Феликсу снился бесконечный снежный сон. Это было в то время, когда он одним из последних жителей покидал деревню. Маленькая деревушка глубоко в лесу, находящаяся вдали от всех главных трактов медленно и верно умирала, и жители стремились как можно быстрее покинуть это место, чтобы перебраться куда-то ещё. Желательно — в город, на заработки. Феликс не хотел покидать родные края, свой дом, в котором он провёл всю свою жизнь. Пусть у него давно не было семьи, но он знал каждого человека здесь, они заменили ему родных. Страх будущего тяготил его, как и жизнь в городе, где больше в разы людей.
Уехать всё же пришлось, с последней телегой торговцев, которые согласились провести оставшихся жителей в другие поселения и оставить их там, где им больше понравится. Знакомые Феликсу люди время от времени спешивались и оставались в деревнях, где были подходящие свободные дома. Оставались только он, Феликс, и молодая супружеская пара — они намеревались добраться до самого ближайшего города.
До следующей деревни ехать было практически весь день. Заснеженная пустая дорога, деревья и тишина, нарушаемая лишь скрипом повозки, хрустом снега и ржанием лошади. Было холодно. Разговоры давно уже стихли, долгий путь тяжёлым грузом ложился на плечи. Мороз давно искусал до самых костей, а спина и ноги задубели от долгого пути. Феликс думал о тёплом доме и жарком, которым их кормили на месте прошлого ночлега, думал о детстве и семье, когда родители были живы. Рисовал картины будущего, где у него будет всего в достатке.
Дрёмы настигли его и во сне, от того он даже не понял, когда остановился телега. Феликс оглянулся, чтобы спросить у спутников, что случилось, неужели они добрались? Но его встретила только пустота. Ни спутников, ни возницы, ни лошадей — только покинутая телега. С неба сыпал крупный сильный снег, тяжело ложащийся на макушки сугробов и ветви деревьев.
Он встал и спрыгнул с телеги, чтобы размять ноги. Обошёл вокруг телеги, посмотрел на раскинутые поводья и сбрую лошади, которые практически полностью засыпал снег.
Холод становился всё невыносимей.
Вдруг за спиной раздался громкий хруст. Феликс развернулся и увидел сквозь завесу снега чей-то силуэт. Он медленно приближался к Феликсу, и тот сделал несколько шагов вперёд, подумав, что это человек. Но когда на грани видимости проявился силуэт волка —застыл на месте.
Это было огромный волк, намного больше, чем приходилось мельком видеть в лесах. А раскрас — белоснежный. На спине волка чёрными волнами ложился плащ, туго зашнурованные завязки плотно обвивались вокруг шеи волка.
Волк стоял и пронзительно смотрел на Феликса ещё какое-то время. А после развернулся и двинулся вперёд, скрываясь в снегах.
— Постой! — крикнул Феликс, бросившись вперёд. Раздался пронзительный вой.
Он крупно вздрогнул из звука и наконец-то проснулся.
Странный сон медленно растворялся в прохладе дома. Феликс неуклюже поднялся на кровати, помотав головой. Единственным ярким пятном оставался только образ уходящего в снега волка.
Босыми ногами он встал на остывший за ночь дощатый пол. Да, было немного неприятно, но холод бодрил хорошо. Так он дошлёпал до печи, закинул пару поленьев в едва тлеющие угли и раздул. Задвинул ближе к огню плотно закрытую крышкой чашу с водой и ушёл умываться. Теперь, когда сон больше не занимал все его мысли, Феликс принялся размышлять о планах на день, о заготовке теста и хлебе. О том, что надо не забыть прихватить с собой мешок сухарей, что можно сегодня испечь пирог с курятиной. А к вечеру отличным дополнением будут две румяные шарлотки с яблоками и грушами.
Пока он умывался и одевался, в печи разгорелся огонь, и в доме заметно потеплело. Феликс осторожно достал из печи обжигающую ладони чашу, смахнул с неё тряпкой налипшую сажу и отставил в сторону остывать. В красивую керамическую кружку он засыпал сбор из засушенных трав и ягод, залил кипятком из чаши и принялся пить. По обыкновению по утрам он никогда не завтракал дома, и почти сразу же уходил к старушке Ким в лавку.
Окончательно согревшись и приготовившись к новому дню, Феликс оделся и выбежал на улицу. Под ногами весело хрустел снег. Холод кусал щёки, но не так пронзительно, как во сне, а ласково и мягко. На улицу постепенно выходили местные жители: кто-то хотел что-то починить или наколоть дров, кто-то собирался на зимнюю охоту, а кто-то, как сам Феликс, спешил открывать лавку на городской площади.
Старушка Ким жила там же, где и была её лавка: по обыкновению она спускалась с верхних комнат вниз, где находилась печь, разогревала её и делала завтрак на них двоих к приходу Феликса. Она за завтраком любила рассказывать легенды и истории из своей жизни, а затем уходила в жилую часть дома заниматься делами. Иногда она приходила в лавку, чтобы составить компанию Феликсу или поболтать со своими знакомыми. Помогала следить за хлебом, когда было много посетителей. Феликс же весь день то месил новое тесто, то делал булки и пироги, возился у печи с хлебом и досками, на которые он выкладывал всю выпечку. Часто кто-то из местных занимал его разговорами, сплетнями или прибегал сообщить о приехавших торговцах из города. Это всё было интересно Феликсу, который только-только привыкал к жизни в новой деревне.
Феликс прибыл сюда не так давно, как только первые снега легли на поля. Однако он почти сразу же нашёл себе занятие по душе. Ведь он ещё в своей родной деревне пёк для местных хлеб, вкусные румяные пироги и сладкие булки. И пока он обживался в небольшом домике, выделенным ему сельским старостой, на главной площади он забрёл в эту местную лавку-пекарню. Старушка Ким к тому времени уже хотела закрывать лавку, потому что тяжело было ей днями месить хлеб и стоять за прилавком. Но больше никто не хотел заниматься лавкой, её дети с семьями давно покинули деревню ради ремесленных мастерских в городе, и лишь на большие праздники и сборы урожая навещали родной дом.
А тут появился Феликс, предложивший свою помощь старушке и вдохнувший новую жизнь в пекарню. Первое время жители сюда ходили толпами, так как всем было интересно узнать хоть что-то о приезжем. А за беседами то тут, то там Феликс предлагал свежеиспеченные крендельки, и уже потом его стали нахваливать по соседям, дом за домом. И все вскоре узнали, какой вкусный и румяный хлеб делает их новый пекарь.
