Если ты проходишь утром мимо рынка, трудно пропустить прилавок с выпечкой, сладко-пряный аромат которой заползает в приоткрытые окна квартир и домов. Толкаешь деревянную шершавую дверь со стеклянными вставками, и тебя встречает широкая улыбка Вилли – старика, чей бизнес процветает уже много лет.
Эл, постоянный посетитель, впервые решает посмотреть, что же на самом деле продаёт старина Вилли. Хрустящие багеты, усыпанные кунжутом, душистый круглый хлеб, румяные круассаны, рогалики с маком, чиабатты, печенья с изюмом, огромная плетёная корзинка с бубликами и брецелями – настолько тёмными, что кажется, будто их слепили из коричневого пластилина. Чуть поближе, возле кассы и вазы с колосьями, стоят противни с малиновыми и яблочными слойками.
«Старина Вилли хорошо маскируется», – думает Эл.
– Доброе утро! Как поживаешь? Вчера высматривал тебя весь день, – веселеет Вилли, как только замечает старого знакомого. – Как Айви?
Взаимная учтивая улыбка мгновенно сходит с лица Эла.
– В порядке. Ждёт снаружи. Нам как обычно. – Парень слегка склоняет голову, а затем хрустит шеей. – Белый круглый с глубокими надрезами.
Вилли с прищуром подвигает тяжёлый бумажный пакет. Эл нависает над ним, втягивает носом горячий пар и, не сказав больше ни слова, оставляет две тысячи долларов. Он забирает товар, разворачивается на каблуках, но, дойдя до двери, вдруг останавливается. Вытирает запотевшее окошко исхудалыми пальцами и позволяет себе минутку полюбоваться Айви.
Совершенство. Великолепие. Пленительность.
Она – он, он – она. Хлеб. Любовь… Жизнь и смерть. Ненависть… Жажда.
Айви стоит прямо, смотрит через стекло в бурые глаза своего любимого человека, руки в карманах серой куртки, коричнево-бежевый свитер с узорами поднимается из-за её дыхания и сердцебиения. Чёрные сапоги утопают в мутной луже, поглотив их практически наполовину. Она ассоциируется у Эла с осенней хандрой из-за крашеных и выцветших рыжих волос.
Её бледность и худоба бесподобны, её маленький нос такой же острый, как отколовшаяся корочка свежеиспечённого хлеба, глаза невероятно большие, но это потому, что у неё слишком впалые щёки.
В свою квартиру они возвращаются в тишине. Ветер бросает им под ноги сухие листья и тонкие веточки. Пахнет мокрым асфальтом и выпечкой.
Прямо у порога Эл шёпотом произносит: «Ты создала меня».
– Я, – звучит короткий ответ.
Айви нежно прикасается к руке Эла, забирает пакет и уходит на кухню. Эл, не раздеваясь и не разуваясь, следует за ней – впрочем, он делает это всегда, и ему это нравится.
Он любит её или любит страдание?..
Айви нетерпеливо разрывает бумажный пакет, дрожащими руками тянется за тупым ножом, а затем с хрустом нарезает хлеб на толстые ломтики. Эл не теряет времени, достаёт из холодильника арахисовую пасту, тыквенный, виноградный и малиновый джемы, клюквенное варенье и вчерашние блины, наполненные яблочным пюре с корицей.
– Хочу мёд. Помнишь, это же моя любимая часть? – хрипло напоминает Айви. Её парень, облизывая потрескавшиеся губы, ставит рядом с другими вкусностями стеклянную баночку с торчащей из неё ложкой-веретеном.
Мимолётный взгляд... Медленные, робкие шаги… Шорох одежды… Айви располагается так близко, что носки её сапог упираются в носки потёртых ботинок Эла. Она гладит рукой его костлявую грудь, и пальцы ненароком сталкиваются с пуговицами вельветовой кофейной рубашки. Девушка сбрасывает с парня нелепое шерстяное пальто цвета серой гнили.
