Ведьма

Сказка стара, как мир.

Песня стара, как рифма.

Я просто хочу быть собой,

Но никто не видит во мне человека.

В этих краях ходит легенда, что в лесу живёт что-то. Никто точно не знает, что это за существо. Одни говорят, что это чудовище, настоящий монстр, страшный, как сама смерть, размером больше медведя, с острыми когтями и большими клыками, готовый разорвать на части любого путника, забредшего на его территорию. Другие считают, что это ведьма, испытывающая ненависть ко всему живому, запертая в этом лесу, ставшем вечной темницей. Ведьма способна околдовать путника и завести его в самые глубокие дебри на верную смерть.

Тихий шёпот существа на неизвестном языке, слышимый из-за деревьев, тлеющие угли на местах, где существо — кем бы оно ни было — совершало кровавые ритуалы, убитое и растерзанное зверье, оставленное в траве. Эти и многие другие вещи напоминают людям, что существо живёт в этом лесу и не покидает его, сколько бы десятилетий ни прошло.

В лес нельзя ходить в одиночку, нельзя ходить без оружия, нельзя ходить в темное время дня и ночи, нельзя заходить далеко и сходить с протоптанных троп. Для их маленькой деревни лес слишком важен, как источник лечебных трав и дичи, чтобы они могли совсем отказаться от него. Если следовать всем правилам, можно остаться целым. Существо не тронет.

В лесу живёт ещё что-то. Большое и светлое. Птица неизвестного вида с мягкими перьями и большими крыльями, кажется, способными укрыть небо. То доброе, что делает лес немного безопасным. Существо мистическое, оберегающее случайных путников от тьмы, помогающее выбраться тем, кто заплутал.

Говорят, что эти две сущности — воплощение добра и зла, ведущие вечное противостояние среди вековых деревьев. Один несёт спасение, жизнь, встретить его — настоящая удача, второй несёт смерть и боль, несчастье и разрушение.

Временами об этих слухах забывают. Новые поколения считают их выдумкой и не слушают стариков, ровно до момента, пока сами не сталкиваются с кем-то из них. Этот цикл длится десятилетиями, из поколения в поколение. Легенда никогда не умирает.

***

Джисон в легенду не верит. Ну как вообще можно в такое верить? Бабкины сказки, чтобы пугать маленьких детей, чтобы они играть в лес не убегали. Он не понимает, как некоторые взрослые продолжают верить в эти россказни. К счастью, не все. К сожалению, его родня верит. Особенно его бабка по материнской линии, например, верит очень сильно. Говорит, что с Птицей сталкивалась сама, глазами своими видела, поэтому не может считать всё это выдумкой. В этой вере воспитала она и свою дочь, мать Джисона, и сестрам его младшим втолковывает. Только Джисона стороной обошло. Нет, ему, конечно, пытались, но не прижилась мысль в голове. Из-за этого Джисон в их глазах глупец. Способный, рукастый и, на самом деле, не глупый, очень даже обученный, но дурак, раз в лесных тварей не верит.

Джисон с ними уже не спорит, на попытки его вразумить лишь глаза закатывает. Мало ли что могло привидеться в страхе, когда в лесу заблудился? Сова какая-нибудь была, наверное, с белыми из-за зимы перьями. Правда, спорить с бабкой себе дороже. Уверена, что видела, и всё на том.

Ну как кто-то вообще может жить столетиями? Не верит он в магию, чтобы верить в то, что существо волшебное и способно на такое. А если же оно не волшебное, то откуда такое долголетие? Джисон ещё не встречал зверья, способного прожить так долго. Как какая-то птица, очень большая, если верить россказням, вообще может прятаться в этом лесу и оставаться незамеченной? Она же огромная, такой комок белых перьев издалека должен быть виден. А ещё она просто не может летать из-за деревьев и их веток, большая же. И огромный монстр тоже должен попадаться людям на глаза куда чаще просто из-за своих размеров, но его в последний раз якобы видели ещё до рождения Джисона. Другие признаки существования этих волшебных тварей и вовсе надуманные. Мало ли кто из людей мог сложить круг из камней, а после назвать его местом кровавого ритуала, просто чтобы подкрепить легенду? Или мёртвые звери, найденные в лесу, неужели там мало обычных хищников, чтобы сотворить такое? В общем, сказки всё это.

Джисон даже несколько раз брался проверить слухи, но его останавливали на подходе к лесу. То соседи, то мать с отцом, кто-нибудь успевал поймать. Слова, что там его убьет какая-то загадочная тварь, веса не имеют, образумить помогает напоминание, что помимо мистических в лесу живут вполне себе обычные хищники, которые будут не против полакомиться костлявым Джисоном, а ещё он может просто заблудиться в темноте. От идеи доказать, что всё это слухи, приходится отказаться. Не то чтобы он горел сильным желанием, но всё равно немного грустно, придется дальше слушать о том, какой он глупый, раз не верит.

***

Ппама, щенок, не так давно появившийся в их доме, обычно ведёт себя спокойно, как и положено будущей сторожевой собаке, но сегодня в неё словно бес вселился. Мать говорит, что дело в погоде, приближается гроза. Джисон и сам это видит, когда выходит на улицу проверить тявкающего зверька. Небо затянули тяжёлые серые тучи, то и дело поднимается ветер. Погода или нет, на его взгляд, поведение это не оправдывает, Ппама срывается с привязи и убегает до того, как Джисон успевает эту самую привязь проверить. За собакой приходится гнаться по всей улице, к концу деревни, прямо к лесу. Не то чтобы его это как-то пугало, только собака в лесу может заблудиться и не вернуться к ним.

— Ппама! Дура пушистая! — кричит ей вслед Джисон, но собака даже не думает останавливаться.

Вслед за ней он заходит на территорию леса, не замеченный другими жителями деревни, попрятавшимися от скорого дождя. Джисон предпочёл бы скорее вернуть зверьё домой и переждать грозу в тепле. Пробираться через острые кусты и заросли травы не входит в его планы. Ветки царапают голые руки и лодыжки.

— Ппама! — продолжает звать он, но собаки словно след простыл.

Деревья за спиной смыкаются, скрывая от него очертания домов. Джисон молится, чтобы все хищники уже попрятались от непогоды, так что он ни на кого страшного не наткнётся. Только на своего глупого щенка.

Он не замечает, как заходит всё дальше и дальше, выкрикивая имя собаки. Тропы под ногами не видно, только трава, измазавшая ему штаны и колючий репей. Над головой в очередной раз грохочут облака.

В лесу тихо. Не слышно ни птиц, ни насекомых. Только листья тихо шуршат на скрипящих ветках, качаемые холодным ветром. Из-за грозовых туч темно, как в сумерки, а тут ещё и кроны деревьев над головой забирают остатки света. Джисон останавливается, чтобы осмотреться. Он хотя бы помнит, откуда пришёл, так что просто будет идти в обратном направлении, чтобы выбраться. В голове всплывают все рассказы о Чудовище. Джисон не верит в них. Он пытается убедить себя в этом, что это существо нереальное, его не существует, оно не может ему навредить, но образы в голове внезапно слишком живые, любой шорох кажется подозрительным и заставляет испуганно оборачиваться.

Прикидывая, стоит ли возвращаться или поискать ещё, пока не пошёл дождь, Джисон решает пройти ещё немного дальше. Не найдёт Ппаму сейчас, значит, скорее всего, не найдёт уже никогда. На его взгляд, Ппама слишком глупая собака, чтобы найти обратную дорогу самостоятельно.

Лес становится гуще. Кажется, это тот момент, когда ему стоит повернуть назад. Всё вокруг выглядит одинаково, сбивает с толку. Толстые стволы деревьев, тёмная зелёная трава, парочка кустов. Он помнит, куда ему идти… Помнит. Вроде. Очередной порыв ветра пробирает до костей, забираясь под тонкую ткань рубахи и штанов. Пытаясь справиться с дрожью в теле, Джисон поворачивается, готовый идти обратно. Обхватив себя руками за плечи, он делает несколько шагов вперёд и останавливается. Он вроде не видел этих кустов. Может, ему не в эту сторону? А куда?

Сердце заходится в бешеном темпе. Джисон пытается взять себя в руки, делая глубокие вдохи. Он же ушёл не так далеко, сможет выбраться, да?

Сверкает молния, а за ней раскат грома, такой сильный, что кровь стынет в жилах. Первая капля падает Джисону на нос. Затем вторая, третья, в считанные секунды он промокает насквозь. Дождь барабанит по листьям, траве, земле, лес больше не кажется тихим. Джисон осматривается, но дождь, льющийся сплошной стеной, только мешает, постоянно попадая в глаза из-за порывов ветра. Он щурится, стараясь рассмотреть хоть что-то за стволами деревьев, хоть намёк на то, что вдали его деревня. Джисон застывает, крепче обхватывая себя, из-за воды и ветра конечности коченеют, от холода зуб на зуб не попадает. Сзади слышится хруст, словно кто-то тяжёлый, тяжелее маленького щенка, наступил на сухую ветку и та проломилась под ним.

— «Пусть это будет Ппама, пусть это будет Ппама, — Джисон повторяет себе мысленно. — Или Птица, но лучше Ппама…» — мысль про Птицу внезапная, он даже не знает, зачем думает о ней.

Джисон медленно оборачивается, и всё внутри холодеет. Позади стоит человек, но не кто-то знакомый из деревни. Несмотря на молодое лицо, Джисон чувствует исходящую от него опасность. Может ли это быть та самая ведьма? Некоторые же считают, что лесной монстр ходит в человеческом обличье. Большая часть его тела скрыта за многослойной мантией, почти чёрной из-за дождя. Наверняка он промок не меньше, чем Джисон. На лицо сосульками спадают светлые пряди волос, непривычно длинные и непривычно светлые, таких ни у кого в деревне нет. Джисон замечает шрам, пересекающий губы, ещё один поперёк левой брови. Эти тонкие светлые полосы контрастируют с чёрными линиями краски на щеках и нижней губе, растекающиеся от воды. Тяжёлый взгляд мужчины прожигает Джисона, что он на секунду забывает о пронизывающем холоде, всё внимание занимает поглощающий страх. Незнакомец пугает не только своим странным видом, но и внезапным появлением. Поза не внушает доверия: сложенные у груди руки, словно он что-то прячет. Этим что-то вполне может быть какой-нибудь ритуальный кинжал с острым лезвием. Откуда он вообще взялся в этом лесу? Кто он? Незнакомец не торопится заговаривать с Джисоном, придумывающим в голове всё больше и больше подробностей того, кем может быть человек и какие плохие намерения иметь. Он убирает одну руку, которой до этого что-то закрывал, и Джисон видит, что во второй он держит маленького, промокшего насквозь и трясущегося щенка.

— Ппама… — на выдохе произносит Джисон, узнав питомца в руках незнакомца. Его сердце сжимается от страха и тревоги.

Собака тявкает, узнав его, и легко спрыгивает вниз, никем не останавливаемая, подбегает к Джисону. Мужчина снова складывает руки на груди, пряча покрытые чёрной краской запястья в широких рукавах.

— Идём, Ппама, нам надо домой, — говорит Джисон, хотя его голос почти не слышен из-за дождя.

Он подхватывает собаку на руки и пятится назад. Сырая трава неприятно бьёт по коже и он снова царапается о какой-то куст, но он всё равно не смотрит на дорогу, пытаясь не упускать незнакомца из виду и не поворачиваться к нему спиной. Джисон всё же косится через плечо, пытаясь решить, куда им с собакой идти. Будь с ними их старый пёс, Джисон бы просто попросил его найти путь домой, но Ппама ещё слишком мала для такого, не обучена. Мысли в голове скачут. Кажется, дождь только сильнее поменял вид за его спиной. Примял траву, листья на ветках висят безжизненным балластом, всё тёмное и какое-то другое. Решения нет, но он очень хочет сорваться с места и побежать.

Хоть незнакомец и привёл к нему Ппаму, Джисон не уверен, нет ли у него за этим каких-то других злых намерений. Ведьма или нет, испытывать судьбу сейчас он не готов. Неожиданно хочется извиниться за все свои слова о глупости верований и попытки пробраться в лес, чтобы доказать, что никого такого не существует. Любого, наверное, такая внезапная и странная встреча может сбить с толку.

Джисон сглатывает, думая, что бежать лучше по прямой назад, вроде, если он не ошибается, он до этого именно по прямой шёл. Он осторожно косится на незнакомца, молясь всем известным силам, чтобы тот не приближался. Но тот, кажется, не особо в них с щенком заинтересован, наоборот, рассматривает лес позади Джисона и очень внимательно, пока не срывается на тяжёлый, какой-то усталый вздох. Джисон крепче жмёт к себе Ппаму и делает шаг назад, когда незнакомец тянет к ним руку.

— Они выведут тебя, — заговаривает мужчина.

Они? Мужчина взмахивает кистью, словно отгоняя незваных гостей, а Джисон не понимает, что он вообще имеет в виду, пока снова не оборачивается. Близко к траве, совсем не в том направлении, куда Джисон собирался идти, загораются маленькие голубые язычки пламени. Они горят, зависнув в воздухе, и даже ливень не может их потушить.

Магия, с замиранием сердца понимает Джисон.

Самое настоящее колдовство! Перед ним всё же ведьма.

— Почему я должен тебе верить? — зачем-то спрашивает Джисон, но тут же испуганно закрывает рот.

Не стоило ему вообще заговаривать с незнакомцем. Что, если он своим вопросом только разозлит ведьму?

— Можешь не верить, — пожимает плечами ведьма. Его голос звучит мягким бархатом, прорезая шум дождя. — Твоё право.

