— Он снова был груб с тобой? — вырывается резче, чем ему бы хотелось бы.
Вопрос так и повисает в воздухе. Сестра укрылась в углу дивана между подушками, прижала одну из них к животу, но Эймонд все равно видит, как в полумраке ее глаза блестят от влаги, а дрожь не оставляет хрупкое тело, хотя в его покоях хорошо натоплено. В его картине мира такое положение дел – совершенно недопустимо, немыслимо до заходивших желваков. Хелейна, его милая сестра Хелейна, не похожая ни на одну из принцесс во всех Семи Королевствах, скорее луч утреннего солнца, чем земное создание.
«Раз так, сам и женись на ней», — пожалуй, единственный раз, когда его старший братец проявил хоть каплю благоразумия. Матушка, очевидно, данную позицию, не разделяла. Как же иначе – во всем Вестеросе ведь не нашлось лучшей партии для безалаберного Эйгона. Одна большая насмешка Семерых – вновь старший брат получает, то, чего даже не желает.
Но это не Эйгон с самого детства слушал, действительно слушал, а не отмахивался от того, что говорила Хелейна. Не Эйгон рассматривал с ней чудных букашек, не Эйгон успокаивал ее, когда септы были слишком суровы, и уж точно не Эйгон помогал с любыми сложными рукописями. Все еще не Эйгон был там, когда она стала всадницей Пламенной Мечты.
Нет, Эйгон даже смотрел мимо. Он только подкалывал самого Эймонда. Сначала это было почти невинно и по-детски, а потом на тринадцатые именины он получает от брата поход на Шелковую улицу и шлюху с льняными волосами и телячьими глазами. С тех пор брат перестал шутить на эту тему.
Теперь же все лорды королевства только и ждут, когда же первый сын короля, а точнее ее величество, произведет для дома Таргариенов чистокровных наследников.
Сестра «пряталась» у него в покоях не в первый раз. Думать о том, что кто-то потревожит их уединение не приходилось, – если Хелейна сейчас здесь, это означает, что Эйгон или снова пьет, или, что более вероятно, пьет в стандартной компании собственных воздыхателей и шлюх. Эймонд сжал губы и повернулся к огню.
— Так больше не может продолжаться! Если он не понимает, как нужно относиться к королеве Семи Королевств, к своей жене, к тебе, — он запнулся и потер переносицу.
Она поежилась всем телом, едва кивнув растрепанной головой из стороны в сторону. Все еще ни слова.
— Ограниченность Эйгона – только его бремя, — Эймонд повернулся к ней, слегка склонив голову. Пусть сердце и рвется, когда он видит сестру такой. — Пусть он и наш брат. Мне это надоело, пора как следует ему все растолковать! О да, надо было еще месяц назад, сразу…
— Эймонд… Пожалуйста, ты же знаешь, — едва слышно, но достаточно, чтобы он замолчал, — слишком поздно для этого…
— Ты правда не понимаешь?! У него нет никакого права…
Голос отскакивает от стен, застревает в глотке, но окончание фразы в его голове обретает форму быстрее, чем успевает сорваться с языка.
— Хватит! — она вскакивает и отбрасывает подушку. — А у кого есть это право? Может быть у тебя, Эймонд?!
Он замирает с приоткрытым ртом, ощущая, как горит лицо. Хочется отвести взгляд, но он не в силах сделать это перед такой неожиданной стороной Хелейны.
Ее вересковые глаза горят драконьим пламенем, волосы растрепались по плечам, а грудь часто вздымается под незамысловатым кремовым платьем, подол которого полностью скрывает босые ступни. Она взмахивает руками, как будто пытается поймать мысль, перед тем как облечь ее в слова:
— И с чего… С чего ты вообще решил, что он прикасался ко мне?
Она возвращается на диван, лишь со второй попытки сложив ноги так, чтобы обнять острые колени. Теперь прячет в кольце рук не только взгляд, но и всю голову целиком.
