If you open my chest, see that two hearts are beating
Fallen out of sync
There's the one I accept and the one I believe in
Which one drew you in?
Nothing but thieves – Neon Brother
***
– Какой-то загадочный частный детектив... только что объявился.
L нахмурился – он всё проверил заранее, никто не должен был мешать его делу. Звучало очень подозрительно. Неудивительно, что Мисора была столь взволнованна, хотя паузы между словами отчего-то казались L слишком длинными.
– Его зовут... Рю Рюзаки. Я не очень понимаю... совершенно не понимаю, что мне делать. – (Еë голос наполнила неприкрытая беспомощность.) – Извините, он так внезапно появился и продвинул дело вперёд, совсем сбил меня с толку.
Мисора сказала что-то ещё, но он не услышал, позволив тишине повиснуть между ними. Рюзаки. Чëрт возьми.
L был билингвом – точнее, квадролингвом, спасибо билингвам родителям – а потому его надписи проявились на двух разных языках. "Я слушаю, говори" чернела на правой руке на английском. Загадочное "Рюзаки!" на левой – на японском. Мисора произнесла это слово именно так, как оно должно было звучать.
"Это имя... Его имя. Он здесь".
В груди разлилось такое глупое, неуместное в подобной ситуации тепло. L знал, что однажды счастливый миг настанет, но не ожидал, что это будет так, заочно, до первых слов и первого взгляда. Не ожидал от себя, что так обрадуется. Счастье казалось простым, как сладости, что приносил ему Ватари – ради него не надо было делать ничего, только ждать, и L готовился спокойно принять от вселенной свою награду. Но сидел теперь как на иголках, словно мальчик, ждущий Рождества, чтобы наконец-то развернуть свой подарок.
И L весьма редко отличался терпением.
– А какой он? Классный?
Он даже не узнал свой голос, настолько взволнованно он прозвучал. К счастью, компьютерная обработка успешно прятала подобные эмоции.
Мисора замолчала, а потом с недоверием попросила повторить вопрос. L стало смешно, но он лишь спокойно исполнил её просьбу, готовясь рисовать в голове картинку по её описанию – наверняка внимательному, достойному агента ФБР.
– Нет, абсолютно нет, – произнесла Мисора с заметным отвращением. – Он жуткий и жалкий. Будь я при исполнении, тут же его бы арестовала, как только увидела. Если разделить людей на тех, кому стоит жить и тех, кому не стоит, он точно из вторых. Удивительно, как этот фрик ещё не убил сам себя.
L медленно опустил руку с телефоном от уха. Жалкий? Люди всю жизнь считали жутким фриком его самого, так что эти слова его скорее обрадовали – схожесть точно поможет их сближению, пониманию друг друга. Но жалкого человека рядом с собой L не представлял.
Насколько можно доверять суждению Мисоры? Необходимо понаблюдать за Рюзаки подольше. Может быть, за таким фасадом кроется что-то настоящее.
L резко поднёс трубку обратно к уху и твёрдо произнёс:
– Ваши инструкции, Мисора.
– Да?
– Полагаю, мы думаем об одном и том же, – (L удержал в себе иронию, произнося эту фразу.) – но давайте предоставим этому частному детективу свободу действий. Упускать его из виду опасно, а понаблюдать за ним очень важно. Этот парень непрост, хотя, позволю себе предположить, что догадка о послании убийцы больше принадлежит вам, чем ему.
L намеренно оставил комплимент напоследок – если Мисоре его ответ покажется подозрительным, эти слова собьют её с подобной мысли. Лучший детектив в мире хвалит её способности и верит в неё. L надеялся, что этого воодушевления хватит, чтобы остановить Би без его личного вмешательства и не мешать L изучать своего избранника.
По правде говоря, L всегда надеялся, что это будет другой детектив. Не политик, не богач и тем более не селебрити. Не клиент. Не жертва.
Не преступник.
Только не преступник. Ни в коем случае.
Пальцы L дрожали, пока он черкал на столешнице маркером иероглифы, поглядывая на левую руку, зажав телефон между ухом и плечом.
– Возвращайтесь к нему. Следите за ним. Я тем временем проверю, правда ли детектива по фамилии Рюзаки наняли родители Белива Брайдсмейда.
Остаток дня L, кусая ноготь, мысленно подгонял программу поиска данных о человеке на своём компьютере. Более быстрой на планете не существует, но сейчас L, пожалуй, устроила бы лишь скорость света.
Только к утру удалось сформировать ответ.
Во всëм мире нет и никогда не было человека по имени Рю Рюзаки.
Зато детектив, нанятый родителями всех трёх жертв, с таким именем существовал.
Как будто вселенная достала подарок для него из пустоты, из его собственного подсознания. Звучало жутко и привлекательно одновременно, но L жил в реальном мире и понимал, что это невозможно. Избранник всего лишь тщательно скрывал своё прошлое.
Как будто задал L загадку.
Он почесал левой ступнëй правую ногу. Дело из печального за какие-то сутки резко стало радостным, но и весьма тревожным.
– Рюзаки, – шёпотом повторял L, словно пробуя слово на вкус. – Рюзаки. Эру Рюзаки...
Прозвучало не менее плавно, чем "эру рорайто", и L кивнул сам себе. Даже если это имя не настоящее, он готов принять его. Только бы понять, каков человек, что прячется за ним, только бы сообразить, как к нему подступиться, как... открыться ему? Довериться? L знал, что в отношениях с избранником этого ждут, но сам, казалось, давно разучился это делать.
Будет проще, если L будет знать о нём всё, если будет не ждать подвоха, внезапного капкана в траве, скорее всего ненамеренной, но всё же угрозы.
