Тощий парень в татуировках и клетчатом жилете, как у игрушечного кролика, причмокивал, покрывая поцелуями шею загорелой блондинки. В обтягивающих мускулистые ноги джинсах, в бюстгальтере, который увеличивал грудь на пару размеров, она изгибалась в его руках дикой лошадью и хихикала как ребенок. Молодость. Страсть. Должно быть, парочка студентов. Самоуверенные, дерзкие. Весь мир — ничто перед их любовью, да?

Адам сжал губы до боли.

Толстая старушка в бордовой вязаной кофте вела под руку дедулю с тростью. На обоих — соломенные шляпки, из-за которых они походили на фигурки из шишек и спичек, слепленные ребенком на уроке труда. Что могло остаться от их любви?

К горлу Адама подкатила тошнота.

Мамаша с накачанными губами, которой осталась пара лет молодости, ее жиреющий муженек, полностью сосредоточенный на голосе в дорогой гарнитуре, и вишенка на торте: одетая как игрушечный пупс девочка. Она шла между ними, сося грязный палец и заливая слюной подбородок. Жидкие волосенки уложены кучей заколок и разноцветных резинок. Обтягивающие джинсы, блестящие кроссовки — совсем как у мамаши, только маленькие. Туника с изображением нелепого существа. Что это вообще? Свинья в платье с перекошенным лицом? У Адама в детстве не было подобной мерзости, по телевизору показывали нормальные мультики, нарисованные нормальными людьми. И поэтому в возрасте этой девочки он выглядел как ребенок, а не как животное.

Адам не мог смотреть на них, но все равно смотрел. Нутро ныло и выворачивалось наизнанку, голова пульсировала. Люди вокруг не разбираются в настоящей любви, и никогда их примитивных мозгов не хватит на понимание. Их чувства — сплошь ужимки и сопли, примитивная похоть, привычка, отвратительно!

— Т-ш-ш, — Анжелика опалила дыханием его ухо и потерлась кошкой о плечо. — Ну, какой ты опять хмурый, что случилось?

— Ничего, — он потер глаза. — Слишком много людей, устал, хочу побыть с тобой наедине.

Кульминация уже близка. Его собственная точка взлета и одновременно падения. Момент, которым Адам не мог управлять, который выносил его ракетой в неизвестность, где не существует законов физики. Дни до нее невыносимы, будто кипяток, который льется сверху, а убежать от него нельзя, можно лишь получать ожоги и кричать. Анжелика обняла его и погладила по голой коже плеч. Ее руки всегда такие холодные. Ему нравилось. Можно положить ее ладони на лоб или разгоряченную грудь, и они ненадолго успокоят бурю внутри. Предыдущая, Надя, точно бы так не смогла. Она была горячей, словно у нее вечно температура. Крепкая, низенькая хохотушка со смуглой кожей. Каждый раз, когда она смеялась, ему хотелось размозжить ей голову камнем.

Глаза Анжелики тоже успокаивали его: похожие на льдинки в стакане с виски — прозрачные, янтарные, сверкающие холодным далеким солнцем. Волосы у нее сияли как рожь. Адаму нравилось ее лицо: простые черты, естественная красота, никакой косметики, но кожа гладкая и шелковистая, ресницы густые и черные, а губы насыщенного розового цвета. Иногда он думал, что она совершенно идеальна, даже на фоне лучших из тех, с кем он был вместе. Будто Бог слепил ее специально для Адама, как Еву. Или же сам Адам нарисовал ее и выбрал имя. Она всегда говорила то, что он хотел услышать. Обнимала и целовала в те моменты, когда он хотел. Когда они занимались сексом, она изгибалась змеей, прижимаясь к нему, подчиняясь ему, и никогда не предлагала ничего кроме миссионерской позы, словно читая мысли Адама. Он не выделял никого из своих милых девочек, но теперь ему казалось, что именно это он и сделает с Анжеликой. Запомнит ее. Ее любовь, хотя они все любили его и принадлежали ему. Ее дыхание, пусть каждая из них отдала ему последний свой вдох.

