ждал его у окошка всё это время.
— А-а, поняла, — отозвалась Ирина блёкло, и Арсений мгновенно заподозрил самое страшное: она и правда всё поняла.
Стащив с себя куртку, она повесила её на раскладушку и ногой вытащила из-под небольшого столика хлипкую трёхногую табуретку. Арсений только успел подумать, что на такой решился бы разве что вешаться, как его кивком головы пригласили на неё сесть.
— Не очень доверяю этому стулу, — признался он, и тем не менее, послушно сел.
Она вплела пальцы в его волосы и потянула, вынуждая запрокинуть голову, чтобы повернуть лицо к единственной лампочке под потолком.
— Почему? Говорят, табуретки с тремя ножками самые устойчивые.
— Как это так? — нахмурился Арсений.
Ира наклонилась, и её пахнущие духами волосы упали ему на лицо. Арсений был не против.
— Геометрия, — пояснила она. — Любые три точки лежат на одной плоскости.
Арсений легко фыркнул.
Так уж любые? В геометрии может, но внутри этого номера три точки: сидели на табуретке, нависали над сидящими на табуретке, и неловко мялись у двери.
— Не нравится мне ваша губа, — вздохнула она, разгибаясь. — Отёк будет ужасный. Опознать вас будет проще пареной репы.
Ну да, как будто без разбитой губы две каланчи и невысокая блондинка плохо идентифицируются. Да они торчат из этого города, как три занозы. Если попадут на камеры завтра, никакой отёк уже не сделает вещи лучше или хуже.
Но Иру это всё ещё волновало. Она оглядела номер и строго поинтересовалась:
— Так вы не знаете, где оставили эти свои пельмени?
Арсений покачал головой. Похоже, чебупели растворились в новогодней ночи так же незаметно, как и Дарина. Или их всё-таки кто-то убил. Главное эту мысль вслух не озвучивать.
— Пойду спрошу у этого дядечки с раскладушкой, есть ли у них что-то холодное, — вздохнула она. — А то ещё хуже станет.
Протиснувшись мимо Антона к двери, она потянулась уже к ручке, но в последний момент обернулась и кинула на них строгий взгляд:
— Если я оставлю вас наедине на пять минут, вы не подерётесь?
— Я израсходовал лимит драк на сегодня, — усмехнулся Арсений. — Даже превысил, можно сказать.
Антон ничего не ответил, и только когда дверь за Ирой закрылась, решился сделать шаг вперёд и опуститься на край кровати напротив Арсения.
Наконец-то можно было посмотреть ему в лицо без стыда и признаться самому себе: он скучал. То, что он чётко для себя решил, что Антону без него лучше, не значит, что самому Арсению было лучше без Антона.
— Я понимаю, что это неочевидно, но я рад тебя видеть, — признался Антон и сам от своих слов нахмурился. — Ну ладно, возможно, «рад» — не совсем то слово. Но я… испытываю облегчение?
— Гештальт закрыл, — подсказал Арсений.
— Да. Наверное. Я всё это время тебя в метро глазами искал — вдруг ты вернулся? Вдруг я на тебя наткнусь? Кто ж знал, что тебя в этой дыре искать надо было.
От замялся, словно сам с собой внутри боролся, облизнул губы, дёрнул пальцами, но так и не решился поднять руку. Глупый. По тебе не видно, что ли, чего ты хочешь?
Арсений сам вытянул и положил ладонь на его колючую щёку. Обе были холодными.
На секунду Антон прикрыл глаза, подаваясь навстречу чужой руке, но тут же отклонился в сторону и покачал головой.
— Арс, почему ты остался? А не поехал со мной?
Кажется, одного удара было недостаточно, чтобы Арсению засчиталось искупление прошлых грехов. Кажется, сейчас его добьют.
— А ты почему остался? Тогда, в первый раз? — Арсений вернул руку на колено.