И L приготовился внимать голосу Мисоры, собирая информацию в единый образ.
***
Когда Мисора рассказала L, почему вторая жертва лежала лицом вниз, тот еле заметно поморщился. Би чудовищно любил себя, воздвигнув своей букве три кровавых памятника.
Слова Мисоры о зеркале заставили L самому покоситься в сторону своего отражения. По Дому Вамми ходили неприятные слухи об A, слово "копия" шёпотом летало по комнатам и классам, но никто не подозревал, что ситуация с Би была ещё хуже. Его не устроило быть обычным отражением, и он стал кривым зеркалом. L выглядел странным и казался окружающим слегка диковатым, Би же был и смешным, и пугающим – и...
И жалким, и жутким.
L на миг не узнал себя в зеркале, таким яростным ужасом наполнились его глаза.
Мысль, пришедшая в голову, была кошмарной, но всё объясняла. И его присутствие на местах преступлений, и отсутствие у него прошлого, и схожесть его описания Мисорой с самим L... Мальчишка, напугавший L своей одержимостью, продолжал влезать в его жизнь. И на этот раз более чем успешно.
L с усилием заставил себя вернуться мыслями к делу. Важнее всего сейчас – предотвратить четвёртое убийство.
"Это было бы что-то особенное, верно, Би? – зло подумал L. – Совершенно удивительное. Что-то, что даст мне понять, насколько я просчитался, отказав тебе. Когда же ты хочешь показать мне последний номер своего шоу?"
Дело в букве, всегда в ней, Би словно рисует огромную букву B из сотен маленьких букв B, всё так и кричит "Я здесь! Здесь!" L, сжимая зубы, сосредоточился на цифрах. Ему говорили, у Би всегда была странная тяга к цифрам. Буква Би – это 13 или 4, или 22. До 22 августа почти неделя.
L озвучил свой вывод Мисоре, но не пожелал объяснять. Такую злость в его голосе не скроет даже механическая обработка.
– Пожалуйста, будьте осторожны, – с нажимом сказал он Мисоре. Он не в праве сообщить ей больше – Би не должен соскочить с крючка. Пусть будет уверен, что ведёт в счёте, что обвëл их обоих вокруг пальца. Пусть частично покажет, что он задумал. Пусть падёт в миг триумфа. Пусть действительно проиграет.
Мисора словно заметила его смятение, потому что спросила:
– Вы... вы выяснили цель убийцы?
"О да. Нагнуть и поиметь меня".
L вспомнил, как Мисора, нервно посмеявшись, вскользь передала ему, что Рюзаки на словах агрессивно против подчинëнной роли, и как L на секунду задумался не о том, о чëм следует. Вера в счастье делает его полным дураком. Похоже, умнее всего он был до 13 лет, до появления надписей, когда считал, что его руки на всю жизнь останутся чистыми.
Сообразив, что пауза затянулась, L наконец ответил Мисоре:
– Да.
Он всё ещё не желал злиться при ней в открытую. Над ним смеялся не только Би, над ним посмеялась сама вселенная.
– По правде говоря, я с самого начала знал, кто убийца.
Слова сорвались с губ спокойными, L сглотнул всю горечь и боль, не пуская их наружу. Би не сломает его. Никогда.
Рюзаки Рю. Такие же парные инициалы, как BB. RR, что в японском LL. Всё было так очевидно.
Мисора издала вопросительный возглас, и L, запустив левую ладонь в волосы надо лбом и сжав их, тяжело уронил:
– Убийца – это Би.
Убийца. Детектив. И его избранник.
***
"Пожалуйста, сделайте всё, что только возможно, но поймайте убийцу. Абсолютно всё. Я прошу вас, поймайте его".
L крутил свои же слова в голове, в оцепенении невидящим взглядом смотря в одну точку. Ватари косился на него обеспокоенно – он знал надписи L и мог верно предполагать, что происходит, – но L изо всех сил делал вид, что не замечает этого. Он не хотел разговаривать ни об этом, ни о чём другом, как будто совсем потерял голос.
L не знал, что сделает, когда снова увидит его. Би должен был слегка подрасти, стать взрослым мужчиной по крайней мере физически. И юридически. Неужели его одержимость L... нет, его любовь к L была так безумна? Неужели не способна вызвать у L ничего, кроме иррационального страха?
Люди в прошлом опасались своих не родных двойников. А уж такое искажëнное отражение у кого угодно создало бы эффект зловещей долины.
L попытался вспомнить их первые встречи месяцы назад, вытащить из памяти первые слова Би, сказанные ему. Может ли это всё быть огромной ошибкой? Может ли существовать какой-то другой Рюзаки? К сожалению, он не посчитал тогда ещё мальчишку Би настолько важным, чтобы запоминать каждое его слово.
L подошёл к зеркалу теперь почти вплотную, чтобы придирчиво осмотреть себя. Что, если эгоцентризм Би, его зацикленность на себе как на букве – тоже преувеличенное отражение? Неужели он считает L таким высокомерным? И неужели L действительно такой эгоистичный, чтобы его избранником оказалось его собственное отражение?
L пожал плечами. Даже если и так – что это меняет? Правой ладонью он прикоснулся к левой щеке и закрыл глаза. Как будто пытался представить.
L настолько эгоистичен, что отверг даже своё отражение. Би возненавидел его – но какая разница, если L так и не сможет полюбить Би?
Именно в таком состоянии застал L последний звонок Мисоры до того, как дело LABB будет закрыто.