Она неторопливо окольцовывает шею Эла... и давит. Осторожно. Сильно. И, наконец, беспощадно, желая услышать мужской хрип. Эл не смеет приостанавливать любимую, но не сдерживается, когда видит её блаженно приоткрытый рот. Большим пальцем он слегка опускает нижнюю губу Айви, хватает её своими губами, а затем проникает языком внутрь, слизывая слюну с тёплых дёсен. Девушка не смеет приостанавливать любимого. Она ещё крепче сжимает его шею, а он становится ещё более голодным на грязные поцелуи.
Айви лишь улыбается, когда в зеркале за спиной Эла замечает вытекшую из своей губы пузатую рубиновую каплю. Он ранил её.
Кивок. И пара синхронно перемещается к столу. Они встают друг напротив друга. Судорожно и в спешке вскрывают джемы, варенье и арахисовую пасту. Кухню заполняют звуки ударяющего о дерево стекла, шуршания бумаги, скрипа джутовых верёвок и щёлканья пластика.
Айви отрицательно качает головой и уходит. Возвращается она с гигантским мешком, волоча его по полу. Девушка вытаскивает оттуда игрушки в виде тыкв и разбрасывает их по углам, затем закидывает на уютный диванчик полосатую чёрно-жёлтую шляпку, а жуткий череп с жемчужными бусинками устраивает в открытом шкафу с тарелками. Повсюду расставляет красные восковые свечи, пару свечек с сухофруктами и сухоцветами и ароматические свечи с запахом карамели и апельсина. Эл помогает их зажечь, но вынужден часто отвлекаться: Айви так редко бывает Айви настолько сосредоточенной…
Он любит её или любит страдание, которое она с собой принесла?..
– Сними с меня обувь, – просит девушка, садится на пол и вытягивает ноги. Эл выполняет просьбу, не отводя взгляда от её лица. Уставшего, почти мёртвого, однако такого священного и гармоничного, что у каждого непременно бы сбилось дыхание и съёжились все внутренности.
– И ты с меня.
Айви выполняет просьбу, не отводя взгляда от его лица.
Они, как улитки без раковины, подползают к горчичному диванчику. Айви берёт с кухонного стола кусочек хлеба и окунает его в клюквенное варенье. Следом облокачивается на спинку дивана и принимается жадно уминать лакомство, тихо постанывая от мучительного наслаждения. Розовая жидкость размазывается по её подбородку, и Эл, с намерением помочь, наскоро слизывает кисловатую мякоть. Он почти бесшумно смеётся и игриво откусывает цветной хлеб в руках своей девушки – снова с намерением помочь. Через мгновение собственный ломтик он гневно скатывает в плотный шарик. Банка с мёдом склоняется, и золотистая жижа растекается по внутренней стороне ладони Эла, впитываясь в упругий хлеб. Парень с трудом запихивает в себя этот большой приторно-сладкий шар.
Айви притягивает Эла к себе, дёрнув за рубашку. Она языком проводит по его шероховатой щеке, ноздрям, губам и зубам. Пробует его всего.
«Он так мило измазался мёдом», – думает девушка.
– Ты испортишь свои волосы, – говорит она и, спокойно моргая, зарывается носом в его чёрные длинные волосы.
– Испорть их.
Айви без раздумий вычерпывает из банки тыквенный джем и, как шампунь, наносит его на корни своего возлюбленного. Нужно втирать медленными движениями, массажировать подушечками пальцев... Но девушка не может так, она жаждет сдирать эпидермис ломкими ногтями, загоняя под них свежую кровь и жирную перхоть. Останавливаться не хочется, но надо.
Эл поднимается: позвоночник его противно трещит, а кость в ноге громко щёлкает. Он включает старые музыкальные колонки, вставляет кабель в разъём телефона и находит то, под что приятно было бы исполнить прощальный танец.
Дальше он опускается перед Айви на колени, целует её ключицы и бережно оттягивает мочку уха.
– Как… называется? – спрашивает Айви, лениво пережёвывая вкуснейший в её жизни хлеб.
– Elita – Sour Switchable. Идём, давай.
Эл кружит невесомую Айви по всему помещению, грубо отталкивает, но потом захватывает в крепкие интимные объятия и заботливо поглаживает макушку. Она без конца изгибается, припадает к полу, вскидывает руки, выворачивает ноги так, словно она шарнирная кукла из полиуретана. Эл двигает плечами, до хруста трясёт головой, крутится вокруг своей оси и завершает, наверное, уже сотый танец прикусыванием своей нижней губы. Он хочет такой же укус, как у Айви.