— Но как же… — Эймонд тут же хочет мысленно отвесить себе оплеуху и замолкает.
Хелейна отвечает не сразу, голос приглушен:
— Мы пытались, да, несколько раз, но… Ничего не получалось, а Эйгон каждый раз говорил, что он не может… Ну, со мной…
Лицо рдеет только сильнее. Последнее, что Эймонду сейчас хотелось бы представлять и во что хотелось бы верить, так это в остатки благопристойности старшего брата или в неспособность оного удовлетворить свои животные потребности об кого угодно.
— О милая, милая сестрица, прости мне мою резкость, — он опускается перед ней на колени. — Будь он хоть трижды твой муж, я просто не могу видеть тебя несчастной… — голос предательски дрожит, как и ладони, которые он протягивает к ее рукам, но прикосновения так себе и не позволяет.
— О Эймонд, — дрожь спускается по позвоночнику огнем.
С такого расстояния он может слышать ее дыхание – тихое мягкое сопение. Мгновения медленно теряются, пока они переговариваются без слов, глаза в глаза. Он бы все отдал, чтобы такой ее взгляд принадлежал только ему. Эймонд мысленно проклинает себя, опуская голову на ее ноги, и замирает, словно боясь собственного порыва, боясь спугнуть ее и то нечто, наполнившее воздух так незаметно. Подол ее платья пахнет вереском, а в воздухе рассеян запах поленьев и чего-то неуловимо сладкого.
Когда ее пальцы находят его ладонь, Эймонду кажется, что это ему снится, - настолько это касание робкое. И он видит звезды, его ведет словно пьяного, и он пьян, пьян, невероятно ею пьян, пьян настолько, что ему все равно, что перед ним не его супруга.
Она не подается вперед, но размыкает губы, когда он поднимается к ее лицу с поцелуем. Невинное касание губ, которое позволяет себе Эймонд, длится недолго. Невесомое касание ее языка по нижней губе почти вынимает из груди стон. Он останавливает его в горле и отстраняется, глядя на Хелейну с толикой удивления. Удивлен, да, но точно соврет, если скажет, что мысль об этом не теплилась у него под сердцем много лет. Ее губы влажные, а потемневшие глаза еще более красивые, чем обычно.
Теперь уже она тянется навстречу и прижимается лбом, запустив руки ему в волосы.
— Ты ни в чем не виноват, Эймонд, — шевелятся губы так, что он чувствует их легкое прикосновение. — Это все я… Я думала, что это пройдет, но ты… Я просто…
Она замолкает и дышит тяжело, прерывисто, смотрит чуть ниже его лица. Эймонду кажется, что он вновь видит очень хмельной сон. Он отстраняется, но не до конца, – она по-прежнему гладит его по голове, а он накрывает ладонями ее тонкие предплечья и глухо, не слыша сам себя, спрашивает:
— Как давно?
Она молчит некоторое время.
— Давно… Иногда мне кажется, что столько, сколько могу помнить. В глубине души, — она освобождает руку и кладет ее себе на грудь, туда, где под ребрами трепещет сердце, — я всегда знала, но даже позволить себе подумать было…
Эймонд накрывает ее ладонь на груди своей, а другой рукой за шею привлекает к себе для нового поцелуя – в этот раз более долгого. С этим поцелуем он хочет передать ей все, чем его душа крамольно тлела столько лет, что он не в силах сейчас выразить словами. Отстранившись, он смотрит ей в глаза:
— Я – твой. Всегда. Хочу, чтобы ты знала, — сердце грозится выпрыгнуть из груди прямо ей в руки. — Но только скажи, если ты не желаешь… — произнести заветное «меня» так и не удается.
С ее губ срывается тихий вздох:
— Мой милый брат, разве возможно такое, чтобы я от тебя отказалась?
