За окном дождь-дождь-дождь, и даже если Ято был богом, мокнуть он всё равно не любил. Юкине, очевидно, тоже.

Юкине сам по себе вредный, а в непогоду становится ворчливым и несговорчивым вовсе. Он жалуется на сырость, на холод, на забившийся нос и просто бормочет всякую неразборчивую чушь. Этого вполне хватило, чтобы тот ныл за двоих на пороге дома Хиёри, но и та не смогла бы их приютить. Юкине огорчился, Ято тоже.

Сезон дождей был грустным, но не для Ято. Он был одинок всё время, пока у него не появилось чрезвычайно наглое оружие. Юкине недовольно бурчит что-то о глупых богах и по ночам прижимает совсем близко — Ято чувствовал яркий запах пшеницы от волос Юкине. И это даже здорово. Но, всё же, Ято хотелось вернуться в прошлое и лично прирезать человека, что придумал целоваться под дождём.

Холодные капли впитывались в ткань куртки, губы едва ли касались чужих обветренных губ, по спине бегут мурашки и вокруг словно белый шум. Возможно Ято просто хотелось укрыться от дождя, но Юкине крепко вцепился в воротник его куртки, а он не смеет отстраниться. Юкине тёплый, а ещё от него вкусно пахнет. Словно Ято оказался в каком-то поле утром, когда солнце высоко, но ещё не в зените. И губы у Юкине вкусные, как те домашние яблочные конфеты старушки из Сэнгоку.

— Чёрт, холодно… — Юкине отстраняется как раз в тот момент, когда Ято понял, что целоваться под дождём не так уж и плохо. Он тянется вновь, игнорируя мокрые волосы и холодные носы. — Эй, эй, стой, погоди…

— Пред ликом божьим следует быть почтительнее, идиот, — игнорируя насмешливый фырк, Ято касается тёплых губ вновь.