Феликс любил хлеб, любил придумывать новые начинки для пирогов, любил обсыпанные сахаром крохотные булочки. И знал, как бывает сложно постоянно печь дома хлеб на всю семью. Он надеялся, что местные оценят и смогут сбросит с себя груз необходимости постоянно месить тесто. И что сможет не только накормить кого-то нуждающегося, но подарить частичку тепла через свою выпечку.
В приподнятом настроении Феликс дошёл до пекарни. Старушка Ким уже накрыла стол к завтраку, однако сама была необыкновенно задумчиво и тиха. Она кидала странные взгляды за окно и даже вздрогнула, когда Феликс открыл дверь. Насколько Феликс знал, никаких гостей, кроме него самого, старушка не ждала. От того-то её поведения казалось странным и пугающим.
Она рассеяно ходила по кухне мимо печи и не спешила садиться за стол. Феликс же сел и принялся за вкусную тыквенную кашу, бросая взгляды на беспокойную старушку.
— Госпожа Ким, что-то случилось? — не выдержал Феликс метаний старушки.
Она остановилась, будто только сейчас поняла, что беспокойно ходила по комнате, вздохнула и села напротив.
— Луна начала возрастать. Нехорошо это, — и тоже принялась есть. — Нехорошо. Старайся один не выходить никуда, держись людей.
Феликс вопросительно хмыкнул — он не до конца понимал, чем грозит возрастающая луна, что нужно так переживать. В его деревне не было каких-то поверий, наоборот, все только считали от луны начало пахотных работ и считали это время самым благоприятным для первой пробной рассады, чтобы проверить состояние отложенных зёрен. Но старушка Ким, по видимому, говорила не о пахоте и земледелии, а о чём-то своём.
Такими же странными были сегодня и остальные жители, которых встречал Феликс. Казалось бы, все ждут из-за спины нападения - всё оглядывались, шептались друг с другом и старались как можно быстрее скрыться по домам. Когда в лавку за шли две его соседки и принялись что-то бурно обсуждать. То и дело доносились обрывки фраз.
— Его сегодня видели у… Забрал мешок бобов.
— Да что ты! Надо будет помочь им, как же так…
Старушка, которая тоже была в это время за прилавком и слышала отголоски разговора, качала головой и вздыхала. Когда соседки ушли, Феликс спросил:
— Что-то случилось? Это связано с растущей луной, как вы и говорили?
Старушка посмотрела на него долгим тяжелым взглядом.
— Да ты же не знаешь! Именно поэтому в деревне на окраине старается никто не селиться и были свободные дома. Пойдём в дом, лавку запри на сегодня, никто не придёт уже в такой час. А если придёт — так обратно и уйдёт.
Феликс кивнул и выполнил всё, как повелела старушка. В доме она продолжала молча суетиться, печь блины на обед да похлебку.
— Это случилось где-то два года назад, — внезапно начала старушка после длительного молчания. — Пришёл некий юноша, как ты, и попросился жить в нашей деревне. В чёрном плаще, плащик то тут, то там обшитый мехами. Что странно — лица не видать, только голос и было слышно. Попросился, значит, он жить, и добавляет, чтобы дом его находится не в самой деревне, а чуть поодаль, может быть в лесу есть где охотничий домик незанятый? Вот там-то ему будет хорошо.
Староста подумал-подумал, да согласился, так как был такой свободный домик. Но спросил, кто же сам юноша, который собирается жить в том лесном домике? Пусть да покажется на свету, чтобы они знали кому дом теперь принадлежит. И снял тот капюшон, а там — лицо звериное, волчье, уши торчком, белёсый глаз, да шрамы, везде шрамы. Староста испугался и бегом назад в дом, а в спину ему летел рык.
На следующий день юноша снова пришёл, спрятавшись за капюшоном, но все уж знали, что там скрывается волк-перевёртыш. Пришёл и говорит, мол дайте мне мешок зерна, мотыгу и нож, больше я у вас ничего не попрошу. Но никто так и не решился что-то ему дать. Сам взял зерно с первого дома, и мотыгу и нож. А как ушёл, оставил после себя три лисьи шкурки. И на следующий день все в том доме хворью в раз заболели.
Шли дни, и о монстре не было ни словечка ни духу ни видать. Все подумали, что тогда им почудилось и монстр давно ушёл, но на всякий случай в лес к тому домику старались не соваться. Прошло так половину луны, прежде чем юноша-волк появился на пороге старосты и попросил у него двух кур, пуховую перину да какие-нибудь ткани. Староста обомлел и начал было выгонять перевёртыша, но тот оказался крепче и ловчее. Снова сам всё взял и скрылся в лесу. А на следующий день в доме старосты все куры мертвяком упали. И в курятнике они обнаружили кадушку с засоленным мясом.
С тех пор захаживает к нам зверь этот два раза в месяц, чего не дают — берет сам, оставляет дар звериный из леса, но только губительно это всё сказывается. Болезни и неудачи преследуют семью в следующие дни. Поэтому все и стараются не попадаться на глаза зверю, дабы чтобы он не запросил ничего или не наслал бед. И больше никто не перечит, если он появился на пороге дома и потребовал плату.
Феликс сидел ошеломлённый рассказом старушки Ким. Он прожил в деревне целый месяц, но каким-то образом только сейчас узнал эту историю. По спине у него пробежали мурашки, когда он понял, что живет в конце деревни, откуда прямая дорога в лес. По которой никто особо и не ходил, даже охотники.
— Сегодня тот самый день, верно?
Старушка кивнула.
— Я спрашивала у соседей, говорят, видели его уже где-то. Но все отмалчиваются, у кого и что он запросил. Бояться.
— Неужели никто ни разу так и не попробовал застать его дома и силой попросить покинуть деревню?
— Сильный он, — покачала головой старушка. — Как бы зверь там действительно был один, а не стая. Кто знает, если с недобрыми намерениями пойдёшь — а он деревню выкосит? Надеются все, что если зверя задобрить, то он сам по доброй воле и уйдёт.
Феликс задумался и принялся молча хлебать похлебку, которую сварила старушка за разговором. Остаток времени прошёл в молчании. После рассказа Феликсу не очень-то и хотелось выходить и блуждать по деревне, поэтому остался он у в доме старушки до позднего вечера. Помог подлатать стулья, прибраться, перетаскать тяжёлые сундуки на другое место.
