Вопросов Юнги не задаёт никогда. Кто бы ни пришёл, что бы ни заказали, он молча кивает, принимая заказ, озвучивает сроки и выполняет своё дело, чтобы получить оплату и приступить к следующему заказу. Его не волнует, как его творения используют. Не так уж и трудно догадаться, что немногие из его постоянных клиентов заказывают товары для благих дел. Собственно, потому Юнги и не спрашивает. Жить он хочет сильнее, чем утолить один раз любопытство и после с опаской ходить по улице, оглядываясь и поджигая, пока его не атакуют одним из его проклятий. Чужие жизни его не так беспокоят, как собственная.
Отрицать, что именно благодаря его клиентам Юнги и может забыть о страхе и просто жить, делать своё дело и не бояться однажды оказаться в хрониках новостей. Ему хорошо и как. Его клиентам — тоже. Они отлично работают вместе.
И всё же даже в жизни Юнги случается заказ, над которым он задумывается, стоит ли брать его в работу или отказаться. Впрочем, такая роскошь ему недоступна. Он очень хорошо знает человека, что стоит перед ним, и отказать ему точно будет значить навлечь на свою голову беду. Но оборотническое зелье не просто относится к числу запретных, нет. Оно гораздо хуже, настолько, что его упоминания были стёрты из истории, словно их никогда и не было. Это зелье пробуждает зверя. И справиться с этим зверем едва ли представляется возможным, если сам человек, ставший оборотнем, не был обучен себя контролировать.
Слишком много жертв.
Слишком опасно.
Совершенно того не стоит.
И если бы перед ним стоял человек, не обладающий властью, Юнги бы ответил что угодно, лишь бы никогда не создавать такое зелье. Сейчас же его даже не спрашивают. Его ставят перед фактом тоном, не терпящим отказов, и Юнги остаётся лишь сжать зубы и кивнуть.
Пусть человек и знает много, одного он не учитывает — Юнги известно гораздо больше.
Да, своё дело он выполняет, однако добавляет один ингредиент, безумно редкий, стоимость которого считается в человеческих душах, а не деньгах. Если он захочет, обращённый оборотень станет его ручным псом, достаточно будет лишь произнести заклинание, глядя зверю в глаза. Сложно, но не невозможно. Если ему будет угрожать беда, у него в руках будет спасение.
А беда угрожать будет. Юнги очень сомневается, что человек, которому не повезло оказаться оборотнем из числа тех, кто давно забыл о своём звере, не научился с ним совладать и все годы жизни считал себя обыкновенным, побежит в лес, а не в город. Зачем это всё? За годы сотрудничества Юнги сделал вывод, что даже им не нужны смерти простых жителей города, а тут — столько бессмысленных жертв.
Хотя это единственный способ проявить оборотня. А охота на оборотней ведётся очень давно, значит, от кого-то подобным образом хотят избавиться. Стоит быть начеку.
На удивление, в первые дни не происходит ничего, что довольно странно — с каждым днём зелье теряет свой эффект. Через неделю опытный оборотень будет способен даже под влиянием зелья сдержать своего зверя и дождаться, пока он окажется в одиночестве где-нибудь, где ни на кого не сможет сорваться. Через две недели человек, никогда не знавший своего зверя, лишь ощутит нечто странное и, возможно, станет агрессивнее, но не придаст этому значения.
И ладно. Хорошо даже.
Вот только если человек второй раз придёт за зельем, полуночницы у Юнги уже не найдётся. В лес отправляться ещё слишком рано, он там скорее умрёт, чем найдёт желаемое и убедит природу поделиться с ним своими дарами. А без цветка полуночницы управлять оборотнем он не сможет при всём желании и в случае собственного невезения окажется в числе невинных жертв, разорванных острыми когтями огромного зверя. Повезёт, если рыси, а не волка или, что ещё хуже, медведя.
Жаль, случается всё на десятый день. Юнги просыпается резко от магического взрыва, вызванного насильным обращением оборотня, и подскакивает, пытаясь определить, как далеко всё случилось и может ли оборотень добежать до этого района раньше, чем ему в сердце всадят несколько осиновых стрел.
Кажется, не должен.
