Глядя на Лангу, думается: «Круто. Но послать бы тебя нахуй», – затекая в душу неясным раздражением, плохо передаваемым на словах. А потом со взгляда на себя со стороны в зеркале угадывается, что ты, дружок, находишься вне всеобщевосхваляемой системы ценностей, и на соответствие ей просто не способен (и это даже смешно, потому что провально влиться пытаешься ты, а больно от этого окружающим). И, продолжая ассоциативный ряд от в целом вполне объективных определений-эпитетов к собственной гордости (этой своей, от которой ты, по фен-шую, не отказываешься, как на самом-то деле завещал лучший на чемпионате кир), и так неприятное слуху «мерзкий» дополняется ласковым «нелепый, бездарный и просто-напросто средний (если не чуть ниже)». И, в общем-то, не важно, улыбкой это сопровождается и дружеским похлопыванием по плечу или упреком (скорее в свою сторону), ссорой (скорее символом несовпадения стремлений и возможностей) и переливом душевных терзаний уродливыми искажениями на собственном лице.
Взгляд на успех крайне однобокий – но, если честно, и мозг, и сердце не кажутся биологической данностью, когда кучка не-лицемеров (на самом деле, в самом искреннем смысле, очень честных смиренных людей, просто не таких, какими быть нужно, какими быть хочется и приятно) говорят принять свою несостоятельность и жить дальше (потому что, ну, не одному из них же не прикажешь) – хотя разумом-то понимается и вполне четко закрепляется как неприятная, но неоспоримая истина.
За свои дела можно стать уважаемым, но хочется быть униженным хотя бы в собственных глазах, потому что, в конце концов, понимаешь, что это не Адам – злая ебливая псина, а ты – глупый пес, бегущий за собственным хвостом в виде любых душевных стремлений, не замечающий привязки к собственной заднице, и из мерзкого здесь только твои ориентиры. В конце концов, осознание помогает.
В конце концов, смирение к плачу в подушку прикладывается.
В конце концов, приходится принять, что всегда есть кто-то получше, и признать, что все равно любишь его, разбередившего душу и до сих пор так яро в нее плюющего самыми чистыми и болезненно жгучими каплями альтруизма и нежности, встречающимися только у самых лучших. Приходится сказать себе, что мерило собственного достоинства в собственных глазах, и что никто тебя не осудит.
Приходится догнать, скатываясь против ветра и, глядя в глаза, наконец, подумать: «Круто. Хочу увидеть это снова».
– Луна сегодня красива.
– Ты прав. Это японское приветствие?