Когда уже стемнело, он всё же стал собираться домой, в надежде что зверь сделал все свои дела днём и теперь ушёл к себе в лес. Феликс привычно уложил в свою корзину остатки хлеба, которых было больше, чем всегда, так как мало кто захаживал в лавку. Попрощался и побежал к себе.
Он бегом летел по пустым улицам к дому, оставался всего один поворот и три дома. Феликс стремительно свернул за угол, так как сильно спешил, напуганный россказнями старушки. Но но чего он не ожидал, так это столкновения с кем-то. Оно было настолько сильным, что Феликс не удержал равновесия и упал назад. Корзина с хлебом улетела в сугроб, но на счастье она не перевернулась и хлеб остался внутри.
Он начал было извиняться, но когда поднял глаза, его дыхание тут же перехватило. Тёмная фигура в чёрном плаще, капюшон, свисающий низко на лицо. Кромка капюшона была обшита густым белоснежным мехом. Контраст белого и чёрного казался неестественным, и будто бы чем-то лишним.
Рука, протянутая Феликсу для помощи, была с длинными острыми когтями. Рукава плаща были также обшиты белым мехом, как с капюшона. Феликс осторожно схватился за ладонь, неловко поднялся и потоптался на месте. Чужая кожа на ощупь была грубая, местами чудилась шерсть. Феликс понадеялся, что его разум просто затуманен от волнения.
Он поднялся и отряхнулся от налипшего снега, а после, вспомнив о корзине, принялся доставать её из сугроба. Фигура в тёмном всё ещё стояла и молчала. Распрямившись, Феликс понял, что это человек не намного выше его, а по грубости кожи на ладонях мог предположить что то был молодой мужчина.
— Здравствуйте, —тихо произнёс Феликс. — Это… о вас сходят по деревне все те слухи, верно?
Казалось, что человек на какой-то миг замешкался, но всё же кивнул.
— У меня нечего вам предложить, — грустно вздохнул Феликс. — Я здесь с начала зимы, и всё, что у меня есть — мой необжитый маленький домик.
В этот момент фигура ткнула когтистым пальцем в корзину. Феликс недоумённо посмотрел на неё и слегка потряс.
— Здесь просто остатки хлеба из лавки, в которой я работаю.
Человек ещё более настойчиво ткнула в корзину в пальцем, словно говоря отдать её.
— Этого… будет достаточно? — человек кивнул и протянул раскрытую ладонь.
Феликс осторожно вложил ручку корзины человеку в ладонь и отошёл на шаг.
— Надеюсь, вам понравится вкус.
Человек кивнул и двинулся в сторону леса. Феликс выдохнул и побежал домой не оборачиваясь. И вместо привычной рутины с заготовкой сухарей, он забрался в кровать и завернулся в одеяло, пытаясь прийти в себя от внезапной встречи.
Прислушавшись к своим ощущениям, Феликс точно мог сказать — то бы не страх и не ужас, а дикое странное любопытство. Что есть правда из тех слухов, что ходили по деревне? Была ли это единственная их встреча? Почему незнакомец попросил только хлеба? С этими мыслями он заснул в странном воодушевлении.
***
На утро Феликс извинялся перед старушкой Ким за то, что вернулся без мешка сухарей и без корзины, хотя накануне он забирал с собой остатки хлеба. Он поведал ей историю о том, как столкнулся с тем пугающим человеком-оборотнем. Старушка только печально покачала головой и сказала, чтобы он не переживал из-за случившегося. И что стоит только радоваться, что монстр запросил лишь небольшую корзинку хлеба. Потому что один раз он даже увёл любимую лошадь старосты — Ветерок, — и никто больше никогда её не видел.
— Зато теперь только в полнолуние опасаться его, это следующий его срок, — сказала напоследок старушка Ким и принялась подметать пол. Согласно кивнув, Феликс приступил к месить мягкое воздушное тесто.
Когда первые кругляши пухлого хлеба и пироги были готовы и дышали жаром на прилавке в ожидании первых гостей, раздался первый приветственный звон колокольчика. Феликс улыбнулся и повернулся к гостю, но тут же замер. За спиной ахнула старушка Ким и, кажется, выронил из рук веник.
На пороге стоял ночной гость с пустой плетёной корзинкой. Он протянул корзину прямо в руки Феликсу. Внутри корзины было сложено даже полотенце, которым был накрыт вчерашний хлеб.
— Надеюсь, вам понравилось? — выдохнул Феликс не поднимая глаз.
— Сытный хлеб, — тихо пробормотал голос из-под капюшона. — Я давно не ел такого.
Феликс мигом поднял глаза. Конечно же, как и ночью, из-за капюшона и меха нельзя было что-то разглядеть, но теперь он точно знал — за тенями и животным уродством скрывался молодой мужчина. Парень.
— Я рад. Спасибо, что вернули корзину, но совершенно не стоило…
— У меня есть новый договор для деревни, — перебил голос. Человек обернулся к старушке Ким. — Госпожа, вы будете свидетелем новой сделки, и обязательно оповестите деревню. Я хочу, чтобы раз в неделю ваш пекарь лично доставлял мне корзинку, наполненную любой выпечкой, которую сам пожелает испечь. Пусть он приносит эту корзину к кромке леса, где я буду встречать его. Другой платы не надо.
Старушка молча кивала, стараясь не даже не смотреть в сторону Феликса. Когда человек закончил свою речь, он жестом показал старушке в сторону двери. Она мигом бросилась на улицу к соседям, которые уже беспокойно топтались за забором. Они видели, как монстр напрямик свернул к лавке миссис Ким. Никто из них не осмелился ни встать на пути, ни показаться на глаза, но тем не менее, они переживали за старушку. И что ненасытный монстр потребует непомерную плату с одинокой женщины.
Дверь за старушкой закрылась. Феликс молча оглядывал корзину, что всё ещё была в его руках.
— Почему я? И моя выпечка?
— Мне понравилось, — в голосе послышался смешок. — Этого достаточно. Буду ждать в полдень за твоим домом.
— Ты знаешь, где я живу, — удивился Феликс, вскидывая взгляд на меховую оборку капюшона.
— Конечно. Это все знают. К тому же, можно считать что мы — соседи. В корзине под полотенцем мешочек со сбором из мяты и сушёной земляники. Это вкусно, попробуй. Звериный дар за твой хлеб.
А после развернулся и ушёл, словно и не было.
Сбор, как и обещал ему парень, действительно оказался очень вкусным и согревающим.