На этом он разворачивается и уходит дальше вглубь леса, оставляя Джисона одного. Над головой звучит новый раскат грома, а за ним с воем проносится ветер такой силы, что почти сбивает с ног. Огоньки не гаснут. Джисон, не желая больше испытывать судьбу, или, наоборот, испытать её в последний раз, следует по ним, замечая, как стоит оставить один позади, так он тухнет. Огоньки, на удивление, действительно выводят его из леса совсем быстро, насквозь промокшего и продрогшего.

***

О своём походе в лес Джисон не рассказывает, оправдывается в тот день, что поймал Ппаму на окраине деревни дальше ни в коем случае не заходил. Только спустя несколько дней всё же расспрашивает бабку о существе, живущем в лесу. И сам себе удивляется, что вообще завёл этот разговор, и бабку удивляет. Сидит в это время ужасно задумчивым, взгляд бегает по комнате, словно ответы на его вопросы попрятались в тёмных углах и он отчаянно пытается их отыскать, теребит пальцами край рубахи, выдавая своё волнение с потрохами. Закончив свой длинный рассказ, бабка всё равно спрашивает, видел ли кого? Джисон говорит, что никого не видел, но голос подрагивает от неуверенности. По взгляду, которым его провожают, понимает, что ему не верят.

Из всех услышанных рассказов, коих в голове родственницы немереное количество хранится, Джисон приходит к выводу, что лесное чудовище должно быть большим и страшным. Выше Джисона минимум вдвое, с клыками, когтями, чёрной шерстью. Встреченный им незнакомец хоть и напугал вначале, но теперь уже таковым не кажется. Да и на большого и страшного он не похож, скорее на небольшого и странного. Страх за несколько дней утихает настолько, что Джисон готов вернуться в лес, чтобы проверить, кого именно он встретил. Эту идею он тоже никому не озвучивает, потому что его точно назовут дураком, ещё и в доме запрут. В конце концов, незнакомец помог ему выйти из леса, а он даже спасибо не сказал, нехорошо это. Мысль о новой встрече не даёт ему покоя.

О незнакомце Джисон думает много. Черты лица в памяти смазываются, не слишком долго он разглядывал, в голове остаётся лишь неразборчивый силуэт. Что он помнит особенно отчётливо, так это магию. Казавшееся выдумкой колдовство он увидел своими глазами, а всё ещё не может до конца поверить в реальность происходящего. Хочется увидеть ещё раз и убедиться. Он точно должен снова повстречать этого человека.

Наконец решившись, спустя почти две недели, из дома он уходит тайно, отлынивая от работы. Бежит к кромке леса, где заходил в прошлый раз, и идёт по уже знакомому пути вперёд. Только в этот раз оставляет насечки на деревьях маленьким ножичком, чтобы суметь найти выход после, если никого не встретит. С собой у него всего по чуть-чуть: этот крохотный ножичек, пара яблок на перекус, если долго ходить будет, фляга с водой.

Он чиркает на деревьях метки и идёт, идёт. Воздух в лесу прохладнее и свежее, а деревья стоят, как стражи, укрывая всё вокруг тенью, спасая от летней жары. Джисон прислушивается к каждому шороху. В лесу царит тишина, нарушаемая лишь далёким пением птиц и шелестом листвы. Чем дальше он идёт, тем сильнее его охватывает волнение. Лес вокруг становится гуще, а тропинка начинает петлять, как будто кто-то нарочно запутывает следы, пока он наконец не добирается до небольшой, залитой светом поляны.

Чёрный плащ ведьмы сухим оказывается тёмно-коричневым, сама ведьма сидит, словно что-то вычерчивает на земле, не обращая на него никакого внимания. Капюшон скинут, показывая длинные светлые волосы, часть из которых заплетена в тонкие косички. Джисон стоит позади ведьмы, в каком-то заворожённом трансе наблюдая издалека за всеми мелкими действиями, которые может уловить. Только когда ведьма начинает подниматься на ноги, Джисон решает, что можно привлечь к себе внимание.

— Эй! — окликает он. — Так кто ты?

Ведьма резко оборачивается. Смотрит не испуганно, но удивлённо. Джисон вновь может его рассмотреть. Лицо в этот раз, как и руки, чистые, без чёрной краски на них, тонкие черты лица, наверняка, думается Джисону, в деревне такого считали бы красавцем. Кажется, ведьма узнаёт Джисона, взгляд снова тяжелеет, словно он недоволен тем, что его посмели оторвать от чего-то важного. Никакого другого недовольства ведьма не выказывает, так что Джисон надеется, что это лишь догадки.

— Что ты тут делаешь, ребёнок? — спрашивает ведьма своим бархатно-глубоким голосом. — Как ты вообще сюда добрался?

— Я не ребёнок! — возмущается Джисон, чувствуя, как краснеет от обиды. Не ребёнок он! — Мне девятнадцать! И я первый спросил! Как будто сюда сложно добраться, я просто шёл по тропинке.

Ведьма удивлённо вскидывает брови, словно Джисон какую-то глупость говорит. Но это правда. Тонкая тропинка вывела его к этой поляне прямо от места, где Джисон заходил в лес в прошлый раз. Может, тогда он не заметил её из-за дождя, иначе смог бы легко выбраться сам, без посторонней помощи, хотя он почему-то уверен, что тропинки тогда не было.

— А как ты думаешь, кто я? — вопросом на вопрос отвечает ведьма, его голос звучит мягко, без злобы или недовольства, скорее с любопытством.

— Ты ведьма, — выпаливает Джисон.

Ведьма склоняет голову, пряча смешок, но Джисон всё равно видит, как его губы растягиваются в улыбке, а после кивает.

— Хорошо, тогда я буду ведьмой.

Джисон удивлённо приоткрывает рот. Вот так просто соглашается и даже не спорит? Какой он всё же странный. Смотрит с весельем в глазах, кажется, разглядывает в ответ, изучая. Его взгляд скользит по мягким линиям лица Джисона, задерживаясь на больших, любопытных глазах.

— А имя-то у тебя есть? — спрашивает Джисон, пытаясь скрыть лёгкое смущение под напускной уверенностью. — И вообще, почему ты соглашаешься со мной? Я же…

— Если ты считаешь меня ведьмой, то я не вижу причины отрицать это, — пожимает плечами ведьма.

— Ты странный, — фыркает Джисон и складывает руки на груди.

— Ты не боишься меня?

— Я подумал и решил, что ты не то лесное чудовище, в которое верят глупые люди, — отвечает Джисон, стараясь говорить уверенно. Он делает шаг вперёд, чтобы быть чуть ближе к ведьме. — Я думаю, чудовища вообще не существует. Поэтому мне интересно кто ты. Ты колдуешь, а значит ты ведьма, но ты не назвал своё имя. И ты помог мне выбраться, я вообще-то пришёл сказать спасибо, но думаю, ты не опасный, так что я хочу узнать больше. Ещё я не очень верю в магию, поэтому мне хочется убедиться, что тогда мне не показалось и это было настоящее колдовство, — вслух рассуждает Джисон, приводя свои доводы. Ведьма внимательно выслушивает его, после чего заговаривает вновь:

— Ты слишком любопытный, не так ли? — его голос звучит тихо, почти шёпотом, но в нём слышится что-то завораживающее.

— Ну, да? — Джисон неловко пожимает плечами. — Я просто хочу понять, кто ты и что ты здесь делаешь.

Он чувствовал, что ведьма не причинит ему вреда, но что-то в его присутствии заставляло сердце биться быстрее. Он знал, что должен быть осторожным, но в то же время хотел узнать больше.

— Почему я должен называть тебе своё имя? — спрашивает ведьма.

— Почему нет?

— Интересно, — бормочет ведьма.

А затем накидывает на голову капюшон и уходит куда-то в противоположную от Джисона сторону.

— Эй! Куда ты!

Джисон спешит за ним. Так не пойдёт, он ещё не получил ответы на свои вопросы. Ведьма не лесной монстр, но почему живёт где-то в глубине чащи, почему не в деревне? В деревне легче, ему бы там никто не мешал. Ну, если только он не колдует что-то плохое, но Джисон отчего-то уверен, что он не плохой. К тому же, Джисон пока не спрашивал ничего плохого, он просто хотел узнать имя и, может быть, снова увидеть магию.

Ведьма несколько раз оборачивается через плечо, поглядывает на него всё с тем же непониманием, но молчит и не мешает Джисону идти за ним и засыпать вопросами, которые стойко пропускает мимо ушей и не отвечает ни на один.

— …Ты бы мог ответить хотя бы на один из вежливости, я от тебя теперь не отстану! — продолжает тараторить Джисон.

По его скромному опыту, людям, как правило, надоедает его болтовня, и они делают хоть что-то, чтобы его заткнуть. Иногда отвечают на вопросы, иногда просто кричат, чтобы он ушёл. Ведьма же продолжает молчать, словно его совсем не волнует джисонов надоедливый голос под ухом.

Ведьма идёт по лесу так, словно знает его, как свои пять пальцев, даже на дорогу не смотрит, легко переступая через вьющиеся по земле корни и обходя кусты. Джисон одёргивает себя от слишком бурного удивления этому факту, наверняка так и есть, если он живёт в лесу, то и знает его хорошо. Вслед за ним, Джисон выходит на новую просторную поляну. Он в лесу раньше бывал, конечно, но это место точно видит впервые. Оно вдали от привычных троп, а значит вдали от людских глаз. А ещё Джисон не запомнил дорогу, так что ведьме придётся проводить его, если он захочет побыть в тишине и наедине.

Поляна окружена тенью, на дальнем её конце — небольшой дом из дерева. Дом ведьмы. Не страшно-гнилой или отпугивающий, как фантазируют некоторые, вполне обычный, небольшой, в деревне такой бы сочли бедным, но Джисон глаз оторвать не может. Что-то в этом домишке притягивает внимание, делает его не самым простым. Может, это волшебная аура ведьмы пропитала это место, а может что-то ещё. Он словно сливается с местом, где стоит. Крыша укрыта мхом и увита плющом, маленькие окошки с распахнутыми ставнями, а под ними цветы на высоких стеблях, жёлтые подсолнухи с чёрными серединками. У двери тоже цветы, но маленькие и неприметные, белые и розовые лепестки их теряются в высокой траве.

— Так это твой дом? — спрашивает Джисон. — Раз ты мне его показал, значит я могу прийти ещё.

— Почему ты так уверен, что я просто не заманиваю тебя в ловушку? — ведьма снова отвечает вопросом на вопрос, чуть склоняя голову в бок.

Джисон чувствует, как его уверенность немного колеблется. Он смотрит в глаза ведьмы, ярко-зелёные, как вся окружающая их листва.

— Потому что если бы ты хотел, то было бы проще сделать это в тот день! — заявляет он складывая руки на груди.

Это же правда! Если бы он был злым, то завёл бы Джисона в ловушку ещё в тот дождливый день. Ведьма смотрит на него в упор, словно ждёт, что Джисон добавит что-то ещё, но Джисону больше нечего добавить.

— Ладно, звучит разумно, — неожиданно соглашается ведьма.

Он скидывает капюшон с головы, но не торопится снимать накидку полностью. К и без того огромному количеству вопросов Джисона добавляется ещё один: как ему не жарко? Ткань кажется плотной и тёплой, её минимум два слоя, а накрыта ведьма ей с ног до головы.

— А почему ты живёшь тут, а не в деревне? В деревне же удобнее! Там много людей, если что-то случится — они тебе помогут, а ты своей магией можешь помогать им.

Правда, Джисон совсем не уверен, как к магии бы отнеслись деревенские. Наверное, на его взгляд, колдун, способный помогать в быту и лечить болезни был бы полезен, но вспоминая, что лесное чудовище некоторые тоже считают ведьмой, хотя и очень редко, наверное они могли бы невзлюбить магию.

— Я живу тут, — просто отвечает ведьма, не давая больше никаких объяснений.

— Ты не сказал, как тебя зовут, — напоминает Джисон.

— Но ты тоже не назвал мне своё имя, — усмехается ведьма.

Он проходит дальше, останавливаясь рядом с домом, но не заходит внутрь, а садится на лежащее рядом и поросшее мхом бревно.

— Ой, — смущённо пищит Джисон, распахивая глаза. — Я думал, я говорил. Я Хан Джисон. Так как тебя зовут?

— Хан Джисон, — смакует ведьма.

— Да, я Хан Джисон, а ты?

Ведьма улыбается, и на мгновение его лицо становится ещё более загадочным.

— Может, у меня нет имени? — неожиданно произносит ведьма, сбивая Джисона с толку.

— Как нет? — удивляется он.

— Нет. Никогда не испытывал в нём необходимости, поэтому у меня его нет. Может, было раньше, но я его не помню.

— Это неправильно! — тут же вспыхивает возмущением Джисон. Он резво подбегает к ведьме и валится на небольшое свободное место рядом с ним. — У всех должно быть имя, у тебя тоже! Мне же надо как-то тебя называть! И как ты можешь не помнить! Ты же не намного старше меня должен быть, — ворчит он. Ведьма выглядит слишком молодо, чтобы заявлять что-то в духе джисоновой бабки.

— Но зачем? — задумчиво спрашивает он, переводя взгляд с поляны перед ними на Джисона и обратно.

Джисон медлит с ответом, отвлёкшись на свою маленькую тканевую сумку, чтобы выудить из неё два яблока. Как знал, когда брал именно два, словно чувствовал, что надо будет поделиться.

— Затем, — отвечает он наконец. — На, — и протягивает ему яблоко. — Может, я ещё к тебе приду. Или вдруг мне станет надо тебя позвать.

Ведьма берёт яблоко тонкими пальцами и крутит в руке, словно видит впервые, затем смотрит на Джисона с непониманием.