Нечестно так было отвечать, нечестно было сравнивать. Но это было самое близкое, что у него было к ответу. Равновесие — один из них всегда уезжает, а один всегда остаётся. Словно они не два настоящих человека, они весы, они качели, они притча о тех, кто никогда не сможет получить того, чего хочет.
По крайней мере, так казалось раньше. А сейчас? Сейчас они уже люди?
За окном небо окрасилось в алый — совсем как при лесном пожаре. Но это просто кто-то запускал фейерверки, подгоняя и без того неумолимый ход времени, чтобы поскорее убежать в следующий год.
Антон потёр переносицу и вздохнул:
— И как ты только нашёл в себе силы бросить эту свою аномалию?
— А я и не бросал, — с улыбкой признался Арсений и тронул пальцем висок. — Я её с собой забрал. Вот тут.
Антон улыбнулся ему в ответ с теплом и пониманием:
— Совсем ебанулся там, да?
— Хуже Дрона, — подтвердил Арсений. — Я не… тот человек, которого ты видел в последний раз.
— Я тоже не тот человек, — ответил Антон тихо и серьёзно.
Небо за его спиной горело. Опять.
Дверная ручка со скрипом повернулась, и в номер вошло сначала стальное ведёрко, а затем держащая его Ирина.
— Ничего у них нет, — нахмурилась она. — Я говорю, ну лёд-то есть в холодильнике? Дайте лёд хотя бы. Он говорит, лёд для шампанского. Без шампанского не положено.
— И ты взяла шампанское? — догадался Антон.
Она уверенно кивнула:
— Конечно. Новый год сегодня или нет?
Она согнала Антона с места, всучив ему мокрую холодную бутылку, а сама уселась на его место на кровати напротив Арсения и выудила из ведёрка кусочек льда. Наверное, нужно было сказать ей, что он сам справится с тем, чтобы подержать платок со льдом у губы, но, когда красивая женщина выражает желание позаботиться о тебе, кто откажется? Особенно если это бывшая любовь твоей бывшей любви. Особенно когда это такой прекрасный шанс сделать ситуацию хуже.
На периферии Антон раздевал бутылку шампанского, стаскивая с неё фольгу своими длинными пальцами.
— А у нас стаканов нет, да? — он осмотрелся, пожал плечами и припал губами к горлышку раньше, чем кто-либо успел постановить, что они обойдутся и без фужеров, если это значило отсутствие необходимости снова просить что-то у администратора.
Арсений мазнул губами по девичьим пальцам, держащим у его лица лёд, требовательно протянул руку за бутылкой, сделал щедрый глоток. Возможно, с шампанского надо было начинать этот разговор.
Молчание ощущалось напряжённым, но не гнетущим, скорее… интригующим?
— А вы, значит, тоже нашли кого-то, чтобы не думать о том, кого на самом деле любите? — поинтересовалась Ирина, разрезая тишину.
— «Тоже» как кто? — уточнил Арсений.
Она не ответила, но бросила достаточно колкий взгляд на Антона, чтобы всё было понятно без слов. Тот сделал ещё глоток и опустил глаза.
Арсений выдохнул:
— А. Я думал, «тоже», как вы.
Она вздрогнула и опустила платок со льдом. На её лице была написана озадаченность вперемешку с недовольством, словно она не ждала, что так легко будет раскрыть: все они тут друг друга стоят.
— Разве не вы мне говорили, что все мы для кого инструменты? М? — поддел Арсений подмигнул ей, мол, смотрите, я слушал.
На удивление, эта ремарка её не разозлила. Наоборот, Ира улыбнулась, наклонила голову набок, встряхивая волосами, и прищурила глаза:
— Точно, точно я использую вас, чтобы шумиха вокруг дела Дарины не утихала. М-м. А вы тогда?
— Что я? Для чего я использую людей?
— Да, вот меня, например?
Арсений оглянулся через плечо на Антона:
— Прямо сейчас — видимо, чтобы заставить нашего общего друга ревновать.