***
Всю неделю после этого случая Феликс побывал в странном туманном забытьи. Жизнь шла своим чередом, только иногда он слышал за спиной шёпотки людей. Кто-то мог изредка подойти и дружелюбно хлопнуть по плечу, но Феликс знал, это всё оттого, что любопытно им, и немного жаль его. Но он ни капли не осуждал, и понимал — ему самому было бы интересно понаблюдать со стороны.
Когда наступил обозначенный день, Феликс закрыл лавку и отпросился у старушки домой. Та с лёгкостью отпустила его, приговаривая, что сегодняшней день он мог и так оставаться дома, ведь у него у самого много дел. А с лавкой она уж как-то управится и сама.
Оставшись дома наедине с собой, он смог наконец-то собраться с мыслями. Недолго думая, Феликс испёк каравай, украсил его сверху мёдом и орехами. Затем он испёк с десяток картофельных пирожков и несколько ватрушек с творогом и сушеными ягодами. Этого должно быть достаточно, чтобы заполнить корзинку и накормить зверя.
Он оделся и пошёл тропой, что вела прямо от дома в лес. Феликс не до конца представлял, куда ему идти, так как даже в родной деревне практически не ходил в лес. Он только знал, что домик зверя находился где-то рядом, главное идти по тропинке и не сворачивать.
Тропинка была узкой и почти нехоженой. Словно только один человек ею и пользовался всё это время. Феликс то и дело оступался и утопал в сугробах по лодыжку, идти и нести корзину было тяжело. С каждым шагом, который приближал его к лесу, Феликс нервничал всё больше. Вдруг он заметил движение между деревьев на узкой тропинке. Он поспешил туда.
— Я принёс обещанное, — Феликс протянул корзину в руки человеку. Он молча перехватил ту за ручку, кивнул и пошёл вглубь леса.
Феликс же так и остался истуканом стоять перед деревьями, не решаясь пойти вслед.
— А что мне делать? — крикнул он, когда зверь почти скрылся за деревьями. На окрик он остановился и слегка повернулся.
— Иди домой, — тихий, едва слышимый голос.
И скрылся в деревьях. Феликс ещё немного постоял, на случай, если зверь передумает и решит вернуться, а потом всё же побрёл назад.
На утро, когда ещё даже не начало светлеть, он обнаружил пустую корзинку, висевшую на заборе. И свежие следы на снегу, которые вели к лесу.
С тех пор походы к лесному зверю стали ещё одной рутиной, к которой Феликс быстро привык. Он всего-то и занимался своим привычным делом, гулял и протаптывал туда-назад тропинку. Хотя бы стало легче ходить, если только ночной снег не заметал её до макушки. Тогда приходилось заново прокладывать путь и надеяться, что он не потеряется в сугробах.
Они практически не общались в две их другие встречи, всё заканчивалось, стоило Феликсу передать корзинку в руки. Он пробовал завести разговор, спрашивал, чем зверь занимался всё это время, уточнял, быть может ему хочется какой-то определенной выпечки? Но зверь отвечал кратко и немногословно. И сразу же уходил с корзиной к себе. Было неясно, зачем зверю такие встречи, если он мог получать ту же самую еду от любого другого? Или просто приходить к нему в дом и забирать обещанное? Феликс терялся в догадках, и поскольку не было на них ответов, вместо страха и волнения стало разгораться любопытство.
И вот один раз случилось что-то, нарушающее их привычный ритм.
Уже темнело. Феликс начал замерзать. Сначала он пытался согреться, расхаживая вдоль леса с корзиной в руках, но вскоре устал. Зверя всё не было.
«Уж не забыл ли он о сегодняшнем дне? Или что-то случилось, вдруг он ранен и не может прийти?», — думал Феликс.
Пару раз он покричал, попробовал вспомнить песни, которые пели в их деревне, чтобы развлечь себя в тишине леса, однако от пения на холоде голос быстро сел. Поэтому остальное время он провёл молчком, боясь, как бы не разболелось горло.
Устав стоять, он нашёл под сугробами пенёк, уселся и свернулся калачиком вокруг корзины и прикрыл глаза от усталости. Какое-то время назад именно она согревала его, потому что горячий хлеб отдавал своё тепло. Феликс думал о том, что наверное, стоило вернуться назад в деревню, но сейчас он уже очень устал и замерз, чтобы куда-то идти…
Сбоку тяжело захрустели снега. Феликс лениво поднял голову и открыл глаза. Перед ним стоял зверь, тяжело дышавший, словно от быстрого бега.
— Что ты тут… почему ты не ушел назад, когда столько времени прождал? — обвиняюще взвился тот.
— Это наша договоренность. Я знал, что ты всё равно придешь, — глупо улыбнулся Феликс и попытался встать и всучить корзинку. — Правда хлеб… давно уже остыл.
— Да прекрати! Вставай, пошли в дом, тебя надо отогреть, пока не стало поздно. Лезь на спину, — зверь вырвал корзину из рук Феликса, повернулся спиной и опустился перед ногами. — Быстрее!
Не долго думая, Феликс потянулся вперёд и попытался зацепиться за плечи. Но руки были слабы, постоянно соскальзывали. Он пытался раз за разом удержаться на чужой спине, пока зверь не закинул его грубым и сильным рывком себе на спину, словно мешок зерна.
Зверь кинулся вперёд, петляя меж деревьев. Феликс настолько замерз, что ему казалось, будто плащ, к которому он прижимался щекой, отдаёт теплом. Он чувствовал сильные руки, которые поддерживали под коленями, чувствовал крепкую спину и уверенный шаг. Затем сквозь мороз он почувствовал дым, который обычно вырывался из кирпичных труб разогретых печей, и аромат готовящейся еды.
Уплывающим сознанием ему послышался звук открывающейся двери, а затем темнота поглотила его в тёплые объятья.
***
Феликс не сразу сообразил, что лежит на чём-то тёплом и укрытый толстым одеялом. Надо сказать, что он и не совсем понял, когда уснул. Когда месил тесто? Но вроде он не настолько сильно устал, чтобы прилечь на лавку отдыхать. Да ещё чтобы взять из другой комнате пуховое одеяло. Затем он вспомнил дорогу к лесу, сугробы, холод, пробирающий до костей. Как зверь нёс его на спине и ворчал всю дорогу от неудовольствия. Это напоминало его тот далёкий сон с волком, уходящим под падающий снег.
Он резво подскочил на лавке, когда понял, что это не было очередным его странным сном, а на деле происходившее событие. Очнулся он в светлом и тёплом доме. Стены были увешаны шкурами зверей разной масти, в углу стоял небольшой грубо сколоченный стол и стул. Сам Феликс лежал на лавке рядом с печью. Лавка была намеренно сдвинута от стены к печи поближе, видимо для того, чтобы быстрее его согреть.