— Эй, ты же знаешь, что это? Это яблоко.

— Я знаю, что это, — спокойно отвечает ведьма. — Но в лесу они меньше. Зачем ты дал мне его?

— Конечно, это не лесное! Это с яблони у нас во дворе! Она такие большие яблоки каждый год даёт, а я с тобой поделился, угостил, — хвалится Джисон так, словно сам эти яблоки вырастил. — Надо решить, как тебя зовут… А то странный ты, живёшь один, колдуешь, никто о тебе не знает, — задумывается он. — Буду звать тебя Фелиз. У нас как-то мимо проезжали торговцы, они из других стран товар везли, останавливались в нашей деревне на отдых, рассказывали о словах иноземных. Я запомнил одно, кажется, это значит «чудо», а ты как раз чудной.

Джисон объясняет ему, а сам задумывается: правильно ли вспомнил перевод, но почему-то в голове только эти два слова всплывают. Словно обычное имя для ведьмы не подойдёт, слишком уж обычное, а иностранное слово — самое подходящее.

— Феликс? — хмурясь, переспрашивает ведьма с ноткой сомнения в голосе.

— Нет, Фели… А впрочем, ладно, пусть будет Феликс, соглашается Джисон. — Будем друзьями, Феликс.

— Друзьями, — тихо повторяет он, словно пробуя слово на вкус.

***

Джисон в очередной раз лжёт о том, что встречается с другом на другом конце деревни, когда выходит из дома. Когда-нибудь правда раскроется, что никакого друга на другом конце деревни у него нет, и Джисону придётся несладко, но пока он продолжает использовать эту отговорку, чтобы уходить в лес. Никто лжи не подозревает, мать только радуется, что у сына наконец-то хоть какой-то друг появился. На самом деле, это не ложь, друг есть, просто не деревенский он. Феликс и сам не хочет, чтобы о нём знали посторонние, а Джисон с ним согласен, он не хочет делиться с другими своим единственным другом.

С началом осени времени для их встреч становится меньше, хотя и летом Джисон не мог выбираться в лес надолго. Сейчас он постоянно или в поле, или на их собственном маленьком огородике помогает собирать урожай. Убегать получается ненадолго, по вечерам и украдкой. Теперь Джисон не боится заблудиться в темноте, прекрасно зная, что маленькие синие огонёчки выведут его к дому ведьмы, а после обратно.

Феликс говорит, что он днём тоже занят. Чем именно — Джисон пока не знает, может только догадываться, а ещё верить, что Феликс в это время тоже по нему скучает. Потому что Джисон скучает и ждёт их встречи.

Феликс, на его взгляд, всё ещё странный, но вместе с этим до жути интересный. Ведьма-отшельник, уже долго живущий вдали от людей. Джисон уверен, что Феликс не сильно старше его, выглядит он молодо, а значит, живёт он в лесу точно не так давно и точно не может быть чудовищем из легенд. Хотя Феликс говорит, что он сильно Джисона старше, но верится сложно. Впрочем, это не так важно.

Феликс не слишком эмоциональный, он не радуется так бурно, как Джисон, не кричит от испуга, не шумит без причины. В общем, много чего он не делает, но это даёт ему какой-то особенной загадочности. Каждая редкая эмоция на лице, которые Джисон с каждым разом видит всё больше, напоминают, что Феликс — живой человек, чувствующий, просто отвыкший за слишком долгое одиночество.

Иногда Джисон ему завидует. Феликс живёт так, как сам захочет, без каких-либо обязательств перед кем-либо. А у Джисона семья, обязанности, наседания родни о том, что ему обязательно надо жениться, скорая служба, куда обязательно заберут, как только двадцать исполнится, чуть больше года осталось.

С другой стороны, Феликс одинок, ему даже поговорить не с кем, кроме белочек и зайчиков — Джисон никогда не видел, чтобы тот так делал, но ему почему-то это очень хорошо представляется. Хотя теперь у него есть Джисон для разговоров, так что ему точно уже не так скучно. Феликс, привыкнув к Джисону, много рассказывает ему историй о лесе, о магии и даже вскользь о ритуалах, которые проводит. Магию ещё и показывает, на тех же маленьких огоньках, но этого достаточно, чтобы Джисон убедился в её реальности и поверил.

Начало осени для Джисона всегда не только время сбора урожая, точнее уже его остатков, но и день рождения. В этот день ускользнуть от внимания сложнее всего, Джисон выбирается из дома совсем поздно вечером. Одно хорошо: в темноте улицы у него получается пробраться незаметно и ускользнуть в лес.

Среди деревьев совсем кромешная тьма и ничего не видно. Джисон проходит вперёд совсем немного, снова царапаясь о колючие кусты, после чего тихо зовёт:

— Феликс!

Джисон не знает как, но Феликс всегда его слышит. И чтобы не шёл наугад, отправляет за ним свои маленькие голубые огоньки. Они расцветают близко к земле, освещая дорогу слабым голубоватым сиянием, достаточным для того, чтобы Джисон видел, куда ступает.

Огоньки появляются без задержки. Джисон спешит за ними, уже не обращая внимания на то, как они исчезают позади, а раньше не мог оторваться от разглядывая, даже коснуться пытался, но всё же одёрнул руку. Мало ли, какой этот огонь, волшебный. Надо будет у Феликса спросить когда-нибудь, когда не забудет, как обычно.

Поляна, где расположен дом ведьмы, кажется уже такой родной и привычной. Джисон исходил её вдоль и поперёк, рассказывая Феликсу о себе, о семье, состоящей теперь только из бабки, матери и двух сестёр — отец покинул их несколько лет назад, отправившись к праотцам после неудачной охоты в лесу — о деревне, обо всём, что знает о мире за пределами леса. Он, может, и не самый умный в деревне, но хоть чему-то да обученный. Феликс всегда его внимательно слушает, но в ответ ему рассказывать нечего. По словам Феликса, семьи у него нет. Только лес.

Дом в конце поляны виден светом в одном маленьком окошке. Сейчас Джисон уже знает, что это не какая-то свеча горит, это Феликс зажёг в воздухе свой огонёк, только на этот раз привычного цвета, чьё тёплое пламя бросает вокруг красные отблески. Дверь в доме не заперта. На ней вообще замка нет, как успел приметить Джисон, поэтому входит он без проблем. Феликс сидит, склонившись над книгой, его пальцы легко скользят по страницам, переворачивая их. Его лицо освещено мягким светом огонька, и Джисон замечает, как сосредоточенно он выглядит. В такие моменты Феликс кажется особенно красивым, словно он часть этого волшебного мира, в котором они живут.

— Ты опять читаешь эту книгу? — спрашивает Джисон, подходя ближе и узнавая в толстом томике одну из тех магических книг на непонятном ему языке. — Ты хоть что-нибудь понимаешь?

Феликс поднимает глаза, и его взгляд на мгновение задерживается на Джисоне. Он улыбается, и в его улыбке есть что-то загадочное и весёлое.

— Я понимаю больше, чем ты думаешь, — отвечает он. — Мне казалось, ты сегодня не придёшь, — тихо добавляет, закрывая книгу и откладывая её дальше. — Уже поздно.

— Да, поэтому я сегодня ненадолго. Было сложно выбраться из дома в такой день, — улыбается ему Джисон, садясь на соседний стул.

— Какой день? — непонимающе переспрашивает Феликс.

— Мой день рождения! — торжественно объявляет Джисон, с энтузиазмом глядя на Феликса.

— Но ты не сегодня родился, — недоверчиво тянет Феликс. — Если бы ты родился сегодня, мы не были бы знакомы до этого дня.

Джисон смеётся, но в его смехе звучит нотка грусти. Кажется, Феликс совсем ничего не знает о жизни обычных людей. Может, в его семье это не было принято или он слишком рано начал жить один? Джисон только догадки строит, хоть Феликс и говорит, что семьи у него нет, но когда-то же она была, иначе как он ребёнком мог выжить в лесу?

— Нет, это значит, что я родился в этот день девятнадцать лет назад, — объясняет он. — Дата та же. Ты же знаешь, есть календарь, по которому мы знаем, когда какой день. Мы празднуем дни рождения, отмечая, сколько лет мы прожили.

— Понятно, — кивает Феликс, хотя по его задумчивому лицу кажется, что ему совсем ничего не понятно.

— А когда твой день рождения, ты знаешь? В какой день? Мы могли бы отпраздновать его.

— Я не знаю, — пожимает плечами Феликс, поднимая на него взгляд. — Не помню.

Он смотрит на Джисона с невинным непониманием, что всё внутри щемит от нежности. Глаза у Феликса большие, по-летнему зелёные, в них золотом бликует огонь и легко читается неозвученный вопрос: что Джисон будет с этим делать?

— Тогда… Тогда давай сами придумаем! — Джисон озвучивает пришедшую в голову идею. Если они не знают настоящий день, то что мешает им выбрать самим? — У меня день рождения сегодня, а у тебя пусть будет завтра! Что скажешь?

— Хорошо, пусть будет так, правда я не знаю, зачем оно мне, но раз ты говоришь, что это важно, то пусть так и будет, — просто соглашается Феликс.

Джисон полностью собой доволен, пока радость не перекрывает осознание: завтра он прийти не сможет. Это он собирался Феликсу сказать, предупредить, чтобы не переживал о его отсутствии. Конечно, Джисон и так бывает у него не каждый день, но всегда старается предупреждать. И надо же ему было ляпнуть, что днём рождения Феликса они будут считать завтрашний день! Назад слова не возьмёшь, как-то совсем глупо это будет.

— Что-то не так? — спрашивает Феликс.

Джисон вздыхает и проводит рукой по волосам, чувствуя, как они становятся влажными от пота. Пытаясь подобрать слова, он рассматривает стол: закрытая книга и несколько листов бумаги, исписанных аккуратным почерком Феликса, но всё ещё непонятными символами, а не знакомым Джисону языком.

— Я забыл, — бормочет Джисон, растерянно на него поглядывая. — Я забыл, что завтра не смогу прийти, а как мы тогда отпразднуем твой день рождения?

Феликс слегка наклоняет голову, его губы трогает лёгкая улыбка. Он смотрит на Джисона так, словно видит его насквозь, и это одновременно успокаивает и нервирует.

— Ничего страшного, мы можем не праздновать. Я же… даже не знаю, что это такое, — спокойно проговаривает Феликс.

— Ну как же, — шмыгает носом Джисон, смотря на его невозмутимое лицо. — В день рождения тебя все поздравляют, дарят подарки, готовят вкусную еду.

— Я никогда раньше не праздновал день рождения, так что мне не с чем сравнивать, ничего страшного не произойдёт, если завтра не будет, как ты выразился, праздника, — пытается успокоить его Феликс.

Но Джисона это не успокаивает, только более тоскливо становится от мысли, сколько времени Феликс провёл в одиночестве.

— У меня даже подарка для тебя нет, — горестно вздыхает он.

— Но если у тебя день рождения сегодня, а ты говоришь, что в этот день дарят подарки, — рассуждает Феликс, — значит, что у меня тоже нет для тебя подарка. Всё честно.

— Да, но…

Не поспоришь, но Феликсу Джисон готов простить отсутствие подарка или поздравления, Феликс же не знал, а сам он… сам он только что придумал, что день рождения Феликса завтра. Сам себя в ловушку загнал, получается.

— Ладно, ты прав, — признаёт он. — Наверное, мы можем отпраздновать позже, а сейчас…

Он тянется к сумке, чтобы наконец достать то главное, что принёс сегодня Феликсу. Совсем забыл, дурья башка, что там лежат стащенные со стола кусочки пирога. Один со сладкой вишней, а второй с мясом. Совсем уже остыли.

— Это тебе, — протягивает он кусочки, свёрнутые в салфетку. — Угощение. Они очень вкусные.

— Спасибо, — кивает Феликс принимая подарок и принюхиваясь. Он откусывает кусочек пирога с вишней и прикрывает глаза от удовольствия. Джисон невольно улыбнулся, наблюдая за тем, как Феликс наслаждается угощением. — А если у тебя сегодня день рождение, это значит, что ты прожил ровно сколько-то лет, да? — спрашивает он, уточняя, пытаясь разобраться в этой концепции.

— Да, мне девятнадцать. Через год буду считать совсем взрослым, у нас принято, что человек считается взрослым в двадцать лет.

Феликс кивает, словно обдумывая эту информацию. Его лицо остаётся серьёзным, но в глазах мелькает лёгкая усмешка.

— Но ты говорил, что тебе девятнадцать, когда мы встретились, — подмечает он.

— Ну… Я немного приврал, — сознаётся Джисон, смущённо опуская голову.

Феликс так глупо поймал его на лжи. Он всего-то немного округлил. Но, кажется, он не злится. Скорее его ситуация веселит.

— А тебе сколько лет? Мне же надо знать, сколько тебе исполнится завтра? — он пытается перевести тему и, заодно, узнать, сколько же Феликсу.

— Много, — улыбается Феликс, как всегда не дав конкретного ответа.

— Так нечестно, — дуется Джисон под лёгкий смех.

— У меня нет для тебя другого ответа, — спокойно отвечает Феликс, его голос звучит мягко и уверенно.

Феликс улыбается, сощурив глаза в полумесяцы. Джисон отчего-то не может оторвать от него взгляд. От светлой кожи, которую не портят тонкие шрамы, от еле различимых в таком полумраке точечек веснушек, которые он сумел разглядеть ещё при солнечном свете, от яркой улыбки и добрых глаз. Всё чаще ему хочется прикоснуться к нему не только в секундных объятиях. Хочется проверить, такая ли мягкая кожа, какой кажется, прикоснуться к волосам, заплести больше косичек. Джисон хоть и не умеет, но научится. Сестёр попросит научить, если будет надо.