Ему не требуется другого разрешения, чтобы сесть рядом. И они целуются снова, и снова, до стукающихся зубов и розовеющих щек; целуются, пока дыхание окончательно не сбивается. Дрожащей рукой она отводит часть его волос в сторону и лишь слегка прикладывается губами к теплой шее. Эймонд не шевелится –позволяет. Это касание неумелое и робкое, но он едва слышно выдыхает.
Хелейна отстраняется, но продолжает сидеть опасно близко. Ее грудь тяжело вздымается, а руки снова и снова оглаживают его по плечам.
— Хочешь, я поцелую тебя также?
Вместо ответа, она отводит волосы в сторону, слегка приоткрыв губы. На пару мгновений Эймонд замирает, примеряясь, и наконец опускается к ней. Выцеловывать шею сестры, пока ее рука оглаживает и тянет его голову к себе, ощущается слаще любого меда. Свободную руку он кладет ей на затылок, позволяет себе чуть более настойчивое прикосновение. В месте, где под челюстью пылко бьется жизнь, он слегка прикусывает тонкую кожу, на что Хелейна тихо охает и сжимает его волосы. Эймонд зализывает свою вольность, спрятав от ее глаз краткую полуулыбку удовольствия.
— Я могу показать тебе больше, — шепчет в ухо, на что она сразу же замирает, — но только если ты желаешь того же.
Он отодвигается и заглядывает ей в глаза, обнаруживая там все ответы. Хелейна молчит, на ее рдеющем лице неописуемое выражение нежности. Она берет его ладонь в свои, а потом, зажмурившись, отчетливо кивает несколько раз и осторожно поднимает на него взгляд. Эймонд тянется за новым поцелуем, в котором сестра ему не отказывает.
— Иди ко мне, — шепчет он, оставляя за ухом поцелуй, и без особых усилий помогает Хелейне оказаться на его коленях.
Они продолжают исступленно целоваться, языки сплетаются в страстной и влажной ласке. Ее руки лежат на его плечах, все настойчивее сжимая плотную ткань. У Эймонда, в свою очередь, намного больше простора для тактильных исследований, чем он не пренебрегает. Он гладит ее по пояснице и одновременно придерживает за шею. Через какое-то время он сползает этой рукой на аккуратную грудь. Ему не нужно прерывать поцелуй, чтобы ощущать, как она краснеет и трепещет под его прикосновениями.
Ее рука опускается на его грудь, гладит, рефлекторно сжимая пальцы. Эймонду кажется, что он нашел сосок, и он трет это место через ткань, напирая пальцем достаточно, на что Хелейна тихо и протяжно стонет в сгиб между шеей и плечом, оставляя на коже след от влажного дыхания. Он не останавливается, сжимает грудь и полу-мычит ей в губы от удовольствия, другой рукой опускаясь к ягодицам. Она целиком и полностью в его руках, по собственной воле, даже лучше любой игры воображения.
— Эймонд… — шепчет она и целует в ухо, растворяясь в ласке.
Он вопросительно хмыкает, замирая у самого ее лица. Она мнется, то и дело приоткрывая рот, вылавливая слова сквозь остатки стеснения и помутненное горячей кровью сознание.
— Я хочу еще, Эймонд, — смотрит прямо в глаза.
Эймонд думает, что закипит уже сейчас, но тут Хелейна тянется к его одеянию, как бы случайно задевая кожу живота. Он касается ее руки на шнуровке и помогает с ней справиться. Когда перед ее лицом оказывается голый торс брата, она заметно краснеет, и первое прикосновение к груди выходит робким. Она прикладывает ладонь к сердцу, завороженная тем, как вздымается грудь с каждым вдохом.
Эймонд берет ее за подбородок, она покорно следует за рукой.
— Оближешь? — чуть склонив голову, он прикладывает к ее губам большой палец.
Хелейна пробует касаться языком, пристраивается, коротко ерзая на бедрах. Когда она берет палец в рот полностью, Эймонд втягивает носом воздух и прикрывает глаза. В паху болезненно тесно, сердце гулко колотится в ушах. Он меняет палец на указательный и на пробу исследует теплое маленькое пространство рта, оглаживая шероховатый язык.
