Харуно Сакура…
…была удивлена. Первый раз на её памяти Какаши-сенсей стучится.
И не просто стучится в какую-нибудь дверь. А в дверь её кабинета в клинике.
Раньше, если ему что-то требовалось, то он просто проскальзывал в окно. Или вваливался. В зависимости от состояния своего здоровья.
Но сейчас это был непривычно робкий, даже нерешительный, звук.
– Да? – сначала спросила Сакура.
А потом удивлённо приоткрыла рот, видя того, кто проскользнул внутрь.
– Какаши-сенсей? – окликает своего учителя девушка.
Тот не поднимает головы. Просто кивает, отвлечённо смотря по сторонам. Двигается он медленно, словно пришёл между делом и совсем не имеет какого-либо к ней вопроса. Взгляд его натыкается на фотографию двухлетней давности. На ней изображены три женщины, каждая своего возраста. Стоящая посередине Цунаде улыбается широко-широко, как не часто её можно было увидеть во время работы Хокаге. Взгляд у Шизуне мягкий и тёплый, не похожий на тот острый и оценивающий, что чаще замечали случайные знакомые. А Сакура, заалевшая, держит в руках бумаги о присвоении ей статуса ирьёнина высшей категории.
– Тогда был особенный день? – внезапно спрашивает мужчина, задерживаясь у фотографии.
Стараясь, как привыкла, не обращать внимания на его странности, Харуно кивает. В голове, словно сам по себе, всплывает удивительно солнечный день. Она даже переживала, что будет некрасиво щуриться на фотографии, а её широкий лоб обязательно ужасно заблестит. Сейчас, изучая такие живые лица, она не могла удержаться от горького вздоха.
Такая это всё ерунда.
– Я, кажется, его не помню, – всё ещё тихим голосом говорит словно сам с собой джонин. – Меня там не было, да?
Не понимая, к чему он ведёт, Сакура вздыхает и прикрывает глаза.
В этот момент она внезапно остро ощущает всё. Насколько неудобен жёсткий больничный стол. Как шершаво ощущается паркет, о который постоянно запинаются мыски обуви. Прохладную поверхность столешницы и колкие уголочки документов да медкарт.
– Думаю, вы были на задании, – стараясь улыбнуться, ответила девушка.
Она была сейчас совсем не в настроении, чтобы стараться помочь решить мужчине застарелый конфликт из чувства вины и обязанности. У неё самой было достаточно переживаний и невысказанных трагедий, чтобы взваливать на спину ещё чужие.
– Думаю, да, – не став развивать поднятую мысль, Какаши кивнул.
Сакура была благодарна ему за этот шаг навстречу.
Молчание продлилось не больше минуты, прежде чем он действительно поднял глаза и посмотрел на неё. Словно наконец-то собравшись с силами.
– В Страну Воды должен поехать специалист по ядам, – произнёс Хатаке удивитёльно чётко. – Такой, что сможет разобраться с составом того, что отравляет прибрежную линию. И сейчас я выбираю между тобой и Като.
Это прозвучало слишком громко для таких спокойных слов.
Взгляд Сакуры невольно вернулся к фотографии, где Наставница была ещё жива.
– На Шизуне-сенпай сейчас вся больница, – ни секунды не думая, ответила девушка. – И она лучший управленец, чем я. Вы не можете ей рисковать в такой момент.
В тот момент, когда она вернула своё внимание к Какаши, то была поражена увиденной эмоцией. Её Учитель был напуган.
– Ты не менее ценный медик, – выдохнул он торопливо. – И речь идёт про Кири. Как я могу тебя к ним отпустить? Ты же…
Он сам себя прервал, словно осознав, как это выглядит со стороны.
Но Харуно не нужно было пояснение. Она поняла всё в тот момент, как мужчина назвал два имени. Потому что для этой задачи именно она была очевидным и самым подходящим вариантом. Да, сенпай была невероятно хороша во всём, что касалось ядов. А ещё она была восхитительным врачом, не просто ирьёнином. Именно врачом. Когда Сакура торопилась, осваивая полевые приёмы, Шизуне осваивала всё системно и размеренно. Она восхищалась старшей коллегой искренне, даже не думая отнимать у больницы её новую управительницу.
– Всё в порядке, – в этот раз улыбка получилась шире. – Я пойду.
Госпожа Цунаде тоже переживала о них, отпуская на задания. Каждый раз. И ей был прекрасно понятен этот взгляд. Но женщина в такие моменты распрямляла спину, сводила брови к переносице и давала совет.
А потом брала обещание вернуться живыми.
– И я обязательно вернусь, – повторила она то, что множество раз произносила, смотря в кипучие янтарные глаза.
В этот раз взгляд был серый, тёмный, потухший. С плещущимся запрятанным страхом потерять то, что осталось от Седьмой команды. Хатаке Какаши был слишком изранен жизнью, чтобы легко пережить то безумие, в которое окунула его последняя войны. Все эти потери.