— Мне, наверное, пора идти, пока не хватились, — грустно вздыхает он.

Хотелось бы остаться с Феликсом дольше, говорить с ним или просто сидеть рядом в тишине. При всей любви Джисона трещать без умолку, ему нравится просто быть рядом с Феликсом и молча наблюдать за его работой, не отвлекая, будь то сбор ягод — Феликс знает столько мест, что жителям деревни и не снилось — или трав, или просто прогулки по лесу, когда Феликс проверяет, всё ли в порядке.

— Тогда идём, — соглашается Феликс и встаёт с места вместе с Джисоном.

— А ты? — недоверчиво уточняет Джисон.

— Провожу.

Феликс отходит за своей накидкой, без которой в лес, кажется, не выходит. Джисон без неё-то увидел Феликса впервые спустя много-много встреч. Узнал, что под толстой тканью на нём простая чёрная одежда: штаны да подпоясанная рубаха с длинными рукавами, которые он часто загибает до локтей, обувь тоже чёрная. Под безразмерной мантией Феликс оказывается неожиданно тонким.

Джисон не сводит с него неверящего взгляда. Обычно Феликс прокладывает ему путь огоньками, заверяя, что никакой дикий зверь его не тронет, но никогда не провожает сам. От его предложения в груди становится тепло и приятно.

Феликс ведёт его через лес, даже без огоньков легко ориентируясь в тёмном лесу. Ведёт, крепко держа за руку, чтобы Джисон точно не заплутал, предупреждает обо всех кочках и торчащих корнях, чтобы не запнулся. Джисон ему невероятно благодарен за это, потому что сам может думать только о тепле ладони, что держит его.

Тропинка извивается между деревьев, петляя и скрываясь за густыми кустами. Сквозь кроны пробиваются редкие лучи лунного света, создавая таинственные тени на земле. Феликс уверенно шагает вперёд, ведя Джисона через этот ночной лес.

— Я дальше не пойду, — говорит Феликс.

Они останавливаются у кромки леса. Джисон может видеть огни деревни за деревьями, дальше он без проблем доберётся сам.

— Спасибо, что проводил, — шепчет он, на всякий случай, чтобы никто точно не услышал его. — Встретимся через пару дней, я обязательно принесу тебе какой-нибудь небольшой подарок.

— Зачем, я же ничего тебе не дарил?

— Ты не знал, что так делают, тебе не обязательно мне что-то дарить, но я знал, и я хочу что-нибудь тебе подарить, хорошо?

— Хорошо.

Феликс наконец соглашается, а Джисон несдержанно обнимает его. Он не делает так часто. В первый раз Феликс вообще замер неподвижно, не понимая, что происходит. Несмотря на это непонимание, Джисону нравится обнимать Феликса. Под тканью накидки чувствуется, какой он тёплый, от Феликса пахнет лесом: древесиной, мягким мхом и дикими ягодами.

Джисон прижимает его к себе, уложив руки на спину, нащупывая в мантии две прорези и запуская руки под них, чтобы коснуться спины. Зачем они там нужны, Джисон не знает, но искренне считает, что это для того, чтобы ему было удобнее обнимать, хотя лучше бы этой толстой накидки не было вовсе. Феликс, как и обычно, застывает от неожиданности, а после расслабляется и сам прижимает Джисона к себе, осторожно коснувшись ладонями спины. Тепло и уютно, как жаль, что такой приятный момент всё равно должен закончиться.

Феликс выпускает его из объятий, и Джисон, улыбнувшись, делает шаг назад. Он оглядывается вокруг, вдыхая ночной воздух, наполненный ароматами леса и свежести. А может, он всё ещё чувствует Феликса.

— До встречи, — тихо говорит Феликс, растворяясь в темноте леса.

Джисон кивает, ещё раз оглядываясь вокруг, прежде чем направиться домой. В душе остаётся приятное тепло и лёгкость.

Следующим днём Джисона окликает одна из сестёр, восторженно спрашивая, где он нашёл столько сладкой голубики и зачем оставил корзину на улице, а не занёс в дом. Джисон сначала не понимает, о чём она, а потом видит корзину, полную этих ягод, и вообще ничего не понимает. Корзина его, никто другой её больше не использует: большая очень и тяжёлой становится, когда наполнена до краёв, а сейчас ягод в ней с горкой. Только Джисон совершенно точно не набирал никаких ягод ни вчерашним, ни этим днём.

Вспоминается, как он, гуляя с Феликсом, наткнулся на куст, где оставалась парочка этих ягод, всего штучек пять, но какими же вкусными они были. Вдоль обхоженных троп ягод уже давно нет, все собрали, поэтому о таком количестве можно было только мечтать.

Он наконец понимает.

Подарок. От Феликса.

***

Разгар осени. Деревья все пожелтели и покраснели, не оставив и намёка на зелёную листву, местами вообще одни лишь голые ветки, чернеющие на фоне серого неба. Для Джисона осень всегда весьма унылая пора, день рождения только немного скрашивает это время года.

Никогда раньше Джисон не был осенью в лесу. Детей в лес вообще не берут, а его, с его рвением сойти с тропы, чтобы доказать, что никакого чудовища нет, и подавно не берут. Нет, брали всё же, но совсем редко, под присмотром и, в основном, летом. Сейчас он в чудовище всё так же не верит, но верит, что в лесу живёт ведьма. И эта ведьма ждёт его.

Феликс не тот, кого стоит бояться, с ним даже диких зверей можно не опасаться, поэтому в лес Джисон сбегает без всякого страха. Ещё не слишком холодно, но по-летнему уже не оденешься, приходится доставать тёплую кофту и штаны, Джисон всё чаще ёжится от холода, пока Феликс ни на что свою мантию не меняет, словно вообще холода не чувствует. Как и жары.

Для Джисона становится открытием, насколько лес может быть красив осенью. Красно-жёлтая листва усеивает, кажется, всё. Джисон не хочет, чтобы эта живописная пора заканчивалась. Привычные пути выглядят ново и необычно и днём, когда солнце, кажется, отдаёт весь свой свет жёлтым листьям. Вечером, когда видны красные лучи заката, всё вокруг приобретает тёплые, мягкие оттенки. Даже в пасмурные дни он рассматривает всё с неисчезающим восхищением. Временами замечает, что в это же время взгляд Феликса неизменно направлен на него. От этого понимания почему-то становится теплее.

Ему с Феликсом так хорошо. Спокойно и уютно. Феликс кажется каким-то нереальным, словно существо из мифов, далекий от жизни простых людей и необременённый их проблемами. Джисон хочет проводить с ним больше и больше времени, огорчаясь каждый раз, когда не удаётся вырваться в лес. С ним Джисон чувствует себя в безопасности и может расслабиться, забыв о своих проблемах. Эти моменты стали такими драгоценными, что он с нетерпением ждёт каждого нового, чтобы снова оказаться в этом уютном уголке, где они могут просто быть вместе.

Раньше у него для любования листьями в большом количестве был только сад на другой стороне деревни. Ровные рядки деревьев, листья с которых осыпались слишком быстро, а хозяева нечасто пускали детей на свою территорию к этим листьям. Да, именно что детей, которые собирали листья в одну кучу, тем самым помогая хозяевам убирать их, а после с весёлым смехом прыгая в неё. Джисон для такого развлечения уже несколько лет как «слишком взрослый».

Поэтому мысль об этом он теплит в груди всю последнюю неделю, как только вспомнил, выжидая выходной, когда сможет рвануть в лес с самого утра и провести больше времени при солнечном свете, а после обязательно пойти отогреваться в феликсов дом. Джисон не понимает, как именно, но у Феликса в доме с приходом холодов всегда тепло, хотя печи в нём Джисон не нашёл. Наверное, всё дело в ведьминской магии. Правда это волшебное тепло не мешает Джисону бессовестно жаловаться на холод ради одной только цели: прижаться к Феликсу в объятиях, сидя на его узкой, но мягкой кровати. Феликс никогда не против, хотя в первый раз это немного привело его в замешательство, мол, как простые объятия помогут согреться. Феликс обнимает его крепко, а Джисон чувствует, как тепло разливается по телу.

Джисон надеется, что Феликс не будет против разделить с ним маленькую шалость. В целом, Феликс не против всяких забав, о которых Джисон ему рассказывает, но в начале обычно не понимает, что происходит.

— Что ты делаешь? — спрашивает он, привалившись к толстому дубу и с недоумением наблюдая за Джисоном, сгребающим все желто-красные листья на поляне в одну кучу.

— Увидишь, — бросает ему Джисон, сосредотачиваясь на своем деле.

Сгребать листья руками — не самая простая затея, ещё и не очень теплая, пальцы коченеют, но если бы он потащил с собой в лес грабли — это вызвало бы куда больше вопросов у случайных свидетелей, поэтому приходится справляться как есть. Куча из листьев выходит достаточно большой. Кажется, в саду такие даже не набирались, а может он просто плохо помнит. Да и желающих в саду куда больше, а тут он да Феликс.

— Готово, — оповещает Джисон.

— И что это? — всё ещё недоумевает Феликс. — Не обязательно убирать листья в лесу, лес сам с ними справится, — пытается объяснить он, словно Джисон несмышлёный ребенок.

Наверное, временами Феликс точно так про него думает, Джисон слишком много не знает о лесе, что знает Феликс. Справедливо будет сказать, что у самого Джисона порой такие же ассоциации о Феликсе, ничего не сведущем о жизни в деревне. Хотя, если честно, Джисону совсем не хочется, чтобы Феликс видел в нём ребёнка.

— Иди ко мне, — вместо толкового ответа зовёт Джисон, протянув к Феликсу руку.

Феликс подходит с какой-то осторожностью, словно не знает, чего ожидать от взбалмошного Джисона. Вообще, он действительно не знает, чего ожидать, Джисон же так и не объяснил. И не планирует. Просто в ответ на нерешительное прикосновение крепче берет его руку в свою и тянет на себя, чтобы вместе упасть на устроенную кучу. Феликс успевает только тихонько вскрикнуть от неожиданности, сразу же приземляясь на мягкость листьев, ставших для их падения подушкой.

Джисон лежит рядом с ним, заливаясь смехом. Глаза слепит выглянувшее из-за облаков и веток солнце, листья под спиной ощущаются совсем даже не холодные, а рука — одна по крайней мере — больше не мёрзнет, Феликс всё ещё крепко держит его.

— Что это было? — шепчет Феликс.

— Не понравилось? — переспрашивает у него Джисон, тут же меняясь в лице. — Да, знаешь, в детстве это казалось веселее, мы раньше в саду каждую осень хоть один раз, но проворачивали такое, и мне очень хотелось повторить… — тараторит он оправдания, когда Феликс прерывает смешком.

— Понравилось, это было забавно, я так раньше не делал.

— Хочешь ещё?

— Давай.

Джисон первым вскакивает на ноги и помогает ему подняться, после чего снова сгребает листья в кучу. После Феликс легко позволяет толкнуть его обратно. В этот раз без вскрика, на его лице только лёгкая улыбка. Джисон валится рядом с ним. В этот момент он чувствует себя особенно счастливым, кажется, что лес и всё в нём созданы специально для них.

— Во время падения чувствуется свобода, — бормочет он.

— Мне кажется, что из всех нас ты самый свободный, — отзывается Джисон.

— И да, и нет, все мы так или иначе заперты на этой земле, — как-то расплывчато отвечает Феликс.

Джисон чуть приподнимается и перекатывается на живот, упирается руками в листву, чтобы нависнуть над Феликсом, смотреть ему в глаза и заслонять его от ярких бликов солнца.

— Что ты имеешь в виду?

Феликс, глядя в глаза Джисону, медленно проводит рукой по его волосам, убирая спадающие на глаза пряди.

— Я не могу уйти с этой земли, всего-то, — просто отвечает Феликс.

Лицо его как всегда расслаблено, а Джисон хмурится. Пытаясь прикинуть, о чём тот говорит, на ум приходит лишь смерть. Как ещё люди покидают эту землю? Джисон старается откинуть эту мысль. Не может же Феликс желать умереть, да? Не должен. Или он говорит об отъезде? Уйти с этой земли на другую, оставив Джисона тут одного? Каким бы ни был ответ…

— Я не хочу, чтобы ты уходил, — заявляет Джисон, сжимая руку Феликса. Тот на мгновение вытягивается от удивления. — Не уходи, не оставляй меня.

— Я не уйду, — успокаивает Феликс. — Обещаю, я просто не могу уйти.

— Ты… точно? — спрашивает Джисон, чувствуя, как его сердце начинает биться быстрее.

— Точно, я не смогу уйти, точно не теперь, — ласковым голосом успокаивает Феликс. — Джисон, ты мне веришь?

Феликс так редко зовёт его по имени.

— Верю, — кивает Джисон.

Только внутри уже всё сжимается от охватившей грусти, от одной только мысли, что с Феликсом придётся разлучиться. Как же так вышло, что за какие-то несколько месяцев Феликс с легкостью занял его ум и сердце, что одна только мысль о расставании причиняет невыносимую боль. Расскажи он кому в деревне — скажут, что колдун его просто заворожил. Джисон никому не скажет, ни о Феликсе, ни о чувствах внутри него. Да и не верит он, что Феликс способен на какую-то магию. Даже если и заворожил, Джисона это мало волнует.

Феликс же такой… Такой. Его нельзя описать обычными словами. Джисон хорошо помнит их первую встречу, когда ещё предположить не мог, насколько глубоко в его душу западёт этот пугающий незнакомец. Теперь уже не незнакомец и совсем не пугающий. У Джисона сердце бьётся быстрее, когда он улыбается, по коже ползут мурашки от звука голоса. Влюблённость в Феликса ощущается.