Искать его и проблем на свою голову Юнги не собирается.
Когда всё стихает достаточно скоро, он облегчëнно выдыхает и убеждает себя забыть об этом и больше не думать. У него есть другие дела. К нему приходят с новыми заказами, и Юнги с облегчением принимается за них, но неосознанно прислушивается к малейшим шорохам на улице, словно зверь заявится тихо, а не переполошит весь город. Ничего не случается. Юнги спокойно заканчивает со всем, закрывает лавку, кутается в свой шарф, прячась от метели, и ступает домой.
Идти недалеко — всего лишь два перекрёстка.
Однако странное предчувствие нагоняет Юнги через несколько шагов, и он резко останавливается и оглядывается, вглядывается в тьму накрывшей город ночи и ищет. Чего именно, он не знает. Но если его ведьминское чутьё кричит об опасности, он выбирает к нему прислушаться.
Именно поэтому он и успевает увернуться, когда перед глазами мелькает тень огромного зверя. С губ срываются проклятия. Во тьме его едва удаётся разглядеть, поэтому в заклинании, что привяжет оборотня к нему, нет смысла. Наверное, именно тогда Юнги гораздо более отчëтливо понимает, что ему, чëрт возьми, следовало отказать и он, если выживет, отныне никогда и не подумает играть с оборотнями.
Что он вообще здесь делает?
Почему никто его не заметил?
И почему Юнги до сих пор жив, если оборотень мог разобраться с ним за секунду?
Именно эта мысль заставляет панику, завладевшую сознанием, отступить, и Юнги потерянно оглядывается, пытаясь в кромешной тьме и сквозь метель увидеть зверя. От сверкнувших во тьме алых глаз сердце на несколько мгновений останавливается. Юнги осторожно отступает и едва сдерживает вскрик, когда зверь следует за ним. Однако — не нападает. Просто делает шаг и замирает одновременно с Юнги, словно они играют в глупую игру, итогом которой не станет смерть одного из них, предположительно человека без когтей и клыков и того же роста, что и зверь.
— Ты меня убивать собираешься? — Юнги сдаётся.
Да, ему известно, что зверей лучше не выводить, однако — какая разница, если в конце концов он умрёт? Так хоть быстрее будет.
Зверь не нападает даже после этого.
Терпение заканчивается, и Юнги с раздражённым вздохом отходит от зверя и направляется в сторону, как он надеется, потому что всё ещё ничего не видит, дома. Сердце сковывает ужасом, но он всё же заставляет себя идти и сохранять гордость до момента, пока его не схватят. Умолять он не собирается. В этом и смысла нет — зверь едва ли хоть что-нибудь осознаёт.
Во всяком случае, не должен.
Но почему-то идёт за Юнги, а не нападает.
Кажется, что Юнги произнёс необходимое заклинание, даже если у него не было возможности. Зверь следует за ним, словно ручной пёс, держится за спиной и, когда Юнги бросает ничего не понимающие взгляды на него, всё ещё выглядит огромной тёмной фигурой с алыми глазами. Не исчезает.
Хорошо. Объяснений у Юнги совершенно нет. И он сомневается, стоит ли вести зверя домой, но отказывать и отправлять прочь не решается. Да и никто не убивает так изощрённо, поэтому зверь, вероятно, хочет что-либо от получить. Что именно он хочет и как вообще может хотеть, Юнги не представляет.
Нет, конечно, он может представить. В случае, если оборотень не впервые столкнулся со своим зверем, он в силах сохранить разум, однако такой оборотень давно был бы в лесу, пережидал сложное время и возвращал себе контроль над собственным телом. Юнги ему не нужен. Хотя этот зверь так точно не считает, потому что без раздумий заходит в его дом, под ярким светом являет собой огромного чёрного волка и на короткое «Стряхни снег» действительно выходит на улицу, чуть неуклюже прихрамывая, стряхивает и возвращается, чтобы сесть на пороге, не сводя с Юнги пристального взгляда.
Ручной пёс.
Можно было и не тратить на него полуночницу.
— Я так понимаю, ты разумен? — очевидный вывод.
Когда волк коротко кивает, с губ Юнги срывается облегчённый вздох.
