Ланосте хмурится во сне, неосознанно прижимаясь ближе к ней, и Эферия зарывается тонкими бледными пальцами в рыжие, чуть медные волосы мужчины, перебирая прохладные пряди. У Ланосте прекрасные волосы: послушные, готовые лечь в любую причёску лишь по щелчку пальцев. Пряди тяжёлые и гладкие, точно шёлк, приятно ощущаются на коже, и она улыбается.

Волосы Ланосте пахнут до слёз горькой осенью, и Эферия хочет просто обнять и любить до последнего вздоха. Ей хочется сравнивать яркие пряди с тёплым солнцем, рыжими закатами и с концом августа, но понимает: нельзя. Ланосте не лето, не радость и уж точно не солнце; Ланосте не пахнет сладостью фруктов и не прячет улыбки за волосами. Ланосте — ноябрь. Холодный, острый, горький. Он колет словами, кривит душой и душит, душит, душит в морозе. Эферию только не задушил, не захотел. Бежал до тех пор, пока не смирился. Притерпелся, притёрся, и теперь делится своими демонами, сковывающим холодом и глубокой тьмой. Эферии не страшно, ей вовсе не сложно; её пламя с радостью принимает в свои объятия глупого-глупого Ланосте.

Она перебирает между пальцами рыжие пряди и плетёт совсем короткую косичку у виска. Что ни говори, а Ланосте был красив. Слабо улыбнувшись, Эферия тихо вздохнула:

— Как красиво.

И всё-таки у Ланосте восхитительные волосы.