Джисон Феликса любит так, как никогда никого не любил и, наверное, никогда уже не полюбит.

— Джисон? — зовёт Феликс, когда он слишком долго молчит.

Джисон моргает, отгоняя мысли, и снова фокусируется на Феликсе.

— Что-то не так?

Джисон не находит в себе силы ответить ему, хотя бы потому что его тело движется быстрее, чем он успевает обдумать. Словно внутри лопается пузырь, сдерживающий все его чувства глубоко внутри.

Джисон Феликса целует.

Лишь прижимается губами, плотно зажмурив глаза, чувствуя, как Феликс под ним напрягается всем телом, но не пытается оттолкнуть. Джисон отстраняется сам спустя несколько секунд. Губы горят от этого мимолетного прикосновения, а щёки так и заливает краской и совсем не от холода. Внутри бушует ураган эмоций, он поражён собственной смелостью и растерян одновременно. Вот уж действительно не подумал, что делает! Джисон теперь не может решить: извиняться ему, оправдываться ли? Просто молчит, словно воды в рот набрал, не сводя глаз с Феликса.

Тот выглядит совсем сбитым с толку, с чуть заалевшими щеками и широко распахнутыми глазами. Почему-то он выглядит ещё более красивым в этой ситуации. Джисон сглатывает вязкую слюну, судорожно пытаясь сообразить, что ему следует сказать. Кажется, объяснять придется долго, прежде чем Феликс выдаст ему какой-то вердикт. Джисон жалеет о содеянном и нет одновременно. Хочет повторить и боится реакции на первый поцелуй.

— Джисон, — Феликс зовёт тихо, почти шёпотом, и это звучит так нежно, что Джисон на секунду забывает о страхе. — Чего ты боишься? — вопрос звучит более чем неожиданно.

Словно Феликс по лицу читает все его эмоции, слышит участившееся сердцебиение или даже сами мысли.

— Я не должен был, — виновато бормочет Джисон, но, противореча своим словам, не меняет положения, продолжая нависать над Феликсом.

— Почему? Зачем сделал, если говоришь, что не должен был?

Простота и невинность вопросов теперь сбивают с толку Джисона. Не то чтобы он не полагал, что так будет. Он полагал. Он много раз представлял себе этот момент в своей голове в самых разных ситуациях. Честно старался давить мысли на корню, но не справлялся, и вот его искушение вырвалось наружу, оставив его один на один с последствиями.

Он резко отшатывается от Феликса, скатывается по листьям на землю и подтягивает ноги к груди.

— Не должен был, но… мне очень захотелось, — бормочет он, отчего-то надеясь, что Феликс его не услышит. Словно слова смогут раствориться в воздухе, не оставив после себя следов.

Беззлобный смешок позади даёт ясно понять, что Феликс его прекрасно слышит. Джисон всё равно как последний трус не решается посмотреть на него вновь, чувствуя, как щёки заливает краской от стыда. Он фокусирует взгляд на жёлто-оранжевых деревьях впереди, будто они — самое интересное, что сейчас есть.

— Почему тебе захотелось? — добивает ещё одним вопросом Феликс.

— Потому что… потому что люди так делают, когда любят кого-то. Как… например, как ты свой лес, — бормочет Джисон, признаваться ему неловко, но и оставить Феликса без ответов совесть не позволит.

— Но почему же ты не должен был этого делать? — продолжает спрашивать Феликс, голос его звучит уже веселее. Его происходящее, кажется, больше не смущает, лишь веселит. Джисон лишь надеется, что смеётся Феликс не над ним. — Почему тогда больше не смотришь на меня?

Джисон слышит, как шуршат листья позади и только опускает голову вниз. Ну как ему объяснить всё это Феликсу? Он думает, что тот должен быть знаком с концепцией любви. Феликс любит свой лес, его обитателей, любит проводить время с Джисоном, он сам говорил, что ему это нравится.

— Потому что я не знаю, думаешь ли ты также обо мне. Если нет, то я пойму, я не прошу тебя ни о чём, только не бросай… Не запрещай мне приходить и…

Феликс обрывает поток его бесконечных попыток оправдаться. Касается пальцами подбородка и подталкивает не только поднять голову, но и подняться самому. Джисон с ним почти одного роста, а значит никак не может избежать его внимательного взгляда.

— Я люблю лес, потому что он занимает большое место в моей жизни, — спокойно говорит Феликс, не позволяя ему отвести взгляд. — Как и ты.

У Джисона сердце трепещет от этих слов. Хотя кому-то эти слова могут показаться странными, но они такие… Настоящие. Такие, какие мог сказать только Феликс. Для него честь быть для Феликса на одном уровне с его лесом.

Кажется, сердце может вообще остановиться, когда Феликс сам его целует.

***

Зимой о побегах Джисона в лес становится известно семье.

Дома вспыхивает ругань, его упрекают в беспечности, Джисон парирует, что за это время его никакой волк или мифическое чудовище не съели. О Феликсе предусмотрительно молчит, не хочет ставить под удар, раскрыв его существование. Мало ли что. Говорит, что ему просто нравится проводить время там, в тишине и одиночестве.

Раскрытие чувствуется горечью на языке, но на самом деле удивительно, что он скрывался так долго. Он в любом случае не планирует бросать своё занятие, хотя первую неделю приходится смиренно сидеть дома, о лесе и подумать времени нет: нагружают домашними делами, сетуя, что Джисону давно пора взяться за ум и прекратить баловство. Напоминают, что ему до двадцатилетия меньше года, а там ждёт служба, после которой обязательно женитьба, как у всех заведено. Мысль для Джисона нерадостная, он старается об этом не думать. Проводит время с пользой для семьи и, помимо прочего, просит сестёр научить его косы плести. Те, конечно, хихикают друг с другом, что Джисон себе невесту подыскал и с ней в лесу встречается, но учат с особым усердием. Джисон их слова не отрицает, но и не подтверждает, отмалчивается.

Как только бдительность родни чуть утихает, Джисон возвращается к их с Феликсом встречам. Держать себя в четырёх стенах всё это время было невыносимо, в первую очередь из-за мыслей о разлуке. Возвращение в лес чувствуется, как освобождение.

Зимой он ещё более волшебный, чем осенью. Всё белое-белое, даже деревья от мороза. Снег слепит глаза своей чистотой. Сугробы в некоторых местах такие глубокие, что Джисон с лёгкостью может провалиться туда по самую голову. Он точно знает. Проваливался. Феликсу пришлось его вытаскивать. Тот, пользуясь какой-то своей магией, на снегу стоит, словно пушинка, даже следов не оставляет, если того хочет.

С Феликсом тепло даже в лютый мороз. Он сгребает в объятия, накрывая Джисона тканью своей широкой мантии, теперь отделанной пушистым мехом по краям, согревает своим теплом. С того дня в середине осени Феликс куда чаще первым касается Джисона, словно осмелев. Джисон и не против, очень даже доволен.

В доме у Феликса тоже тепло, хотя печи в нем всё же нет, Джисон проверил, а из-за выпавшего снега заметить его на поляне ещё сложнее, дом утопает в сугробах, почищена к нему только узкая тропинка. Внутри неожиданно ещё уютнее, чем раньше, вдали от стужи, в полумраке от заваленных снегом окон, Джисону хочется остаться с Феликсом навсегда и никогда больше не уходить. Хочется хоть раз заснуть рядом с ним, убаюкиваемый нежными поглаживаниями по голове и тихими рассказами о лесе. В такие тихие совместные часы Джисон пробует на нём свой новый навык, заплетая тонкие косички и закрепляет в них деревянные бусины, подаренные сестрой как раз для его невесты.

Зимой Джисон учит Феликса играть в прятки, каждый раз проигрывая в этой незамысловатой игре.

Куда бы он ни прятался, Феликс легко может отыскать его, и не только по оставляемым глубоким следам в снегу. Появляется из-за спины бесшумной поступью, пугает неожиданным прикосновением и заливисто смеётся в ответ на джисонов испуганный вскрик. Джисон после, в отместку, утягивает его с собой в снег, в глубокий и мягкий сугроб.

Джисон же в поиске не так хорош. Бродит кругами по поляне, пока Феликс сам к нему не выходит. Отчего-то скучным это занятие так и не становится, повторяется из раза в раз.

Джисон вновь водит, пока ещё светло и они не вернулись в дом. В этот раз ему кажется, что Феликс оставил подсказку: припорошенный снегом след, поэтому Джисон без сомнений бредет между деревьев дальше от полянки, где они были, заходя всё глубже в лес, осматриваясь вокруг, наверх тоже смотрит, Феликс вполне может оказаться сидящим где-нибудь на толстых нижних ветках.

С трудом перебираясь через сугробы, становящиеся всё глубже, Джисон доходит до небольшого оврага, куда скатывается, как по горке, не разглядев, где кончается земля. К счастью, снег смягчает приземление, к несчастью, Джисон полностью оказывается в нём, с головы до пят, а значит совсем скоро начнёт сильнее мёрзнуть. Видимо, игру пора прекращать и добираться до феликсова дома, чтобы отогреться.

Решив уже позвать Феликса, Джисон только набирает воздух в лёгкие и застывает. Впереди темнеет фигура. Он бы хотел решить, что это Феликс притаился, и он видит его коричневую накидку. Но фигура поворачивается и принюхивается.

Медведь.

Смотрит на Джисона глазами-бусинками и, подняв голову повыше, медленно приближается, с тихим пыхтением. Джисона сковывает страх. Так много времени он проводит в лесу, но с хищником один на один встречается впервые. Вообще впервые.

Ему надо позвать Феликса. Тот точно сможет ему помочь. Но от страха Джисон не может и пальцем пошевелить. Он дышит прерывисто и через раз. Медведь подходит ближе и издаёт негромкое рычание. Сердце Джисона в пятки опускается.

Если он не позовёт на помощь, он может тут умереть. Он же…

Другой громкий рёв откуда-то позади пугает Джисона ещё больше. Он громкий, низкий, Джисон даже представить себе не может, что это за зверь. Особенно учитывая, что медведь, смотря куда-то поверх Джисона, отступает, и совсем пускается наутёк, когда зверь спрыгивает с вершины оврага, оказываясь между ним и Джисоном.

Он высокий, покрытый чёрной длинной шерстью, замаранной снегом, длинная, морда светлая, но шерсти лишённая, только голая кость. Зверь угрожает медведи не только ревом, но и склонив голову, направив на него массивные ветвистые рога. Даже так он кажется в половину выше Джисона, массивная туша, названия которой вряд ли кто-то когда-либо придумал.

То самое чудовище из легенд, опасное и ужасное, способное убить любого на своём пути. Отпугнув медведя, он теперь попытается полакомиться Джисоном, да?

Но зверь к нему не оборачивается. На глазах Джисона уменьшается в размере, пока не становится совсем маленьким, в сравнении с прежним, тёмным пятном среди снега. Джисон неверяще смотрит на него, наконец поднимаясь на дрожащие ноги. Силуэт накидывает капюшон на светлую макушку и, повернувшись, спрашивает:

— Он не успел тебе навредить?

Феликс.

— Н-нет, — дрожащим голосом отвечает Джисон.

Феликс легко подходит ближе и притягивает к себе, разглядывает внимательно, чтобы точно убедиться, что Джисон цел.

— Я знаю, что это было страшно. Я не хотел тебя напугать, — говорит он голосом, полным сожаления.

Джисон молчит. Не знает, что говорить. Какой же он дурак оказался, столько отрицал существование лесного монстра, а сам всё это время с ним общался. У него к Феликсу нескончаемое количество вопросов и полное непонимание, почему тот скрыл столь значимый факт. Джисон, конечно, знал, что Феликс умеет колдовать, он создаёт огонь, призывает ветер, согревает одним лишь прикосновением. Выходит, ему и правда очень много лет…

— Идём в дом, там поговорим, — предлагает Феликс, когда от Джисона нет ответа.

Джисон никогда даже не думал, что Феликс может перевоплощаться в такого зверя. Феликс казался безобидным, несмотря на свою силу. Насколько же обманчив этот образ. В голове всплывают все те рассказы деревенских, передающиеся из уст в уста. Насколько они правдивы? Правда ли, что Феликс убивал людей, что ступили на его территорию? Почему же Джисона тогда не тронул?

Новое знание селит сомнение в душе. Джисон поглядывает на молчаливого Феликса, ведущего его в сторону дома, и не может понять, что чувствует. Феликс же такой родной и любимый. Джисону кажется, что даже если слухи окажутся правдой, он не сможет перестать его любить. Феликс же защитил его сейчас, только ради этого раскрыл свой второй облик.

Образ чудовища не выходит из головы.

Дом виднеется совсем скоро. Джисон не до конца понимает, как это работает, но как бы далеко они ни уходили, нескольких минут хватает, чтобы вернуться обратно к феликсову дому, словно тот зачарован и перемещается с места на место вслед за хозяином.

Внутри как всегда тепло, только зайдя в него он понимает, насколько сильно замёрз. Феликс помогает ему снять промокшую в снегу верхнюю одежду и сам скидывает накидку, вешая обе вещи на деревянные крючки у двери. Джисон знает, что когда он засобирается домой, одежда будет сухой.

— Джисон? — зовёт Феликс. Звучит виновато.

Джисон молча садится на край его кровати, пока Феликс стоит посреди небольшой комнатки. На секунду Джисон думает, что Феликс отрезает ему пути к отступлению, закрывая собой выход.

— Медведя испугался, — бормочет он, почему-то скрывая истинную причину сомнений. Сам не знает, почему.