***
Би выглядел чудовищно, но L заставил себя не отводить взгляд. Как долго пламя пожирало его? Мисора утверждала, что прошло не больше получаса с той минуты, как они разошлись по комнатам. Основной удар приняла голова – над ней Би разлил канистру с бензином. От волос не осталось и пепла. Кожа где-то пузырилась, где-то чернела засыхающей коркой, не было видно ни одного не тронутого огнём пятна.
Люди суетились вокруг него, подключали к приборам, ставили уколы, капельницу, чем-то мазали, что-то выкрикивали. L за стеклом палаты реанимации оцепенел, наблюдая, как с тела Би стекают на простыни потоки грязной жижи.
"Ты сделал это из-за меня? – думал L. – Тебе настолько невыносимо жить в мире, где я не люблю тебя? Настолько сильна боль, что потребовалось это, чтобы перебить её?"
Такая картина не могла не задевать, хотя L понимал, что Би хотел показать ему не то, не бездну своего отчаяния. Би намеревался исчезнуть по-настоящему, спрятаться на том свете от L, который вечно искал бы его, гонялся за его тенью без шанса когда-нибудь догнать, как самому Би приходилось бежать за L.
Детектив не мог не отдать должное – план Би был гениальным в своей жестокости. Если бы он удался, L получил бы нечто более ужасное, чем смерть. Не просто наконец-то заметил бы Би, но был бы повержен им, а потому никогда не смог бы выкинуть свой единственный проигрыш из головы, страдал бы по нему.
"Ты всё равно показал бы мне своё отчаяние, позволив его прочувствовать, – понял L. – И исчезнуть... полностью исчезнуть ты мог только так".
Это было кошмарным, но с точки зрения плана Би единственно верным решением. L невольно задумался, насколько его действие было продиктовано чувствами, а насколько рациональностью. Пойти на такое ради достижения цели казалось безумием – и L вспомнил, как назвал Би безумцем, узнав про стёртые отпечатки даже с лампочек – но в этом безумии была своя логика.
L подумалось, что Би желал бы, чтобы L видел в его шаге только логику, только блестящий ум. Би не хотел бы, чтобы L видел его таким слабым, таким жалким, таким уродливым. Но L видел, и сквозь трепетный ужас, царивший в его голове, проглядывали чувство вины и сожаление.
Люди вокруг Би наконец начали накладывать повязки на обгорелое тело, и L завороженно смотрел, как исчезает под светлой материей пострадавшая кожа. Он вдруг представил, как Би очнётся – а он очнётся, если они действительно связаны судьбой, ведь Би ещё не сказал ему последнее слово – и в первый раз увидит в зеркале своё лицо. Ужас накрыл L с новой силой, и он отшатнулся от стекла.
"Нет, – твёрдо подумал L. – Нет, я не хочу тебя ранить ещё больше, я не стану. Ты этого не увидишь".
Если придётся потратить на это все деньги, которые у него есть, если придётся облететь весь мир в поисках лучших врачей, то так тому и быть.
Может, L не повезло с избранником, но тогда Би повезло – L один из немногих, у кого есть ресурсы на его спасение.
***
L поклялся себе, что не будет наблюдать за процессом, учитывая заверения врачей, что все операции в сумме с периодами восстановления займут месяцы. "Пациент весьма жизнеспособен, – заверили L. – Он удивительно быстро достиг стабильного состояния после таких ожогов. Шансы на успех высокие. Главное, чтобы новая кожа прижилась".
У Би не было ни одной фотографии, кроме маленькой в паспорте на имя Бейонда Бëздея, но на ней он был так загримирован, что узнать его не представлялось возможным. L мог бы составить что-то вроде фоторобота по памяти, но пластическим хирургам информация в таком виде для работы не подошла бы. L пошёл на крайние меры и сфотографировал себя, попросив Ватари изменить некоторые черты по своим подсказкам. Пройдя через него и большое количество рук врачей, эта картина станет достаточно удалена от лица L, чтобы можно было не опасаться ни того, что Би станет его полным двойником, ни своего разоблачения.
L смотрел, как его лицо на экране превращается в лицо Бейонда, и странное волнение охватило его. Ему захотелось оставить процесс превращения таким, плавным и волшебным. Это стало ещё одной причиной не подсматривать. Первой было желание не навредить Би, не дать ему понять, что L видел его слабость, самый позорный момент его жизни.
Волнение не отпускало L, время от времени поднимая в душе вихри эмоций. Первого сентября он встретился с Мисорой. Как им обоим с ней повезло. L знал, что если Би – его избранник, то по причудливым законам судьбы он не должен был погибнуть, но повреждения тела и разума могли стать необратимыми, не приди Мисора ему на помощь. В захватившем порыве благодарности L попытался её обнять.
Она спустила его с лестницы.
Вопреки логике, L не ощутил никаких негативных эмоций, чувствуя боль во всём теле, пока поднимался на ноги и хромал по ступеням обратно наверх. Это была малая толика того, что довелось испытать Би, и L собирался с честью выдержать её.
L не имел права быть слабее. L победил. Жизнь Би была в его руках.
– Пожалуйста, зовите меня Рюзаки.
И не только жизнь.
Би казался L плохим вариантом, потому что был приставучим мальчишкой и жестоким преступником, но он также был решительным и сильным юношей с изощрённым умом. Он был и проклятием, и даром. И в тот день L наконец посчитал себя достойным такого подарка.
***
L вернулся к работе, на которой стало куда сложнее сосредоточиться. Мыслями он рано или поздно возвращался к Би. Что ему стоит делать, когда Би поправиться, когда придёт в себя и снова станет способен к диалогу? А что ему хочется сделать?
