Я влюбился в фигурное катание, наверное, еще в младенчестве. Я, конечно же, этого не помнил, но с того момента, когда начал себя осознавать, был твердо уверен: мое призвание — коньки.
Мне повезло, что отец заметил это и отвел меня на каток, а потом нашел мне учителя, устроил в специализированную школу, нанял персонального тренера и не ругал за оценки: тренировки отнимали столько сил и времени, что на нормальную учебу не оставалось ни того, ни другого.
Зато на катке я отдавал всего себя занятиям: целиком и полностью, с первого урока.
Победы, поражения на различных соревнованиях, снова победы, снова поражения. Дополнительные тренировки, легкие травмы, важные победы, спортивная диета и отрыв от социальной жизни — неимение друзей, отсутствие привязанностей, — к совершеннолетию сделали меня лучшим фигуристом планеты.
В тот день — день моего восемнадцатилетия — после триумфальной победы на очередном чемпионате я привычно раздавал автографы, давал интервью различным изданиям, получал цветы и подарки от бесчисленных поклонников моего таланта и никак не думал, что самый необычный букет получу на парковке.
То есть, в самом букете не было ничего необычного — это были белоснежные лилии с нежно-розовыми крапинками, очень красивые, но не какие-то заморские, — а вот человека, вручившего их, назвать «обычным» не повернулся бы язык.
Я привычным маршрутом шел к оставленной машине вместе с тренером мистером Харрисом и двумя его помощниками, несшими все мои подарки. Парковка располагалась на улице, погода была хорошей: вечерело, солнце уже зашло за горизонт, и небо окрасилось ярко-оранжевыми всполохами. Люди на парковке пробирались к своим автомобилям, садились в них и уезжали, но у нашей «газели», вопреки ожиданиям, застыл незнакомец.
По росту и телосложению несложно было догадаться, что это альфа — он был высоким и широкоплечим. Поверх делового костюма на нем сидело идеально подогнанное по размеру драповое пальто. Левое запястье украшали строгие часы, а на шее был завязан кашемировый шарф.
Он выглядел очень внушительно и солидно, но букет, что он держал в руках, придавал долю романтики его образу.
— Добрый вечер, мистер Нолан, — он сделал несколько шагов мне навстречу и остановился на расстоянии вытянутой руки, протянул цветы. — Поздравляю с днем рождения.
Я был польщен. В этот день меня многие поздравляли, но почти все — с победой на чемпионате. А он поздравил с днем рождения, и это было очень приятно.
— Спасибо, — я принял букет и, опустив глаза, обнаружил среди цветов небольшую открытку, сложенную пополам.
— Меня зовут Торенс Ньюэлл, — представился он, пока я доставал открытку, чтобы развернуть одной рукой и обнаружить в ней всего три строчки: с номером телефона, именем «Рен» и признанием: «Я бесконечно очарован вами, Виктор, и от всей души влюблен».
Мое лицо запылало.
В любви мне еще не признавались.
Вернее, к выкрикам из толпы «Виктор, я люблю тебя!» я уже давно привык — в них не было той самой искренности, — но вот так — вживую, пусть и через записку, — о любви мне еще не говорили.
Я прочитал эти строчки еще раз.
— Это правда, — подтвердил Торенс. — То, что там написано. Я в вас влюблен. Давать мне ответ прямо сейчас необязательно.
— Спасибо, — поблагодарил я его, не зная, что еще можно сказать. Я видел его впервые, никогда не слышал его имени и не имел ни малейшего представления о том, что он из себя представлял, и можно ли было верить его словам.
Мистер Харрис и его помощники не обращали на нас внимания, будто все происходящее не имело к ним отношения. Заметив, как они, погрузив все вещи в багажник, совершенно непринужденно расселись в салоне, я понял, что что-то тут не так. С любым другим «человеком из толпы» они бы не оставили меня наедине. На этот счет у меня не было никаких сомнений, а значит, стоявшего передо мной альфу они знали. И — вероятно — доверяли ему.
— …какой ответ?.. — спросил я растерянно.
— Согласитесь ли вы на мои ухаживания, — пояснил он охотно. — Я настроен весьма серьезно в отношении вас, и мои намерения кристально-прозрачны.