— Очнулся, — раздался знакомый голос и Феликс повернул голову. И не сдержал пораженного вздоха.
Перед ним стоял парень, с лицом то ли волка, то ли человека. Как и говорила старушка Ким — на голове торчали волчьи уши, лицо было в проплешинах волчьей грязновато-серой шерсти и грубых шрамах. Один глаз белёсый с чёрной глазницей-бусиной, а второй — человеческий, карего цвета.
— Даже если ты обязан договором с монстром, не обязательно из-за него замерзать в лесу, — укоризненно продолжил парень, словно не замечая блуждающего по его лицу взгляда. — А то потом все будут уверены, что я до смерти довёл человека. Таких слухов обо мне ещё не ходило, и не надо, чтобы они начинались.
— Извини. Я не до конца уверен сам, почему не ушёл, — Феликс осторожно выпутался из одеяла и уверенно уселся на лавке. — Что-то случилось?
— Почти ничего. Я охотился и забыл о времени. Вспомнил, когда увидел сумерки, — повёл плечом зверь и принялся копошиться у печки.
Феликс наблюдал, как ему неловко выполнять простые действия своими когтистыми руками: те мешались, постоянно за что-то цеплялись и царапались. В печи грелась вода и еда. Зверь заваривал отвар из вкусно пахнущих трав и ягод в две чашки, и сунул одну из них в руки Феликсу.
— Пей. Чтобы не заболеть.
Феликс пробормотал слова благодарности и начал медленным глотками пить ожигающий отвар. У него был очень знакомый вкус, а потому он и спросил:
— Мята и земляника?
Зверь молчаливо воззрился на Феликса.
— Ты пробовал тот сбор? — Феликс согласно угукнул в чашку и снова отпил. — Я собирал сам.
Казалось, зверь был смущён от неожиданности. Вероятно, он даже не думал, что кто-то действительно оцени дар и воспользуется им. Феликс же не видел ничего страшного в обычно сборе, и не думал, что кто-то хочет наслать таким способом проклятья. Земляника и мята — всегда только земляника и мята.
— Спасибо, что помог.
— Не утруждайся, — помотал головой зверь. — Это в любом случае моя вина, иначе бы ты давно был дома и не пытался насмерть замёрзнуть в лесу. Но в следующий раз приходи прямо к этому дому, не жди.
— Хорошо, — Феликс улыбнулся. Он больше уже не боялся, зверь не казался таким страшным у суровым. Немного грубым? Да, но это оттого, что все вокруг его шугаются и явно не ведут долгих бесед. — Как зовут тебя? Я Феликс.
— Сынмин, — немного помолчав ответил тот.
— Ты оборотень? — если Феликсу было что-то любопытно, то он уже не мог сдержать своих мыслей и сразу наседал с вопросами. — Прости, если это был грубый вопрос.
— Всё в порядке, ты имеешь право задавать любые вопросы, — Сынмин отошёл к столу и уселся на стул со своей чашкой. — Нет. Эти псы не имеют со мной ничего общего. Они неотёсанные, грубые и почти себя не контролируют, особенно под луной. Я — волчий перевёртыш. Могу сам принимать свой звериный облик, когда захочу. И могу превращаться даже частично, когда это выгодно.
— А я думал, что ты всегда такой, раз не показываешься на людях.
Сынмин пожал плечами, прихлёбывая чай. Феликс понял, что вероятно, ему так удобней — пугать местных одним только видом, чтобы те лишний раз не появлялись в этой части леса.
— Согрелся? — спросил Сынмин, когда чашки опустели.
— Да.
— Я провожу тебя назад, уже темно, ты заблудишься один. Запоминай дорогу.
— А как же ты во тьме вернёшься назад один? — удивился Феликс.
— Я лесной монстр, забыл? Я — волк. Лесная тьма мне не страшна.
Феликс пытался слабо взрастить, что тот отнюдь не монстр, но Сынмин лишь отмахнулся и вышел за дверь. Ничего не оставалось, как собраться, накинуть на себя шубу и пойти следом. На пороге Сынмин отдал ему пустую корзину. Феликс даже не сразу понял, что это его же собственная корзина — будучи на грани обморока, он совершенно забыл, что вышел с ней. Хлеба в корзине уже не было, что вызвало радостную улыбку.
Они в тишине шли по лесу, и Феликс, попривыкнув немного к темноте, старался и правда запоминать путь. В целом, ничего сложного в нём не было — тропа хорошо угадывалась на снегу и вела напрямик. Когда Сынмин довёл его до начала деревенской тропы, то не прощаясь скрылся во тьме.
***
Новую неделю Феликс ждал с нетерпеньем. Ему хотелось поскорее приблизить тот день, когда снова нужно отправляться с дарами в лес. И ему хотелось побольше узнать о том, как Сынмин поживает в том доме.
Выпекать хлеб он начал с самого утра. И даже испёк целую тарелку золотистых масляных блинов в качестве дополнительного угощения. Он верил, что его усилия не пропадут зря и он сможет порадовать нелюдимого зверя.
Он выскочил из дома задолго до момента их встречи, потому что хотел сам добраться по тропе до домика — так его было бы сложнее выгнать и развернуть на пороге назад. Или можно было бы надавить на жалость, что долго и холодно возвращаться назад.
Однако застать врасплох Сынмина не получилось — тот уже ждал на краю леса на том же пне, где нашёл замерзающего Феликса. Выбивалась одна единственная деталь: Сынмин не скрывал своего звериного лица и не пытался накинуть капюшон при его приближении. Он молча встал и протянул ладонь, чтобы забрать корзину.
Феликс нахмурился, подходя ближе и не спешил отдавать гостинцы.
— Я пойду с тобой, — заявил он отпрыгивая назад, когда Сынмин попытался перехватить ручку корзины. — Ты заставляешь меня раз в неделю готовить только для тебя. Поэтому я беру плату — я иду с тобой и надоедаю разговорами до самого вечера. Как тебе такая сделка?
Сынмин тяжело вздохнул.
— Ты уже надоедливый.
— Я знаю. Но этой платы мало.
— Хорошо. Тогда корзину несёшь сам, — и не дожидаясь ответа, Сынмин развернулся и повёл к дому.