Он переодически спрашивал у Ватари, как дела у его Рюзаки. Из больницы говорили, Би даже не попросил зеркало, когда очнулся. Он вообще больше не разговаривал и не реагировал на обращения к себе. Врачи уверяли, что его мозг не повреждён, а последствия болевого шока прошли. Просто он больше ничего не хочет. Апатия после поражения.
L не представлял, каково терять смысл жизни, но звучало пугающе. В других обстоятельствах L счёл бы свой отказ, который привёл Би в депрессивную изуродованную точку, полностью правильным, и исходя из данных, что были у него на руках тогда, это действительно было верным шагом. Но когда выяснилось, что Би с большой вероятностью – его избранник, всё изменилось. L своими руками попытался разорвать связь, пусть и не зная о ней, и вот к чему это привело.
Больше он не собирался убегать. Даже если он действительно так бездушен, что не сможет полюбить своего избранника, он должен быть рядом. О предстоящем разговоре с Би думать было необходимо, но ничего осмысленного в голове не складывалось. Ему вспомнился забавный способ попробовать смоделировать беседу заранее – встать перед зеркалом и представить своё отражение собеседником. L ни разу не пробовал, но в данном случае это имело особый смысл.
L редко смотрелся в зеркала, поскольку его мало волновала собственная внешность. Но Би снова разворачивал его лицом к самому себе, заставлял вглядываться в лицо. L провёл пальцем по тёмной полоске под глазом. Би рисовал такие перед каждой встречей с Мисорой. Она догадалась, что они нарисованные, куда раньше, чем сообразила, кто перед ней на самом деле. L показалось, его круги стали темнее и больше с прошлого раза. Он не спал спокойно ни одной ночи после того, как Би попытался исчезнуть в огне.
Мисора говорила, Би даже не кричал, когда она ворвалась в комнату. Хоть какой-то звук он издал только после того, как она позвала его, потушив пламя.
Рюзаки. Она звала его Рюзаки.
– Рюзаки, – повторил L вслух, глядя себе в глаза. Примерно так Би будет выглядеть, когда поправится, когда волосы его вырастут, когда, возможно, придёт время сказать L последнее слово.
У L есть конец диалога, но не новое начало.
Он попытался взять себя в руки. Итак, перед ним Би, Бейонд Бëздей, Рю Рюзаки. Что он скажет ему?
– Прости, – начал L тихо. – Я знал слишком мало, когда принимал решение. Мне жаль, что я ранил тебя.
Слова тяжело падали в тишину комнаты, и на лице L появилась невнятная тень эмоции. Волнение захватило его с новой силой. Он попытался вспомнить голос Би, но ничего не вышло. Останется ли он тем же после всех операций?
Глубоко вдохнув, L попробовал подступиться с другой стороны.
– Ты был уверен, что я твой избранник, так почему не сказал мне? Мы могли избежать этого, покажи ты мне свои руки...
В глазах проявилась боль, и L изумлëнно замер, вспомнив похожий взгляд Би, когда L отказал ему. Смешно, но теперь L отражал Би, а не наоборот.
– Я хотел бы попробовать объяснить. Ты был первым, кто вычислил меня. Ты ходил за мной и копировал абсолютно всё, что я делал. Это вмиг выделило меня из толпы. Я не хотел этого, я пытался прятаться. С тобой было опасно...
L снова остановился, почувствовав знакомый трепет и разглядев в своём лице страх. Погрузившись в воспоминания, он снова ощутил тот испуг, но теперь L видел, как он выглядит со стороны. У него вмиг пересохло в горле. На краю сознания промелькнула мысль, что Би не мог остановиться, потому что хотел снова и снова видеть это выражение лица.
– Нет, я так не могу, – выдохнул L и направился в ванную сунуть голову под струи воды. Иногда мысли о фактах расследования не желали укладываться в схему, заставляя мозги кипеть, и L прибегал к такому способу привести себя в порядок. Это происходило весьма редко, алгоритм действий без повторения не держался в голове долго, да и смятение L завладело его вниманием, а потому не было ничего удивительного в том, что он забыл положить полотенце поближе. К тому моменту, как он наконец вытер волосы, футболка успела промокнуть.
L снял её, проходя обратно в комнату, и направился к шкафу за новой, но поймал в поле зрения своё отражение и остановился. На себя в зеркале в таком виде он не смотрел с подростковых лет – единственного времени, когда ему было не совсем всё равно на то, как он выглядит.
Бледная кожа, резкие линии тела, худоба, плоский живот, тонкие руки, видные ключицы, изогнутые линии плеч... Всего этого было не видно под футболкой. Это тело он словно видел впервые. Не потому что стыдливо совсем не смотрел на себя, пока был без одежды во время мытья или перед сном – стыда в нём не было ни капли, L никогда не отводил взгляд от себя. Но сейчас он думал лишь о шрамах, что неизбежно останутся на коже Би, и пытался наложить их на то, что видел. Он пытался разглядеть его, а не себя.
L провёл пальцем правой руки по левой ключице, а после медленно спустился по груди и животу вниз, завернув к тазовой кости, представляя, что это его рука. Мозг обмануть было трудно, и всё же L почувствовал мурашки. Он знал, насколько Би хотел его, это несложно было прочитать во всём, что он показывал L. Это всё ещё пугало, но в окутавшем L трепете ощущалось что-то ещё, похожее на... любопытство?
Приблизившись вплотную к зеркалу, L метался взглядом по своему – его – лицу.
– Что ты сделаешь со мной, если я позволю? – прошептал он, оставляя туман на стекле. – И что позволишь сделать мне?
Когда туман рассеялся, L увидел лёгкий румянец на своих щеках. Он не помнил свои глаза такими мутными, словно кто-то напоил его. Внизу тело начало напрягаться. L потянулся к своему отражению и поцеловал его. Зеркальная поверхность ответила холодом, и он отпрянул прочь.