Тот недовольно сморщился и снова влил в себя порцию шампанского. Ха. Кто бы мог подумать, попал в точку.
Ирина подвинулась ближе к краю кровати, и наклонилась ниже её коленки упёрлись в края табурета.
— Что же вы сразу не сказали? Я бы вам подыграла. Вот так? — её рука легла на плечо Арсения, мягко и медленно. С ним она снова превращалась в загадочную и тёмную версию себя.
— Очень смешно, — мрачно прокомментировал Антон, прожигая их взглядом.
— А кто шутит? — она изогнулась, выхватила из его руки шампанское и сама сделала глоток. — Я только не знаю, кого именно ты должен ревновать, но это… мелочи.
За окном раздался свист ракеты, а потом снова хлопки салютов — глухие и раскатистые. Здесь, в этом крошечном уголке леса, занятом низкими домами, а не высоченными секвойями, у них был единственный шанс быть замеченными и залить небо своим светом, прежде чем погаснуть навсегда.
Ира двинулась вперёд, помедлила, ткнулась холодным носом Арсению в щёку и поцеловала его в уголок губ — мягко, но совсем не по-дружески. От её волос всё ещё пахло духами, а он неё самой уже — шампанским.
Арсений сглотнул, его взгляд приклеился к лицу Антона, каменному, нечитаемому. Что там бушевало за этими потемневшими глазами, ревность, обида, возбуждение? Встроенный расшифровщик чужих желаний молчал. Арсению нужно было стараться сильнее.
Он развернул лицо к Ире и поймал её губы своими — нагло, требовательно, почти агрессивно. Мог бы за такое и пощёчину получить, но вместо этого только почувствовал, как чужие пальцы сжимаются в его волосах. У них была похожая хватка. Если бы она схватилась чуть крепче и потянула назад сильнее, можно было бы закрыть глаза и представить, что это Антон. Тот Антон, который прижимал его к кухонному шкафу так, что лопатки потом болели.
Но закрыть глаза и думать о том Антоне было нельзя — потому что этот, сегодняшний, настоящий Антон по-прежнему не отрывал от него взгляда, и Арсений должен, обязан был смотреть на него в ответ, тёмные зрачки в тёмные зрачки, бездна в бездну.
Когда Ира отстранилась и прервала их поцелуй, лицо у неё было совсем красное. Она обмахнула себя ладонью, а потом и вовсе встала, чтобы стянуть с себя пушистый белый свитер. Замерла, глядя на Антона с вызовом:
— Так и будешь там стоять как дурак?
Он вздрогнул, затем торопливо оторвал спину от стены и в пару шагов дошёл до кровати. Заботливо забрал у Иры бутылку и передал её Арсению — тот воспользовался моментом, чтобы снова сделать глоток и смыть вкус чужих губ. Проклятое в нём тянула к проклятому в ней, но это было не то, что было ему нужно. Не то, чего он хотел.
Чтобы поцеловать Иру, Антону пришлось обхватить её лицо ладонями и согнуться почти пополам, и где-то внутри Арсения что-то горько отметило, что его целовать было гораздо удобнее. Если бы Антон когда-нибудь снова захотел его целовать.
Скользя руками по Ириным бёдрам, Арсений поднялся на ноги, уткнулся губами в её шею, заставляя откинуть волосы. Она позволила и расслабилась мгновенно, растаяла в их руках. Где-то на её талии их с Антоном пальцы встретились, и это мгновение тянулось примерно вечность, и сердце колотилось барабаном, пока Арсений боялся, что сейчас Антон отдёрнет руку, как тогда отдёрнул лицо — но он этого не сделал. Вместо этого он осторожно стащил с Ириного плеча бретельку и коснулся губами её ключицы, и на долю секунды позволил губам Арсения тронуть свой лоб. И ничего давно не ощущалось так сладко, так правильно, как… дом.