— И… Каковы же они?.. — уточнил я осторожно.
— В конечном итоге — брак и семья.
Я смотрел ему в глаза и понимал, что он не шутит, и его искренность вкупе с непоколебимой решительностью вгоняли меня в краску еще больше.
— Кхм… — я неуверенно кашлянул в кулак. — Я… Я вас не знаю…
Он тепло улыбнулся:
— Вы ничего не должны мне, мистер Нолан. Я лишь хотел поздравить вас с днем рождения. И с ответом не тороплю.
— Спасибо… — сказал я в очередной раз и, почувствовав себя чрезвычайно неловко, наскоро попрощался и забрался в машину. Он отошел на несколько шагов и, проводив меня взглядом, скрылся из виду за другими автомобилями.
— Мистер Харрис… — начал я неуверенно. — Вы его знаете?
— Было бы странно, если бы я его не знал, — тренер как-то многозначительно хмыкнул. Я непонимающе смотрел на него, и он терпеливо поведал: — Семья Ньюэллов владеет рядом спортивных объектов в стране, и стадион, на котором ты тренируешься, является одним из них. Они нередко приезжают, чтобы все осмотреть, но Торенс Ньюэлл приезжает чаще всего. Он уже давно наблюдает за твоими тренировками, Виктор. Правда, прежде мне казалось, что его интерес носит лишь спортивный характер, как если бы он просто был фанатом фигурного катания, однако, недавно выяснилось, что это не так.
— Как выяснилось?.. — спросил я, почувствовав мурашки на спине.
— Он подошел ко мне и спросил, встречаешься ли ты с кем-нибудь.
— Вы ответили «нет», — догадался я. — И он…
— …и он попросил контакт твоего отца.
— Что?..
— Как я понимаю, чтобы попросить разрешения ухаживать за тобой. Твоему отцу лучше знать, Виктор, спроси его.
— Ладно… А что вы… Вообще о нем знаете?..
— Немного. Но все, что знаю, характеризует его только с положительной стороны. Он был бы достойным кандидатом на твою руку, полагаю, твой отец согласен со мной, поэтому мы и встретились с ним сегодня. Хотя, должен признать, твой положительный ответ на его предложение заставит меня изрядно понервничать.
— Почему?..
— Влюбленные омеги имеют свойство выходить замуж и беременеть, а мне бы хотелось и дальше работать с тобой.
Я вновь покраснел.
За все свои восемнадцать лет жизни я ни разу не влюблялся. Мне не было дела ни до каких альф, меня интересовали только мои коньки и выступления. И альфа… альфа в мою текущую жизнь пока что совершенно не вписывался. Какое тут замужество, когда очередная Олимпиада на носу?!
— Ну… Он сказал, что не торопит с ответом, — успокоил я тренера. — Вот и не буду никуда спешить.
Мистер Харрис испустил облегченный выдох.
Спрашивать про Торенса Ньюэлла у отца я постеснялся. Он поинтересовался, чей букет я поставил в вазу в своей комнате, но я отговорился, что это просто презент от одного из поклонников, решив не вдаваться в подробности.
Открытку я спрятал в шкатулку, а шкатулку — в ящик, который запирал на ключ. Чувствовал себя при этом немного параноиком, но зато мог спать спокойно, а через пару недель и вовсе переехал в отдельное жилье. Особой необходимости в этом не было, и все же отец настоял на том, что мне пора было уже начать жить самостоятельно, хотя мы все равно то и дело ездили друг к другу.
Возвращаясь на стадион на первую тренировку после чемпионата, я очень волновался, боясь увидеть Торенса. Вернее, боялся я не встречи — ее я даже в какой-то степени предвкушал, — а того, что придется что-то ответить на его предложение. Согласие означало бы начало отношений, к которым я еще не был готов, а отказ… А отказывать я не хотел, хотя и сам не знал почему. Скорее всего, мне просто польстило его внимание и признание. Я был рад, что представлял для него интерес — красивого мужчины, у которого омег должно было быть уже с десяток — по кольцу на каждом пальце, — но не было ни одного. По крайней мере, официально, но что-то подсказывало мне, что раз он предлагал — пусть и в перспективе — брак именно мне, то не обманывал и ни с кем на данный момент не встречался.
