Царю Техноблейду приходилось несладко: постоянные заботы о царстве-государстве тревожили его день и ночь и не давали уснуть. Каких только магов и врачевателей не приглашал он, всё было бестолку. Врачевателям рубили головы поутру, а царская проблема не решалась — устав, промучавшись от бессонницы, царь-батюшка не мог даже насладиться казнью шарлатанов.
Но вот однажды поведали ему о птице дивной, что поёт так сладко, что вылечивает любую болезнь, возвращает сердцу лёгкость и восстанавливает мужскую силу. Ну и с бессонницей, конечно, и подавно справляется.
Будь царь помоложе, он бы сам оседлал верного коня и поехал в лес, да вот оставить царство было не на кого, что-то в плече щёлкало, когда он поднимал меч, а залюбленный конь разжирел и был рад только топтаться на солнышке, а не скакать по корягам. Тогда царь кинул клич и созвал смельчаков добыть птицу в тёмном лесу за почёт и золото.
И то, и другое очень интересовало юного Томми, сына портного. Молодая кровь не давала ему усидеть на месте и требовала богатств и славы. У него не было ни знатной фамилии, ни богатырской силушки, но у него был острый язык, смекалка и учёный друг Таббо, который умел читать. Верный друг Таббо вычитал в монастырских книгах, что, как найдёшь птицу, нужно у неё перо вырвать, разломить пополам и сказать: «Рябина кудрявая, девица безглавая; слети, птица, с ветки в осиновую клетку». Тогда птица будет делать всё, что ты пожелаешь.
Положив в котомку горбушку хлеба, горшочек молока да ножик для самообороны, Томми обнял отца с Таббо и отправился в тёмный лес искать птицу. Долго ходил, весь хлеб съел, всё молоко выпил, три ночи в лесу спал, на три крутых холма вскарабкался, три речки прошёл вброд. Вдруг услышал: дивное пение доносилось, какого он никогда не слыхал. И на гуслях кто-то играл, как ручеёк журчит, так искуссно, как ни один гусляр в городе не мог.
Томми в чаще притаился и смотрел. Видел озеро правильно круглое, как блин, заросшее ряской да тиной, всё зелёное, с чёрной мутной водой. На берегу сидел молодец: кожа белая, плечи широкие, пальцы длинные, играл на гуслях да пел, а за спиной у него были крылья, как у скворца, небольшие, не по росту, только рубаху на спине прикрывали. А вокруг него — русалки, бледные девушки с ромашками в волосах, слушали и смеялись. Он им что-то то пел, то говорил, а они на него ласково смотрели, плечи его гладили, а сами-то были почти нагие, только волосами прикрывались.
Томми аж покраснел весь. Не ожидал он встретить такую птицу, но ничего не попишешь: пение — точно то. Хорошо, что молодец пел урывками, как будто своих подруг учил, а так бы Томми уже лёг на травку и улыбался, смотря на кончики деревьев. От песни в голове туманилось, по телу шло тепло, а в груди становилось так легко, что гляди улетишь к сероватому предрассветному небу.
Но вот солнышко уже встало, и молодец засобирался. Каждая из русалок его в уста поцеловала, рукой помахала и нырнула в озеро, а он поднял гусли и пошёл прочь. Томми покрался за ним. Чем дальше — тем темнее становился лес, на пути лежали люди, такие же молодцы, у кого в руках силки, у кого верёвки. В сени деревьев бродили кони, потерявшие седаков. Видно, не один Томми хотел славы и золота, да не совладали охочие до наград с этакой птицей. Они лежали, ни живы, ни мертвы, и всё смотрели на небо и улыбались.
Молодец прилёг под раскидистым дубом на шёлковую траву, потянулся и сомкнул очи. Томми к нему чуть слышно подкрался и поднёс руку к крылу, чтобы выдернуть перо. Сомнение закралось в его сердце: вдруг стало ему жалко птицу.
Всем он был красив, и лицом, и телом статен, и спал он так безмятежно. Крылья его были ещё краше, как расписные. Он трогательно закрыл одним плечо, как будто завернулся в него. Он жил тут в лесу, никого не трогал, пел русалкам и спал под дубом. Чем он заслужил плен у жестокого царя?..
Пока Томми мешкал, молодец проснулся и грозно посмотрел на него своими чёрными очами.
— И что вас вдруг сюда всех потянуло? И ты меня ловить собрался?
— Я? Нет, — выпалил Томми.
— А что же ты меня тервожишь? Не видишь, сплю. — Он горделиво поднял подбородок.