***
Феликс думал о том, можно ли считать, что так и завязались из дружеские отношения. Он буквально угрозами добился, чтобы приходить к нему в дом. Он заводил разговоры, а если Сынмин не отвечал — не расстраивался. Просто рассказывал про свою прошлую деревню, о купаниях на реке, о родителя, что помнил. Рассказал, что всегда мечтал стать пекарем, потому что его мать всегда готовила вкусную выпечку на праздники. В их доме всегда было светло и много гостей.
И с тех пор, как родителей унесла хворь, таких радостей стало мало. И он хотел хотя бы выпечкой прикоснуться к памяти о своей семье.
— Мне жаль, что ты остался один, — Феликс даже вздрогнул от неожиданности, когда он закончил говорить о себе. — Я понимаю тебя, я тоже остался сиротой. А затем меня выгнали из деревни, когда случайно узнали о моём зверином обличии.
— Приятно знать, что ты и правда слушаешь мою болтовню, — смутился Феликс. — Вот почему ты тоже ощущаешь так одиноко. Те люди, которые сами покинули дом и знают, что где-то за спиной есть его семья, не ощущаются такими. Он более... уверенные?
— Возможно ты и прав.
— Это повод держаться вместе, — Сынмин кинул на него вопросительный взгляд, и покачал головой.
— Накрывай на стол, я не буду каждый раз просто так тебя кормить. Раз ты решил, что будешь до вечера надоедать мне, то помогай.
Феликс рассмеялся, и без единого возражения остался помогать.
В один из дней он узнал, что Сынмин сам научился штопать себе одежду. Раньше она выглядела несуразной, глупой, со странными стежками, а потом наловчился управлять иглой. И показывал Феликсу, как правильно латать дыры на штанах или как не повредить меховую шкурке, если хочешь сделать себе мягкий и тёплый подклад.
И пока Сынмин штопал Феликс наблюдал за ним с кружкой горячего отвара. Он полюбил их пить и надеялся и тут отхватить пару секретов.
— Мне нравятся отвары из ягод, которые ты делаешь. Они вкусные. У меня такие не получаются, хотя я использую всё то же самое.
— Показывать, как их готовить, я не буду, — хмыкнул Сынмин, раскусив коварные планы на лету. — Но бери их у меня сколько угодно, мне не жалко. Особенно если не боишься, что зверь проклянёт тебя и три твоих поколения.
Феликс закатил глаза. Теперь он понимал странноватый юмор Сынмина и его намёки на суеверия, ходившие средь людей. Он не боялся ни проклятий, ни пугающих выражений лиц Сынмина, потому что научился считывать его внутреннюю красоту и мягкость. Всего-то и стоило — просто проводить за разговорами дни. Поэтому с радостью набрал себе травяных сборов и иногда даже угощал ими соседей. А сам тайком смеялся — никто не мог и предположить, откуда эти отвары.
Взамен Феликс научил Сынмина, как выпекать самый простой хлеб, какие пропорции нужны, сколько муки и яиц нужно брать, чтобы тот получился воздушным. Сынмин с очарованием ребёнка замешивал тесто, пытался каждый раз подложить в него что-то лишнее, так как оно почему-то казалось неправильным. Они едва не сожгли каравай за всей вознёй и спорами, но в итоге хлеб даже неплохо получился.
Встреча за встречей, и зима стала близиться к концу. Их дни, наполненные снежной тишиной, постепенно разрушались тёплыми днями и ясным солнцем, намекающим на готовящуюся проснуться весну. Дни стали теплее, снег на глазах сходил с полянок, открывая взгляду некогда забытые тропы. Феликс чувствовал радостную вибрацию в воздухе и ему хотелось делиться своим настроением с Сынмином, который точно также оттаивал и становился ближе.
Ближе к весне Сынмин начал готовиться к пробуждению зверей и решил, что пора заготовить новые ловушки, которые теперь нужно будет маскировать под пробуждающуюся природу и зверей, что выйдут из спячки.
Он строгал из дерева колышки, из которых потом, как он говорил, будут делаться ловушки для белок и хорьков. Он едва слышно напевал себе что-то под нос для ладной работы, просто какую-то незатейливую мелодию. А затем в разгар песни солнечный луч, который до этого скользил по подоконнику, внезапно упал Сынмину на лицо.
Грязновато серая шерсть на лице под лучами солнца заискрилась и полилась серебром. Феликс восхищенно вздохнул, не отрывая взгляда.
— Что-то случилось? — Феликс даже не заметил, когда Сынмин поднял взгляд и вопросительно посмотрел в ответ.
— Нет-нет, ничего, просто задумался, — смущенно пробормотал Феликс, не веря, что он так оплошал и в открытую пялился на Сынмина. Но он был так… красив, пусть и твердил вечно о своём жутком зверином облике.
Сынмин хмыкнул и вернулся к своему занятию. А Феликс снова принялся разглядывать ловкие сильные руки. И подумал, как ему хотелось бы подержать в своих руках чужую ладонь и согреть её своим теплом.
***
Феликс знал, что Сынмин должен был выбираться в деревню не только, когда ему требовалась плата. У него явно откуда-то появлялись новые вещи, обувь и инструменты. Не всё он мог изготовить сам, да и слишком было бы это хлопотно. И это значило только одно: он совершенно точно тайком наведывался в деревню, никем неузнаваемый. Возможно, даже в виде человека. Сынмин говорил, что может принимать облик зверя когда угодно, а значит, и человеком тоже мог быть когда угодно.
Вот только он так ни разу не показал ему, как выглядит без сероватой шерсти и клыков. Эта мысль немного омрачала Феликса, но он не расстраивался. Звериный облик Сынмина давно казался чем-то родным и более прекрасным.
Он не удивился, когда Сынмин однажды спросил, знает ли Феликс, какие слухи ходят по деревне. Да, конечно, он слышал шепотки про демона, тёмного колдуна и его питомца, что Сынмин его приворожил магией и теперь вытягивает из него силы. Таких разговоров ходило много, но это не было таким обидным. Ничего из этого не было даже близко к правде, а значит не стоило внимания. Но вот то, что его начинали теперь избегать, словно прокаженного — сказывалось. Поэтому он предпочитал улучшать минутку и лишний раз выбраться из деревни, чтобы побыть рядом с Сынмином, а не на виду других людей. Их осуждающие и настороженные взгляды тяготили.
Но обо всём этом Феликс молчал, так как не знал, как отреагирует Сынмин. Разозлится на деревню? Выгонит его? Или просто посмеётся?
Поэтому на вопрос про слухи Феликс пожал плечами и помотал головой. Сынмин печально вздохнул, уселся за стол и посмотрел долгим взглядом в окно.