"Что я делаю? Что со мной?"
Запустив руку в волосы, L быстро добрался до шкафа и натянул на себя новую футболку, попутно опустив взгляд – джинсы слегка топорщились. Ни одно фото или видео с другими людьми до этого не стимулировало его напряжение, но стоило назвать своё отражение Би, стоило посмотреть на себя его глазами... После L несколько минут стоял, уставившись в одну точку, пытаясь успокоиться.
"Что ты делаешь со мной, Би?"
Сначала были ужас, жалость и чувство вины. Потом пришли уважение, трепет и желание помочь, защитить, спасти. Заботиться. Последним нагрянуло влечение. L больше не мог отрицать очевидное. В этой битве не было проигравших. Би добился, чего хотел.
***
Полтора года спустя L считал себя счастливым человеком. У него по-прежнему были все ресурсы для комфортной жизни. Он расследовал самое загадочное дело на планете, и пока не безуспешно. И у него был любимый человек. Избранник, готовый во время каждой встречи дарить ему трепет, за прошедшие месяцы ставший любимым чувством L.
Детектив возвращался к нему в мыслях с улыбкой. Би не вышел из больницы монстром Франкенштейна, пусть и не обошлось без шрамов, но самое главное – он выбрался из апатии в ту же секунду, как L озвучил своё предложение. Увидел в нём свой смысл и снова стал живым человеком, а не безвольным телом на больничной, а после тюремной кровати.
Би остался юным, резким, близко принимающим к сердцу обиды и реагирующим на всё черезчур. L с интересом наблюдал за ним, и тепло умиления цвело в груди. L не мог понять, что его раздражало в Би когда-то. Теперь он сам позволил ему притворяться собой, передав дела, теперь он сам выдал ему всю информацию про себя, теперь сам хотел чувствовать страх, током проходящий по телу, одинаково возбуждавший их обоих.
Всё не было идеально, слова об этом оказались сказками. Но всё было счастливо, и L это устраивало.
– Эй, Ягами!
Одним из мелких минусов было то, что на работе приходилось прикладывать усилия, чтобы отложить мысли о Би подальше. Вот прямо как сейчас, когда Лайт Ягами чинно шествовал впереди, пока L предлагал ему информацию по делу Киры.
– Я слушаю, говори.
L почти промахнулся мимо ступеньки, но устоял на ногах. Ещё раз в своей жизни свалиться с лестницы было бы неловко.
"Совпадение, – тут же пришло ему в голову. – Как у Би и Мисоры. Она сказала ему то же, что и я. Но она умерла, не сказав ему тех самых слов, значит, не была его избранницей".
Ему показалось, что Лайт тоже чуть не упал, когда услышал его признание в том, что он L. А потом Ягами развернулся и посмотрел на L тем же взглядом, что на экзамене. Нечитаемый оттенок равнодушия. Предположительно высокомерный. L захотелось ещё сильнее ссутулиться. Почему было так неприятно видеть это? Почему хотелось, чтобы Лайт посмотрел на L иначе, проявил хотя бы каплю интереса?
Лайт крепко пожал ему руку, но кожа его была такой гладкой, что касание всё равно показалось невесомым. L осторожно положил ладонь на колено и невидящим взглядом уставился перед собой. Его план был идеален, ему бы сейчас радоваться тому, как паршиво, наверное, Лайту, если он Кира, но L лишь в замешательстве прислушивался к себе. Что-то не так, и не получалось сходу сообразить, что именно.
Всё казалось таким... идеальным. Слишком идеальным. То, что Лайт сидел справа от него, какой тон голоса использовал в разговоре с ним, как держался на сцене, как не обращал внимания на странную позу L и на его привычки типа большого пальца, скользящего по губам... Всё, кроме равнодушного взгляда. И того факта, что вероятнее всего именно этот парень – Кира.
Выйдя из здания, L задумчиво проводил Лайта взглядом.
– Эй, Ягами!
Ему удалось увидеть иное выражение его лица – Лайт еле заметно нахмурился. Неужели L кажется ему надоедливым?
Только доехав до отеля, L внезапно сообразил, что с той минуты, как в голове прозвучал успокоительный вывод о совпадении, он ни разу сегодня не подумал о Би. L поднялся к себе, подготовился к встрече, переоделся, вышел на кухню стащить со стола сахар, и всё это время чувствовал себя внутри так гадко, словно снова стал причиной какого-то несчастья. Он покосился на небольшой нож и вспомнил левую руку третьей жертвы Би, ту, что так и не нашли. У Лайта на руке тоже были часы, дорогие, статусные... L повертел головой и покинул кухню, утащив нож с собой.
"За что ты наказываешь себя?" Голос Би ещё долго преследовал его.
Двое суток спустя игра в теннис превратилась в минное поле. L казалось, спина кровоточила всё сильнее от каждого шага. Неудивительно, что он проиграл – L лишь надеялся, Лайт не заметил, что он играл вполсилы. Они снова пожали руки, и на этот раз L сжал сильнее, чтобы спрятать дрожь от боли. Пот бежал по лицу Ягами ручьëм, но даже так он оставался красивым. Его русые волосы слегка растрепало, и ему это шло.
Интересно, что сказал бы Лайт – или Кира, – узнав, что есть человек, которому L позволяет себя побеждать. Позволяет кусать, терзать чувствительные места, заполнять собой, резать, пить его кровь... Захотелось бы Лайту – Кире – сделать то же самое, или он мечтает только убить L своим обычным быстрым способом, только оттолкнуть его с дороги, стереть из реальности?
