Пахнет спиртом, кровью и антисептиком.
Много чем пахнет, на самом деле, но все запахи, как и все человеческое, тонут в стерильности лаборатории. Растворяются в формальдегиде и феноле. Жуань Мэй привыкла к этому запаху – он преследовал ее всюду и даже больше, чем всю жизнь; Жуань Мэй кажется, что она родилась, созданная для этого запаха, или же созданная исключительно с его помощью – сформировалась благодаря отдушкам и волокнам ступенчато-потускневшей реальности.
– Госпожа Жуань Мэй?
Наверное, это – причина, по которой она стремится от него так избавиться. Наверное – это причина, по которой она предпочитает цветочный шлейф; только от сладковато-приторного запаха не отделаться. Забивается в ноздри. Жуань Мэй вспоминает – так пахнут трупы.
– Вы в порядке?
Вот от Рацио пахнет стиркой и чистотой. Стиральным порошком, можно сказать. Странный запах – но и он растворяется в больничной стерильности. Жуань Мэй улавливает его лишь тогда, когда он непосредственно находится рядом – потому что лица Веритаса она, честно признаться, не помнит.
Это естественно. Вернее – это стало естественным. Жуань Мэй отказывается от пресловуто-человеческого и настраивает свое сознание на работу за пределами обыденности – за годы это вошло в привычку настолько, что мозг перестает воспринимать всякую информацию, не связанную с исследованием. Если так подумать – она не вспомнит даже, как выглядит Первопроходец; не вспомнит, как выглядит Герта; как выглядит доктор Рацио – она тоже не помнит. Почти каждый раз это словно новое знакомство – Жуань Мэй оборачивается, вглядываясь в лицо знакомого ей незнакомца. Иногда она задумывается: было бы здорово, если бы они не знали друг друга вообще.
Иногда Жуань Мэй задумывается: было бы здорово заставить его забыть, но отчего-то продолжает ему позволять появляться в своей лаборатории. И каждый раз вспоминает, как он выглядит – вспоминает, как пахнет стирка, отбеливатель, кондиционеры для белья и новая одежда. Специфичный запах исключительно для нее – потому что он, пусть и ненадолго, но перекрывает все остальное.
Пусть и ненадолго, но, чувствуя запах чистоты, она понимает, с кем разговаривает, вспоминает, как должен выглядеть Рацио с человеческой точки зрения – и Жуань Мэй впервые за много лет чувствует нормальность в этих действиях. Ей это не нравится на подсознательном уровне: для того, чтобы стать ближе к Эонам, нужно отказаться от всего человеческого, и она каждый раз накладывает на себя новые ограничение – снова и снова; рациональность заменяет эмоции, каждое действие ее подвергается скрупулезном анализу; точность в движениях обусловлена бесконечным самоконтролем, мысли – под запретом, если они не касаются науки. Боги не думают ни о людях, ни о том, сколько боли и страданий они причиняют вселенной; как Яоши не думает об обратной стороне бессмертия; как Нанук не думает о сладости жизни.
– Вполне, – она отворачивается от Веритаса, круто прокручивается на стуле, вглядываясь в виртуальную модель ДНК-нитей. – Зачем ты здесь?
– Видел ваше новое творение. Должен сказать – впечатляюще.
Жуань Мэй – холод в своем первозданном виде; и лицо ее продолжает быть непроницаемым. Рацио думает, что проводит черту – может быть, это действительно так; Рацио думает, что вместе с исследованиями он пытается забраться к ней под кожу и выведать всю подноготную, но Жуань Мэй давно связана собственными обязательствами – и перестала реагировать как человек.
Почти как паразиты. Рацио пытается понять ее; единственный действенный метод – стать одним целым. Расковырять ее, прокручивая скальпель в чужой плоти, препарировать, как исследовательский экземпляр, посмотреть, что же на самом деле внутри у Жуань Мэй – и чем же отличаются гении от приземленных эрудитов? Если там, внутри у нее, среди узлов нервов и альвеол легких, среди лент кровотоков, спрятанное в клетке ребер – что-то отличное от людей? Жуань Мэй давит в себе усмешку. Она даже не смотрит в его сторону.
– Расскажешь обо всем Герте?
Скаракабаз – определенно не то, что должно находиться на ее станции; эманатор Распространения, пусть и не до конца созданный, со своими погрешностями в виде мгновенной смерти спустя сорок две секунды – если бы то, что должны создавать гении. Жуань Мэй понимает: никто не захочет ее слушать. Причины, по которым она заинтересована распространением, достаточно примитивны, но даже Герта считает Тайззиронта пустоголовым тупицей. Впрочем, Жуань Мэй не отрицает – но ее основной интерес заключается не только в примитивности строения Роя, но и в том, что это
жизнь.
Распространение жизни. Первопричина существования Тайззиронта – размножение. Его потомки воспевают оду существования давно исчезнувшего Эона, снова и снова, они – ожившая история, они – погрешности в уравнении, они – шахматные фигуры, перевернувшие партию. Когда слон съедает пешку, появляется новая, когда королева ест другую – появляется еще больше пушечного мяса.
Мало кто может это понять.
Рацио, наверное, тоже не поймет. От него за версту несет чистотой – и Жуань Мэй имеет в виду не запах стирки. Веритас Рацио, вообще-то, бесконечно умный человек, зачем-то выбравший целью своей жизни несчастное благословение Нус, но единственное, что его отличает от Общества гениев – человечность. Эрудиция выбирает тех, кто способен отбросить постулаты морали и на алтарь возвести собственное здравомыслие, Эрудиция выбирает тех, кто давно в себе потерял человечность: доктор Примитив своими экспериментами уничтожает цивилизации, Руперт жаждал стереть органических существ с полотна космоса, Герте если бы интересна помощь страждущим и нуждающимся, и кто знает, что пришлось пережить Скрюллуму в минувшей войне. Все они ходят по тонкой грани, все они – эквилибристы над пропастью безумия, и все они рано или поздно умрут – не во имя науки; во имя Нус. Рацио слишком чист для этого; слишком человечен, слишком справедлив, слишком понимающ и эмпатичен, слишком… слишком. Если бы они были в достаточной мере близки – Жуань Мэй бы хотела, чтобы он перестал жить с ощущением непризнанного. Если бы Жуань Мэй обладала хоть каплей чувств и пониманием эмоций – она бы хотела, чтобы он не лез во все это.
Доктор Рацио неопределенно качает головой; он делает шаг – гулкий звук режет тишину лаборатории; второй – чистота перекрывает носоглотку. Он стоит от нее чуть поодаль, Жуань Мэй снова видит черты его лица, но знает – она забудет его сразу же, как только он уйдет. В памяти не останется ни образа, ни воспоминаний; только запах чистоты, перекрывающий формальдегид и фенол.
– Вообще-то, я давно находился в поисках оппонента для шахматной партии. Сыграть с умным человеком – всегда что-то из разряда фантастики.
– И только по этой причине ты оказался на станции?
– Поиски иногда заводят в самые неожиданные места.
Жуань Мэй смаргивает с ресниц непонимание и удивление – прячется в свою скорлупу обязательств; но разворачивает к нему кресло полубоком. Наверное, впервые за много-много лет она запоминает и цвет чужих глаз, а не запах стирки и чистоты.
Глаза у Рацио были золотыми.