— А я тебе зачем? Иди в лес. Побегай. Не надо людей до смерти пугать.
Волк склоняет голову и оглядывает его так, словно Юнги говорит нечто очень глупое, а не рассказывает оборотню о том, как они, собственно, живут, когда их зверь вырывается на свободу.
— Давай определимся, — задумавшись, что это могло быть и обыкновенное стечение обстоятельств, тянет Юнги. — Это тебе подлили моё зелье сегодня утром или ты просто в гости заглянул?
Ответом ему служит весьма угрожающее рычание. Юнги даже неосознанно отступает на несколько шагов, и волк, заметив его испуг, сразу замолкает и прижимает к голове уши.
— Значит, дело в моём зелье, — подытоживает Юнги. — Поэтому ты здесь? — интересуется он, на что волк медленно кивает. — Бояться нечего. Если ты до сих пор живой и сохранил рассудок, значит, проведëшь так пару дней, побегаешь по лесу, а потом вернёшься, найдëшь, кто от тебя решил избавиться, и всадишь ему пару пуль в сердце. Или в голову. Сам выберешь.
Волк насмешливо фыркает.
— Давай, иди в лес, — он не выдерживает и приближается с намерением вытолкать волка из своего дома, даже если у него не получится хотя бы его сдвинуть. — Я устал за день. В качестве извинений потом выполню твой заказ бесплатно, уверен, ты из числа моих преступных клиентов, но сейчас мы ни к чему не придём. Оборотное зелье я варить буду недели две, а ты через три дня уже на ноги встанешь. Совести у меня нет, на жалость не надавишь, угрожать ты пока не способен, так что уходи.
Волк не шевелится. Когда Юнги подходит, он всего лишь поворачивает голову, чтобы не потерять его из виду. Когда Юнги открывает дверь, он ëжится от ветра и снега, что врываются в дом, но продолжает сидеть. Когда Юнги с проклятиями толкает его в надежде, что это поможет, он толкает в ответ, прижимает к стене тяжëлым телом и тихо скулит, глядя так, словно Юнги своими действиями разбивает ему сердце.
— Издеваешься, что ли? Хорошо, останешься ты здесь — и что будешь делать? Ты будто первый раз волком стал, — бросает Юнги, а волк…
Он реагирует именно так, как отреагировал бы любой человек, ставший в первый раз зверей, если бы ему повезло при этом ещё и сохранить разум.
— Ты впервые стал волком?..
Волк быстро кивает.
— Но ты должен был потерять рассудок…
Теперь — он тихо и снова довольно угрожающе рычит.
— Хватит на меня рычать! Ничего сложного в жизни оборотня нет. Научишься охотиться и будешь прятаться от людей, чтобы не убили, а я ничем помочь не могу. Ты не моя ответственность. Не я тебя спаивал. И если бы ты и подобные тебе не угрожали мне на каждый отказ, я бы к этому зелью не притронулся. Не удивлюсь, если ты ещё какой-нибудь босс, иначе зачем им было от тебя избавляться? Так что — сам виноват. Стоило не запугивать меня. Вали отсюда, пока осину не достал.
На удивление, волк реагирует совсем не так, как Юнги с затаëнным ужасом представлял. Он не разрывает его, даже не кусает, а лишь опять жмëт уши к голове и с тихим скулением прижимается к нему. Ластится?
Юнги распахивает глаза.
— Странный ты, — искренне выдыхает он. — Может, полуночница так повлияла. Ладно. Давай так. Ты был главным у них? Босс мафии и всë такое?
Волк, кажется, задумывается. Благо, после он всё же кивает.
— С тебя клятва, что никто из твоих больше не посмеет мне угрожать, с меня — знания о жизни оборотней. И можешь остаться, если хочешь. Идёт?
Очередной кивок вызывает облегчëнную улыбку. Такое его устраивает. Остаётся надеяться, что его не развели на помощь, а действительно сдержат обещание и исполнят клятву.
— Пойдём. Есть будешь? — Юнги, наверное, слишком быстро добреет, однако не может не спросить и спокойно готовит им на двоих, пока волк сидит в дверях на кухню, наблюдает за ним, склонив голову, и не подаёт ни звука. Довольное странное чувство — быть вместе с кем-то огромным и очень заметным в собственном доме, где Юнги всегда был один. Ещё и с оборотнем.