Арсений скользнул губами ниже по тонкой девичьей шее, а сам глубоко вдохнул знакомый запах одеколона — всё того же, который он помнил, такого родного и почти стёршегося из памяти.
Антон поднял голову, двинулся вверх, его лицо было дразняще близко, вынуждало опасливо замереть. Сначала их дыхание смешалось на разогретой поцелуями коже, а потом губы — встретились и уже не разошлись.
Пальцы Антона скользнули с Ириного плеча Арсению на подбородок, вцепились крепко, рот впечатался резким поцелуем, и ноющая боль трещиной пошла по лицу Арсения вниз. Он поморщился и негромко замычал, в ответ получая только ещё более цепкую хватку. Было больно, но это ощущалось правильно — как наказание, которое он заслужил, и которое был согласен отбыть.
Под пальцами горела чужая кожа, шёлком струились волосы, расстёгивались пуговицы. Ира не ощущалась преградой, не ощущалась угрозой. Теперь Арсений всё понял — она была катализатором, плацдармом для встречи их тел, инструментом, без которого они никогда бы не нашли друг друга в этом городе, в этой гостинице, на этой кровати. И за одно это он был готов гладить её волосы целовать её лицо, благодарно считать губами позвонки её шеи.
Текстуры менялись, одежды становилось всё меньше. В номере было так красно и так жарко, словно фейерверк кто-то запустил прямо к ним в окно, и он бесконечно взрывался совсем близко, слишком близко, чтобы можно было это вытерпеть. Хотелось скрыться от этого жара, сбежать от него, и в то же время броситься прямо в эпицентр. И Арсений бросился, и вслед за ним упали и остальные. Подчиняясь законам геометрии, три точки лежали на одной плоскости — горизонтальной.
Замёрзшую кожу под джинсами отогревали ладони, и ладони, и ладони, и губы. Чужое тепло ощущалось как что-то приятное и неизбежное, и что-то, в чём хотелось утонуть и раствориться. Вцепиться и не отпускать, впасть рекой, вплавиться.
Когда в волосах сжалась чья-то рука, Арсений даже не понял, чья именно — просто послушно откинул голову, подставляя шею под поцелуи. Он тоже не был уверен, чьи. И целовал в ответ — сложно понять, кого, с одинаковой нежностью и благодарностью.
Его ногти впивались в чью-то кожу, и чьи-то бёдра краснели под его поцелуями, и кто-то царапал его спину, и он тоже чью-то, кажется, царапал, и зацеловывал эти царапины. И кто-то бесконечно запускал фейерверки, кажется, прямо в комнате, а кто-то бесконечно взрывался, распадаясь снопом искр и наполняя всё вокрг невыносимым жаром.
Наверное, там, снаружи, уже был другой день, другой год, другое тысячелетие, может, но здесь, внутри, три точки сжались в одну сингулярность без времени и пространства.
И в голове наконец-то стало тихо.
Ни тревоги, ни чужих желаний, ни грохота мыслей.
Арсений уткнулся лицом в чью-то грудь и заплакал — на этот раз обоими глазами, как положено.
— Эй, ты чего, ты чего, — прошептал голос Антона, потом его начали целовать в щёки, потом в губы — солёно.
— Ничего, ничего, всё хорошо, — помотал головой Арсений и зажмурился так сильно, что комната вокруг пропала.
А когда снова появилась, вокруг было темно, и свет уже не горел — только всполохи далёких фейерверков плясали на стенах. Но Антон был рядом, пах своим одеколоном и шампанским, и немного сигаретами. Мерно сопел, приоткрыв рот.
Иры нигде не было. Соседняя кровать была пуста. Раскладушка всё так же стояла, прижавшись к стене, на неё, кажется, была наброшена чья-то серая куртка. Или нет? В темноте было сложно разглядеть.
Арсений поёжился и натянул на себя угол колючего покрывала, и опустил голову Антону на грудь.
И снова заснул, так крепко и спокойно, как не засыпал, наверное, уже очень давно.