Парень обнимает любимую за талию, прижимает к себе и резко дёргает ремень её брюк.
– Трогай. Нет. Нет, лучше танцуй.
Айви снимает с себя свитер и кидает его Элу в лицо. Он завязывает на своей шее рукава, оставаясь беззащитным без способности видеть и нюхать.
Музыка играет.
Играет.
Играет.
Эл и Айви извращают вальс, танго, мазурку, павану, придумывают собственный вид танцев, плавно взмахивая руками, словно ангелы крыльями. Они заучивают каждое слово песни, которая звучит уже десятый раз, и не переставая поют в унисон...
– Да! Ты это чувствуешь? – спрашивает Эл, избавляясь от съехавшего на плечи свитера.
Кухня, стол, хлеб, тарелки, шкафы, панорамное окно и вечерняя осень, подушки, диван, свечи, тыквы и прочая дребедень становятся насыщеннее, закручиваются в неразборчивый разноцветный водоворот, пульсируют и расплываются…
Айви наблюдает за тем, как тыква приобретает человеческие черты – у неё вырастают конечности и мускулистый волосатый торс. Эта диковинная тыква подбегает к столу и ворует их хлеб. Девушка немедленно подрывается с места и выхватывает его из лап чудовища. Это был последний ломтик, поэтому Айви его съедает, в страхе оглядываясь вокруг. Никто не заберёт! Крошки скатываются по её обнажённой груди, цепляются за твёрдые соски и достигают раскрытых настежь штанов.
– Сними с меня штаны. Сними с меня штаны. Сними с меня штаны. Сними с меня штаны. Сними с меня штаны. Сними с меня мои штаны, – с набитым ртом повторяет Айви.
Эл подходит сзади, прижимается к ней всем телом, обхватывает женскую шею и скользит вниз. Рука опускается вглубь, пальцы оглаживают тонкую ткань трусов, поддевают их и с силой тянут вверх. Ткань врезается в кожу и причиняет Айви долгожданные боль и экстаз. Её ногти жадно вгрызаются в деревянный столик, она восторженно, как кошка, выгибается и трётся о бёдра Эла.
– Выпутывайся, моё сумасшествие, – шепчет он ей на ухо. Пробежала будто целая вечность, и лишь сейчас девушка заметила, что вся её одежда уже давно спущена.
Ноги, точно налитые свинцом, натужно расстаются с лишней тканью.
– Умри, тварь! – сердито выкрикивает тыква. – Умри, свинья!
Человекоподобному существу нравится играть со своим обликом. Оно делает это уже долгое время – видоизменяет свою голову на святящуюся тыкву с ухмылкой из гнилых человеческих зубов или на пожилой череп с кровавыми ошмётками мяса.
– Оно против, чтобы мы это делали, – игриво проговаривает Айви.
– Шляпам слово не давали.
Причудливая шляпа периодически надоедает Элу, запрыгивает ему на голову и бормочет что-то нечленораздельное. Вилли, стейк, смерть, дети, листья, шляпочка, листопад, тума-а-ан, обожаю крендели… Это всё, что смог выскоблить помутившийся рассудок парня.
«Это безумие!», – истошный крик в голове Эла.
«Это то, что мы сотворили», – слышит Айви старческий, как у ведьмы, голос. Скрежещущий голос, надломленный, преисполненный злобы и презрения.
Девушка плюхается на диван, позволяя тыкве отдирать вонючими зубами куски её плоти. С предплечьем она разделалась довольно быстро. Прелюдия, ласковый поцелуй в щеку, а затем внезапно щёлкнувшие шаткие зубы, один из которых насквозь протыкает язык Айви и там же остаётся. Существо отстраняется, чтобы пережевать откушенную щеку. По его тыквенному подбородку пузырится чёрная слизь, вместе с ней на голый живот Айви высыпаются черви. Эл отведывает нежно-кремовые личинки с завидным аппетитом. Чтобы вкус был изысканнее, он выливает на них виноградный и малиновый джемы и перемешивает месиво указательным пальцем. Теперь будет вкусно, если представить, будто их там нет. Червячки охотно прячутся в ягодной кашице, но разве в их предпочтениях не человечина и мертвечина?