Спасибо, что не медведь.
И спасибо, что, несмотря на преступную жизнь, волк представляет из себя весьма милое создание, послушно съедает всё, благодарит и соглашается спать там, куда Юнги ему указывает. Только утром слишком настойчиво просится в лавку вместе с ним, и Юнги приходится согласиться, чтобы его хотя бы выпустили из дома, потому что осинового кола в его руках волк совершенно не боится. А зря. Не стоит ему знать, как влияет осина на оборотней.
По крайней мере, он не мешает. Наблюдает из своего тёмного угла, как Юнги принимает заказы и варит зелья, не отвлекает ни звуком, и Юнги порой забывает, что он не один, и пугается, когда вдруг замечает волка. Привыкнуть к такому трудно. Юнги потому и принимает решение с волком общаться, потому что так забыть про его наличие будет гораздо сложнее.
Как раз рассказывает про оборотней всё, что знает. Не так уж и много. Ему хватает одного дня, причём часто он ещё и прерывается на клиентов, чтобы рассказать абсолютно всё, а после волку остаётся лишь ошарашенно лежать, смотреть сквозь него и пытаться принять, как изменилась его жизнь благодаря одному человеку, решившему от него избавиться. Не повезло. Юнги, вот, родился ведьмой — и поводов жаловаться на жизнь у него нет.
А оборотню…
Что ж, о семье с человеком можно и не мечтать. В целом, о любых связях с людьми, какими бы они ни были, потому что долго скрывать зверя не удастся никому, а после раскрытия ни один человек не останется рядом. Примут их только такие же оборотни, изгнанные из общества людей, или те, кто знает чуть больше, чем ужасающие легенды.
Волка, на самом деле, жаль.
Не так сильно, чтобы показывать это, но в глубине души Юнги всё равно чувствует вину.
Тем более, не похоже, что волк его винит хоть в чём-нибудь. Он, скорее, не представляет, как ему вообще жить дальше. Быть оборотнем он не приспособлен. Он и лежит весь день именно потому, что совершенно не владеет собственным телом и при каждой попытке добраться из комнаты в комнату обязательно налетает на двери, сносит несколько полок и едва не лишает Юнги редких ингредиентов, дорогих зелий и всех нервных клеток.
Какое счастье, что в следующий день лавка закрыта из-за новолуния, во время которого необходимо собирать немалую часть ингредиентов. Предложение отправиться в лес волк принимает с гораздо большим энтузиазмом, а Юнги находит в этом неожиданный плюс сразу, как они приближаются к лесу. Сугробы волка совсем не пугают. Он их даже не замечает и устремляется вперёд, оставляя за собой дорожку для Юнги.
Только по этим следам Юнги и понимает, куда волк убежал, потому что исчезает он слишком быстро.
А Юнги ведь отправлял его в лес. А его словам о важности для зверей такой свободы не верили, чтобы в итоге — носиться по сугробам, словно щенок, впервые увидевший снег, а не взрослый человек, напрямую замешанный в масштабных преступлениях. Во всяком случае, так предполагает Юнги. Волк ничего рассказать ему не в силах, поэтому остаётся лишь ждать, когда он научится менять своё обличье.
Сколько дней это займёт, Юнги не может и предположить. Впрочем, уже на второй день это оказывается не таким уж и неприятным, как он представлял, и Юнги, по правде говоря, не имеет ничего против. Он благодарен. Благодаря волку со своей задачей он справляется гораздо быстрее и успевает собрать намного больше, чем обычно, и за такое он согласен потерпеть и присутствие, и его неуклюжесть.
Быть волком ему идёт.
Юнги не знает, как он жил до того, как его зверя пробудили, однако к вечеру второго дня, когда они абсолютно мокрыми возвращаются к Юнги, он выглядит невероятно счастливым. Сильнее, чем Юнги. И кто-либо другой в этом мире.
