Джип мчался по ночным улицам. Свет фар размывался в сплошной пелене мокрого снега с дождем.
Болели вывернутые за спину и скованные наручниками руки. Болело все тело после того, как братки Томы буквально волокли меня, полуголую и упирающуюся, по лестнице.
– Ну, Тома, ну прекращай этот цирк, – я осторожно провела кончиком языка по напухшим после тамариного удара губам. – И так уже это слишком далеко зашло.
Страха я не испытывала. Это же Тома. Родная, близкая. Всегда сочувствующая, понимающая, приветливая, с которой легко можно обсудить любые вопросы и поделиться любыми секретиками, а не как с отцом... Ну что она может мне сделать? Это же всё не всерьез, она просто хочет напугать. В воспитательных целях, блин...
– Заткнись, дрянь малолетняя, – процедила Тамара сквозь зубы. – Проститутка, блин. Наркоманка херова.
– Тома, базар-то фильтруй...
Хлесткой удар тыльной стороной ладони обжог и без того саднящие губы.
– Хлебало будешь у стоматолога открывать, шалашовка, – беззлобно сказала Тамара.
– Тома, я отцу пожалуюсь. Серьезно.
– Еще и стукачка, – Тома притворно вздохнула. – Ты мне противна, дрянь.
Тут я сообразила, куда мы едем. И мне стало по-настоящему жутко, аж мороз продрал по позвоночнику.
– Томочка, – заныла я. – Ну скажи, что это не взаправду... Ты же не можешь... Так со мной...
– Могу.
Кан, бритоголовый бугай в кожанке с меховым воротником, обернулся к Томе с переднего сидения рядом с водителем.
– Слышь, Принцесса, мелочь же дело базарит. Она всё же дочка шефа. Напугала её, и будет. Тебе-то что, тебе ничего. А отвечать за пигалицу будем мы.
– Тебе, Кан, я могу повторить только то, что уже сказала этой проститутке малолетней: рот будешь у стоматолога открывать.
Браток неодобрительно покачал головой и отвернулся.
... Джип свернул под арку и тормознул у парадного.
Кан, и второй бандюк в длинном кожаном плаще, долговязый и худой Кощей, что был водителем у Тамары, выволокли меня из машины. Мои босые ноги обожгла холодом перемешанная с талым снегом и ледяной крошкой грязь.
Меня затащили на пятый этаж. Тома, следовавшая за нами, отперла обшарпанную дверь в квартиру. Ужас настолько парализовал меня, что я даже не пыталась сопротивляться. Это место использовалось Тамарой и её подельниками, как пыточная. Оно для этих целей было хорошо тем, что дом пребывал в крайне аварийным состоянии, жильцов отселили ещё в позднесоветские времена, но дом до сих пор – уже больше десяти лет прошло! – так почему-то и не снесли.Кричи, сколько влезет, никто тебя тут не услышит.
Меня притащили в комнату, некогда служившую гостиной. Электричества в квартире, разумеется, не было, и комната освещалась большим количеством свечей, установленных на подоконнике, которые зажег Кощей. Из мебели тут было лишь несколько кресел с подранной матерчатой обивкой, и старый шкаф. С голых стен давно осыпалась штукатурка.
Через цепь наручников пропустили веревку, затем перекинули через вделанный в потолок блок. Меня подтянули на веревке так, что я висела на задранных кверху скованных руках, едва касаясь грязного пола кончиками пальцев ног. Я закричала от боли.
Тамара, шагая по скрипевшим под её ботфортами остаткам старого паркета, подошла ко мне, и, достав из кармана своего длинного кашемирового пальто пистолет, направила его на меня.
– Ты понимаешь, за что будешь сейчас наказана?
Я лишь кивнула, боясь что-либо сказать.
– Выйдите отсюда, – убрав пистолет в карман, велела Тамара браткам, что они и поспешили исполнить. – Не бойся, сучка, ничего страшного с тобой не случится, – обратилась она вновь ко мне. – Но потерпеть придется. Урок должен быть усвоен.
Тамара достала из шкафа длинный гибкий стек, подобные которому я часто видела, смотря порнокассеты на BDSM-тематику, и круглую жестяную коробку. Вновь подойдя ко мне, она высыпала из коробочки мне в лифчик и трусики канцелярские кнопки.
Затем она сильно сжала мои груди. Кнопки впились в плоть. Я буквально взвыла.
– А вот это, что бы ты знала, как подставлять свою сладкую дырку кому ни попадя.
С этим словами он ударила стеком меня по промежности. Ударила не сильно, но впившиеся острия кнопок причинили ужасную боль. Я дико закричала. А Тамара продолжала порку, неспешно нанося удары стеком по моей груди и промежности.
Я выла, извивалась, пробовала подтягивать ноги, но тогда приходила невыносимая боль в руках. Экзекуция продолжалась не очень долго, возможно, не более четверти часа, но мне это время показалось вечностью.
Затем Тамара достала из шкафа бумажный пакет и рассыпала гречку в углу комнаты. Освободив меня, обессиленную, от наручников, она приказала встать на колени на гречку и заложить руки за голову.
Мелкие крупинки сильно впились в голые колени, это было очень больно. Я застонала.
– Так ты простоишь два часа, сучка, – сказала Тамара, взглянула на свои изящные золотые часики и уселась в старое кресло. – Если хоть чуть пошевелишься или опустишь руки, время начнется сначала. Надеюсь, боль и изнеможение заставят тебя прочувствовать собственную провинность особенно глубоко. И если в следующий раз я поймаю тебя с наркотой или за трахом со всяким отребьем, твое наказание будет более суровым, учти...