Хелейна мычит что-то невнятное и подается тазом к его паху, на что Эймонд хмыкает и ощущает, как кровь пульсирует с новой силой. Он вытаскивает палец и облизывает сам, глядя ей в глаза, дополнительно смачивая и средний.
Потянув вниз и без того сбившееся платье и обнажив грудь, Эймонд прижимает сестру как можно ближе к себе, на что Хелейна ахает. Другой рукой он задирает юбку с исподним, наконец добираясь до лона – горячего и влажного, но все-таки недостаточно. Одна фаланга входит легко, но при проникновении глубже она сдавленно выдыхает сквозь зубы и напрягается всем телом. Эймонд останавливается и, не торопясь, покрывает поцелуями ее шею и грудь, шепчет что-то невнятное; и вот она снова тает в его руках, после чего палец не встречает сопротивления при проникновении до конца. Она учащенно дышит ему в шею, прижимаясь всем телом.
— Тебе нравится? — получив утвердительный ответ, Эймонд двигает пальцем туда-обратно, вытаскивая лишь на половину. — А так?
Хелейна стонет на выдохе, привыкая к ощущениям, не отпускает его плечи.
— Не останавливайся, пожалуйста…
Эймонд прижимается губами к ее шее и двигает рукой чуть увереннее. Когда он добавляет второй палец, она кусает его неожиданно сильно, поэтому он снова сбавляет темп, позволяя ей привыкнуть. Он чуть сгибает пальцы и начинает толкаться внутрь, их не вынимая, на что Хелейна скулит в голос и выгибается в пояснице. Его старания закономерно окупаются, и Эймонд ощущает, как по пальцам течет влага.
— Ты хочешь продолжить? — спросил он, чуть отстранившись. — Иначе я больше не смогу остановиться.
— Да, — она вновь наклоняется к его губам с трепетным кратким поцелуем.
Он берет ее на руки с полуулыбкой:
— В таком случае, нам лучше переместиться на кровать, моя милая сестрица.
В глубине своих покоев, он опускает ее на простыни, а сам остается, чтобы раздеться, и не может сдержать вздох облегчения, когда возбужденный член наконец-то ничем не сдавлен. Эймонд чувствует ее взгляд снизу и склоняется, чтобы помочь ей избавиться от теперь лишней одежды.
Он медленно, словно хищник, выверяя каждое движение, залезает на нее, и вид, который перед ним открывается кружит голову не хуже, чем полет на Вхагар. Налитые груди с яркими ореолами сосков, пухлые и мягкие, как и все остальные изгибы тела, бедра – гармония, перед которой он на минуту замирает.
— Ты такая красивая, — произносит Эймонд и оставляет на груди дорожку поцелуев, тем самым вынуждая ее не закрываться.
Он снова как следует облизывает пальцы и продолжает ее растягивать, уже с двух пальцев, а ртом опускается на сосок. Член несколько раз мимолетно касается ее чуть разведенных колен, он раздвигает их шире. Хелейна постанывает и блуждает по его телу руками, словно вырисовывая причудливые узоры. Набравшись смелости, она кладет ладонь на член, чтобы обхватить и аккуратно сжать упругую плоть. Этого хватает, чтобы Эймонд на секунду потерялся и застонал. Последующие поцелуи выходят смазанными и грязными.
— Ты так хорошо принимаешь три пальца, не хочешь попробовать кое-что побольше?
— Постой, я хочу, чтобы… — вместо ответа она тянется к повязке на его лице.
Эймонд отдергивается от руки и замирает, широко распахнув единственный глаз. Она читает на его лице смятение, страх и в то же время что-то хрупкое.
— Но почему? — едва слышно.
— Потому что для меня ты красив любым, потому что это – не недостаток, — она гладит его через повязку кончиками пальцев, — потому что со мной тебе не надо прятаться, Эймонд.