Анжелика примет удар стихии внутри него, как все они. Но только в ней Адам утонул так сильно, что однажды представил их дальше, в следующем месяце, в следующем году, представил, как надевает кольцо на ее палец, как Анжелика стоит рядом с ним, с ног до головы укутанная в белое тяжелое платье. В то же мгновение ударил себя по лицу, разбив до крови губу. Нельзя мечтать о таком, нельзя останавливаться. Ее особенность лишь сделает кульминацию ярче. И возможно, он даже продержится дольше до следующего прихода бури.

Следующее воскресенье стало счастливейшим днем жизни Анжелики. Молодые красивые влюбленные поехали отдохнуть в домик за городом. Закупились пивом, мясом и рано утром отправились в дорогу в машине, слушая громкую музыку, поедая пиццу и запивая колой. Ехали два с половиной часа, но время пролетело как двадцать минут. Адам то и дело отрывал взгляд от дороги и смотрел на Анжелику. Она поворачивалась одновременно с ним. Ему казалось, что молнии трещат между ними, щекочут кожу иголками. Да чего прекрасна девушка рядом с ним. До чего прекрасна любовь. Адам единственный на всей планете, кто понимает значение этого слова. Все остальные — роботы, у них нет душ, их эмоции — ложь, а их мысли примитивны. Адам единственный понимал, что такое раздирающие на куски чувства.

— Я хочу прожить с тобой всю жизнь, — Анжелика положила голову ему на плечо.

Так и будет. Она угадала даже концовку сценария, который он полировал семь лет.

В загородном домике их ждали простые развлечения: купание нагишом в небольшом пруду, стрельба по банкам из охотничьего ружья Адама, барбекю, немного алкоголя — недостаточно, чтобы притупить эмоции. Анжелика хохотала, целовала его, признавалась в любви. Музыка играла так громко, что заглушала мир. «Я люблю тебя, — билось в голове Адама. — Я люблю тебя так сильно, что эта любовь может убить меня».

Внутри извергался вулкан: лава заливала мозг, выжигала мысли, оставляя лишь основу всего его бытия. Жар охватывал тело, хуже, чем при самой тяжелой лихорадке: оно словно принадлежало и не Адаму даже. Глаза готовились лопнуть от жары, от бешено колотящегося сердца тряслись руки. Он бы сделал все, чтобы растянуть последние минуты с Анжеликой навечно. Но он не мог сделать ничего.

Когда он надел маску, то пламя внутри сжалось в маленькое жгучее ядро в самом сердце. Белая ровная резина с прорезями для глаз и ноздрей. Полностью лишенная человечности, его полная противоположность, не умеющая любить.

Смерть.

Ему хватило десяти минут, чтобы убить Анжелику. Она закричала, он всегда давал им время закричать. Когда ее тело рухнуло на пол, разрубленное пополам визжащей бензопилой, она еще дышала. Она умерла, не отрывая от него взгляда янтарных льдинок-глаз. Стихия утихла, вышло солнце, кровь омыла Адама как теплый спокойный прилив.

Но вдруг в спину будто впились ножи. Он обернулся и увидел нависшую над ним тень: алые огни сияли в глазницах черепа, костлявые руки тянулись к лицу Адама, зубы обнажены в подобии нежной улыбки, но как она может быть способна на нежность, если за оголенными ребрами не бьется сердце?

Адам моргнул, и все исчезло.

Он забыл об этом уже через месяц. Через полгода океан внутри снова забурлил, а ветер зарычал. Адам принялся искать ее — ту, которую полюбит, ту, что отдаст ему все вздохи до последнего. Он сидел в кафе и готовился подойти к ней, коснуться, ласково улыбнуться, как вдруг на плечи легли холодные руки, и буря отступила. Длинные пшеничные волосы коснулись щеки. Адам немедля обернулся и оцепенел. Анжелика, улыбаясь, смотрела прямо на него.

— Нет, любимый, — она легко поцеловала его в шею, — Смерть — это я.