«Вареные измельчённые фрукты тоже мертвы», – рассуждает Айви. Поток мыслей прерывают её соблазнительные стоны.
Девушка соревнуется с музыкой, кто окажется громче, кто красивее споёт о своей одержимости, кто завладеет дорогим Элом. Он полностью принадлежит ей, это её творение, её картина и её собственность.
– Ты зазналась, – произносит тыква-череп, блюя влажной землёй.
Чудовище замолкает, бледнеет, а затем разом покрывается фиолетовыми пятнами. Вслед за тем его оболочка чернеет, разлагается и начинает изобиловать полчищем червей. Они бьются тельцами друг о друга и причмокивают, поедая его плоть, прямо как сейчас плоть Айви поедает Эл.
Девушка приподнимается, толкает его в грудь, отбрасывая на внушительное расстояние. Ложка-веретено выпадает из его руки и катится по полу, оставляя после себя полупрозрачную жёлтую полоску. Айви залезает на ноги Эла и расстёгивает холодную железную пуговицу его штанов.
В ладони она обнаруживает маслянистый холодный блинчик и, разозлившись из-за этой неожиданности, нещадно его расплющивает. Липкое яблочное пюре перетекает по запястью и падает на гладкий линолеум. Далее оно кочует на одежду Эла и погружается под его кожу, омерзительно перекатываясь внутри, как шустрые тараканы. Блинчик Айви выбрасывает в сторону.
– Будь только в этой реальности, – требует Айви, вытирая липкую ладонь о свою ягодицу. – Будь. Только. Здесь. Не слушай их. Умирай со мной. Делай всё со мной. Поглощай меня.
Эл резко хватает девушку за шею и рывком притягивает её к себе. Вжимает маленькую голову в своё плечо... Плавно двигает тазом... Он ненасытный и озверелый, он гадость и скверность. Жестокость струилась из него фонтаном с самого появления на свет. Страдание шло за Айви по пятам, она распыляла его на всех, кого любила, но остался с ней только Эл, только он не сумел покинуть ничтожество, скачущее на его ногах. Они оба заслуживают страдать в геенне огненной и идти рядом с самыми осклизлыми демонами.
– Я не хочу их слушать. Я хочу тебя. Тебя. Тебя. Т-т-ебя.
Бело-прозрачная жидкость, смешанная со сладким тёплым мёдом и кровью, брызгает Айви на живот, а затем стекает на рубашку Эла.
Он переворачивает любимую на лопатки и губами собирает с её живота своё фирменное зелье с металлическим привкусом. Раздаются возгласы осуждения и одобрения от прыгающий сочных свеч.
Возлюбленных оживляет звук часов, пробивших двенадцать. Звёзды и луна светят ровно на два кожаных экземпляра порочности, два гадких объекта, бесполезный балласт...
Эл впивается в губы Айви, затем вяло запрокидывает голову и громко хохочет. Девушка расстёгивает пуговицы на его рубашке и вонзается ногтями в круглые шрамы от сигарет, оставленные ею на когда-то мускулистой коже.
– Ты всегда была так добра ко мне, – проговаривает Эл и изо всех сил отшвыривает Айви к панорамному окну. По стеклу расползается паутина трещин. Звук оказывается тягучим и до боли в висках пронзительным.
Эл двумя руками зарывается в волосы цвета несвежей зловонной моркови, целует любимые и родные губы, целует свою болезнь и целиком поглощает её. Девушка подпрыгивает и обвивает ногами любовь всей своей жизни.
– I wanna worship you… – говорит Эл, повторяя за музыкой.
Айви с усилием всем телом налегает на стекло, царапая спину, и бьёт по трещинам. Локти кровоточат, из запястий тоже изливаются быстрые тёмно-алые ручьи. Это приятно – чувствовать приближение скорой смерти. Приятно быть с тем, кто усовершенствован болью.
Стекло лопается, Айви последний раз целует Эла. И они падают. Восемь этажей… Пять... Три… Смешок.
Один.
Хруст костей и застывшая мука на двух лицах. Влюблённая пара разбилась, как спелые яблоки.
Он любил её, поэтому полюбил страдание.