— Знаешь, я давно решил, — заговорил Сынмин спустя время, — что пора это прекратить.
Тарелка, которую Феликс мыл после обеда, выскользнула из рук и булькнулась обратно в таз с грязной водой.
— Что ты сказал? Я не согласен..
— Наш договор окончен, — жёстко пресёк любые возражения Сынмин. — Ты больше мне не нужен. Ты свободен. И я собираюсь уехать из деревни в другое место.
В сердце горько заныло. Феликс надеялся, что те слова — не то, что в самом деле подразумевал Сынмин. Он временами был груб и не подбирал мягких выражений. Но никогда он не был жестоким и злым. На глаза наворачивались слёзы от обиды.
— И я знаю, что ты можешь быть упрямым, Феликс, — менее зло продолжил мысль Сынмин, заметив, как тот напрягся и начал дрожать от обиды. — Но так нужно. Мне… немного жаль за свои слова. Но ты и правда можешь идти. И я обязательно оповещу старосту деревни, что домик снова свободен. Так что ты не можешь просто притвориться, будто ничего не слышал о моём уходе.
— Я тебя понял, — прохрипел Феликс, вылавливая тарелку из таза и всё же домывая её. — Хотя бы не выгоняй сейчас. Я уйду до темноты, только помогу немного.
Сынмин кивнул и в тишине он занялись делами.
На пороге Феликс попросил не провожать его, и просто умчался. не давая сказать слов на прощание. Он слышал лишь своё имя, разносившееся эхом где-то в вышине. От этого стало ещё тоскливей, но Феликс не понимал истинной причины свой обиды и разочарования.
Вернувшись домой, он заперся и зарылся носом в одеяло на кровати. Он жалел, что не может впасть в спячку до самой весны. Что завтра придётся хотя б дойти до старушки Ким, которая, скорее всего, уже будет знать новости и радостно подбадривать его. Что снова начнутся шепотки от соседей, которые будут любопытно выспрашивать секреты о Сынмине, радоваться, что зверь наконец-то покинет их деревню. Феликсу даже не надо было это представлять — он знал, что так и будет.
И у него была лишь одна ночь, чтобы забыться, уложить глубокую бурю в душе.
Дальнейшие дни не сильно запоминались Феликсу. Всё было так, как и в собственных мыслях: то и дело он видел радостные лица знакомых, которые поздравляли его и радовались новому дню. Они, казалось, не замечали его усталого грустного лица. Только старушка Ким морщилась и задерживала на нём долгие взгляды. Он пытался тянуть улыбку и молча принимать поздравления. Пытался дальше продолжать свою работу так, будто ничего и не было.
— Не всё плохо то, что плохо другим. И не всё хорошо, что хорошо другим.
— Вы к чему это, госпожа? — запоздало отозвался Феликс, не уверенный, что старушка что-то говорила до этого ещё.
— Я о том, что если тебе грустно, не стоит этого скрывать. А если кто-то осуждает тебя за это, тот дурак и невежда.
— Спасибо, госпожа, — прошелестел Феликс шёпотом, смахивая одинокую слезу из уголка глаза. — Мне просто надо… привыкнуть.
— Любить тяжело, — кивнула она, и больше ничего не добавила.
Так продолжалось до конца недели. До того самого дня, когда Феликс обычно готовил корзину с выпечкой для Сынмина. Весь день он посматривал в окно, забывался, путал местами масло, яйца и соль. Старушка Ким ничего не говорила, лишь иногда хлопала по руке, словно утешая. В лавку то и дело заглядывали радостные соседи и желали доброго утра. Тот лишь кисло улыбался, потому что уже не был способен благодарить и желать хорошего дня в ответ. Даже привычное и любимое дело не спасали — тесто не всходило, ложки и чашки валилось из рук. Хотелось просто перевернуть весь стол на пол и раскричаться.
Раздался очередной звон колокольчика и радостное приветствие. Не выдержав, Феликс попрощался со старушкой Ким, оставив несчастное полуживое тесто на столе, как оно и было. Он попросил только уложить последнюю партию грибных пирогов, с собой в корзину. Старушка вздохнула, помогла собраться в путь. И на прощание грустно улыбнулась и пожелала удачи.
— У каждого своё счастье. Схвати своё и не отпускай.
Подхватив корзину, Феликс выскочил из лавки под удивлённые взгляды соседей, и рванул мимо собственного дома, туда, куда звало его сердце.
***
Лесной домик встретил его тяжёлой пустотой и холодом. И вот здесь-то он смог наконец-то понять, что безумно скучал и надеялся хотя бы на мимолётную встречу с Сынмином. Ему не было тяжело признаться себе, что он так безнадёжно и глуп влюбился, но тяжело понимать, что он уже опоздал.
В этот момент он наконец смог дать волю обидным слезам. Мокро шмыгнув носом, он прошёлся вперёд-взад по домику, пошуршал в печи остывшими давно дровами, и снова растопил, подкинув новых поленьев. Ему хотелось создать хоть какую-то видимость жизни в домике, подарить самому себе надежду, что Сынмин всё ещё здесь. Когда печь разгорелась и стало тепло, он забрался на печь в самый дальний угол, продолжая стирать со щёк капающие слёзы.
В каком-то момент он, вероятно, забылся сном. Беспокойным и тяжёлым, полным тревог и сожалений. Поэтому, когда скрипнула входная дверь и послышался топот ног на пороге, он почти сразу проснулся. Он прислушался, как кто-то продолжает топать у самой двери в сенях, вероятно, сбивая налипший к сапогам снег. Тихо скользнул с печки вниз и принялся ждать.
Дверь в комнату распахнулась и послышался вскрик. От резкости и неожиданности Феликс и сам вскрикнул и шарахнулся назад к печи, ударившись об неё плечом. Перед ним стоял молодой парень, ростом и внешними чертами походивший на Сынмина. Только без шерсти, клыков и шрамов на лице. С сероватыми короткими волосами.
Подумав лишь мгновенье, Феликс вспомнил это лицо, которое несколько раз мелькало в деревне. В их деревне не водилось особо охотников, только земледельцы, работавшие на полях да скотоводы. Поэтому дичь всегда привозили охотники, разъезжающие по нескольким деревням. И вот одного из охотников Феликс запомнил достаточно хорошо. Тот человек из воспоминаний много улыбался, шутил, звонким голосом предлагал шкурки и мясо животных. А когда никто не подходил к его телеге за товарами — заводил местные песни и собирал вокруг себя толпу зевак.