Он ничего не говорит и отворачивается, потому что знает, что не в силах противостоять тому, что теплится в этих нежных глазах. Потому что знает, что согласится. Но даже стянув повязку, Эймонд не находит в себе сил, чтобы обратить свое неприкрытое лицо к сестре. Хелейна гладит его по голове и мурлычет что-то нежное, шаг за шагом прикасаясь все ближе к шраму, пока, наконец, не вынуждает его посмотреть ей в глаза.
— Ты прекрасен, — шепчет она, выцеловывая бледные рубцы, сапфировую глазницу.
Эймонда бьет мелкая дрожь, он дышит часто и прерывисто. Еще никогда и никому он не позволял подобного. Ни перед кем он не показывался таким, никому бы не позволил касаться себя так. Только Хелейна могла бы смотреть на него такими глазами, полными нежности и приятия. Она шепчет:
— Эймонд, мой милый Эймонд, — эти слова, ее тон и тембр достают из груди глубокий стон, от чего саму Хелейну ведет окончательно, — я хочу тебя… Хочу тебя внутри.
Взгляд Эймонда темнеет, а хватка усиливается.
— Я начну очень медленно, скажи, если тебе слишком больно.
Она кивает и послушно раздвигает ноги, как подсказывает брат. Сердце колотится как сумасшедшее, а кровь горит от предвкушения. Размазав предэякулят и слюну по всей длине, Эймонд погружает головку в горячее лоно, где оказывается настолько тесно, что он боится кончить уже сейчас, жмурится и дышит часто-часто. На продвижение немного глубже Хелейна резко шипит и упирается руками ему в грудь, он замирает, опустив голову ей на плечо, и старается дышать ровнее.
— Ш-ш-ш, — он чувствует, как все ее тело под ним напряжено, видит пот, который выступил на лбу, — Ты просто умница, вот так, потихоньку, расслабься.
Слова словно действуют, но нутро все еще так туго обхватывает член, что Эймонд, несмотря на пульсирующее желание, не решается ускориться. Постепенно, сантиметр за сантиметром, останавливаясь каждый раз, когда сестре больно, сам порядком взмокнув, он погружается в нее полностью. От ощущения ведет, и Эймонд едва не видит звезды, поглаживает Хелейну по голове, находит и ласкает грудь, целует в шею и уши:
— Боги, какая же ты узкая… — он чувствует, как ее мышцы пульсируют вокруг него в ответ, и протяжно стонет. Не всякая тренировка оказывалась для него столь сложной во всех отношениях, — Я полностью внутри тебя, сестренка, тебе нравится?
— М-мне… Тебя так много, я…
Он целует ее, параллельно лаская грудь, оглаживает бока. Ногами, скрещенными за его спиной, она притягивает Эймонда ближе, позволяет войти максимально глубоко.
— Как думаешь, я могу начать двигаться?
— Да… Только медленно, прошу…
Оставив на шее несколько легких укусов, Эймонд крепко берет сестру за бедра и вынимает почти на половину, прежде чем снова погружается в гостеприимное лоно. Это настолько приятно, что он не может остановиться, и повторяет фрикции так медленно, как только хватает сил терпеть, издавая глухой стон с каждым движением. Хелейна, похоже, справляется, от чего он позволяет себе ускориться.
Она цепляется за его спину так сильно, что точно останутся царапины, а стоны больше не тихие и не мелодичные, – Хелейна не может сдерживать голос и другие звуки, больше похожие на скулеж. Каждое движение Эймонда ощущается, словно нутро вот-вот не выдержит, но каждый раз этого не происходит, а тянущая резь отступает. Быть под ним горячо, влажно и сладко-мучительно одновременно.
Эймонд останавливается, тяжело дыша. Еще до того, как он успевает спросить Хелейну о самочувствии, она обхватывает его лицо ладонями, опережая вопрос ответом:
— Мне так хорошо, — гладит и руками, и глазами.
— Если мы не остановимся, то…
Она тормозит его, прикладывая к губам ладонь, выдыхает, а взгляд ее пустеет.
