disgusting

Виктор не назвал бы свою жизнь безумно увлекательной. По его мнению, она скорее напоминает вяло текущую обыденность. Серую такую, даже грязновато черную временами, когда нога особенно паскудно ощущается с утра и приходит понимание – день будет не из лучших. В такие моменты приходится с трости опускаться до костыля и выходить из дома намного раньше, чтобы успеть доковылять до колледжа. Там – игнорировать полыхающую и лижущую жгучим пламенем ногу боль, рассказывая лекции по механике и инженерной физике, смотря в скучающие лица студентов. Потом – обратно, встречая на улице по пути то ли жалостливые, то ли раздраженные лица прохожих, которым приходится его обгонять на узких тротуарах.

В плохие дни Виктор ощущает себя пустым местом. После смерти мамы пару лет назад он остался в небольшой комнатке общежития один, и возвращаться туда тихими вечерами, предвкушая молчаливое окончание суток, мучительно. Виктор никогда не думал, что будет настолько тяготиться одиночеством. Как невыносимо будет оставаться одному в тишине давящих со всех сторон стен. Но ему нужно к этому привыкать. Никто это одиночество разбавлять не будет. Даже его соулмейт, судя по всему.

Выдохнув тихо, он опускает взгляд на собственное бедро. Бледная кожа, одетая сейчас в ткань штанов, скрывает метку, но фраза давно уже прочно въелась в самую подкорку, никак ни вытравить, ни стереть из памяти.

“Как можно быть настолько отвратительным?”

Вот, что ему скажет соулмейт при первой встрече.

“Как можно…”

“...быть настолько…”

“...отвратительным?”– Я не знаю.

Виктор отвечает тихо, сам не зная, кому, и касается бедра кончиками пальцев. Как насмешка судьбы – метка расположена на больной ноге. Один из шрамов после операции проходит как раз под словом “отвратительным”. Интересно, что думали доктора, когда видели это? Специально ли аккуратно сшили, чтобы не задеть фразу? Напрасные старания, кроме Виктора все равно это уродство вряд ли кто-то увидит. Разве что те же врачи на очередном осмотре.

Старые часы в небольшой лаборантской монотонно отсчитывают время равными промежутками. Идти домой не хочется. С тяжелым вздохом Виктор садится проверять тетради с неправильными чертежами и неверно решенными задачами. Хочется только одного – закончить этот неудачный день побыстрее с надеждой, что завтра будет лучше.

Следующее утро такое же серое и унылое. Проснувшись, Виктор монотонно собирается, решая, что сегодня все же обойдется тростью, но все равно выходит пораньше на всякий случай. Скай, преподаватель математики, с которой они иногда болтают на переменах и, пожалуй, единственное подобие подруги, что у Виктора хоть когда-либо было, часто говорит о том, что человек сам создает себе настроение. Что не стоит закутываться в грусть и уныние как в тяжелое одеяло. Нужно тащить самого себя, потому что никто другой этого не сделает. Понятно, почему студенты её любят.

У Скай на предплечье с внутренней стороны аккуратным почерком выведено “извините за опоздание”. Увидев чужую метку, Виктор впервые в жизни думает, что его собственная не так уж и плоха. По крайней мере, он точно будет знать, кто его соулмейт – нечасто можно услышать в свой адрес те слова, что отпечатаны на бедре. Да, будущая половинка явно от него не в восторге, но Виктор хотя бы увидит её или его лицо.

Что, если Скай уже встретила своего соулмейта, но не знает об этом? Дергает ли внутри что-то, когда она слышит эту клишированную фразу по несколько раз на дню от опоздавших студентов? Как она, черт возьми, может оставаться настолько позитивной с осознанием, что может упустить соулмейта, у которого вполне может красоваться лаконичное “проходите” на запястье?

Виктор бы и спросил, но они со Скай не настолько близки. Разговоры их всегда остаются в рамках добродушных коллег, что увлечены расчетами и интересными теориями. Возможно, те мотивирующие речи Скай говорит не столько для кого-то, сколько для самой себя. Отчасти именно поэтому Виктор и слушает её, никогда не прерывая.

