За сценой душно, жарко. Хонджун приваливается спиной к стене и закручивает бутылку с водой, невидящим взглядом уставившись в темноту, еле разбавленную редким техническим светом. Перед его глазами раз за разом, как на заевшей плёнке, Сонхва тянет пальцы в рот. Медленно проходится по груди, дразня публику, чуть оттягивает нижнюю губу, давит на язык. Острое хищное лицо, сведённые брови, мокрая от пота кожа. Хонджун видит даже срывающуюся с кончика носа каплю, разбивающуюся о доски сцены, когда Сонхва наклоняет голову.
Изображения наслаиваются друг на друга: Хонджун видит двух Сонхва сразу, и только потом понимает, что второй стоит прямо перед ним, смотрит в глаза не моргая, и медленно подходит ближе. И тоже тянет пальцы в рот. Вторую его руку Хонджун замечает только тогда, когда пальцы собственнически сжимают его член через штаны. Пол-секунды — и на периферии слышится резкий звук расстёгиваемой молнии, а потом Сонхва опускает и вторую руку тоже, касаясь его мокрыми от слюны пальцами. Почти грубое быстрое движение заставляет Хонджуна подавиться вздохом.
— Хва, ты…
Над ухом резко клацают зубы, и тихий шёпот опаляет кожу:
— Кое-кто слишком гордый, чтобы носить утяжку, и потом фанкамы с его стояком расходятся по интернету быстрее слухов о том что мы ебёмся.
— Это было всего оди-мм!!
Остаток предложения Хонджун мычит в чужую ладонь, сухую и горячую, пока Сонхва торопливо дрочит ему, как будто и правда преследуя лишь цель не допустить очередных слухов. Несмотря на то, что делает на сцене он сам. Несмотря на… всё остальное. Мысли у Хонджуна вязко взрываются в голове, оставляя после себя белую пелену в мыслях и белёсые капли — на пальцах Сонхва, которые он снова тянет в рот и обхватывает губами, всё ещё не сводя голодного взгляда с задыхающегося Хонджуна.
Секундой позже Сонхва проталкивает уже чистые и мокрые от слюны пальцы в его не сопротивляющийся рот. Мягко гладит язык подушечками, убирает руку и легко треплет по щеке.
— Такой покорный, мой капитан.
Слабо скользнувшую по поясу его штанов руку он легко отстраняет и, чуть улыбнувшись, гладит запястье.
— Не стоит. Я, в отличие от некоторых, не брезгую утяжкой.
Хонджун остаётся в одиночестве и, коротко потрясённо всхлипнув, сползает вниз по стене, так и не застегнув штаны.
Вечером, уже почти ночью, Хонджун слышит тихий стук в дверь своего номера. На пороге стоит Сонхва, не знающий, куда деть руки и взгляд, и кусает губу, опустив голову. Он похож на виноватого котёнка, которого даже не хочется ругать — а Хонджуну, в общем-то, и не хочется.
— Джун-а, я…
— Иди сюда, — Хонджун отступает в номер и тянет Сонхва за руку. — Не знаю, что на тебя нашло, но я не против, чтобы нашло ещё раз. Ты сам-то в порядке после такого?
Сонхва молчит секунду, две, три, всё так же не поднимая глаз.
— Может, пообнимаемся? — тихо предлагает он.
— Пообнимаемся, — улыбается Хонджун.
Может быть, ему эта короткая и почти — почти! — грязная сцена в перерыве привиделась в концертной горячке. Сонхва, который идёт за ним к кровати, шурша тапочками по ковролину, которого можно легко свалить на эту самую кровать и обнять, уткнув лицом в грудь и чувствуя, как он осторожно пропихивает ладонь между одеялом и талией, пытаясь обнять двумя руками — этот Сонхва ничуть не похож на того демона на сцене. Хонджун вдыхает мыльный запах его шампуня и улыбается.
Следующий день — следующий концерт, и Сонхва ещё более бешеный, только теперь вжатый в стенку Хонджун смотрит на него сверху вниз.