— Всё же это из-за меня, да? — предполагает Феликс и делает нерешительный шаг вперёд. Он выглядит уязвимым, с опущенными плечами и взглядом, устремлённым в пол. Ни следа от того огромного монстра.

— Ты то самое лесное чудовище из легенд, да? Почему ты не сказал мне? — выпаливает Джисон, беспомощно сжимая кулаки. Голос звучит резко, полный отчаяния. Сердце в груди колотится, а в голове по новой крутятся воспоминания о произошедшем.

— Я не знаю, как вы, люди, назвали меня, — отвечает Феликс. — Я не хотел тебя напугать.

От всей печали, которой переполнен его голос, у Джисона сердце сжимается, но не может заставить себя подойти к нему, пока не разберётся во всём.

— Я с детства слышал, что в лесу водится монстр, что он опасен, и не верил, а выходит, что ты настоящий. Это правда, что ты убиваешь всех, кто заходит на твою территорию? Считаешь, что лес принадлежит только тебе? — Джисон говорит быстрее чем думает, запоздало осознавая, насколько ужасно могут звучать его слова.

Феликс с каждым словом словно ниже опускает голову, не смотрит на него, только обнимает себя руками за плечи.

— Я не убиваю, если на то нет причины, я вообще не трогаю людей обычно. Но лес — мой дом, и никому не следует пытаться навредить ему, — последние слова звучат куда твёрже и увереннее. — Если людям угодно считать меня монстром, то пусть так и будет, они могут думать обо мне всё, что душе угодно, приписывать мне какие угодно жестокости, даже если я это не делал, но ты… для тебя я же не был монстром, я — ведьма, ты сам меня так назвал. Ты… не веришь мне? — Феликс наконец смотрит на Джисона, его глаза блестят, словно от слёз

Джисон поджимает губы и даёт себе мысленную оплеуху. Он столько лет считал легенды выдумкой, на каждую историю находил оправдание: это не чудовище, это просто медведь, это не чудовище, это дерево странной формы. Так почему теперь его уверенность так сильно пошатнулась? Феликс даже не сильно похож на то, как его описывают. Джисон просто понял, что это он, когда увидел. Наверное, не знай он всех деревенских россказней, не стал бы сейчас сомневаться.

— Я… Верю. Я тебе верю, — наконец отвечает он.

***

Несмотря на сказанное тогда, у Джисона уходит несколько дней на то, чтобы окончательно примириться с мыслью о том, кто такой Феликс. Они об этом больше не говорят, Феликс этот облик ему не показывает. В конце концов Джисон приходит к мысли, что деревенские россказни всё ещё звучат только как выдумки. Не верится, что Феликс, который так испуганно и виновато объяснял Джисону, кто он, может людей пачками убивать просто потому что захотелось.

Джисон приходит к выводу, что зверь, которого он видел, это не просто какое-то чудовище, это страж леса, защищающий его от всех тех, кто хочет навредить или взять больше меры, не оставив другим. И именно благодаря ему лес ещё не вырубили, он полон дичи и ягод, а деревня разрастается в противоположную сторону.

К концу зимы у Джисона не остаётся вопросов к Феликсу или сомнений в нём. Это всё ещё его Феликс, его ведьма. Тот, кого он любит всем сердцем, тот, чьи объятия самые теплые, а поцелуи самые жаркие. Как он вообще может перестать его любить или перестать видеться с ним? У Джисона к нему слишком много нежных чувств.

Неприятные мысли после этого, к сожалению, не исчезают насовсем, только лишь сменяются другими. Джисона вновь просят вернуться в реальность, перестать витать в облаках и бездельничать в лесу. Требуют, отбирая у него драгоценные минуты наедине с Феликсом. Джисон злится, ходит раздражённым и всё больше огрызается на любую попытку подступиться к нему. Спокойным чувствует себя только рядом с Феликсом. Спокойным и немного грустным. С каждым днём крепнет ощущение того, как мало времени у них осталось друг на друга. Осенью Джисону придётся уехать, хочет он того или нет, выбор ему не предоставляют. Должен и обязан.

Поэтому, когда выдаётся возможность, старается не терять ни минуты, липнет к Феликсу сильнее обычного, что от того, конечно, не укрывается. Тот треплет по макушке ласково, целует в нос и шутит, что Джисон теперь как приставший к мантии репейник. Джисон находит это сравнение очень подходящим, но пока говорить об истинных причинах такого поведения не решается, хотя и прекрасно понимает, что рано или поздно придётся.

Очередной выходной, когда у него есть время на отдых и самого себя, разгорается скандалом. Мать, заметив, что он куда-то собирается, строго-настрого запрещает ходить в лес, кричит, что он совсем от рук отбился и в лесу том никак иначе смерть свою ищет в пасти голодного волка или зверя из поверий. Сестры подсматривают их перебранку из-за угла, не смея вмешиваться, с улицы лает Ппама, словно тоже недовольна его поведением, бабка тоже молчит, прожигая внимательным взглядом. Джисона это всё раздражает, он выбегает из дома, несмотря на все попытки его остановить и оклики вслед. Изо всех сил бежит к лесу, останавливается, только когда за спиной смыкаются деревья. С приходом весны лес побледнел, местами тающий снег раскрывает тёмные проталины земли.

Не проходит много времени, как из-за деревьев появляется Феликс, почти незаметный в своей коричневой накидке среди стволов деревьев, уже не покрытых белым снегом. Феликс идёт ему навстречу, но Джисон останавливается, не доходя его, и отводит взгляд.

— Не сейчас, — бурчит он. — Просто… Дай мне побыть одному, — просит он и, не дожидаясь ответной реакции, убегает в сторону от Феликса.

Ноги то увязают в грязи, то в сугробах, ещё не начавших таять, то вообще в лужах. Начало весны — не то время года, которое Джисону может понравиться. Всё грязное, холодное и мокрое. Радуют лишь мысли о скорых тёплых деньках.

Внутреннее раздражение вырывается наружу. Наверняка, он и Феликса обидел своим резким отказом без всяких объяснений. Джисону хочется кричать и, может быть, что-нибудь сильно ударить. Идею со всей силы ударить по какому-нибудь стволу дерева он быстро отметает. Уверен, что Феликс узнает и точно расстроится. Да и лес не будет такому рад. Джисон лишь руки в кулаки сжимает и идёт вперёд. Куда идёт — сам не знает.

Он не знает, что делать с семейными скандалами, как вновь и вновь оправдывать свои походы в лес. Джисон понимает главное: он не может и не должен рассказывать о Феликсе. Особенно после того, как сам узнал о нём правду. Это его больше не беспокоит, что Феликс чудовище из поверий, а жителям деревни и, особенно, его матери и бабке такая история точно не придётся по душе.

— Знаете, я тут летом подружился с лесной ведьмой, влюбился в него, а недавно узнал, что он — тот самый монстр, но он правда не опасен, обещаю! — репетирует Джисон.

Звучит глупо даже для него. Возможно, после такого они просто решат, что Джисон спятил. С каждым разом эти разговоры всё хуже и хуже. Он так устал слушать о том, что он старший сын, что он должен быть ответственным, заботиться о своей семье и готовиться к тому, чтобы создать свою. Мол ему бы на деревенских девчонок посмотреть, а не по лесу носиться.

Когда мать хочет сделать ему особенно больно, разродить в нём чувство вины, она напоминает, что джисонов отец в лесу смерть встретил. С той злосчастной охоты не все вернулись целыми: наткнулись на целую стаю голодных волков. По её словам, Джисон, гуляя по лесу, не уважает отца.

Сейчас в лесу волков почти нет. Буквально парочка. Феликс говорит, что раньше была стая, но он выпроводил их из леса несколько лет назад, когда те совсем озверели и взбесились, поражённые какой-то неизвестной болезнью.

Джисон забредает всё дальше, куда-то в неизвестную часть леса. Петляющие тропинки в этом месте всегда ведут в разных направлениях. Джисон сначала это сам подмечал, но думал, что кажется, а после от Феликса получил подтверждение. Лес сам решает, куда ведут его тропы, не слушая никого, кроме Феликса. В тот день, когда Джисон заблудился впервые, лес запутал дорогу за ним, так что без помощи он бы не выбрался. Но в другой раз наоборот, зачем-то привёл именно к Феликсу, подсказал путь. Становится понятно почему деревенские так уверены в том, что с общеизвестных троп сходить не стоит. Лес не любит незваных гостей, но теперь принимает Джисона. Джисону хочется в это верить. Словно лес, как живое существо, видит его связь с Феликсом и радушно принимает в свои объятия избранника ведьмы.

Джисон глубоко вздыхает. Лес успокаивает. Тихий, наполненный легким шуршанием, редким чириканьем птиц, ещё не таким звонким, но уже слышимым всё чаще. Природа возрождается после зимней спячки. Джисон останавливается на секунду, чтобы осмотреться. Нет, в этом месте он точно ещё не был. Словно зачарованные тропинки хотят показать ему все уголки этой необъятной чащи.

Буря чувств внутри утихает, Джисон идёт дальше уже куда спокойнее, осматриваясь по сторонам. Хотя картина не очень разнообразная, даже для маленьких почек на деревьях ещё рано, он засматривается на огромные сосульки, свисающие с ветвей одного особенно огромного дерева. Блестящие на солнце, они медленно тают, по каплям стекая на землю.

Он слишком долго не отводит взгляд, не смотря под ноги и в конце концов спотыкаясь о корни. Несколько быстрых шагов вперёд в попытке удержать равновесие и не упасть в грязь лицом. Джисон пытается отдышаться, остановившись. Не упал.

В реальность возвращает треск. Он наконец смотрит под ноги, где расползаются трещины. Он не заметил, как добрался до скрытой снегом заледеневшей реки и вышел на неё. Лёд под ногами трещит.

Джисон старается осторожно вернуться на берег, но одного шага становится достаточно, чтобы лёд окончательно треснул. С криком Джисон проваливается в ледяную воду. Течение реки подо льдом пытается унести его дальше. Одежда, потяжелев, тянет на дно, пока Джисон отчаянно пытается уцепиться за ледяную корку, чтобы выбраться из воды, но та ломается, стоит прикоснуться.

Вода всё же смыкается над головой. Обжигающе холодная. От неё горят лёгкие, а разум бьётся в панике, когда головой он стукается всё о тот же лёд: течение всё-таки унесло его дальше от разлома, через который он мог бы выбраться.

Вот и всё, снова он готов встретить смерть в лесу. Джисон только беспомощно барахтается. Плавать он не умеет, не было возможности научиться: река, протекающая около деревни совсем неглубокая. Может, он сейчас в ней же

Даже в воде он успевает уловить какой-то шум, но не сразу понимает, что это проломившийся лёд. Осознаёт, когда что-то острое крепко впивается в плечи и тянет наверх, с силой вырывает из воды на воздух и выбрасывает на холодную землю, покрытую тонким слоем снега.

Джисон успевает разглядеть спасителя одним глазом. Огромная птица. Словно ставшая сильно больше сова с размашистыми белыми крыльями. Джисон думает, что он был прав: та птица из поверий действительно не может летать в лесу, слишком она большая для переплетенных веток.

Откашливая воду, которой успел наглотаться, он лишь надеется, что не выплюнет вместе с ней свои лёгкие.

Птица, кажется, беспокойно копошится рядом. Как же интересно выходит. Два, как ему казалось, выдуманных создания. С обоими повстречался. Главное только, чтобы эта птица вдруг не обратилась в человека и не начала убеждать его, что Феликс — злодей.

К его разочарованию, птица всё же обращается в человека. Он замечает это боковым зрением. Она приземляется на землю, белые перья сначала темнеют, а затем вовсе исчезают. Человек подбегает к нему, пытается помочь встать. Встретившись с ним взглядом, Джисон только шире раскрывает глаза.

И снова он видит Феликса, только в этот раз за его спиной ещё видна пара серо-белых крыльев, словно не успевших исчезнуть после перевоплощения. Становится ясно, для чего в его мантии те прорези на спине.

Так Феликс не только то зло, что живёт в лесу, но и то добро, что ему противостоит. Как забавно выходит. Джисон с трудом сдерживает истерический смех.

— …Цел? Никуда не ударился? — спрашивает Феликс. Джисон даже не сразу понимает, что тот что-то говорит. — Как ты не заметил реку?

— А… А я на дерево засмотрелся, споткнулся о корни и хоп — я уже на льду и в воде, — бормочет он, стуча зубами от холода. Сырая одежда плотно облепляет кожу, совсем не добавляя тепла.

— Я так испугался, что не успею тебя вытащить, — шепчет Феликс, прижимая его, насквозь сырого, к себе и накрывая крыльями. Крылья тоже тёплые, как и Феликс, замечает Джисон, позволяя себе немного расслабиться в его руках.

— Феликс, а ты не говорил, что ты ещё и Птица-проводник, — бормочет Джисон, всё ещё пытаясь осознать это.

— Ты не спрашивал, — фыркает Феликс. — Я не знаю, как люди из твоей деревни ещё зовут меня. Я птица и я зверь, а ещё я ведьма.

— Извини, что ушёл, ничего не объяснив, — извиняется Джисон, решив про птицу расспросить потом, ему немного совестно за то, что он ушёл от Феликса, ничего не объяснив, и из-за этого в незнакомом месте попал в беду.

— Я не в обиде, — вздыхает Феликс. — Идём, отогреем тебя.

В доме Феликс стягивает с него сырую одежду, откладывая её сушиться, даёт надеть своё, сухое, и отогревает в объятиях, завернув в тёплое шерстяное одеяло. Джисон рассказывает наконец, что послужило причиной его плохого настроения в момент их встречи. Обо всех разногласиях с семьёй и будущем отъезде куда-то далеко, Джисон даже не знает пока, куда именно его определят на службу, и надолго.