Мысли о браке вызывали у меня благоговейный трепет. У меня не было перед глазами хорошего примера — отец жил один, а друзей у меня не водилось, но порой я смотрел фильмы, и брак представлялся в кинематографе чем-то волшебным. По крайней мере, помолвка и свадьба. Конечно, мне тоже этого хотелось. Когда-нибудь. После Олимпиады.
Мои опасения оказались напрасными: Торенс Ньюэлл не поджидал меня у входа на стадион, не крутился возле раздевалки, не ходил вдоль трибун и вообще никак себя не проявлял: вероятнее всего, просто отсутствовал, это был будний день, как-никак, и все же я то и дело крутил головой и выискивал его глазами.
Мистер Харрис стойко держался и бурчал что-то себе под нос, но ничего мне так и не сказал за всю тренировку, а вот после отчихвостил что будь здоров.
Пристыженный, я поплелся к машине, но и там Торенса не оказалось.
Расстроившись, я решил сделать вид, будто его никогда и не было в моей жизни, и то признание мне попросту приснилось.
«Размечтался, — думал я угрюмо, пока ехал домой, — будет тебе в любви признаваться такой шикарный альфа».
Торенс Ньюэлл в самом деле словно испарился, и вскоре я о нем и думать забыл, пока после выступления на шоу не обнаружил его у машины. В точности, как в тот раз — два месяца назад — он держал в руках цветы и тепло улыбался.
«А ведь он оставил мне свой номер, — вдруг вспомнилось мне. — А я ему так и не написал… Неудивительно, что он не объявлялся так долго… И вообще странно, что все-таки пришел».
— Мистер Ньюэлл, — я улыбнулся, принимая букет.
— Добрый вечер, мистер Нолан, — ответил он на мое приветствие. Тон его голоса был очень мягким, и я вдруг осознал, что соскучился.
Заглянув в букет, я с удивлением обнаружил в нем новую открытку и с интересом вынул ее.
В ней меня снова ждало три фразы, но если номер телефона и имя остались прежними, то признание изменилось на приглашение: «Поужинаем?».
Я поднял на альфу глаза.
— Как и прежде, с ответом можете не торопиться, — улыбнулся он, и я не смог сдержать ответной улыбки:
— Спасибо, — вконец смутившись его терпеливостью, я вновь скрылся в салоне машины и оставил его на парковке.
Дома меня поджидал сюрприз в виде отца, устроившего праздничный ужин, и в этот раз отделаться от него банальной отговоркой о безымянном поклоннике не вышло. Пришлось сознаться, что цветы — как и в прошлый раз — были от Торенса Ньюэлла.
— Я знаю, он брал твой телефон у мистера Харриса. Вы говорили? — спросил я.
— Да, Вики, он просил моего позволения на ухаживания.
— Это так старомодно, — я улыбнулся.
— Он беспокоится из-за возраста.
— Из-за возраста?.. — не понял я.
— Он старше тебя на девять лет, ему двадцать семь.
— И что? — я пожал плечами. — Это же совсем немного?
— Он боялся, что для тебя это может оказаться критичным.
— Ерунда какая.
— Я сказал примерно то же. Так, значит, ты решил согласиться?
— Э-э-э… Ну я еще не решил… То есть… Мне приятно его внимание и все такое, но у меня Олимпиада скоро, мне не до этого…
— «Не до этого», — передразнил меня он. — А когда будет «до этого», Вики? Сколько медалей тебе нужно? Сколько тебе будет лет? Сколько Торенс Ньюэлл будет тебя ждать? Он терпеливый, но любому терпению есть предел. Ты, конечно, и другого найдешь, но лучше — навряд ли. Он очень богат и привлекателен и в тебя влюблен до ушей. Где еще такого сыщешь? Особенно, когда тебе будет уже за двадцать?
Все его слова звучали здраво, и я потупился:
— Кхм… Ну я… Я подумаю… — заверил я отца и в самом деле задумался о собственном будущем. Не о том, о котором мечтал с детства — на пьедестале, по центру, с очередным олимпийским золотом, — а о том, которое могло бы у меня быть вне этого всего. Без коньков, зато с семьей.