Он изо всех сил держится, чтобы не застонать и не упасть на пол рядом с Сонхва. Потому что начинает тот, конечно же, с того, чтобы дёрнуть молнию на его штанах. Зубами. А потом зубами же рвануть пуговицу так, что она едва не отлетает, и Хонджун, торопливо шепча «подожди, Хва, дай секунду», сам расстёгивает штаны.
Снизу вверх на него насмешливо смотрят абсолютно дикие птичьи глаза. А потом Сонхва широко открывает рот и медленно облизывается. Хонджуну хочется орать.
— Ну? — интересуется Сонхва через несколько секунд, поднимая одну бровь. — Мне так до конца перерыва стоять?
Голос у него уже с хрипотцой — запыхался, наверное, — и у Хонджуна, кажется, остатки мозга стекают к члену, стоит ему представить, как будет звучать этот голос после того как…
— Видимо, твоей решимости хватило только на то, чтобы расстегнуть штаны, капитан, — ухмыляется Сонхва и в следующую секунду надевается ртом на его член.
Хонджун прикусывает ладонь, когда Сонхва берёт сразу до конца. А потом он, не дожидаясь — хотя чего ему-то дожидаться — начинает двигаться так, будто преследует собственное удовольствие. Держит за бёдра цепкими пальцами, не давая двинуться самому, неистово насаживается, плотно обнимая ствол губами и глядя Хонджуну в глаза. Кажется, даже не моргает, только смотрит почти яростно, вытворяя что-то невозможное своим языком и добиваясь того, что Хонджун кончает с тихим всхлипом через позорных три минуты. Съехать вниз по шаткому перекрытию Сонхва ему не даёт: ловит за талию, поднявшись, и шумно облизывается. Взгляд Хонджуна замирает на блестящих губах, растягивающихся в ухмылке.
— Бешеный, — выдыхает Хонджун, когда наконец получается самостоятельно устоять на ногах.
Сонхва коротко хмыкает и легко хлопает его по бедру, то ли поощряюще, то ли укоризненно.
В этот вечер после концерта уже Хонджун стучится в номер к Сонхва, зябко кутаясь в отельный халат поверх пижамы и переминаясь с ноги на ногу.
Дверь открывается.
— Хва, я… — начинает он, пялясь в пол, поднимает взгляд — и обрывает себя на полуслове. — Всё в порядке?
Сонхва, раскрасневшийся после горячего душа, смотрит на него усталым виноватым взглядом, и глаза у него вряд ли красные от воды или шампуня, попавшего на слизистую. Хонджун осторожно втискивается в номер, закрывая за собой дверь, и мягко приобнимает Сонхва за плечи, заглядывая в лицо.
— Что случилось? Кто-то обидел? Сасэны? Или горло болит? Давай я позову…
— Джун-а, прости. Я не должен был так набрасываться, — тихо и твёрдо произносит Сонхва, и в уголках его глаз собираются слёзы.
Хонджун ошарашенно моргает: почти видит перед глазами синий экран.
— И ты весь остаток дня себя в этом мариновал? Хва, — вздыхает он, шагая ближе, и даёт прильнуть к себе, обнимая. — Ну так же нельзя.
— Я себя веду как… как нимфоманка, — Сонхва опускает голос до шёпота, теряющегося в шее Хонджуна, трётся носом о желтые прядки. — Это неправильно.
— Неправильно — это если тебе не понравилось, — закатывает глаза Хонджун. — Тебе не понравилось?
— Понравилось, — шепчет Сонхва ещё тише. — Очень.
— Ну и всё тогда. Идём, я принёс токпокки с каким-то сложным многоуровневым соусом. Я знаю, что ты не ужинал. Пойдём-пойдём. Будем есть у тебя в кровати.
Сонхва вздыхает, на секунду прижимаясь крепче. Его, такого потерянного, хочется укутать и занежить, и Хонджун, уводя его в спальню, усмехается собственным мыслям: страшно подумать, каким же яростным демоном Сонхва будет завтра.