— Кровь к крови, дракон от дракона. Еще до пляски в небесах… Двое… Да, двое… Краткий миг…
— Что ты имеешь в виду?
— Нет, не двое, и третий. Они радуются, так коротко…
— Хелейна?
— Нет, отступать уже поздно, — звучит неожиданно решительно, после чего она обнимает брата крепче, сжимает его внутри. — Так и должно было случиться, я уверена.
Несколько мучительных секунд Эймонд старается размышлять, но мысль о том, что в конечном итоге всем будет проще в сложившихся обстоятельствах, заполонила подкорку окончательно, поэтому он не нашелся как, да и не пожелал препираться с сестрой. Так приятно, влажно и горячо, ритмичные толчки и поглаживания – все, что нужно, чтобы дракон внутри заурчал от удовольствия.
Впрочем, Эймонд действительно не обманывался по поводу того, что последует после подобного прелюбодейства. Новая интимность в отношениях с Хелейной, несомненно, только распалила их молодую кровь, за чем последовало еще множество ночей, которые они провели на одном ложе, предаваясь страсти. Ее щекочущий нервы взгляд, короткие и целомудренные, не более, чем вынужденные касания на публике.
Тайна, которую они делили на двоих, притяжение, такое же неотвратимое, как и вскоре округлившийся живот. В глазах Эймонда, сестру изменения только красили, – щеки дышали здоровым румянцем, грудь быстро налилась, а бедра раздались. Он украдкой ей улыбался, а она неизменно расплывалась в улыбке в ответ, потупив взгляд.
Чем больше становился живот, тем больше фрейлин и служанок окружали ее величество, без конца причитая и не покидая ее ни на минуту. Это не могло не раздражать Эймонда. Эйгон же, наоборот, мало изменил своим привычкам, но, кажется, скорым появлением наследника был вполне доволен.
Роды пришлись на особенно жаркий день, над Королевской Гаванью стояла зыбкая рябь из горячего воздуха и вони. Уже тогда было известно, что королева ожидает двойню. Эймонду, не имея возможности сделать ровным счетом ничего, оставалось лишь измерять шагами свои покои, мучаясь в различного толка догадках. Ему казалось, что он слышит ее крики даже здесь.
Первые дни после рождения, как он позже узнал, Джехейриса и Джехейры Таргариен, все еще отдавались под отдых новоиспеченной королевы-матери и визитов разве что мейстеров, кормилиц и ее непосредственного супруга. «Действительно, кто же еще, как не Эйгон, мог дать детям такие имена, боги…», — подумал тогда Эймонд.
Лишь когда благополучие и здоровье как Хелейны, так и отпрысков, оказалось вне опасности, его визит наконец не должен был вызвать никаких подозрений. Эйгон тоже не отставал, но чего в нем было больше – отцовских чувств или юношеского тщеславия, сказать было сложно.
— Боги, они и впрямь похожи на меня!
Хелейна стояла у детских кроваток, покачивая на руках небольшой сверток. Она улыбнулась, кажется им обоим, почти сразу вернувшись взглядом к ребенку.
— Двойня, настоящее благословение, — улыбнулся он половиной лица из-за спины Эйгона. — Поздравляю тебя, брат. Может, теперь боги пошлют тебе поболе благоразумия, — удержаться не хотелось и не получилось.
— Благоразумие, — отрывисто рассмеялся Эйгон, оборачиваясь в нему. — Мне всегда казалось, что благоразумие – твой удел, мой милый младший брат.
— Не жалуюсь.
— Не расстраивайся, однажды боги и тебя одарят своими отпрысками, посмотрим, как ты запоешь тогда.
Эйгон направился к выходу, перед этим похлопал Эймонда по плечу. По улыбке старшего брата, как обычно, невозможно было ничего прочесть. Не снимая с лица оскала, король чуть наклонился к нему и прошептал:
— У них хотя бы два глаза, братец.