Сам он относится к подобным мотивирующим речам скептически, но, увидев чуть ниже по улице кафе, мимо которого проходит каждый день, неожиданно останавливается. Место выглядит уютным. Сквозь прозрачные большие стекла видна стойка с баночками чая и кофе, несколько деревянных столиков и отблески с картин, развешанных по стенам. Виктору с первого дня интересно, что там изображено, но он всегда проходил мимо.

Вбитое с бедного детства правило “не жизненно необходимо, значит, не обязательно” все еще прочно сидит в голове. Почти всю жизнь вынужденный довольствоваться только самым малым, Виктор все еще тяжело позволяет себе нормальные для других людей вещи. Купить еще один свитер просто потому, что он мягкий, хотя в шкафу уже есть два других. Поесть не дома. Выпить кофе перед работой в уютном светлом месте.

Он ведь может хотеть чего-то приятного для себя? Просто так, без причины. Не как награду самому себе за выполненную задачу и не как поощрение. Быть может, нахождение среди людей наблюдателем поможет избавиться от севшей на шею апатии хотя бы на самую малость.

“Как можно быть…”

Дёрнув легкой болью, бедро принимается ныть. Виктор выдыхает, крепче сжав трость.

“...настолько отвратительным?”

Он почти проходит мимо, но в последний момент, разозлившись, почти агрессивно тянет дверь на себя и заходит внутрь. Виктор не должен позволять кому-то, кого еще даже не встретил, так сильно влиять на свою жизнь. Пошел этот соулмейт к чёрту! Выбрав самый дальний угол с двумя одиночными столиками, Виктор садится за свободный.

Видимо, выглядит он очень уж взъерошенным и недовольным, потому что подошедшая молодая девушка, выглядящая аккурат как одна из его студенток курса, быть может, четвертого, со слабой улыбкой проговаривает:

– Утро, судя по всему, не доброе. Исправим! Чего бы вы хотели? Чай, кофе, сладенького?

На девушке фартук с кармашком, в руках небольшой блокнотик и ручка. Бейдж сообщает лаконичное “Кейт”, и Виктор, смутившись того, насколько легко она прочитала его недовольство, нервно сжимает трость в двух ладонях и соглашается заказать первое же, что она предлагает из меню.

Да уж, социальные навыки на высоте, Виктор, браво. Это тебе не стрелять недовольными взглядами в хихикающих студентов.

Когда милая девушка оборачивается, чтобы уйти и зарегистрировать, должно быть, заказ, совершенно неожиданно для Виктора парень, сидящий за соседним столиком, с явно не платоническим намерением протягивает руку, чтобы коснуться женского бедра, обтянутого чуть свободной к низу юбкой. Улыбка его похотливо отвратительная, темные глаза наглые и пышущие уверенностью.

– А меня обслужишь?

И прежде, чем Виктор успевает среагировать на подобное, девушка уверенным поставленным ударом отвешивает наглецу такую оплеуху, что тот чуть не валится со стула, после чего быстрым шагом уходит, скрываясь в каком-то помещении. То ли кухня, то ли просто подсобка. Проматерившись, придурок с соседнего столика встает и покидает кафе, пока единственный свидетель этой сцены просто остается сидеть на месте, не зная, что ему делать.

Пойти за девушкой, чтобы поддержать и успокоить? Но они не знакомы, будет странным преследовать её после такой выходки другого посетителя. Вариант пойти следом за наглым придурком и как следует наподдать тому тростью выглядит привлекательным, но рациональным умом Виктор понимает, что это будет выглядеть глупо. Да и не догонит он здорового парня.

Почему каждый раз, когда Виктор решается выйти в люди, происходит какая-то хрень?

Он продолжает сидеть так, неловко опершись о навершие трости, когда слышит, как дверь, в которую убежала девушка, резко раскрывается, ударяясь о стену. Парень, стремительным шагом вышедший из неё, не просто высокий. Он высоченный. С широкими плечами, в охватывающем талию фартуке с редкими следами муки и с закатанными рукавами, отчего загорелая кожа видится контрастно темной на фоне светлой ткани рубашки. Парень определенно хорош чисто с эстетической точки зрения, хотя обычно Виктор редко обращает излишнее внимание на внешность людей.