— Так я это, пришёл к тебе просить со мной поехать к царю-государю. Он велел того, засвидетельствовать, как его, почтение и… приглашает отужинать. Как дорого гостя.
Молодец сменился в лице. Выпрямился, весь подбоченился.
— А что мне твой царь, подумаешь. Я сам из рода царского, у меня бабка — сама птица Сирин, мне твои цари не указ.
— Скучно тебе тут небось, в лесу куковать! Русалкам петь, да медведям с зайцами. А царь наш — большой ценитель, можно сказать, поклонник! Город повидаешь, палаты царские…
— Ну, — протянул он, — это, конечно, и можно… Да надолго ли?
— На недельку, — солгал Томми. — Подарят тебе сувениров дорогих на прощанье и отвезут обратно! В лес.
— Раз так, отчего бы не съездить, — согласился молодец. — А эти все, — он окинул взглядом уснувших, — зачем приезжали?
Томми сказал, что их он не знает, и они, должно быть, из другого царства.
Так они с молодцем, который назвался позже Уилбуром, сели на оставленных коней, да поскакали до столицы. До города весть дошла раньше, чем они доехали, и люд вывалил на улицы смотреть, что за диковинное создание к царю едет. Томми аж светился от такого внимания, сидел в седле — грудь колесом, да и Уилбур не стеснялся: смотрел на них в ответ, девкам подмигивал. Девки краснели и платками лица закрывали, бабки крестились, мужики чесали бороды. «Экий молодец к царю едет,» — говорили они, «Сказывали, мол, птица будет дивная, а тут… Ну дела!»
В палатах царских народу было битком, все бояре собрались, кругом сидели, глаза пялили. Тут и царь вошёл, и все до полу поклонились. Только Уилбур стоял прямо и смотрел на него, как будто перед ним не сам царь, а простой мужик. Царь Техноблейд захрипел, захрюкал, и кто-то смелый протянул: «Как он смеет так царя оскорблять! А ну поклонись, нехристь!»
— Хватит, — осадил его Техноблейд. — Не видите, существо дикое, только из леса.
Он подошёл к нему ближе, стуча посохом. Царская шуба волочилась позади, золотой крест звенел на пузе. Техноблейд мог целое солнце собой заслонить, но Уилбур не отшатнулся, а смотрел на него с любопытством.
Техноблейд протянул ему руку, и Уилбур её принял.
— Сегодня будет петь мне в опочивальне.
И повёл его куда-то за собой. Уилбур пошёл с ним охотно, улыбаясь, но у Томми было тяжело на сердце.
— А, и Томми наградите золотом. Дайте сколько полагается, до монетки.
На сердце стало чуть полегче.
От бессонницы Уилбур Техноблейда вылечил, и тот стал теперь так весел, как уже давно не был. От радости он миловал больше обычного, и приходил на пиры почаще. Уилбур сидел рядом с ним, явства за обе щёки уминал, а Техноблейд только на него и смотрел, подперев щёку кулаком. Все ждали с нетерпением, позволят ли Уилбуру спеть, но Техноблейд каждый раз его останавливал. В общем, пение Уилбура полагалась слушать только царю. Но Уилбур от этого не страдал и важно расхаживал по палатам в новых дорогих одеждах заместо своей простой рубахи да шаровар. Техноблейд приказал ему сшить кафтаны с особым кроем, чтобы не было неудобно крыльям, и мастерицы три дня без сна трудились над сложной выкройкой.
Техноблейд дарил ему и золотые перстни, и кинжалы с изумрудами, и соболиные шубы. Все дары Уилбур принимал охотно и просто, как само собой разумеющееся. Любил сплясать на пиру и посмотреть на скоморохов. А после брал руку Техноблейда и шёл с ним в царские покои, помогать с бессонницей.
Так шла неделя, другая, вот уже и месяц пролетел, и второй. Погрустнел Уилбур. Уже не так нравились ему яркие палаты, наскучили пиры и охоты, стояли в горле пироги и соленья, заскучал он по свободе в волшебном лесу, по русалкам, по кикиморе, по свежем воздуху. Скучая, он мотал ногой в вышитом сапожке.
— Ну, царь-батюшка, пора мне и честь знать, — сказал он. — Что-то я у тебя загостился.
— Это как так? — пробасил Техноблейд.
— Нет, ты не подумай, мне всё понравилось. — Он положил руки Техноблейду на грудь. — Но нельзя мне тут долго быть. Я всё-таки не отсюда.
— Что значит нельзя? Кто запрещает?
— Никто.
— Так я запрещаю тебе уходить.