Следующие два дня они отдыхают благодаря тому, что Юнги успел собрать всё необходимое в первый. И если раньше Юнги предпочитал валяться в кровати и не думать ни о чём, сейчас он заставляет себя собраться, надеть тёплую одежду, взять лыжи и предложить волку отправиться к замёрзшему озеру, раз уж ему так понравился лес.
Чего он не ожидает, так того, что волк в лесу вдруг предложит прокатить его на лыжах, подобно собачьей упряжке. Приноравливаются они не сразу. Вообще-то, Юнги на десятом разе перестаёт считать, как часто он оказывается головой в сугробе, но это…
Весело.
Оказывается, члены преступных группировок умеют веселиться.
Дело, конечно, в звере. Именно он влияет на человека так, что добавляет его характеру щенячьей игривости, но без готовности её проявлять ничего бы у них не вышло. А тут — волк откровенно наслаждается и совершенно не заботится о сохранении имиджа. Он ещё и на озере бросается вытаптывать горку для Юнги, с которой он мог бы кататься, а на следующий день тянет на санях все необходимые приспособления, благодаря которым они заливают горку водой из озера, украшают и строят ещё и огромный городок, подобный детским, но значительно больше, чтобы оборотень мог там пролезть.
Всю неделю, пока Юнги работает, а волк учится передвигаться по дому, ничего не задевая и не вызывая гневного окрика, горка и городок застывают.
Следующие выходные они проводят на озере. Юнги вспоминает все игры, какие только знает, обучает волка, который, судя по всему, ребёнком никогда не был и этот этап взросления пропустил, в них играть и окончательно убеждается в мысли, что волку гораздо сильнее идёт быть оборотнем, чем тем, кем он был до обращения. Юнги совершенно не жалеет. Как и волк.
Он о своём прошлом вспоминает, лишь когда к Юнги заглядывают его знакомые, и следит за ними из тени так пристально, словно готов кинуться, как только они посмеют Юнги обидеть. Защищает. Заботится. То ли исполняет клятву, то ли просто хочет так. А когда клиенты уходят, оказывается рядом с Юнги и ластится к рукам, словно он не разумный оборотень, а его — до сих пор, пусть действие полуночницы, если оно было, и закончилось — ручной волк размером в два раза больше обычных.
Месяц пролетает стремительно.
И лишь когда приближается время переворачивать неделю календаря на последнюю в этом году, Юнги вдруг замирает, глядя на него распахнутыми глазами и понимая, что прошло уже гораздо больше, чем он думал. Волк обращаться и не думает. И это невозможно — так долго не понимать, как это делать, будучи взрослым, вполне разумным, довольно умным человеком.
— Почему ты не обращаешься человеком? — резко обернувшись к волку, смотрящему рождественский фильм, спрашивает Юнги. Он поднимает уши и поворачивает к нему голову. — Месяц прошёл. Почему ты не обращаешься?
Волк слишком громко фыркает и возвращается к фильму, делая вид, что не слышал Юнги. Он, закатив глаза, забирается на кровать рядом и ощутимо — во всяком случае, Юнги так надеется — хлопает его, чтобы привлечь внимание к себе и потребовать ответа. Отвечают ему тихим рычанием, но Юнги не ведёт и бровью, пересаживает так, чтобы закрыть собой фильм, и заставляет посмотреть ему в глаза.
— Ты не можешь так долго оставаться волком, — нахмурившись, сообщает он. — Забудешь, как быть человеком. А нам такое не надо.
Волк упрямо отворачивается.
— Я серьёзно, — Юнги хмурится сильнее. — Почему ты не хочешь обращаться? Эй, не отворачивайся от меня! — он звучит чуть обиженно, и волк тут же навостряет уши и возвращается вниманием к нему, всем видом показывая, что готов слушать. — Давай. Мы уже месяц живём вместе, я имею право знать хотя бы твоё имя. Пусть будет мне запоздалый подарок на Рождество.
Волк снова фыркает, обдавая его горячим воздухом, и Юнги отстраняется от него, только чтобы сложить руки на груди и поднять брови. Оставлять это так он не собирается.
— Мне, что же, жить с незнакомцем? Я тебе свою жизнь доверяю! Перестань вредничать. Это нечестно. Показывай себя давай, я же умру от любопытства. Хорошо, — раздражённо бросает Юнги, вскакивает на ноги и придирчиво оглядывает волка, прижавшего к голове уши и смотрящего виноватым взглядом. — Что ты хочешь взамен? — смирившись, спрашивает он.