Феликс слушает внимательно. Во взгляде читается грусть, когда Джисон говорит о расставании, но она быстро сменяется глубокой задумчивостью. правда Феликс не говорит, о чём думает. Вместо этого рассказывает, что лес, хоть и не враждебен к Джисону, всё ещё проверяет и его и Феликса, подталкивая Джисона ко всяким неприятностям, а Феликса — к спасению. Лес не человек, и шутки у него злые. Феликс пока сам не понимает, чего именно он добивается. Словно проверяет, не сбежит ли Джисон после такого, сверкая пятками, боясь вновь заходить в лес, и будет ли Феликс рядом, не откажется ли от него.

***

Джисон раньше подумать не мог, насколько поверья окажутся правдивы и неправдивы одновременно. Все, о ком с содроганием в голосе говорят деревенские, на самом деле существуют в лесу. Только это не разные существа ведущие борьбу, а один удивительный Феликс.

Зверь-страж леса и птица-проводник для заблудших. Феликс рассказал, что когда он в виде зверя попадался людям на глаза, даже с намерением помочь, они его боялись, как и в человеческой форме, считая его злым духом или кем-то вроде. Тогда и появился образ белой птицы, которую уже не страшились. В этом виде он выводил тех, кому лес путал тропы.

Следующие недели лес не пытается вновь Джисона убить, так что у него нет причин вновь увидеть Феликса в одной из его ипостасей, поэтому он осторожно просит сам, говоря, что не разглядел, да и банально любопытно.

Зверь всё ещё немного пугает своим видом. Он действительно похож на оленя, только больше, выше и мохнатее. Тёмная шерсть жёсткая и холодная. Из груди зверя раздаётся глухой вой, тихий и даже немного жалобный. Джисон сразу одёргивает руку, думая, что делает что-то неправильно, но зверь оборачивается к нему и утыкается холодным костяным носом в ладонь. Голова, словно оголённый череп, лишённая кожи и шерсти, глаза горят маленькими зелёными огоньками откуда-то изнутри.

Джисон смотрит на него с колотящимся сердцем, но уже не от страха, а от захватывающего восторга. Казавшийся страшным зверь ластится к его прикосновением.

Зверь отходит назад, встряхивает головой и раскидистыми рогами и меняет обличье. Становится меньше, светлее, распахивает крылья. Птица царапает когтистыми лапами землю, вновь возвращаясь к Джисону. В таком положении они почти одного роста.

Светлые перья ужасно мягкие и нежные. Джисон бы их гладил и гладил. Птица раскрывает крылья, накрывая ими пространство вокруг. Джисон осторожно касается пальцами головы, маленького клюва с острым кончиком, маленьких нежных пёрышек на грудке, пока Феликс внимательно наблюдает за ним всё такими же зелёными глазами.

— Я думаю, что ты не совсем ведьма, — бормочет Джисон. — Ты дух леса, да?

Птица откликается глухим чириканьем, не таким, как у звонких певчих птиц и не таким, как у настоящих сов. Совсем другой, новый звук.

Феликс показывает ему ещё кое-что. Все лесные ритуалы. Их смысл и их суть, всегда оставались для Джисона загадкой, на которую он не мог получить ответ. Феликс проводил их в одиночестве в дни, когда они не встречались, пока в середине весны не предложил посмотреть на один из них.

Джисон согласился, не раздумывая, даже если это значило, что ему придётся сбежать из дома ночью, перед самым рассветом. Тайком пробраться из дома, не разбудив всех случайным шумом, оказывается не слишком сложно. В темноте ему не впервой бежать по деревенским улицам, а в лесу к нужному месту приводят уже привычные голубые огоньки.

За ритуалом он лишь наблюдает, держась немного вдалеке, чтобы не мешать. Феликс выкладывает круг из камней, чертит краской на некоторых из них символы и зажигает свечи. Он и сам, под стать ритуалу, покрыт тонкими чёрными рисунками на лице и шее. Феликс шепчет слова на неизвестном языке. Огонь в свечах колыхается, хотя на ветер нет и намёка. Солнце восходит. Стоит лучам коснуться земли внутри круга, как Феликс снимает с шеи небольшой мешочек, высыпает из него семена и закапывает их. Свечи гаснут.

— Наверное, этот ритуал был не очень зрелищным, — говорит Феликс спустя минуту. — Но он важен.

— Зачем он нужен? — спрашивает Джисон.

Ему ритуал не показался «не очень зрелищным». Да, недолгий, но Джисон не мог оторвать взгляд. Кажется, сам воздух пропитан древней магией, и даже он может её почувствовать, хотя если кто-нибудь спросит, наверное, не сможет словами объяснить это ощущение. Просто чувствует.

— Ритуал весеннего возрождения, чтобы лес пробудился в полную силу, зацвел не хуже прежнего, — объясняет Феликс. — Семена для него надо собрать ещё осенью, перед тем как усыпить лес на зиму.

— Так этим ты был занят, когда у нас был сбор урожая! — догадывается Джисон.

— Верно, — улыбается Феликс. — Может, в эту осень я даже покажу тебе всё это.

— А до осени есть ещё ритуалы?

— Есть, их немало, но всему своё время. Идём, не стоит задерживаться. На месте ритуала земля наиболее сильно пропитана магией, ты к ней не привык, это может навредить, если долго остаться.

— Хорошо, понял, — не противится Джисон, а про себя думает, что прав оказался насчёт магии в воздухе, он чувствует её даже когда они покидают место.

Солнце быстро поднимается выше, рассеивая сумрак, дорога перед ними перестаёт быть неразличимой. Джисон следует за Феликсом, держа его руку, замечая, что она тоже покрыта черной краской, следы от которой остаются на джисоновых пальцах. Джисон не пытается их оттереть, когда Феликс отпускает. Наоборот, следы, отчего-то, кажутся очень правильными.

— Смотри, — зовёт Феликс, указывая куда-то дальше от них.

Джисон приглядывается, наконец отвлекаясь от следов на руках. Среди спутанных корней и покрытой росой травы он не сразу замечает зайчика. Небольшой, длинноухий, словно только выбрался из своей норки с восходом солнца.

— Хочешь подойти ближе? — предлагает Феликс.

— Говорят, к зайцам не стоит подходить, они могут поцарапать, — тушуется Джисон.

— Но ты же со мной, — смеётся Феликс и подводит его ближе.

Заяц их не боится, наоборот, подскакивает ближе и обнюхивает протянутую к нему руку. Джисон сильно сомневается, что, если бы он подошёл один, было бы так же. Феликс снимает с пояса один небольшой мешочек и высыпает его содержимое на ладонь Джисону. Засушенные ягоды сразу привлекают внимание зайца, быстро принимающего угощение. Феликс подталкивает Джисона свободной рукой аккуратно погладить зверька по мягкой шёрстке. Заяц всё ещё не убегает и не сопротивляется.

***

Днём место ритуала находят деревенские, конечно же решают, что лесной монстр проводил там кровавое жертвоприношение, никак иначе. Джисону ещё всыпали за измазанные чёрным руки, решив, что он точно прикоснулся к ритуальным камням, хотя это строго-настрого запрещено, если не хочет навлечь на себя беду. Джисон в этот раз просто отмалчивается. Сил злиться уже нет. Всё равно от ругани никакого толка.

Он просто будет наслаждаться временем с Феликсом, тем, что у них осталось, несмотря ни на чьи слова. Он всё чаще действительно отлынивает от своих обязанностей, пропадает в лесу часами, а лес не позволяет никому его найти, путая тропы. Укрывает их с Феликсом от посторонних глаз.

— Я бы хотел остаться тут, с тобой, — шепчет он Феликсу в один из дней.

— Уйдя в лес, ты не сможешь вернуться в старую жизнь, — предупреждают его в ответ.

Джисон только вздыхает. Не то чтобы он действительно мог уйти к Феликсу, он не думает, что это хоть как-то возможно.

Может лишь недолго. Гулять с ним в лесу, запоминая тропки, когда лес не пытается их запутать, узнавая всё больше о растениях и обитателях леса, помогает собирать травы и ягоды с расцветом лета, подготавливает с Феликсом запасы на зиму. Даже на ритуалах теперь на всех бывает, Феликс не просто позволяет наблюдать за таинством, но и участвовать в его подготовке.

Джисону кажется, что у них остаётся очень мало времени, каких-то два месяца, не больше. Новость о том, что уехать он будет должен на следующий день после своего дня рождения, болезненно бьёт по Джисону. Он обещал Феликсу, что они отпразднуют его день рождения вместе, но снова его обманывает. Кажется, что с неизбежным он может только смириться. Из-за этого Джисон хочет оставить как можно больше напоминаний о себе Феликсу, чтобы долгая разлука, которую Феликс казалось бы не осознаёт, не развела их насовсем. Хоть Джисон и объяснял, Феликс не понимает, зачем людям какая-то военная служба длинной в несколько лет, зачем Джисону на неё заступать и покидать родные края. Джисон только грустно вздыхает, он и сам бы хотел остаться, но не может, поэтому всё чаще и чаще притаскивает в дом Феликса всякое, будь то посудные мелочи, сделанные самим Джисоном, или теплое одеяло, которое Джисону вообще-то подарили, но он точно не сможет взять его с собой, поэтому пусть будет у Феликса вместе с самым главным подарком: маленькой деревянной подвеской-оберегом, которую он дарил год назад. Феликс с тех пор носит её с собой.

Один раз он набирается смелости и уходит из дома не просто на несколько часов, а не возвращается в родную деревню с заходом солнца. Остаётся в доме Феликса. Мысль о том, что ему следует вернуться, даже не лезет в голову. Он хочет остаться в лесу. Быть с Феликсом рядом. Проводить с ним время, говорить с ним. Касаться его. Целовать, целовать и целовать.

Джисон полностью погружается в это желание. Пытается получить всё и даже больше. Поцелуи становятся более настойчивыми, чем когда-либо раньше. Они перестают быть аккуратными и осторожными, становясь бесстыдно влажными и обжигающе горячими.

— Ты сегодня особенно прилипчив, — шепчет Феликс.

В голосе слышится улыбка, он нежно гладит Джисона по волосам задней стороне шеи. Джисон крепче прижимается в объятиях, утыкается лицом в изгиб шеи. Феликс всё так же пахнет лесом. Такой родной и привычный запах.

— Знаешь, я же никуда не денусь.

— Угу.

Ответ приглушённый. Джисон прижимается губами к его шее, слушая растерянный вздох над головой. Джисон подаётся алчному желанию услышать снова, он готов зацеловать каждый сантиметр тела ради этого.

Феликс прекрасен в его глазах. Красивый до безумия. Видеть его сейчас в сто крат лучше, чем любой джисонов сон, образ, преследовавший его много ночей подряд. Джисон готов поклоняться ему, как какому-то лесному божеству. Он, кажется, сходит с ума от желания быть ближе и чувствовать Феликса всем телом и не может им налюбоваться. Красными от поцелуев губами, растрёпанными длинными волосами, светлой кожей, так редко не скрытой слоями ткани. Пальцы сами тянутся по предплечьям к закатанным рукавам рубашки, пролезают под неё, потому что даже так ощущается мало. Губы касаются острых ключиц. Джисон знает, что он переходит черту, когда кусает, а затем любуется следом от зубов. Знает, что им стоит остановиться, но не может. Феликс не останавливает его и позволяет делать всё это

Феликс тихо смеётся ему на ухо в ответ на джисонов жалобный всхлип. Его пальцы обжигают холодом оголённую кожу. Феликс гладит бока под рубашкой, но не торопится снять её и сильнее раскрыть Джисона для себя. Феликс дразнит и изводит, как самый настоящий бес-искуситель. Его хитрая улыбка и блеск в зелёных глазах отпечатываются в сознании, когда у Джисона закатываются глаза от пронзающей тело волны горячего удовольствия.

Кажется, что в комнату возвращается дневная духота. Тонкая ткань рубахи липнет к коже. Она ощущается такой лишней и неуместной, её так и не сняли. Феликс притирается ближе, прижимает его к перине и к себе, то подразнивает, то шепчет комплименты на знакомом и неизвестном языке вперемешку. Он толкается вперёд, а Джисон беспомощно сжимает пальцы на плечах и запрокидывает голову назад, открывая и подставляя шею под ласки. Феликс снова жмётся теснее, выбивая из Джисона постыдные звуки. Каждое прикосновение Феликса вызывает в нём вихрь эмоций, которые трудно контролировать. Феликс не спешит. Он наслаждается моментом, проводя пальцами по коже, каждый новый поцелуй оказывается всё ниже.

Пьянящее чувство наполняет комнату, разрастается, как лесной туман. Здесь, в этом маленьком доме, Джисон забывает о мире за пределами леса. Он не может думать ни о родной деревне, ни о том, что будет потом. Всё, что существует сейчас — это Феликс, его тёплое дыхание и мягкие прикосновения, способные развеять любые мысли.

Джисон ищет губами новые уголки на теле Феликса. Он оставляет светлые следы на коже, словно художник, высчитывающий каждый мазок кисти. Голос Феликса звучит всё глубже, ниже, когда Джисон прижимается теснее, сразу после ловя его губы для нового поцелуя.

Он не представляет, как будет скрывать следы этой ночи, но сейчас хочет получить их больше. Напоминание самому себе, что Феликс реален и Феликс только его. Его ведьма, которой он готов полностью отдаться этой ночью. Его ведьма, которая отдается ему со всей любовью. В этот момент друг для друга существуют только они сами, разделяя сердцебиения в унисон, надёжно укрытые лесом ото всех.