«Брак и семья», — сказал мне Торенс, и я впервые всерьез представил эту картину. Мы с Торенсом — Реном, как он подписывал открытки, — и наши дети, бегающие по дому. Почему-то мне представлялось трое. И эта картина нашего совместного беззаботного будущего мне безумно нравилась.
«Но у меня же Олимпиада…» — вспомнил я и решил, что семья все же подождет. И Рен подождет. Иначе не так уж сильна его любовь, как он ее преподносит.
Я не стал ничего отвечать альфе, как не стал и звонить ему, и писать тоже. Но он продолжал дожидаться меня у машины после моих выступлений, дарить цветы — букеты никогда не повторялись — и открытки с предложениями сходить на свидание. Они тоже всегда были разными, и мне нравилось их читать. Мы с Реном почти не говорили, и все же с каждым разом сохранять невозмутимость и сдерживаться, уезжая от него, становилось все сложнее.
Иногда — когда наши графики не совпадали — вместо Рена цветы с запиской мне приносил курьер. Не увидев альфу у машины, я сильно огорчался, но, прочитав записку, неизменно приходил в чувство. Его вопросы-предложения одновременно и грели, и забавляли меня, и с каждой новой запиской желание ответить согласием становилось все сильнее. И все же я продолжал молчать.
Отец не одобрял моего поведения, время от времени напоминая, что терпение альфы однажды может и иссякнуть. Я понимал это, но до Олимпиады оставался год, и я надеялся, что крепкой любви Торенса он пойдет только на пользу. И моим чувствам тоже.
Время шло, неделя за неделей. Я разучивал новую программу и участвовал в различных ледовых шоу в промежутке между соревнованиями. Рену так и не написал и не позвонил, и ни на один вопрос не ответил.
Однажды, после очередных отборочных, едва переставляя ноги от усталости, в привычном сопровождении тренера я плелся к машине, весь в предвкушении новой встречи, и не мог поверить своим глазам. Возле машины никто не стоял. Ни Рен, ни курьер.
«Его нет?..» — я был растерян: неужели отец оказался прав, и терпению альфы в самом деле настал конец?.. Так скоро?..
В этот день я должен был получить его тридцать шестую записку. «Выходит, его чувств хватило только на тридцать пять?..»
К машине я шел, не торопясь.
Вдруг он припозднился и вот-вот подойдет?
Но когда я приблизился к автомобилю, Торенса все еще не было. Я остановился, поднеся руку к дверце, и замер.
«Неужели все?..»
Груз вины за столь длительное молчание, безразличие и нерешительность придавил меня к земле, и я никак не мог заставить себя сесть в машину и уехать.
«Неужели правда все?.. Я больше его не увижу?.. — сердце заныло, дыхание сбилось, пальцы сжались на ручке. — Какой же я болван!»
За спиной послышались торопливые шаги, полный надежды, я обернулся, и сердце застучало в моей груди, как сумасшедшее.
— Виктор! — Торенс подбежал ко мне и остановился в паре шагов. Он выглядел запыхавшимся, по вискам катились бисеринки пота. В руках он держал букет, как и всегда. — Из-за непогоды задержали вылет, я пропустил ваше выступление. Боялся, что не успею, — он протянул мне цветы, и я принял их — гораздо более торопливо, чем обычно.
— Подумал уже, что вы сдались…
— Никогда, — он смотрел мне прямо в глаза. В них читалась настоящая — присущая только альфам — решимость.
— Спасибо, — я улыбнулся. — Что в сегодняшней записке?
Он немного растерянно ответил:
— Я так торопился, что не успел ничего написать.
Я вынул открытку из букета, развернул. Она в самом деле оказалась пустой.
— Так напишите сейчас, — я протянул ему листок картона, уверенный, что ручка непременно найдется в его пиджаке.
Так и оказалось.
Он торопливо написал что-то и вернул открытку мне.
Как и всегда, его записка была лаконичной: всего одно слово — «Погуляем?», — имя и номер телефона. Я уже знал его наизусть.
— Погуляем? — озвучил он свой вопрос, и я почувствовал, как в груди растекается тепло. Вероятно, ему следовало уже давно задать мне свой вопрос — любой — вслух.
— Когда? — спросил я.