Но тут было бы странным внимание не обратить.

Незнакомец выглядит недовольным, даже злым, и, о, он направляется прямо к продолжающему сидеть Виктору с яростным выражением лица. Этим длинным ногам достаточно сделать лишь несколько шагов, и вот парень уже рядом, смотрит на него с плохо скрываемым отвращением. Виктор успевает заметить только необычный цвет чужих глаз, прежде чем незнакомец рассерженным тоном заявляет:

– Как можно быть настолько отвратительным?

О.

О.

Так вот, в чём дело.

По ощущениям, в голове прогремел взрыв, вслед за которым пришла оглушающая тишина. Просто вакуум, лишенный всех мыслей, кроме одной – это его соулмейт. Соулмейт. Восхитительно красивый мужчина, подаривший ему самую отвратительную первую фразу из всех, что Виктор когда-либо видел на других людях.

Растерянность, которую он сейчас ощущает, соизмерима разве что с размером Мирового океана. Раскрыв глаза, Виктор смотрит на парня перед собой снизу-вверх и понимает, что не готов. Он почему-то всегда думал, что его собственная фраза будет первой. Считал, что он, Виктор, скажет или сделает что-то, что выведет его соулмейта из себя, заставит ответить подобными словами. Это было бы логично. С чего бы незнакомцам начинать разговор с таких нетипичных слов?

Виктор годами не решался заговорить со многими людьми первым и выбирал выражения в опасении подарить соулмейту что-нибудь мерзкое. Потому что он себя знает. Виктор в моменты злости способен на колючие и обидные слова, метко попадающие по самым уязвимым местам. Однажды он довёл свою мать до слёз одной только едкой фразой, даже не подумав, насколько обидно она прозвучит для неё – самое великое сожаление и глубочайшая вина в его жизни.

И вот теперь происходит это.

Почему-то Виктор никогда не задумывался, насколько ответственно быть вторым. Понимать, что твой ответ будет находиться на коже другого человека всю жизнь.

Каково это – узнать, что сказанные в порыве злости и по ошибке слова, полные неприязни, носит твой соулмейт?

Сглотнув, Виктор отвечает чуть хрипловатым от шока и волнения голосом:

– Не вини себя, ты прекрасен.

Злость в чужих глазах гаснет моментально. Лицо, показывающее было неприязнь, тут же разглаживается, уступая место удивлению. Весь сразу как будто бы сдувшийся парень опускает плечи, продолжая смотреть на него неверящим взглядом.

– Ты… Это ты.

– Эм, да, – неловко жмёт плечами Виктор, чувствуя себя странно уязвимым под чужим взглядом, – ты, наверное, искал того придурка, что ушел с минуту назад. Он обидел твою… девушку?

– Подругу, – машинально поправляет парень, принявшийся отчего-то комкать в руках фартук, – и я не… она сказала, что он сидел здесь. Я не… я не знал.

Отпускающее удивление, должно быть, запускает нормальную работу мозга, потому что явно осознавший, что именно он сказал первым делом, парень за секунду из недоумевающего становится испуганным. Его приятное смуглое лицо бледнеет настолько стремительно, что Виктор на мгновение испытывает волнение, как бы тот не грохнулся на пол с высоты своего немаленького роста.

– Боже, – шепчет он, зажмурившись как от боли, продолжая смотреть на Виктора взглядом, полным глубокой темной вины, – боже мой, прости. Прости, я не хотел.

Он продолжает стоять рядом, возвышаясь над Виктором, из-за чего у того понемногу начинает затекает шея в попытках смотреть на него с такого ракурса, но не предпринимает попыток сесть на стул рядом. Наверное, не считает себя в праве сделать это после сказанного, и у Виктора щемит что-то под рёбрами от вида подавленного мужчины, чьего имени он даже не знает.