В какой-то момент L почувствовал, что не может больше держать в себе бесконечные мысли о Лайте. Но поговорить было не с кем, кроме Би и Ватари.
Это стало началом конца.
***
Взгляд Лайта перестал быть равнодушным достаточно быстро, но по-настоящему тёплым, даже изредка яростным он показал себя лишь в тюремной камере. L горько усмехался в мыслях – похоже, он не способен разглядеть человека, пока не поймает его и не посадит себе под лупу.
Они переехали в новое здание все впятером – L, Лайт, Миса, Би и Ватари. Лайт по-прежнему ничего не знал о Би, да и увидеть Ватари L ему не давал, но услышав это прозвище, Лайт застыл, покосившись на L странным нечитаемым взглядом – уж точно не равнодушным.
– Что-то не так? – без эмоций уточнил L.
– Нет, – улыбнулся Лайт с горечью и убрал ладони в карманы. L не стал настаивать на ответе.
Но с того момента что-то изменилось не только в глазах Лайта. L повесил задачу приносить им кофе на Мацуду, но не раз и не два Лайт забирал у него чашки на полпути и, возвращаясь к столу, бережно ставил одну перед L. Лайт всегда предупреждал, если собирался куда-то пойти, старался поменьше дëргать левой рукой. Лайт задерживал на нём взгляд почти так же, как L держал на нём свой, и эти гляделки могли продолжаться часами. Лайт, смотря на L с нежностью, прикасался к его плечу, тëплым тоном безрезультатно прося не унывать. Лайт несколько раз впечатал кулак ему в лицо, когда уныние L довело его до точки кипения. После, покинув этаж Мисы, он достал из аптечки вату, смочил её в спирте и молча с виноватым лицом протянул L. Он не извинился вслух, но и это оставило L в замешательстве.
Что-то продолжало идти неправильно. Особенно сильно L это чувствовал, когда они ложились спать. Лайт почти тоскливо смотрел на то, как детектив устраивается на стуле наблюдать за ним, а не ложится рядом.
– Мне сложно заснуть под таким пристальным вниманием, – однажды сказал он. – Твой мозг не умрёт, если ты поспишь на кровати, Рюзаки.
L продолжал носить одно из имён Би, словно им всё же удалось вступить в брак. Эта милая шалость всегда приносила L искреннюю радость.
– Я сплю, – решил рассказать Лайту часть правды L. – Просто куда меньше, чем ты, поэтому ты не застаëшь.
Каждую ночь он дожидался, когда Лайт заснёт, с непонятной жадностью слушая, как он дышит, следя, каким безмятежным становится его лицо. После L приковывал его к кровати и с тяжëлым сердцем отправлялся к Би. Судя по словам Лайта, он ни разу не просыпался посреди ночи, не обнаруживал, что детектив сбежал, нарушив уговор.
L не говорил этого даже Ватари, но его уныние касалось не только дела Киры. Случилось то, что было неизбежно и чего L так боялся. Би надоело сидеть в клетке. Он больше не верил L, снова начал видеть в нём врага. Отдавая себя на растерзание, L больше не чувствовал себя счастливым.
Лайт продолжал смотреть на него, почти не моргая, и L сдался.
– Хорошо, я лягу прямо сейчас, но ты попробуешь уснуть.
Как будто разговаривал с одним из детей в Доме Вамми.
Простыня и одеяло тут же окутали его мягкостью и теплом. L вздохнул, опустив голову на подушку. А после повернулся к Лайту. Тот улыбался – не торжествующе, как Кира после маленькой победы, а мягко, словно радуясь тому, что они с L оказались на равных. Лайт потянулся к лицу L пальцами и убрал спадающие на лицо пряди за ухо. Улыбка пропала с лица Ягами.
– У тебя глаза неживые, ничего не выражают, – вдруг произнёс он. – Есть ли в этой голове хоть что-то, кроме расследования?
"Есть, но тебе не понравится".
L казалось, Лайт был бы не в восторге от истории о Би. Может, потому что отношения заключëнного и тюремщика аморальны. Может, потому что неправильно было вытаскивать Би из тюрьмы, объявляя его умершим. Может, Лайта так же начнут раздражать разговоры о Би, как сейчас самого Би раздражают разговоры о Лайте. Может, всё вместе.
L в любом случае ничего не расскажет. Это такое же личное, как надписи на их руках. Пусть Лайт в каком-то смысле стал к нему ближе всех, он всё ещё в первую очередь подозреваемый.
Задумавшись, L не сразу заметил, что Лайт продолжал трогать пальцами его волосы. L слегка отодвинулся, хмурясь.
– Что ты делаешь?
Лайт убрал руку так резко, словно обжëгся.
– Извини, – пробормотал он. – Увлëкся.
Он закрыл глаза, а L уставился на его невинное лицо. Странным было не только то, что Лайт делал, но и то, что L всегда замечал странность этих действий с опозданием. Словно подсознательно для L они были естественны – лишь вдумавшись, он понимал, что что-то не так.
Лайт снова находился справа от него, и L поймал себя на мысли, что это правильно, что ему хочется, чтобы так же и оставалось. Да и касания его не были неприятными, лишь неуместными. Ничего тревожного, ничего опасного не ощущалось впервые за многие дни. Погрузившись в это чувство, L тоже закрыл глаза. И не заметил, как заснул, впервые пропустив визит к Би.
Утром Лайт был таким довольным, словно разобрался в какой-то старой неразрешимой загадке.
– Ты бормотал во сне. Отчëтливо было только "Би", имя Би много раз. Американка?