Он растерянно моргнул — не ожидал.
— А когда вам удобно?..
Я вспомнил свое расписание и ответил:
— В следующую среду.
— Тогда в следующую среду.
— А вы не заняты? — уточнил я, ведь Торенс являлся бизнесменом, и наверняка его график был забит встречами и важными делами, но он уверенно заявил:
— Для вас — нет.
Я зарделся.
— У меня тренировка до четырех. Буду ждать на выходе из стадиона. До свидания, — попрощался я и, дождавшись ответного прощания, с горящими щеками залез в машину.
Мистер Харрис горестно вздохнул, но я сделал вид, что не заметил: меня переполняло счастье от принятого наконец решения.
* * *
Рен ждал меня в условленном месте в условленное время. Я улыбнулся, завидев его еще за дверью: стоявшего на крыльце с неизменным букетом в руках. Высокого, красивого и счастливого.
— Рен, — я улыбнулся, выходя к нему.
— Виктор, — он подошел ко мне и протянул цветы. — Добрый вечер.
— Спасибо, — я принял букет и заглянул внутрь, но открытки не обнаружил. — Приглашений больше не будет?..
— Полагаю, впредь я смогу приглашать вас на свидание голосом.
— Хорошо. А мы… — я зарделся, — можем перейти на «ты»?.. Мне бы… Так было намного комфортнее.
— Конечно, я только рад. Где бы ты хотел погулять? — он протянул мне левую руку, и я обхватил ее за локоть.
— Вон в той стороне очень красивая набережная, я часто там бегаю, — сообщил я, показывая в сторону набережной букетом.
— Тогда идем туда, — заявил он решительно, и мы направились вниз по лестнице.
— Ты бы согласился на любое предложение? — заметил я, и он хмыкнул:
— М-м-м, да, — он выглядел очень довольным, и я не мог этого не видеть.
— Неужели так рад сходить со мной хоть куда-то?
— Даже не представляешь, — он кивнул.
— Прости, что так долго не отвечал. Я хотел… Дождаться, пока Олимпиада не пройдет. Не хотел отвлекаться… Или типа того.
— Тогда почему согласился? — он обеспокоенно обернулся.
— Когда я не увидел тебя у машины… Подумал, что больше не увижу тебя никогда. А мне бы этого не хотелось. Я… Привык к тебе в моей жизни. Не хочу, чтобы ты пропадал.
— Я так злился на непогоду, а оказалось, что она сыграла мне на руку, — он широко улыбнулся. — Нужно было опоздать раньше.
— Лучше поздно, чем никогда, — я тоже улыбнулся и с трудом поборол желание прижаться к нему.
— Согласен. Как прошла твоя тренировка? — поинтересовался Рен.
— Хорошо. Мистер Харрис почти даже не ругался.
— А обычно он ругается?
— Чаще, чем сегодня. Он знал, что мы идем на свидание, наверное, не хотел портить настроение. Хотя его ничто бы не испортило, — сказал я и густо покраснел.
— Выходит, ты тоже рад, Виктор?
— Да, очень. И ты… Можешь называть меня Вики. Это сокращение для самых близких. Вернее, сейчас им пользуется только отец, но мне бы хотелось, чтобы и ты тоже… Тебе, наверное, кажется, что я тороплюсь? — я поднял на него глаза. — Просто… Ты уже давно сказал, что в конечном итоге твои намерения сводятся к браку со мной и семье. Я… Вообще-то, уже давно решил, что так и будет, и уже практически считаю нас семьей, ты можешь хоть завтра застегнуть на мне помолвочный браслет.
— Правда?.. — Торенс остановился и повернулся ко мне.
— Да, — кивнул я смущенно. — То есть… Мне не нужен никто другой, я уже выбрал тебя. И с тобой хочу создать семью.
— Ты… Даже не представляешь, как я счастлив это слышать…
— И я очень рад. Наверное, если бы ты не подошел ко мне в тот, первый, раз, я бы о замужестве еще лет десять не думал. А теперь… Думаю только об этом. Мне захотелось… Попробовать себя и в роли жениха, и мужа… Раньше и мыслей таких не возникало. Я многое упускал.
