Мать всего розового, вы не мои дочери!

Небоскрёб, в котором Бурдин Максвелл арендовала свой офис, было принято считать её крепостью. Розовой, глянцевой крепостью моды. По крайней мере, так она сказала двоезляшкам, когда они впервые посетили здание. Конечно, её розовый и глянцевый офис был лишь маленькой частью здания, но когда ей удалось заполучить его, она уже вела себя так, будто правила всем миром. Тогда две маленькие девочки в розовых платьицах ещё не знали, что им придётся работать на неё с малых лет и воплощать в жизнь все её коварные планы.


Конечно, кому придёт в голову думать о работе на свою собственную мать?


Так или иначе, с годами этот факт Кристи и Кейси уже стали постепенно забывать. Любая информация особенно долго не задерживалась в их головах. Особенно в голове Кейси: её голова — в особенности нос — служила магнитом для всех летящих по воздуху предметов.


Они не успели заметить, как внеклассные занятия были заменены стажёрской работой на журнал «Твоя Вещь». Не успели понять, что их карманные деньги превратились в зарплату. И, честно говоря, они не могли уже вспомнить, когда в последний раз им было разрешено называть Бурдин «мамой». Розовая, глянцевая крепость моды стала их новым домом и несуществующей семьёй.


Однажды Кристи и Кейси пришли в офис после школьных занятий. Они со скукой рассматривали свои ногти и гримасничали друг другу, проходя сквозь входную дверь. Бурдин сидела за своим рабочим столом — троном — и с величественным видом листала последнее издание журнала «Твоя Вещь».


— Хорошо… замечательно… — с восторгом бормотала она.


Двоезляшки остановились напротив её стола. Кристи привлекла внимание женщины:


— Бурдин, нам, типа, нужна твоя помощь.


Бурдин с неохотой подняла взгляд от своего журнала.


— Что вы на этот раз натворили, ни на что не способные куклы?


Кейси неловко свела кончики пальцев перед своей грудью.


— У нас в школе, типа, будет родительское собрание.


— И? — Бурдин вернулась к журналу.


Кристи почесала затылок.


— И мы…типа…


— Не заставляйте меня терять время и терпение!


— Мы… типа… должны привести тебя с собой в школу.


Бурдин рывком встала с кресла и драматично ударила журналом по столу.


— Мать всего розового, вы не мои дочери!


Кейси спряталась за Кристи, в то время как вторая неловко улыбнулась, стараясь скрыть свой страх:


— Н-но нам, типа, больше некого привести…


Бурдин закатила глаза и облокотилась ладонями о поверхность стола, чтобы наклониться к ним ближе в угрожающей манере.


— Сколько раз мне говорить вам, безмозглые тупицы, чтобы вы не называли меня своей мамой?! Я слишком молодая, чтобы быть вашей мамой!


Кейси выглянула из-за спины Кристи:


— Н-но мы не называли тебя мамой. Мы, типа, назвали тебя Бурдин.


Бурдин рухнула обратно на своё кресло и стала тереть пальцами веки. Она принялась качать головой и бормотать себе под нос что-то невнятное. Диадема на её голове съехала в сторону и угрожала упасть. Даже её собака под столом почувствовала что-то неладное и тихо зарычала.


— Безмозглые… я ещё молодая… надо было оставить вас с вашим тупицей-отцом… за что мне это…


После минуты бессвязных бормотаний Бурдин наконец-то пришла в себя. Она подняла глаза на двоезляшек и объявила:


— Я приду на родительское собрание, но только если вы всем скажете, что я ваша старшая сестра.


Лицо Кейси сморщилось от отвращения и других негативных эмоций, однако Кристи резко толкнула её в бок.


— Да, типа, нас это устроит!


Чтобы ещё больше не разозлить Бурдин, Кристи схватила Кейси за руку и потянула её за собой к выходу из офиса. После таких всплесков эмоций им всегда следовало принять любое решение Бурдин — каким бы странным оно не казалось — и как можно скорее скрыться с её глаз. Это единственная жизнь, которую они знали. Кристи и Кейси были приучены следовать указаниями Бурдин всегда и во всём. Даже если эти указания заставляли их врать о своей несуществующей семье


Так или иначе, со временем это их волновало всё меньше. Ведь они сами часто забывали о тайне своей несуществующей семьи. И это было несложно, потому что информация никогда не задерживалась в их головах особенно долго.