Из-за балкона в его комнате холоднее, чем в двух других. Особенно зимой, когда приходится запасаться теплыми свитерами, пледами и переносным обогревателем, заваривать горячий чай и, проклиная бюрократическую систему, заполнять ведомости. У Сатору на столе полный бардак: открытый на середине учебник по механике жидкостей, ноутбук, клавиатура которого завалена журналами посещаемости, три пары очков, которые он не носит, пустые банки из-под энергетиков и ютящаяся где-то с краю чашка чая.
Сатору, в домашних штанах и растянутом свитере, сгребает с дивана первый попавшийся плед и накидывает на плечи в надежде отогреться. Шерсть цепляется за голую шею и сырые после душа волосы, приятно покалывая, но даже она не спасает.
Садясь за стол, Сатору обращает внимание на время - половина одиннадцатого вечера. Очень хочется отложить все важные дела, набрать первый попавшийся номер в телефоне и сорваться куда-нибудь, неважно с кем. По правде говоря, Сатору вряд ли знает и половину тех людей, что скрыты за последовательностью из десяти цифр. Отрезвляет попавшийся под руку журнал, а в нем и документы, которые нужно заполнить. Поправляя одной рукой съехавший с плеч плед, он делает глоток обжигающего язык чая. Всепоглощающий внутренний холод отступает на несколько мгновений, позволяя спокойно вдохнуть.
Работа отвлекает. Даже если она - просто формальность для дотошного начальства, работа помогает не обращать внимание на многое. На то, что чай давно остыл, на тихий снегопад и приглушенный свет от уличного фонаря. На шум соседей, который никогда не прекращается по непонятным причинам. Бумажная волокита для Сатору сродни медитации, когда мысли упорядочиваются из огромного спутанного клубка и сходятся в одной точке. Она успокаивает.
И вот на часах почти полночь, когда Сатору заканчивает. Возвращаясь в реальность, он видит, что плед сполз на пол, а на столе прибавилась еще одна чашка, чуть побольше, чем его собственная. Он видел ее достаточно, чтобы запомнить, кому она принадлежит. Его накатывает волной облегчения, но рациональная часть тут же берет верх, позволяя сохранить лицо. Может, Сатору и рад, но скорее законченной работе, чем чьей-то очень знакомой чашке.
Ноги сами ведут его на балкон. По пути он берет с дивана плед поплотнее, замечая, что одного не хватает. Когда он открывает дверь, его окутывает морозный воздух вперемешку с сигаретным дымом. Теперь холод не раздирает изнутри, не режет и не желает прикончить. Здесь он всего лишь дополнение, всего лишь окружающая среда. Холод лишь слегка покалывает, но не разрывает кожу.
Сатору ни за что бы не признался себе в том, что привык к едкому дыму за все то время, что Гето устраивает перекуры у него на балконе. В том, что привык пускать Гето к себе, пускай поначалу и было странно. Потом, на пятый, десятый, пятнадцатый раз Сатору привык к его вредной привычке, хотя продолжал провожать осуждающим взглядом каждый раз.
Вот и сейчас: неодобрительно смотрит, слегка сверху вниз. Гето в ответ по привычке молчаливо вздергивает брови, расплываясь в ехидной ухмылке. Его волосы растрепаны, слегка влажные на вид, плечи укутаны в тот самый пропавший с дивана третий плед. Гето ничего не говорит, пока сигарета тлеет, зажатая между пальцев.
— Я не заметил, когда ты пришел, - начинает Сатору. Это не вопрос, но Гето слишком хорошо знает эту интонацию, поэтому спокойно отвечает.
— Минут сорок назад, может больше.
— Ты поехавший? - без зазрения совести спрашивает Сатору. Это должно, наверное, звучать обидно, но только не для Гето, и он прекрасно это понимает. В ответ все та же ухмылка, но в глазах у Гето совсем нет веселья. Сатору точно видит в них что-то, но не может дать этому название. Поэтому он продолжает: — Настолько облюбовал мой балкон, что даже мороз для тебя не помеха?
— Точно, - соглашается Гето, поправляя немного съехавший плед. — Остался бы здесь навсегда. При условии безлимитного доступа к сигаретам, - он наставляет почти потухшую сигарету на Сатору, а потом затягивается.
Обычно Гето не такой. Более жизнерадостный и словоохотливый что ли. Более живой. Сатору всматривается в него внимательнее, изучая тонкие брови и резкие скулы, потому что хочет найти опровержение собственным мыслям. Хочет увидеть привычного Гето и доказать самому себе, что ошибается. Но в этом и проблема: Сатору никогда не ошибается.
Хочется спросить, как дела на работе? Что нового? Что ты ел сегодня на обед? Почему ты молчишь? Почему даже сквозь черноту ночи и блеклый свет фонарного столба я вижу в твоих глазах пустоту? Сколько сигарет ты выкурил? Почему ты сорок минут проторчал в адском холоде на этом чертовом балконе?
— Почему ты не ушел?
— Не хотел, - отвечает Гето. Сатору уверен, что он не врет, не отмахивается и не съезжает таким образом с разговора. Он продолжает задавать вопросы:
— Может, тогда найдешь себе квартиру с охренительным балконом, у которого окна в пол панорамные? А то эти два на два метра тесноваты, м?
— Зачем мне квартира с панорамным балконом, если там никто не поинтересуется, поехавший ли я торчать сорок минут на морозе?
Сатору краснеет. Из-за яркого контраста с бледной кожей это видно даже в полумраке. Его только что пристыдили? Вот так просто обернули его собственные слова против него? Он, пытаясь переварить услышанное, отворачивается, неосознанно демонстрируя Гето свои залитые краской уши. Пару секунд Сатору смотрит на снегопад за окном, пытаясь разложить спутанные мысли, но еле слышный смешок за спиной снова затягивает их в огромный клубок.
Он поворачивается обратно и облегченно выдыхает, уже игнорируя горящие щеки. Чувство, что Гето - это снова Гето, приносит неожиданное спокойствие. Теперь он не ухмыляется и не притворяется, а смеется по-настоящему, как умеет только он: еле слышно, почти украдкой, а его брови сгибаются “домиком”.
Сатору открывает рот, хочет выругаться, громко выругаться, но слова не идут. Он выдыхает, после чего наигранно-раздраженно спрашивает:
— Что?
— Сатору, не тупи, - спокойно говорит Гето, туша сигарету. Он уже хочет добавить что-то еще, но его перебивает бодрый голос.
— Нет уж, мой балкон - мои правила. Правило номер один: хватит говорить загадками.
— Ты слишком громкий для половины первого ночи. Как-нибудь, - Гето снова смеется, открывая дверь и шагая в квартиру, - в другой раз. Спасибо.
Было ли это спасибо за место для перекура, за хорошую (хорошую ведь!) беседу или за что-то еще, Сатору не знает. По интонации Гето вообще сложно понять, что он имеет в виду. Не это сейчас важно. Важно, что просящаяся пошлая шутка про громкость в полпервого ночи так и не была сказана вслух, и что Гето уже скинул плед на диван, забрал свою чашку и ушел, оставив Сатору наедине со своими мыслями.
Пожалуй, лучше и правда в другой раз.