Безумие, чёрт возьми, всё это было безумием.
Келус едва может находить логическую цепочку всего происходящего здесь, на этой сумасшедшей Пенаконии, где грёза — это явь, а явь — это грёза. Он путался в ярких огнях вестибюля отеля, рассматривая роскошный интерьер, что, кажется, действительно дорого стоил.
И такого же роскошного, привлекательного мужчину, чьи глаза были подобны неоновым вывескам. Келус осмелился лишь неловко улыбнуться, поймав этот взгляд на себе. Тот назвался Авантюрином.
Мысли всё ещё не укладывались в голове, настолько всё было быстро: решение проблемы с номером; знакомство с членом Семьи; короткий, полный подводных камней разговор, который Келус не мог разобрать толком. Это походило на статический шум от телевизора, по которому шёл старый фильм. В выделенной комнате всё так же было роскошно: и интерьер, и диван, и тот мужчина из вестибюля тоже был здесь. Келус в недоумении. Авантюрин был непонятным. Странным.
Это всё походило на безумный сон, только сном ещё не было: с ним играются, дурачат голову, мешают мысли; Келус запутался. И сердится.
Это нечестно.
Авантюрин смотрит снисходительно, достав откуда-то очки, всё продолжая говорить, говорить, говорить, а Келус чувствует себя на ладони; по телу проносится мимолётная дрожь. Шаг за шагом, когда Келус с удивлением и неверием обнаруживает монету у себя, Авантюрин подходит. Смотрит, изучает, снимает очки, и невольно закрадывается мысль, зачем тот вообще их надевал, но не успевает прижиться: свет неоново-фиолетовых глаз ослепляет. Келус сухо сглатывает, отступая на шаг, но Авантюрин легко сокращает это расстояние, сделав шаг навстречу. Словно загонял его в угол, и Келус прекрасно осознавал это, но всё равно не мог ничего сделать.
Это всё больше походило на безумный сон. Мог ли он такое выдумать? Вряд ли.
Авантюрин красивый и харизматичный, и он пользовался этим, играя мимикой и жестами, словно создавая образ, и Келусу бы очень хотелось сопротивляться: он даже не слушает, о чём говорит этот мужчина, не смея отводить взгляд, разорвать зрительный контакт, словно от этого зависела его жизнь. Ему становилось душно и почти страшно.
— Ты же не откажешь мне, приятель? — голос Авантюрина магнетический. Келус хотел бы, чтобы он молчал.