И она не могла его осуждать за момент слабости.
«Забавно,» – мелькнула в голове Сакуры мысль, когда ей постарались ответить привычным прищуром, – «что он был прекрасным бойцом. А с этим как-то не ладится.»
Он выглядел сломанным.
* * *
Перед тем как пойти в административный квартал, Харуно Сакура зашла кое куда. Ей пришлось встать пораньше, чтобы не опоздать на получение задачи специального назначения. Но сама девушка считала это необходимостью.
Давно было пора.
Кладбище было удивительно тихим в такой ранний час. Солнечный свет, мягкий и ещё не успевший начать обжигать, путался в каменных прорезях надписей и узоров. Чириканье птиц и шелест листвы создавали удивительно умиротворяющую обстановку.
Почти как в тот день, что они погибли.
Удивительно, но Сакура не ощутила ничего. Это показалось разочаровывающе странным. Словно вся тоска её пряталась глубоко внутри, запрятанная не под метрами земли, а в узлах кровеносных сосудов и мышц.
– А я боялась, – прошептала девушка, укладывая два букета на свои места.
Нарциссы и подсолнухи.
– И зачем? – спросила она у пустоты. – Ведь самое страшное уже произошло.
Наверное, она думала, что что-то произойдёт. Появится внутренний мир, пропадёт печаль и тянущая пустота. Или может она разразится очищающими слезами или вековым горем.
Но нет. Перед ней были просто камни. Символическое место скорби, где не было их. Ничего не поменялось.
И это оказалось пугающим и освобождающим одновременно.
«По крайней мере,» – тяжело вздохнув, девушка направилась к башне Хокаге, – «я ещё жива. И смогу принести пользу. Может не так, как они. Но… как-то».
Дорога казалась размытой. И Сакура, бездумно бредущая, была остановлена внезапной чернотой. Словно два океанских провала поймали её течением, заставляя сбавить темп.
Это был тот мечник с нежно-голубыми волосами.
По какой-то причине он смотрел на неё внимательно-внимательно. Озадаченно нахмуря брови и поджав губы.
И только в тот момент Сакура поняла, что улица плыла не просто так.
Это были её слёзы.
Чоуджуро
…ощущал себя странно. Может быть даже неловко. Что, если честно, было для него вполне естественным чувством.
Он привык к навязчивой внутренней неуверенности. Острой неуместности в окружении людей.
Как там, неподалёку от входа в здание. Где он случайно увидел блестящие от слёз зелёные глаза. Подсмотренное чужое горе, что быстро смахнули и, виновато улыбнувшись, спешно отвернулись.
«Словно в окно чужое подсмотрел,» – поёжившись, думал парень. – «Вроде не специально, но нехорошо вышло.»
Мысль эта была навязчивая и прилипчивая, словно писк комара ночью в комнате, где забыли закрыть окна. Вероятно потому мечник не сразу уловил суть разговоров, которыми увлеклись его сограждане.
– …если правда, то это предложение компенсирует многие издержки, – задумчиво размышлял дипломат. – Мей-сама предполагала, что нам может повезти. Но чтобы настолько!
Старший мечник, что развалился на небольшом диванчике в гостиной их дипломатического жилья, фыркнул.
– Сама слизневая уже откинулась, – голос его чуть исказился, когда он потянулся как следует, – что нам какая-то девчонка? Одна?
Дипломат закатил глаза. Не особо церемонясь со своими чуткими сопровождающими, он звонко стучал ложкой о стенки глиняной чашки. Кажется, он намешал чай с молоком и мёдом.
– Каждая из её учениц на голову выше любого медика нашего континента, – чуть сморщив нос, он отхлебнул чая. – Они обе на вес золота в своём Селении.
Мечник снова не выказал должного пиетета к суждениям коллеги.
Чоуджуро же задумался о том, что и ему стоит перекусить. Скоро, очевидно, могут начаться сборы.
– Мы и не на материке живём, – отмахнулся мечник.
– Ой, не умничай, – донеслось в ответ уставшим голосом. – Между прочим…
К продолжению их вялотекущей беседы Чуоджуро прислушиваться не стал. Со странным чувством вспоминая, что дипломата зовут Джун-сан. А другого мечника, вроде бы, Кэтсу.
С именами у него частенько не ладилось. Хотя, вероятно в силу особенностей своего клана, он помнил во всех подробностях другое. Запахи, частоту дыхания и сердцебиения, частые эмоции, тональности голоса, любимые техники, оттенки чакры… Все те детали, что составляли любого человека по кирпичикам.
Голубоволосый мечник мог узнать любого человека из своего окружения. С кем хоть раз выступал на задание. С кем встречался частенько на улицах Селения или в коридорах административного района. Имена на этом фоне были чем-то мелким, не несущим особого смысла.