Рен тепло улыбнулся, глаза засветились искренним счастьем. Он протянул ко мне руку и нежно провел ею по моей щеке, и, не будь у меня цветов, я бы прижал ее к себе своей рукой. Впрочем, вместо этого я слегка склонил голову, устраивая ее у него на ладони.
* * *
Набережная была длинной, к вечеру она начала приятно подсвечиваться фонарями и гирляндами многочисленных ларьков, выстроившихся в ряд вдоль нее.
— Хочешь, я цветы понесу, тебе не тяжело? — спросил Рен, когда мы проходили мимо очередного ларька, и я начал обдумывать, не поесть ли чего-нибудь.
— Своя ноша не тянет, — я улыбнулся. — Ты ужинал? Может, перекусим?
— Этим?.. — удивился он, уставившись на не самые полезные жареные сосиски в форме осьминогов, у ларька с которыми я остановился. — Тебе разве можно такое?..
— Иногда можно и такое, — сказал я беззаботно.
— Я думал, мы погуляем и пойдем ужинать в ресторан.
— Смотри, какая длинная набережная, к ее концу я умру с голоду.
— Тогда поехали сейчас.
— Но мы ведь договорились погулять, — стоял я на своем.
— Тебе так хочется эти сосиски? — догадался он.
— Да!
Рен фыркнул:
— Так бы сразу и сказал. Конечно, если ты хочешь, давай возьмем.
— И посидим вон там, — кивнул я в сторону ближайшей лавочки.
— Да, хорошо.
Получив свой заказ — две порции осьминогов и напитки, — мы расположились на скамейке с прекрасным видом на реку и принялись за еду.
— Ты доволен? — спросил Рен, когда от сосисок не осталось и следа.
— Да-а-а… А тебе понравилось?
— Для перекуса неплохо было. Но я обычно предпочитаю что-нибудь более существенное.
— Аха-ха, ты как мой отец. Его тоже надо плотно кормить, я приготовить не успевал, как все съедалось.
— Ты больше не с ним живешь?
— Да, переехал.
— Почему?
— Отец сказал, мне надо привыкать к самостоятельной жизни. Но как по мне, к самостоятельной жизни нужно привыкать ему. Я до сих пор езжу к нему в гости и готовлю пару раз в неделю.
— Ты очень заботливый, — похвалил он меня.
— Кроме него у меня никого нет, — я улыбнулся и прислонился к его плечу: — Хочешь, и тебе буду готовить?
— Боюсь, тогда у тебя не останется времени на тренировки, — он засмеялся и приобнял меня за плечи.
— Ну хотя бы раз в неделю, — улыбнулся я. — Хочу готовить своему парню, — сказав это, я сложил ладошки на его плече и опустил на них подбородок. Наши лица оказались очень близко друг к другу, его теплый взгляд скользил по моему лицу — от глаз к губам и обратно, — и я не смог сдержаться от вопроса: — Почему не поцелуешь меня? — но, не успел он ответить, продолжил: — Опять думаешь, что я тороплюсь?
Он мягко улыбнулся и провел пальцами по моей щеке:
— Ты потрясающий, Вики.
— И ты, Рен, — я освободил одну руку и тоже осторожно коснулся его подбородка: он оказался приятно-колючим на ощупь.
И тогда он потянулся ко мне, к моим губам, мягко поцеловал. Я таял от нежности, наслаждаясь новыми ощущениями, но когда он решил углубить поцелуй, едва почувствовав его язык, отпрянул и рассмеялся:
— Ха-ха-ха, это так смешно! Прости, Рен, — я прикрывал рот рукой и смаргивал проступившие на ресницах слезы.
Он не обиделся: широко улыбался и гладил меня по задней поверхности шеи:
— Тебе просто нужно привыкнуть.
— Хорошо, я понял. Попробуем еще попозже. Пойдем? — кивнул я в сторону дальнего конца набережной.
— Конечно, — согласился он, выбросил одноразовую посуду и, взяв меня за руку, повел вперед.
Понемногу сгущались сумерки, набережную заполнили уличные музыканты, беззаботные горожане, семьи с детьми. Было очень оживленно и как будто даже празднично. Может быть, потому, что в одной моей руке я нес букет, а вторую крепко сжимал Рен.