Волк снова фыркает, только теперь ещё и спрыгивает с кровати и устремляется к двери. Думает, что Юнги его выпустит. Правда, когда Юнги перекрывает ему дорогу, он просто поднимает его, проносит и ставит в коридоре. И смотрит насмешливо. Хочется только проклясть.
— Если ты обратишься, я тебя поцелую, — Юнги не знает, почему именно эта фраза срывается с языка.
Он уверен, после неё волк ещё быстрее исчезнет на улице, однако — волк внезапно останавливается. Медленно к нему оборачивается. Наклоняет голову, спрашивая, серьёзно ли Юнги предложил. Он смущённо пожимает плечами.
— Если тебе это вообще нужно… — тихо добавляет он, чувствуя себя совершенно глупо. — И если после этого ты забудешь о преступной жизни и никогда туда не вернёшься. Я не против. Но мне точно нужно лучше тебя узнать. И не смотри так! Я не понимаю этот взгляд!
Его неожиданно громкая фраза срабатывает так, что волк срывается с места и оказывается рядом, прижимает к стене и притирается к нему. Юнги потерянно зарывается в мягкую шерсть ладонями. Теперь он понимает ещё меньше.
— Ты этого хотел? — неуверенно предполагает он. — Быть со мной? Учти, ты должен быть невероятно красив, чтобы я простил тебе целый месяц, когда ты водил меня за нос. И выше меня. И не стариком. И вообще…
Перед лицом щëлкают клыками.
Юнги ошарашенно замолкает. Волк, заметив, что его внимание снова вернулось к нему, цепляет одежду и тянет на себя. До Юнги не сразу доходит, чего именно он просит, но после осознания он отталкивается от стены и спешит в комнату, чтобы подобрать одежду. Было бы проще, скажи волк свои размеры. Насколько Юнги знает, все оборотни довольно мускулисты, однако это касается лишь тех, кто с детства был знаком со своим зверем. А тут… Что ж, не то чтобы у Юнги много размеров. Он вытягивает самый большой, какой у него находится, отдаёт волку и остаётся за дверью душевой, наворачивая по коридору круги и с нетерпением ожидая, пока она откроется.
Громкий звук упавшего в душевой человека и последовавших весьма грубых слов заставляет подскочить к двери. Когда следом раздаётся звук упавших баночек, из горла вырывается смех.
Похоже, дело в неуклюжести не зверя, а человека.
— Ты там в порядке? — Юнги совсем не пытается скрыть веселья.
— Ещё бы, — раздаётся вдруг над ухом, и Юнги вздрагивает и дëргается, чтобы тут же оказаться пойманным чужими руками. Он резко оборачивается.
Как только его взгляд поднимается к лицу, на приоткрытых от удивления губах замирает громкий вздох.
— Привет, — шëпотом приветствует один из немногих клиентов, которых Юнги всегда с нетерпением ждал, и единственный, что, пусть и флиртовал с ним довольно часто, делал это совершенно ненавязчиво. Так, чтобы не давить. Чтобы просто развлечься, играя словами, пока Юнги записывает заказ или собирает готовый.
— Привет, — завороженно выдыхает он.
Правда, от удара кулаком в плечо не удерживается.
— Ты давно мог обернуться!
— Ни разу не пробовал. Хорошо, что получилось.
— И ты мне душевую разнёс!
— Прости, я забыл, что на двух ногах немного сложнее, чем на лапах.
— И я расстроился, что ты перестал приходить!
— Прости. По твоей же вине!
— Тебя не я травил.
— Но ты поспособствовал.
— О, какая жалость, что по моей вине чуть не умер мафиозник.
— Знаешь, это вообще не похоже на поцелуй.
— Никаких тебе поцелуев, — поджав губы, бормочет Юнги и даже отворачивает голову. В основном, чтобы скрыть глупую улыбку, если она всё же вырвется.
— Нет уж. Обещания надо выполнять.
— Имя хотя бы скажи.
— Ким Тэхён.
— Что ты собираешься делать дальше?