Хотя, он работал над собой. Этим неправильным отношением. Имена важных для себя людей он помнил. Тех, кого полагается помнить — заучивал. Некоторые же, как Мей-сама, были такими яркими и примечательными, что имя их становилось частью той цельной картины, что он привык воспринимать с детства. Его картины мира.
Девушку, что они должны будут сопровождать к останкам морского животного, кажется звали Сакура. Госпожа Мей называла её имя, когда упоминала загадочную развязку войны. Ведь она была членом отряда, что каким-то чудом избежал пленения в гендзюцу. Одной из двух выживших.
Что произошло с ними, и почему гендзюцу удалось развеять, никто толком не объяснял. Жители Конохи отказывались давать какую-либо информацию, оставляя гадать. И, если честно, некоторые уже начинали предполагать, что они сами не были в курсе, что же такого случилось. Потому что Хатаке и та розоволосая девушка в тот день словно оплакивали что-то личное. Что не выносят на обсуждение.
Почему последний Учиха и джинчурики Девятихвостого убили друг друга?
Действительно ли с момента их пленения прошла всего ночь?
Их действительно было только четверо?
Встряхнув головой, Чоуджуро налил себе стакан воды.
Осушив его в пару жадных глотков, он задумался о том, что никогда этого может не узнать.
Как не знал ничего про множество вещей в своей жизни.
Потому ему иногда казалось странным, отчего люди иногда так жаждут докопаться до чужих тайн. Почему до каких-то конкретных? Ведь нет ли тогда смысла тогда начать изучать тайны, что находятся под самым носом?
Кажется, дядя что-то говорил ему в своё время про это.
Чоуджуро снова вздохнул.
Взгляд его скользнул на небо. Тут, в глубине материка, оно казалось ему незнакомым. Мысли непривычно путались, оказываясь какими-то суетными. Словно в отсутствии тумана они лучше видели, куда стоит спешить.
«Ну вот,» – его собственные мысли теперь звучали немного расстроенно, – «опять дядю вспомнил.»
Хошигаки Кисаме ему всегда было вспоминать сложно. Тот, один из последних чистокровных его клана, оказал на, тогда ещё мальчика, огромное влияние. А потом, обманутый ложным Мизукаге, покинул Кири.
Говорят, Ягура приказал ему вырезать отряд. В числе которого была девушка, в которую дядя был влюблён. Кисаме, искренне веривший в силу и важность приказов, так и поступил. Чтобы после узнать о бессмысленности этого действия.
От того и не смог выносить Селения вокруг себя.
Ушёл не оглядываясь.
«Интересно,» – мягко водя подушечкой пальца по ободку стакана, задумался Чоуджуро, – «это правда?»
Тогда, маленький, он злился на то, что его бросил близкий человек. Не понимал, как можно так поддаться эмоциям, чтобы учудить такую глупость. Ао-сан же не ушёл! Он остался в Кири до последнего, помогая отвоевать Селение и навести тут порядок. А дядя ушёл.
«Я не такой, как Хошигаки Кисаме,» – твердил он себе порой упрямо.
Но сейчас, годы спустя, он начал задумываться.
Невольно приходила на память та картина искреннего горя, что Чоуджуро видел в завершении войны. Как розоволосая девушка буквально ломалась пополам, трескалась из-за гибели своих сокомандников.
«Правда ли можно любить так кого-то ещё?» – мысль эта была неоформившаяся, путанная. – «Чтобы смерть этого человека тебя сломала?»
Ответа на этот вопрос у Чоуджуро не было.
В конце-концов, все самые близкие его люди были уже мертвы.
А Мей-сама в его глазах была бессмертна.
* * *
У ворот стояла троица с символом листа на хитай-ате.
Темноволосую девушку с мечом он видел в первый раз, но характерные повадки выдавали в ней работницу АНБУ.
Те же признаки были у черноволосого юноши с, будто бы приклеенной, улыбкой.
Эта парочка тщательно сдерживала любые проявления эмоций. Фон их был приглушённый и ровный. Словно шум камней из под толщи воды.
Но вот третьей была та самая розоволосая. И она искрилась переживаниями. Внутри неё булькало что-то. Веяло свежестью водяной чакры и пересыпалась сухо земляная энергетика. Отслеживались завихрения многочисленных медицинских техник.
Пахло антисептиками и солью.
Красноватые веки чуть припухли, но не мешали увидеть яркие зелёные глаза. Пушащиеся волосы торчали в стороны, розоватым ореолом подсвечиваясь на солнце. На переносице у нее виднелся красноватый след от медицинской маски — видимо пришла к ним сразу после работы.
«Красивая» – мелькнуло в голове у Чоуджуро так быстро, что он даже не успел смутиться.