В глазах у Лайта плясали озорные огоньки, что позволило увидеть, насколько же он был мальчишкой. L вспомнил свои 17, когда он ещё не был знаком с Лоттой и Карлом и пытался общаться со сверстниками – большинство их разговоров сводилось к своим или чужим отношениям, и каждое новое имя воспринималось с азартом, который не утихал потом с неделю. Не раз и не два его донимали вопросами о надписях, но L лишь спокойно качал головой.
Как сильно всё изменилось за семь лет.
– Женское имя "Би" произносится слегка иначе, – возразил L уклончиво.
– Тогда что это было?
По лицу Лайта ясно, что L не поверили.
– Буква, – серьëзным тоном честно сказал L. – Это буква, Лайт-кун.
***
Впоследствии L чувствовал себя всё хуже, наблюдая, как теплеет отношение Лайта к нему и как покрывается холодом отношение к нему Би. Теперь он не с сожалением отодвигал в сторону свои чувства, чтобы поработать – наоборот, лишь работа стала его спасением от гнетущих эмоций, он нырнул в неё при первой возможности. Это дало нужный результат – вместе с Лайтом, Мисой и группой расследования они довольно быстро вычислили нового Киру.
Накануне реализации плана его поимки вечером Лайт сел на кровати перед L, который уже забрался на стул.
– Что бы ни случилось завтра, ты продолжишь подозревать меня, верно? – спросил он, глядя L в лицо.
– Боюсь, что да.
Лайт опустил взгляд на свои рукава.
– Я сразу понял, что мне не на что надеяться. И всё же ты видишь меня не только врагом, верно? Не хочу думать, что ты так часто касаешься меня потому, что считаешь меня своей вещью, запертой здесь, как в шкафу.
L нахмурился. Он не заметил очередную странность, но теперь не со стороны Лайта, а со своей стороны. Сейчас он запоздало припоминал, что действительно в последнее время постоянно касался Лайта. То дëргал за рукав, то держал за плечо, то хватал за запястье, то почти наваливался сверху, пока Лайт сидел на стуле. Было в этом что-то успокаивающее.
– Глупо предполагать такое, Лайт. Мне интересны люди, а не вещи. Да и Кира точно человек.
Лайт покачал головой, поднимая на него взгляд с улыбкой.
– Ты неисправим. Даже если скажешь что-то приятное, то тут же всё испортишь подозрениями. Но пусть, всё равно я обязан попробовать.
Лайт расстегнул рукава рубашки и начал их закатывать. Они много раз переодевались друг перед другом, но никогда не старались разглядеть надписи. Всё ещё слишком личное.
– Стой, – с волнением произнёс L. – Подожди, не надо...
Но Лайт быстро справился с рукавами и развернул к нему внутреннюю сторону предплечий. Иероглифы тонкие, линии острые, но те углы, которые можно было округлить без потери смысла, округлены.
"Эй, Ягами!" на правой. А на левой что-то длиннее... Первое слово – "Ватари". L не стал дочитывать дальше, отведя взгляд. Голова закружилась, как будто его резко кинули вниз на американских горках.
– Покажешь свои? – донëсся до него голос Лайта, и L протянул ему обе руки, не потрудившись убирать рукава самостоятельно. Лайт осторожно закатал их, задержав ладони на коже L, и всё внутри заныло от желания не отталкивать его. L задрожал, вновь фокусируясь на лице Лайта.
– Рюзаки, – счастливо улыбнулся он, и L уронил руки, снова разворачивая рукава. Этого не могло быть, не должно быть, он не мог так глупо ошибиться...
– Почему ты не сказал раньше? – спокойно произнёс L.
– Знал, что тебе не понравится.
Это мягко сказано. Лайт не знал всей правды и не мог предположить, насколько такой поворот разрушал всё, чем L жил до этого момента.
Все странности тут же стали очевидными. Лайт тянулся к нему всегда с тех пор, как узнал о существовании Ватари и понял, что L – его избранник. И L неосознанно тянулся к нему в ответ. Потому что Лайт идеален для него. Он всё делает так, что это естественно встраивается в жизнь L. В работе они подошли друг другу, как шестерёнки в одном механизме, но правда в том, что это происходило не только в работе. Просто L отказывался замечать, а если замечал, то отказывался делать выводы. Потому что был Би.
И Би всё ещё был. Только теперь наконец L мог себе признаться, что больше не любит его. Он день за днём приходил к нему отдавать себя, но ничего не чувствовал. Би злился всё больше и злился не без причины.
L слез со стула и встал перед Лайтом, глядя на него сверху вниз. Лайт посмотрел на него с опасением и надеждой одновременно. Если L сейчас поцелует его или даже пойдёт дальше, Лайт будет не против.
Но он всё ещё первый Кира, пусть и потерял память. Однажды он вернёт себе силу и снова захочет убить его. Почему именно он? Почему судьба L оказалась такой жестокой?
Это прекрасное лицо снова станет равнодушным, когда Кира вернётся?
L закрыл глаза, а после начал расстëгивать цепь на своей руке.
– Рюзаки, что ты делаешь?
Не понять, что сейчас в голосе Лайта, ясно лишь, что L хочется слушать его. Звонкий голос мальчишки.
L прицепил его к кровати, как делал каждую ночь, и направился к выходу.
– Засыпай, Лайт. Я скоро вернусь.
Ему нужно было хотя бы попробовать с этим справиться.
***
– Как он?
День рождения L вышел не радостным. Лайт больше не оставался в здании, а Би был не доступен. L ложку за ложкой поглощал торт и прочие сладости, почти не чувствуя вкуса. Он задал вопрос, не глядя на Ватари.
– Ты сам просил не уведомлять тебя, – ответил тот спокойно.
– Он хотя бы не лежит при смерти?