На небольшой площадке выступала группа жонглеров, и мы остановились посмотреть на представление.
В небо взлетали светящиеся мячи, красочные булавы и блестящие кольца. Дети радостно аплодировали, взрослые — снимали шоу на видео, и я тоже решил сделать пару снимков.
— Нравится? — спросил Рен, приобняв меня за плечи.
— Приятно побыть зрителем, — закончив со съемкой, я убрал телефон и обнял его за пояс.
— Может, селфи сделаем? — предложил Рен, и я вдохновленно закивал.
Наделав совместных фоток и досмотрев шоу до перерыва, мы продолжили нашу неспешную прогулку: в одном ларьке купили мороженое, в другом — поиграли в дартс и, выиграв по мягкой игрушке на присоске, торжественно обменялись ими.
Достигнув конца облагороженной набережной и вдоволь нагулявшись, поехали в ресторан на ужин, где за едой делились разными случаями из жизни, а в перерыве — танцевали.
— Если бы тебя спросили, как прошел твой вечер, что бы ты ответил? — спросил Рен.
Мы стояли у крыльца подъезда дома, где я жил, и неохотно прощались: расставаться не хотелось, но наше чудесное первое свидание, увы, уже подходило к концу.
— «Волшебно», — признался я.
— Я очень рад, — Торенс мягко улыбался.
— А ты? Что бы ответил?
— «Фантастически».
Я растянул губы в улыбке и, обняв его за шею, прильнул к нему:
— Поцелуй меня. По-настоящему.
— Хорошо подумал? — спросил он с усмешкой.
— Я не буду смеяться, обещаю.
Он положил руки мне на пояс и наклонился, чтобы слиться со мной в нежном поцелуе — сначала легком и ненавязчивом, а после — более страстном и требовательном.
— Рен, — позвал я, вплетая пальцы в его мягкие волосы.
— М?..
— Ты так долго добивался меня. Теперь я… не отпущу тебя. Никогда.
— Буду только рад, Вики, — он тепло улыбнулся и, пока мои щеки покрывал румянец, мягко поцеловал еще раз.
— Я готов услышать твое предложение, — сказал я и, осознав, как двояко это прозвучало, поспешил исправить положение: — Хотя давай я. Сходим в кино послезавтра? У тебя не было планов на вечер?
— Даже если бы и были, я бы все отменил. Для тебя я всегда свободен, Вики. Конечно, давай сходим в кино. Во сколько мне тебя забрать? — осведомился он.
— Так же после четырех. Встретимся после тренировки.
— Хорошо.
— Напиши мне, когда приедешь домой, — попросил я.
— Я бы с радостью, но у меня все еще нет твоего номера, — он хитро улыбнулся, а я почувствовал себя ужасно неловко.
— Прости. Сейчас, я наберу тебя.
Мне пришлось отпустить его, чтобы достать телефон и набрать его номер — по памяти.
— Выучил мой номер наизусть? — Рен довольно улыбнулся, а я зарделся.
— Как же иначе… Столько раз смотрел на него.
— Смотрел, но не звонил, — Торенс хмыкнул, и я покраснел сильнее.
— Ну ладно тебе. Зато теперь я достану тебя своими сообщениями.
— Жду не дождусь.
Дозвонившись, я сбросил звонок и убрал телефон.
— Напиши, хорошо?
— Конечно. Спокойной ночи, Вики, — он наклонился и поцеловал меня в щеку.
— Спокойной ночи, Рен.
Попрощавшись, я поднялся к себе и первым делом поставил цветы в вазу. Пышным веером белоснежных бутонов они здорово украсили мою гостиную, одним своим видом напоминая о прекрасно проведенном времени.
Пройдя в ванную, я заглянул в зеркало и прикоснулся к губам: они были слегка припухшими и яркими.
Целоваться на первом свидании, конечно, было не принято, но я ни о чем не жалел.
Приняв душ и переодевшись, я улегся в постель и принялся вспоминать каждое проведенное с Реном мгновение, и только дождавшись сообщения «Я дома, Вики. Спокойной ночи», я счастливо закрыл глаза.
Теперь у меня было две мечты. Еще одно золото на Олимпиаде и Торенс Ньюэлл. И я собирался достичь обеих.