Он запоздало осознает, что Джорно красив. Подобные вещи раньше не волновали Дьяволо. Он всегда ощущал собственное тело как не принадлежащее до конца ему, и внешность почти ничего для него не значила. Он осведомлен о том, что люди считают красотой, также поверхностно, как другие знакомы с понятиями вроде астрофизики. Мимолетом усвоенная информация, почти не пересекающаяся с его повседневной жизнью.
Но в этот момент он постигает красоту, чувствуя то, чего не чувствовал прежде. Джорно — длинноногий, стройный, бледный с разбросанными по подушке золотыми волосами и такого же цвета ресницами, выглядит так, будто шагнул в постель Дьяволо прямо с одного из модных показов в Милане. Миндалевидной формы ярко-зеленые, сверкающие глаза, небольшой, закругленный нос, что делает его похожим на херувима. Пусть Джорно давно не пятнадцатилетнее ангельское дитя, в свои тридцать шесть он выглядит так, будто годы не коснулись его, и единственным напоминанием о его возрасте служит тонкая морщинка между изящными бровями.
Дьяволо никогда не размышлял о том, красив ли сам — собственная внешность всегда имела для него значение лишь как один из инструментов контроля и достижения власти. Он думает о своем лице, сравнивая себя с Джорно. Черты у него подходят его вечно угрюмому виду — крючковатый нос, острая челюсть, тяжелые брови, опущенные уголки губ. Реквием заточил его на двадцать лет в стазис, где Дьяволо, снова и снова возвращаясь к тому моменту в апреле две тысячи первого, не постарел ни на год, но до того, к тридцати трем годам, он успел обзавестись глубокими морщинами в уголках рта и тяжелыми тенями под глазами. В прошлом Дьяволо редко спал, поддерживая себя в бодрствующем состоянии с помощью тех или иных препаратов, и это отразилось на нем.
Что Джорно видит, глядя на него? Волочащего ноги старика, что одновременно старше и моложе него? Кого-то измученного и черствого? Неприятно ли ему глядеть на его длинные острые морщины, на лицо, что на фоне морского пейзажа уродливо, будто здание в стиле брутализма?
Джорно открывает глаза. Он тянется рукой к Дьяволо и проводит большим пальцем по его острой скуле. Как и всегда, по его выражению лица не понять, что он чувствует и о чем думает, но произносимые им слова мягки будто дыхание:
— Ты прекрасен, — шепчет он.
И у Дьяволо мелькает мысль что, наверное, все это не важно. Возможно, красота никогда не играла особой роли, потому что оба они существуют в идеальной гармонии. И, возможно, он должен быть именно таким изломанным и угрюмым хотя бы потому, что это подходит ему больше рядом с нежными изгибами грации Джорно.