Как легко было мысленно посылать соулмейта, пока не увидел его вживую.

Похлопав осторожно по сиденью соседнего стула ладонью в неуверенно приглашающем жесте, он проговаривает на пробу:

– Я Виктор.

Парень, севший на предложенное место настолько медленно, словно в любой момент его могут стукнуть тростью, сказав проваливать, отвечает с готовностью:

– Джейс. Мне… я очень рад, что встретил тебя, Виктор. Я так сильно этого ждал.

Сейчас они сидят настолько близко, что Виктор может чувствовать тепло, исходящее от тела его соулмейта. От него пахнет мукой и свежим тестом, мощное плечо даже в сидячем положении возвышается над худым плечом Виктора. Загорелая смуглая кожа, темные волосы, янтарные глаза, так тепло напоминающие заваренный в прозрачном стекле чай.

Его соулмейта зовут Джейс. Это так… хорошо. Словно внутрь проникли лучи света, принимаясь согревать так долго мерзнувшее нечто на самой глубине.

Виктор всегда считал рассказы о встрече с соулмейтом романтической чушью, слишком приукрашенную влюбившимися идиотами. Что ж, либо это правда, либо Виктор сам стал идиотом только что. Как глупо.

Они ведь… они ведь могут и не сойтись. Редко, но случается такое. Может, у Джейса кто-то есть. Невозможно, чтобы у такого парня никого не было. Может, Джейс на самом деле ужасный человек. Невозможно, чтобы Виктору могло так повезти. Внутренний голос тут же возражает – не пошел бы ужасный человек заступаться за свою подругу с таким искренним негодованием.

Мысли лихорадочно скачут, отскакивая друг от друга в хаотичном порядке. Ему бы надо ответить, но он не знает, что именно. От ступора спасает оживший в кармане телефон. Виктор моргает, с трудом отводя взгляд от Джейса. Хлопает по карманам, выискивая мобильный, продолжающий гудеть вибрацией, и видит, что ему звонит староста группы, у которой он должен вести первую пару сегодня. Сбросив вызов, Виктор проговаривает негромко:

– Мне пора на работу.

– Конечно, – Джейс подскакивает со стула, будто сиденье превратилось в частокол иголок, и неловко трет свою шею ладонью, – ты хотел бы встретиться вечером? Я хочу, ну, узнать тебя?.. Если ты… если ты захочешь.

Собираясь встать следом, Виктор мысленно готовит себя к чужой реакции на трость. Говорит себе, что выдержит жалость или недоумение, если они появятся в янтарных глазах, но Джейс просто скользит по трости рассеянным взглядом, не уделяя ей никакого внимания, снова возвращаясь к лицу Виктора в ожидании ответа.

– Я зайду сюда в пять.

– Отлично! – С неприкрытым облегчением и радостью в голосе, отчего сам Виктор не сдерживает слабой улыбки. – Я буду тебя ждать.

Покидая кафе, Виктор чувствует себя так, словно с плеч пропала какая-то тяжесть, что была на нем всегда, но стала заметной только когда пропала. Весь оставшийся день он слишком рассеян, чтобы читать лекции как следует.

***

Прикосновение ощущается ласковым и теплым. Осторожным, опасающимся сделать больно или неприятно. Подняв веки, Виктор пару мгновений смотрит в янтарные глаза, а затем опускает взгляд ниже. Протягивает свою ладонь, чтобы коснуться кончиками пальцев выведенной фразы на чужой ключице в ответ. Она будто бы теплеет под его касанием. Джейс смелее накрывает горячей рукой бедро, поглаживает большим пальцем проходящий под словом шрам.

– Она поддерживала меня всю жизнь. – Проговаривает вдруг Джейс, накрыв второй ладонью руку Виктора на своей ключице. Улыбается слабо, явно вспоминая что-то, и Виктор смотрит на его лицо, не желая упустить ни малейшего жеста или полуулыбки. – Каждый раз, когда все летело к чертям, я смотрел на метку и понимал, что выдержу. Я так хотел встретить человека, который скажет мне это.