***

Два месяца проходят слишком быстро. Джисонов день рождения маячит на горизонте словно судный день. Именно таким он ощущается. Пока в деревне ему радостно напоминают, что совсем скоро он вступит во взрослую жизнь, Джисон давит в себе тошноту. Впервые за все годы он не хочет, чтобы этот день настал.

Как назло, он слишком много занят, улизнуть от дел не удаётся. А в моменты, когда свободен, с Феликсом не видится. Тот выглядывает на минутку, говорит, что занят чем-то важным, и скрывается в чаще. Лес, сколько бы Джисон ни просил, не идёт навстречу, тропы к Феликсу не приводят, только возвращают обратно в деревню, выпроваживая. Никогда ещё лес не выставлял его так.

Джисон тихо тонет в своём отчаянии и непонимании, что происходит с Феликсом. Горькая мысль, что тот наконец понял, какое долгое расставание их ждёт, и поэтому решил отдалиться сам, не желает никуда уходить, прочно закрепляясь в голове.

Джисон боится спрашивать. Боится услышать, что это правда, что Феликс считает, что всё, что было между ними, подошло к концу. В течение примерно недели Джисон даже не пытается с ним поговорить, не подходит к лесу, на радость матери, решившей, что он наконец образумился. Последнюю отчаянную попытку предпринимает за день до дня рождения.

— Может, если не увидимся и сегодня, мне будет легче уехать? — шепчет Джисон и себе и лесу.

Он чувствует, как сердце сжимается от тоски и страха. Он боится потерять Феликса навсегда. Боится, что уже потерял.

— Джисон! — раздаётся из-за деревьев.

Феликс стоит среди деревьев, такой привычный и родной, чуть растрёпанный, словно торопился и бежал со всех ног. Джисон срывается с места и сам бежит к нему не раздумывая. Но несмотря на радость встречи, обида вырывается наружу.

— Почему ты избегал меня все эти дни? — всхлипнув, спрашивает Джисон. — Осталось так мало времени…

— Я знаю, я виноват, — говорит Феликс, успокаивающе поглаживая по волосам. — Я не мог сказать, пока не был уверен до конца, пришлось много разговаривать с лесом об этом.

Джисон замирает, не понимая, что это значит. Он смотрит на Феликса, надеясь на объяснение.

— О чём ты?

— Лес примет тебя, если ты захочешь остаться, — серьёзно произносит Феликс, отстраняя Джисона от себя, чтобы установить зрительный контакт. — Ты бы мог остаться здесь, со мной, навсегда, но не всё так просто. Став частью леса однажды, ты не сможешь вернуться в людской мир. Никогда.

— Что… Разве… Разве это возможно? — переспрашивает Джисон, чувствуя, как земля уходит из-под ног.

Он может остаться. Он может стать частью леса и быть с Феликсом, но всё это в цену его обычной, человеческой жизни, от которой придётся отказаться навсегда. Он всё правильно понимает?

— Возможно, но я хотел узнать наверняка, лес согласен принять тебя, по правде, он уже принял тебя, после всех тех событий зимой и в начале весны, после твоих участий в ритуалах. Лес не считает тебя чужим. Если останешься, однажды он сам расскажет тебе об этом, и ты его поймёшь.

— Я…

— Нет, не говори ответ сейчас, — просит Феликс. — Обдумай его хорошо. Ты можешь остаться с людьми, сколько бы ни прошло, я буду здесь, когда ты вернёшься, но оставшись со мной, ты не сможешь больше жить, как раньше.

Джисон косится назад, в виднеющиеся за деревьями огни деревни, они всё ещё так близко к границе. Он не называет своего решения Феликсу, как тот и просит. По правде, Джисон давно решил. Слишком много размышлял об этом раньше, думая, что это невозможно. Очень давно в нём живёт желание оставить привычную, но такую разочаровывающую жизнь ради возможности быть с Феликсом. Сейчас, зная, что это возможно, Джисон не намерен сомневаться.

— Я жду твой ответ завтра, увидимся после захода солнца, к полуночи, хорошо?

— Договорились, — соглашается Джисон.

Джисон делает глубокий вдох, чувствуя, как прохладный вечерний воздух наполняет его лёгкие. Он закрывает глаза и представляет себе, как будет жить в лесу, окружённый природой, рядом с Феликсом. Он чувствует, как его сердце наполняется теплом и уверенностью.

К его огорчению, Феликс не задерживается надолго, говоря, что ему нужно кое-что ещё доделать. Джисон примиряется с этим, в любом случае, он уже всё решил, совсем скоро им не придётся разлучаться. Феликс как-то понимающе улыбается ему вслед, словно понимает, какой ответ Джисон в итоге даст. Это расставание кажется самым лёгким, предшествующее скорой встрече.

Поэтому следующий день Джисон старается не думать о лесе, а сосредоточиться на последнем дне в родной деревне. Выходит из рук вон плохо. Поздравления с днём рождения он пропускает мимо ушей, рассеянно благодарит, принимая подарки. День проходит, как в тумане. Джисон собирает вещи, чтобы не подавать вида о своих истинных намерениях, вместе с этим складывая в большую корзину то, что на самом деле собирается забрать с собой. Никто не заподозрит, что в корзине для ягод и грибов он может что-то прятать.

Слова поздравлений звучат для него двояко. Особенно те, в которых говорят о вступлении в новую жизнь. Если бы они только знали, насколько правы и неправы одновременно. Джисона ждёт новая жизнь, но не та, о которой все думают.

Тяжелее попрощаться с семьёй, с людьми, которые были рядом с ним всю свою жизнь, но, к своему сожалению, Джисон никогда не чувствовал, что они близкие люди. Может, сейчас это ему на пользу. Он проводит с ними весь вечер, этого кажется достаточно.

Он треплет по макушке выросшую Ппаму. Подумать только, если бы эта дурная собака не сбежала в тот дождливый день, жизнь Джисона пошла бы по совсем другому пути. Тогда он на неё бранился, а теперь благодарен. Ппама скулит в ответ, словно понимает, что они больше не увидятся.

Когда все засыпают, Джисон вытаскивает корзину и выходит из дома, как можно тише закрывая дверь. Приловчился уже после целого года побегов. Ппама провожает его молча, сидя на крыльце. Её глаза блестят в темноте, но она не лает и не пытается его остановить. Джисон не сразу замечает, что во дворе, кроме собаки, есть ещё одна фигура.

— Куда собрался? — слышит он тихий шёпот от бабушки.

Джисон замирает на месте, и на мгновение ему кажется, что сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Почему всё должно рушиться в самый последний момент? Он медленно поворачивается к бабушке, стараясь не выдать своего волнения.

— Никуда, просто подышать вышел, — пытается оправдаться он.

— Думаешь, лес стоит того? — внезапно спрашивает она с упрёком. — Я, конечно, слышала однажды, что лесной зверь может человеком оборачиваться, но не думала, что это правда.

— Он стоит того, — твёрдо отвечает Джисон, стараясь придать своему голосу уверенность. — Он лучшее, что со мной случалось в этой жизни.

— Как бы он не стал худшим, что будет в следующей, — ворчит бабка, её голос звучит устало, но с ноткой грусти. — Иди, пока весь дом не перебудил.

— Понимаешь, что я не вернусь, но даже не попытаешься остановить? — недоверчиво переспрашивает Джисон.

— Да куда уж мне? Даже если хочу, не смогу. Если решил сам, то мне тебя не переубедить. Вспомни, сколько лет тебя убеждали, что в лесу нечистая сила водится, так ты поверил, только когда сам с ней спутался. А если же он тебя околдовал, то вряд ли в этой деревне есть кто-то, кто сможет развеять эту старую магию.

— Не расскажешь никому?

— Не расскажу, просто пообещай, что будешь счастлив.

— Обещаю.

Джисон выходит со двора без сожалений, быстро пересекает пустые улицы. Встреча немного сбивает с толку, но, по правде, у Джисона и раньше возникали мысли, что она что-то да знает. Просто подтверждения не было.

Лес встречает привычной ночной тишиной, свежим запахом трав и стрекотанием сверчков. Джисон не ждёт, пока его встретят.

— Ты же приведёшь меня к нему, да? — шепчет он лесу.

Лес отвечает загадочным шорохом. Может, однажды он действительно научится понимать его ответы. Джисон уверенно идёт вперёд, встречаясь с Феликсом примерно на середине пути.

— Я думал, ты будешь позже, — как-то растерянно произносит Феликс и косится на едва различимый в темноте силуэт корзинки, которую Джисон держит за спиной. — Решил, да? — с надеждой спрашивает он.

— Давно решил, я не представляю, как мог выбрать другое.

— Тогда идём, нам ещё предстоит кое-что сделать.

Феликс протягивает ему руку и ведёт дальше уже по знакомым тропам. Джисон даже в темноте узнаёт эту дорогу. Он уже ходил по ней не один раз к месту, где Феликс наиболее часто проводит ритуалы. Видимо, их ждёт ещё один.

— Меня будут искать, — говорит Джисон.

Он представляет, как его семья будет волноваться, когда утром его не окажется дома. В его голове проносятся образы матери и сестёр, бабушки, которой обо всём известно. Становится немного тоскливо. Ему правда жаль, что уйти он мог только таким образом, с расплывчатыми словами прощания и без объяснений. Он выбрал свой путь, и ничто не может остановить его сейчас.

— Не найдут, — уверяет Феликс. — Лес не выдаст, не беспокойся. После этого ритуала ты станешь его частью. Всё уже готово, — тихо говорит Феликс, когда они добираются. — Кроме тебя. Это последний шанс передумать.

— Не передумаю, - уверенно отвечает Джисон.

Феликс бросает ему быструю улыбку и целует в лоб. По нему видно, что сам он тоже готов к ритуалу, Джисон уверен, что следы чёрной краски тянутся по коже не только на лице и шее.

Ритуал начинается. Феликс подталкивает Джисона в центр поляны, в круг из камней, пока ещё чистых, без начертанных на них символов, и принимается зажигать стоящие между камнями свечи. Огонь всполохами ложится на всё вокруг, тёплый и яркий свет, в противовес бледному и холодному свету полной луны над ними.

Феликс что-то говорит, но Джисон не разбирает слова, неизвестный язык, язык древних заклинаний и магии, силу которой он чувствует в воздухе.

Маленькие огоньки разрастаются, взмываются вверх, словно хотят взлететь, когда Феликс входит в круг. В его руках деревянная чаша с чёрной жидкостью. Жестом он просит сесть, а Джисон подчиняет. Молчит, завороженно наблюдая за тем, как Феликс не переставая читать заклинание, обмакивает руки в краску и касается джисонова лица. Несколько тонких линий вырисовываются на щеках, на лбу и вдоль носа.

Чёрная краска ложится на шею, Феликс спешно снимает с него рубаху, не заботясь о том, что марает её. Символы появляются на плечах и на груди.

— Говори вместе со мной, — шепчет Феликс. — Осталось последнее.

Из-за спины он достаёт гладкий клинок. Джисон вздрагивает, спешно переводит взгляд с холодного оружия на Феликса.

— Я же не знаю слов, — с сомнением произносит он.

— Ты поймёшь, что нужно говорить.

Он пытается. Невпопад пытается повторять за Феликсом звуки, которые слышит, наверняка сильно коверкая слова. Сначала тихо и неуверенно, но с каждым словом всё отчётливей и отчётливей, ветер завывает сильнее ему в аккомпанемент. Слова срываются с губ до того, как он успеет их обдумать. Феликс закрывает ему глаза.

Вспышка боли пронзает тело, но Джисон не кричит, продолжает говорить, не замечая, что теперь его голос единственный, что звучит на поляне. Кровь окропляет землю.

Открыв глаза в следующий раз, Джисон чувствует всю ту древнюю магию, что окружает их, чувствует лес, его обширные пределы, самые высокие точки и сокрытые в тенях уголки. Лес приветствует его тихим шелестом листвы.

***

В этих краях ходит легенда, что в лесу живёт что-то. Никто точно не знает, что это за существо. Тихий шёпот существа на неизвестном языке, слышимый из-за деревьев, тлеющие угли на местах, где существо — кем бы оно ни было — совершало кровавые ритуалы, убитое и растерзанное зверье, оставленное в траве. Эти и многие другие вещи напоминают людям, что существо всё ещё живёт в этом лесу, сколько бы десятилетий ни прошло.

Оно приходит к тем, кто пытается навредить лесу, иногда попадается на глаза случайным путникам, и все, как один, говорят, что существо сопровождает человек, чьё лицо скрыто широким капюшоном.

В лесу живёт ещё что-то. Большое и светлое. Птица неизвестного вида с мягкими перьями и большими крыльями, кажется, способными укрыть небо. Птица убережёт заблудившихся и поможет выбраться. Птица не приходит одна. С ней всегда человек, не показывающий своего лица.

Иногда видят только лишь человека. Темная широкая мантия скрывает фигуру, непонятно, мужчина это или женщина. Человек молчаливо уходит и никогда не заговаривает с увидевшими его.

Говорят, что эти две сущности — воплощение добра и зла. Они ведут вечное противостояние среди вековых деревьев, но находят покой с тем, кто однажды выбрал лес, оставив человеческую жизнь позади.

Временами об этих слухах забывают. Годами считают их лишь выдумкой, никогда не встречая никого из них, потом одной встречи хватает, чтобы легенда возродилась в умах людей, страшащихся леса. Этот цикл длится десятилетиями, из поколения в поколение. Легенда никогда не исчезает насовсем.

Сказка стара, как мир.

Песня стара, как рифма.

Пока я с тобой,

Я чувствую себя настоящим.