— Ты мне не указ!
— Как не указ?! — Техноблейд топнул ногой, но тут же сменил гнев на милость. — Ты останешься, Уилбур, и станешь моим супругом. Да и потом, я же честный человек, как я могу на тебе не жениться…
Уилбур отнял руку из его хватки.
— Не бывать этому! — воскликнул он, обратился в птицу и упорхнул в окошко.
Техноблейд приказал привести к нему Томми. Оказалось, что Томми уже успел растратить всё золото и снова жил с отцом, помогая ему шить порты да кафтаны.
— Что же ты опять штанишки шьёшь, а не в роскоши купаешься? — усмехнулся Техноблейд.
— Не нужно мне богатство оказалось, царь-батюшка, только хуже от него. Я его раздал. Только вон, корову купил.
— Ну так я тебе ещё дам, вторую купишь. Ты только пойди снова в лес, да излови Уилбура и привези ко мне.
— Не вели казнить, царь-батюшка: не пойду. Золото мне не нужно, и слава мне не нужна. А Уилбур — из другого мира тварь, не надо его тревожить, неправильно это.
Техноблейд разозлился, что Томми его учить вздумал, и чуть было не приказал его казнить, но вовремя одумался и начал расспрашивать, как Томми Уилбура привёл в первый раз.
— Попросил его по-человечески и всё! Ну, приврал немного…
— Так и я его по-человечески попросил, что же теперь? Э нет, врёт Томми, скрывает секрет.
Не хотел Томми сознаваться, но в казематах царских всё рассказал, что знал про перо. Достали и Таббо, и книгу из монастыря — перепроверили информацию.
Тогда велел Техноблейд седлать своего коня. Тот хоть и был широк и могуч, а с непривычки его еле выдержал, не хотел везти. Но Техноблейд с ним совладал, пришпорил и понёсся в лес. Конь трое суток скакал, через три холма перемахнул, через три речки перепрыгнул. Спешился Техноблейд и вышел к озеру. Озеро было чистое, как зеркало, посреди дрожала луна.
Кликнул Техноблейд русалок, а ну, говорит, показывайте, где Уилбур.
— Не хотим, — говорили русалки, — Ты его у нас отберёшь, нам скучно будет. Залезай лучше купаться, мы с тобой поплаваем.
— Э нет, — отвечал Техноблейд. — А ну как я вам кольца да серьги подарю с изумрудами, расскажете?
— Зачем нам тут в лесу кольца да серьги? А ты залезай к нам в пруд, тогда расскажем.
Делать нечего, сбросил Техноблейд кафтан и полез в пруд. Русалки его защекотать хотели и на дно утащить, но Техноблейд был не промах и утопить себя не позволил. Проплавали они ночь, и русалки в целом остались довольны.
— Не забывай нас, Техноблейдушка! Ещё заходи, — улыбались они ему под утро. Техноблейд в ответ только тяжело дышал: умаялся плавать, пару раз чуть не утонул, но всё-таки сдюжил. — Вон под тем дубком Уилбур спит.
Пошёл Техноблейд к дубу и увидел, как лежал под ним Уилбур, прикрывшись крылом, как одеялом. В даренной одёжке спал, в сафьяновых сапожках! Провёл Техноблейд рукой по крылу гладкому, в который раз подивился его красоте. И раз — вырвал перо.
Уилбур вскочил, крылья раскинул.
— Ага! Пришёл сам, ну-ну. Хотел спать — ну так усни, я тебя заколдую, ты тут навеки и останешься!
И начал петь. У Техноблейда ноги задрожали, в голове помутнилось, захотелось улыбаться и на небо смотреть. Но перо он держал крепко и помнил, что он не кто-нибудь, а царь, и с небом у него особые отношения. А Уилбур сам чуял, что не пелось ему, что голос ломался, как тростник, и кафтан душил, а сапожки к земле тянули.
Взял Техноблейд перо, сломал пополам и сказал: «Рябина кудрявая, девица безглавая; слети, птица, с ветки в осиновую клетку».
Уилбур замолк и опустил плечи.
— Победил ты, Техноблейд, быть мне твоим супругом.
Техноблейд к нему подошёл, ласково его кудри пригладил.
— Не кручинься. И песне твоей мы применение найдём. Ты так рать вражескую заколдовать сможешь?
И отправились они назад в столицу, и немедля сыграли свадьбу. Жили они долго и счастливо, только вот от бессонницы Уилбур уже не помогал. Но Техноблейд об этом больше не волновался, потому как принял, что такова была его царская доля.