Улыбка гаснет, когда потемневший от тяжелых мыслей взгляд опускается на испещренное шрамами бедро. Они не делают ничего такого – просто валяются на диване, изредка касаясь друг друга то губами, то мягкими поглаживаниями без какого-либо подтекста. Просто в какой-то момент Джейс робко спрашивает, может ли он увидеть метку. Виктор, не желавший показывать её отчасти из-за шрамов, все же соглашается. Кажется нечестным отказывать после того, как он сам не раз видел свои слова, что выведены немного неровно вдоль чужой ключицы.

Джейс видит фразу впервые, и Виктору совсем не нравится его выражение лица, когда, помолчав несколько секунд, тот продолжает горьким низким тоном:

– И вот чем я отплатил тебе.

– Джейс…

– Я чувствую себя такой сволочью.

– Прекрати, ты не знал.

Шумно выдохнув, Джейс вдруг рывком склоняется, чтобы уткнуться щекой в чужие худые колени. Мощные руки его укладываются по бокам от Виктора, окутывая кольцом живого тепла, и еще несколько недель назад Виктор бы напрягся от настолько тесного, интимно близкого и чувственного взаимодействия с кем-либо. Но сейчас он только запускает пальцы в чужие волосы, поглаживая темный затылок пальцами. И молчит, потому что слова здесь не нужны.

Чуть повернувшись, Джейс касается метки на бедре губами. Виктор сглатывает, прикрывая глаза, и чувствует, как ширится внутри какое-то огромное чувство, почти что болезненно разрывая грудную клетку нежностью.

***

Тихий чужой выдох проходится щекотным потоком воздуха по бедру. Отвлекшись от очередной тетради, Виктор опускает взгляд и не может сдержаться – проводит ладонью по волосам Джейса, что устроился на полу, откинувшись спиной и затылком на диван у его ног. Лето выдалось жарким, и они, уже давно не стесняясь, щеголяют по квартире в одних трусах, попеременно жалуясь друг другу на духоту.

– Ты можешь проверить их потом. У тебя куча времени, Вик.

– Лучше сделать заранее.

Джейс, выпрашивающий к себе внимание последние полчаса, шумно и побежденно вздыхает. Откидывается затылком на сиденье дивана, чуть поворачивается боком, чтобы обхватить ближайшую к нему чужую ногу и начать её осторожно массировать от нечего делать. Ворчит тихо и чисто для вида:

– Как можно быть настолько дотошным?

Виктор, как раз обводящий красной ручкой неправильный ответ, инстинктивно вздрагивает. Мгновение спустя Джейс извиняюще касается губами его колена, явно поняв, что выражение он выбрал не очень удачное. Теплые и сильные пальцы поднимаются выше, чтобы обвести мягким касанием метку на нижней части бедра.

Слышится тихое:

– Прости.

Уловив в чужом тоне знакомую интонацию, что не меняется годами, Виктор все-таки отвлекается от студенческих работ, которые задал перед самыми каникулами. Откладывает ручку, чтобы обеими руками обхватить чужую голову, приподнять подбородок и поймать янтарный взгляд.

– Мы говорили об этом тысячу раз.

Джейс не отвечает, легонько хмурясь, и Виктор склоняется, чтобы коснуться губами его лица прямо между сведенных бровей. Отстранившись, бросает взгляд на смуглую ключицу с плавно выписанной на ней фразой. Шепчет тихо, но ласково:

– Ты придурок.

Джейс фыркает, показательно выставляя перед собой безымянный палец с мелькнувшим ободком золота на нём.

– Я твой придурок. – И поднимается на ноги, сразу же возвышаясь, заполняя пространство собой. Теплые руки на плечах, в волосах, на шее. Губы касаются лба, затем щеки и уголка губ. Тихий шёпот в тишине, наполненной танцующими в воздухе пылинками. – Люблю тебя.

Обхватив широкие плечи, Виктор утыкается лицом в горячую кожу, наплевав на жару. Его тихий ответ теряется в комнате, оседая на смуглом плече едва заметным выдохом.