— Поцеловать тебя.
— А потом?
— Пригласить на свидание.
— Нет, я про… Прошлое.
— К чëрту прошлое.
— А месть?
— К чëрту месть.
— Это как-то…
— Юнги, я никогда себя таким живым не чувствовал. Я вырос в том мире и не представлял, что может быть иначе, пока не встретил тебя, поэтому… К чëрту месть. И прошлое. Оттуда можно выбраться только на тот свет, и раз они думают, что я давно мëртв, то пусть продолжают. Плевать.
— Ты уверен?
— Ты не считаешь меня красивым?
— Почему? — с искренним удивлением спрашивает Юнги.
— Ну, мы одного возраста, и я выше тебя и готов отказаться от прошлого. Остаётся красота.
— Я ещё в первый раз заметил, что ты невероятно красив. Не говори глупости.
— Тогда почему ты отказываешься от своего обещания?
— Да не отказываюсь я, просто… — Юнги обрывает себя и быстро машет головой. Надо собраться. Всё намного лучше, чем могло бы быть, если бы волк оказался кем-нибудь из тех, кто запомнился Юнги ужасными людьми. — Ты хочешь пригласить меня на свидание?
— Ты опережаешь события и рушишь весь мой план.
— Я в шоке!
— Может быть, поцелуй излечит тебя от шока?
— Поцелуй мне только добавит шока, — хмыкает Юнги и тут же, опомнившись, заставляет себя посмотреть на Тэхёна гораздо более осознанно. — Но я не против проверить. Вдруг действительно поможет?
На губах Тэхёна расцветает мягкая и довольная улыбка. Юнги тянется к нему первым, однако сразу оказывается прижат к стене. Его выдох ловят уже губами, и он расслабляется, закидывает руки на плечи Тэхёна и с готовностью отвечает.
О, как он целуется…
Господи, Юнги никогда не целовали вот так — с таким откровением, ненасытностью, дикостью и одновременно осторожностью. Он даже теряется, не представляя, как за ним успевать. Тэхёна это совершенно не смущает. Он так откровенно наслаждается, берёт всё, что Юнги только в силах ему дать, и отдаёт гораздо больше.
К моменту, как Тэхён отстраняется и прижимается к его щеке, обдавая кожу тяжёлым дыханием, Юнги чувствует себя абсолютно слабым.
— Теперь можно и следующий пункт плана, — в голосе Тэхёна отчётливо слышится яркая улыбка. — Пойдёшь со мной на свидание?
— Если расскажешь, как сохранил рассудок. Ты ведь не был оборотнем раньше.
— Был. В детстве обратился один раз, а после меня заставили спрятать это так глубоко, что я и сам забыл. Не знаю, как кто-то об этом узнал спустя столько лет, но мне, честно, всё равно. Я ни о чëм не жалею.
— А почему ко мне пошёл?
— Ты единственный, кто мог мне помочь. Тогда я ещё не помнил ничего и понятия не имел, что вообще происходит.
— А кем ты был? Главным?
— Единственным сыном главного. И наследником, соответственно.
— Убойная смесь…
— Поэтому меня и убили. Так. Свидание. Я приглашаю. Соглашайся.
— Тебя же узнают, как только выйдешь.
— Об этом я позабочусь, ты только согласись.
— Хорошо, я согласен пойти с тобой на свидание, — вздохнув, смиренно бормочет Юнги, и его в то же мгновение целуют снова, с прежней страстью, так, словно это всё, в чём Тэхён нуждается. Теперь Юнги, уже наученный, поддаваться и не собирается и встречает ещё больше энтузиазма, давления, желания подавить и подчинить хотя бы в поцелуе.
Безумный поцелуй.
Наверное, только таким он и мог представить поцелуй с оборотнем.
И сейчас он абсолютно уверен — чем бы ни руководствовался человек, так сильно желавший от Тэхёна избавиться, он невольно подарил им гораздо больше, чем мог представить. И главный из его даров — свобода, чем и Юнги, и Тэхён собираются воспользоваться, не собираясь упускать ни мгновения их жизней. Вместе. В уединении их дома и в бескрайнем лесу, где и будет рождена их любовь.