– Нет, разумеется. Мы оградили его от всех возможных попыток покончить с собой. С ним всё будет в порядке.
L не был в этом так уверен. Он снова отнял у Би смысл и с отчаянием наблюдал, как это вновь толкнуло его на убийство. Лучше бы у Би получилось. Лучше бы L сейчас лежал в гробу, задушенный его руками.
После встречи с богом смерти Лайт снова изменился – замкнулся, вслух признал чувства к Мисе, вернул себе равнодушный взгляд, но больше не смотрел так на L. Он в целом старался пореже пересекаться с L взглядом. Периодически Лайт выключался из диалога, потерянно смотря куда-то в пустоту. Впрочем, L теперь ловил себя за тем же. Коллеги считали, что они оба напуганы происходящим, и в случае L отчасти это было правдой.
L не мог себя заставить снова остаться с Лайтом наедине. В ту ночь, когда он вернулся от Би в последний раз, Лайт не спал.
– Что с твоей шеей? – забеспокоился он.
– Пройдёт, – прохрипел L, направившись к аптечке. Лайт был вынужден беспомощно наблюдать, как L сооружает для своего синяка компресс.
– Завтра надену шарф, – улыбнулся L. Говорить всё ещё было больно.
L подумал, как, должно быть, неловко было бы объяснять Лайту, откуда у него шрамы на спине. Чудо, что до сих пор удавалось скрывать от него и это, и засосы, и кровоподтёки от укусов.
По окончанию процедур L забрался на кровать и опустил взгляд на свои руки. Чувства его жаждали выхода, но, опираясь на свою разумную часть, он не хотел ничего делать с Лайтом. Поэтому сделал с Би. Это было настолько же неправильно, как и вся ситуация. Но L понравилось. Би давным-давно сказал правду – L тоже был монстром. Несчастьем.
– Ты не расскажешь, что произошло?
L покрутил головой. Лайт положил ладонь ему на спину, успокаивающе поглаживая. L не стал отстраняться, прикрыв глаза, запоминая это последнее тёплое касание.
– Может, мы и должны быть вместе, Лайт-кун, – тихо произнёс L наконец, используя суффикс, словно ставя между ними границу. – Но не будем.
"Я не смогу оградить мир от Киры, если полюблю тебя. Би не в тюрьме, с моей системой на руках сознательно выбрал никому не вредить. За тебя я не могу ручаться. Кира должен быть казнён или оставлен на пожизненном".
Лайт убрал руку, молча посидел пару минут, а после лëг, отвернувшись от L.
– Когда мы найдём всех Кир, сам пожалеешь, что мы потеряли так много времени, – пробормотал он.
С той ночи Лайт больше ни разу не прикоснулся к L.
Никто как будто не заметил перемены, но L присматривался к деталям. Лайт больше не сидел рядом с ним по правую руку, он всегда стоял сзади, словно надзиратель. Словно ему надо проследить, чтобы L не сбежал. Как дичь.
От былого спокойствия, от естественности, уюта не осталось и следа. L любил чувство опасности, адреналин, но только когда мог контролировать ситуацию. С богами смерти, убивающими тетрадками и Лайтом-надзирателем чувство контроля и фактической безопасности стремительно сходило на нет. Казалось, L сидит посреди большой ловушки, которая вот-вот захлопнется.
Неудивительно, что мыслями L возвращался к Би как к чему-то понятному, знакомому, а потому более безопасному. Он решил не запутывать себя ещё больше и не лгать Би и дальше, поэтому оставил его одного. Но не проходило дня без того, чтобы L не жалел, что нельзя прийти к нему, со вздохом положить голову на плечо и посидеть в тишине, чувствуя рядом того, кто точно любил его.
L был прав, доверив заботу о нём Ватари. Он был единственным, кто способен хоть изредка останавливать L. Спокойные фразы Ватари действовали на L отрезвляюще. А потому и в двадцать пятый день рождения L кивнул в ответ на его слова. Би не будет в порядке в ближайшее время, но пока он жив, у него есть шанс обрести новый смысл жизни. Тем более, что, судя по фразам на руках, он всё ещё не встретил того самого или ту самую.
"Мне жаль, что я не смог спасти тебя".
В ночь костров, ночь на пятое ноября L приснился Дом Вамми. Он стоял во дворе, а дети бегали вокруг, не замечая его, смеялись, играли. Лето было в самом разгаре. L обернулся и увидел свою лохматую тень на ближайшей лужайке. Тень была меньше его, как будто младше. Из глаз тут же покатились слëзы. Взгляд L метался от железного забора с крестами к витражному окну, а после к крыше здания, на которой тоже маячил крест. Тяжесть невыносимо давила изнутри. L открыл рот и закричал так, что дети начали оборачиваться, и весь мир вокруг задрожал. Но после что-то щëлкнуло, словно кто-то перевёл часы. Лето тут же сменилось зимой, а он сам молча стоял за забором и держал Квилша Вамми за руку. Сжав посильнее его ладонь, L приготовился войти в свой новый дом.
И проснулся.
Ватари обернулся в ту же секунду, как L открыл дверь.
– Что случилось, Рюзаки?
Имя полоснуло болью, и L вздрогнул, не ответив. Он стоял на пороге, опустив руки и голову. Тяжесть из сна никуда не исчезла, но он больше не умел плакать и кричать, чтобы выплеснуть куда-нибудь это ужасное чувство.
– Рюзаки?
L задрожал всем телом. Он не имел права на это имя. Он не должен был брать его себе. Он не причинил бы столько боли им троим, если бы не это.
– Что случилось?
L закрыл лицо руками, садясь на пол.
Слова об идеале не были сказкой. А вот о счастье были.