Насколько Феликс помнил, этого охотника любили все в деревне и расстраивались, что он здесь лишь проездом на пару дней, прежде чем отправиться на охоту или дальше в другую деревню с товарами. Как-то Феликс сам покупал у этого человека мясо для пирога и даже предлагал ему зайти в пекарню к концу дня: согреться и отведать еды.
— Я знаю тебя! Я помню! Ты тот самый охотник с рынка, — чуть дыша выдохнул Феликс. — Твой голос и песни… Сынмин! Почему я не узнал тебя в тот первый раз?
Сынмин скрылся за дверью, вскрикнув ещё раз, но уже от ужаса, что его узнали.
— Ты не должен был сегодня приходить, — с укором произнёс он за дверью.
— Я и не собирался, — неловко отлип от печи Феликс. Он не решался подойти Сынмину, который вёл себя так отрешенно и боязливо. — Но у меня была ужасная неделя и я не знал, чем себя отвлечь. У меня как будто больше не осталось смысла. И хлеб… я напёк сегодня его столько, сколько не съем и не продам. И решил последний раз навестить твой дом, надеялся, что ты не ушёл.
Сынмин недоверчиво заглянул в комнату.
— Не осталось смысла? Смысл был в том, чтобы ты остался в деревне и снова поладил с её жителями. Монстр — я, а не ты, и они не должны бояться тебя и игнорировать. И не должны распускать слухи, будто ты кого-то приворожил и хочешь совершать тёмные обряды и натравливать зверя на детей.
— Эти слухи не трогают меня. А то, что ты монстр — неправда, — покачал головой Феликс, отмечая, что Сынмин так и остался молодым парнем, а не полуволком. — Ты не монстр. Просто… с особенностями? И я чувствовал грусть от того, что ты… я думал ты ушёл и больше не вернёшься.
— Я так собирался, но перед этим нужно привести дела в порядок, убрать этот дом и собраться в путь. Вот, я почти заготовил мясо и шкуры в путь, потому что не знаю, сколько придется идти, где придется остановиться. Их можно или продать или съесть, если путь будет безлюдный. Или предложить в обмен на ночлег. Я уже делал так прежде.
Феликс молчал, он не знал, что мог бы ещё такого сказать. Он чувствовал только радость, что снова видит Сынмина. Поэтому неважно, что именно тот говорил, лишь бы не выгонял.
— Это странно, — вдруг вырвалось с языка то, что крутилось назойливо в мыслях.
— Что странного? — Сынмин осторожно прошёл в дом, держась всё ещё на расстоянии.
— Впервые вижу тебя, — выдохнул Феликс. — То есть, конечно же, я видел тебя на рынке, но честно говоря, я не был впечатлен и как-то особо не запомнил но… что я такое говорю… забудь!
Он в смущении отвернулся и приложил ладони к горящим щекам. Он подумал, что Сынмин может не поверить в то, что кто-то действительно мог скучать по человеку-волку, и влюбиться в его звериный облик. Все вокруг, да и сам Сынмин, называли его жутким, страшным и уродливым. Но Феликс не мог представить ничего более красивого. И неожиданное превращение в миловидного весёлого парня и вовсе сделало последний удар. Он чувствовал себя обескураженным и запутавшимся в мыслях и чувствах.
— Прости, мне просто непривычно видеть тебя человеком.
— А так?
Он обернулся, чтобы увидеть, как красивое лицо вновь обрастает шерстью, на коже проявляются шрамы и зубы удлиняются в клыки. Феликс завороженный зрелищем приблизился почти вплотную к Сынмину.
— Можно я прикоснусь? — затаил дыхание Феликс.
— Тебе — можно, — как-то обречённо вздохнул Сынмин.
Феликс протянул руки к лицу и провёл кончиками пальцев сероватую шерсть. Она оказалась удивительно приятной на ощупь: как будто гладишь чьи-то волосы. Шрамы, пусть и были рубцеватыми, оказались ровными и гладкими. Обманка? Наваждение? Или просто волшебная часть волчьего облика?
Сынмин внимательно следил за тем, как хмурое лицо Феликса постепенно разглаживается, на губах начала блуждать лёгкая улыбка. Он чувствовал каждое касание пальцев и боялся спугнуть такой хрупкий момент даже дыханием.
— Не понимаю, почему я не узнал. Я всё это время смотрел не туда, — расстроено прошептал Феликс, заглядывая в глаза. — Могу я задать вопрос? Тот самый, что я уже задавал тебе.
Сынмин кивнул.
— Почему я? И моя выпечка?
— Мне понравилось, — выдохнул Сынмин. — Мне понравился ты, насколько ты яркий и солнечный, словно огонёк свечи в окне. Я хотел с тобой подружиться, но боялся. Не каждый может подружиться с веселым беззаботным мальчишкой, чтобы узнать, что тот на деле монстр. Мне хотелось видеть тебя чаще, хоть и пришлось пойти на этот обман и сделку.
— Ты — дурак. Ты мне понравился любым. Я был напуган только злыми слухами, — Феликс потянулся и, больше не сдерживая себя, оставил лёгкий поцелуй на губах. — Две твои личины ощущаются по-разному. К этой я привык и привык не смущаться твоих взглядов. А к другой… это было внезапное поражение в сердце.
Глаза Сынмина с каждым словом становились всё больше и круглее. Внезапно звериная внешность стала таять на глазах, и спустя миг он снова стал простым человеком. Сердце Феликса пропустило очередной удар, и он ощутил, как к ушам прилил жар.
— Я правда нравлюсь тебе? Любым? Ты поэтому поцеловал меня?
Феликс ойкнул и отпрянул, надеясь увернуться и сбежать. Но Сынмин был проворней и ловчее — он мигом перехватил руки, прижал к себе и вернул поцелуй в ответ. Оторвавшись, он полюбовался на заалевшие словно от мороза щёки и уши. Феликс спрятал взгляд, но молча кивнул, отвечая на вопрос.
— Быть может, тогда уйдём вместе? В город, в другую деревню, туда, где мы сможем начать заново и жить вдвоём. Где больше не будем прятаться от себя или бояться быть непонятыми. Что скажешь?
Сынмин честно боялся. Вдруг Феликс разыгрывает его таким образом и сейчас испугается чего-то неизвестного. Ведь он только прижился в деревне, а Сынмин снова предлагает ему путь в неизвестность. Но тот лишь ярко улыбнулся и крепко обнял.
— С тобой — куда угодно.
Оценки и комментарии жюри фестиваля: