Едва прозвенел звонок, Торфинн выскочил из кабинета и направился в столовую. По солнцу время – часа три, по часам – на полчаса меньше, но, в общем, нормально. До факультатива время еще было, но, чтобы не опоздать, есть приходилось второпях. Близились основы православной культуры – хуйня редкая, бред поганый и горячечный, и, не кривя душой, Торфинн бы и рад забить на это хуй, но оставалось несколько но-сдерживающих стоп-факторов:

1. Аскеладд.

2. Аскеладд.

3. Аскеладд.

4. Аскеладд.

Во-первых, он любил отдохнуть после уроков в кабинете… не-а, наебка. Себя он понаебывать любил, но единственной и неповторимой причиной был местный на добровольных основах «понтифекс максимус», учитель латыни, святой отец и, наверное, в неофициальной обстановке, папочка, но судить Торфинн не брался (хотя в воздухе вопрос витал). С виду ему было лет сорок пять, по темпераменту – сангвиник, а может – флегматик или еще какой важный хуй, но, по-правде, Торфинн не шарил, а на это ему было более чем поебать. Рубашки он расстегивал пуговицы на две, в особо хорошие дни – на три, носил приталенный секси-жилет и рукава закатывал по локоть. Улыбался он слегка призывно: немного – с вызовом, побольше – с каким-то жаром и томлением (по словам экспертов), - и даже в мужском интернате атмосфера на уроках была… сальная, что ли. В воздухе гей-напряжением несло уж точно. «Abiens, abi!» он произносил так, что просьба уйти ощущалась смертельным приговором. Строг, но справедлив. Пугает, но горяч. Чувства смешанные – до когнитивного диссонанса не доходило, но в больном мозгу резонанс реплики находили. Еще он вел основы православной культуры. Тема, конечно, была спорная, а был ли он христианином вообще или просто соглашался на всё, ради хоть какого-то профита с учительских отчислений, никто не знал, но, кроме того, он, вроде, считался духовным лицом. Смотрели на него с уважением, но ходить в часовню – на исповеди точно не ходил никто, кроме пары человек – и странно было решить, что священник в мальчишеской школе кому-то упрется. Двумя счастливчиками были ученики десятого: Кнуд, Торфинн – фамилии упускались. И если первый и был человеком набожным, то второй… имел несколько весомых причин.

Когда Торфинн зашел в кабинет, было практически пусто. Сначала показалось, что совсем, но Аскеладд небрежно бросил приветствие.

– Привет, – ответил Торфинн.

– Ты один? Обычно Кнуд не опаздывает, – заметил Аскеладд.

И какая-то веселость охватила Торфинна, какая-то дерзость и выебистость, и какой-то порыв заставил приблизиться к учителю, сумку бросить ему на стол, и схватить того за воротник, опуская лицо на один уровень. Аскеладд посмотрел сосредоточенно и немного вопросительно. Торфинн еще сильнее перевесился через стол, почти что сталкиваясь носом с Аскеладдом, и заговорил.

– А тебе мало меня? – Аскеладд улыбнулся уголками губ, а в глазах заплясали черти.

– Учиться ко мне приходит только он, – мужчина усмехнулся и резко перехватил ладони Торфинна, вставая, и дернул их, роняя на парту и прижимая руки так, чтобы тот оказался прижатым к столу спиной. Потом голос сделался тихим и немного сиплым. – А ты? А ты, Торфинн, зачем ты ко мне приходишь?

Перед глазами Торфинн видел лицо учителя, перевернутое, а на запястьях чувствовал крепкую хватку. Это было ему по душе. Торфинн тоже усмехнулся, а потом плечами пожал жеманно, насколько то позволяла поза.

– Я? Не понимаю, о чем ты говоришь, учитель. Я прихожу к тебе молиться.

Аскеладд приблизился к Торфинну почти вплотную, глаза, показалось, смотрели так пристально, будто могли просверлить в нем дыру.

– Не-а. Не верно, малыш. Хотя, наверное, между молитвой и тем, к чему ты стремишься, есть несколько сходств, – Аскеладд хрипло рассмеялся, Торфинн тоже принялся посмеиваться. – Не знаешь, каких?

Торфинн улыбнулся и закусил губу.

– На коленях… ведь именно на коленях я могу не только…

Но дверь распахнулась.

– ТОЛЬКО, ТОЛЬКО МОЛИТЬСЯ, – на пороге появился Кнуд. – ЗНАЕТЕ, К УРОКУ Я ВЫУЧИЛ ТРИ СТРАНИЦЫ ИЗ БИБЛИИ, ДАВАЙТЕ, РАССКАЖУ, – стараясь не смотреть в сторону учительского стола, он затараторил.

Аскеладд отпустил Торфинна и тихо проговорил, смотря тому прямо в глаза перед тем, как тот отошел к своей парте:

– Знаешь, Торфинн, похоть – это грех, – и он протянул ему маленькую бумажку. Торфинн взял ее и пошел на место.

«Жду в учительской через час», – было написано в ней.